Былое и думы

Светлой памяти моей мамочки

и бабушки посвящается...

А. Абрамская (Энтина).

Глава I

ВОЙНА, ЭВАКУАЦИЯ

Часть 1

В Апреле 2012 года мы с мужем провели замечательный Сэдэр Пэсах(1) в синагоге Шалом Исраэль города Ванкувера в Канаде, где мы живем уже 12 лет. Слушали увлекательный рассказ Рава о Бытие Евреев, об Исходе из Египта, читали Агаду(2) пели, пили пасхальное вино или виноградный сок. Не забывали и об Элиягу Ханави(3). Всё это ещё раз напомнило каждому из нас нашу личную ИСТОРИЮ. Историю спасения и выживания от фашистской чумы, охватившей пожарищами нашу ЗЕМЛЮ: все западные республики Советского Союза, включая Украину, где жила вся наша семья.

Что я знаю и что я помню об этом СПАСЕНИИ?

Мне не было ещё и 3х лет, когда немцы уже были на подступах к нашему городу Днепропетровск на реке Днепр, в Украине. Никто не хотел оставлять родные дома.

Здесь нужно сказать, что моего дедушку(4), маминого папу, убили во время погрома в 1924 году. И бабушка в возрасте 36 лет осталась с четырьмя детьми. Старший сын и три дочери. Моя мама была самой младшей ей не было ещё и 4х лет. Жили они в Украине в городе Белая Церковь. В те годы погромы были частым явлением. Дважды дедушку буквально вытаскивали из лап погромщиков соседи. А однажды был такой случай – вихрь погрома налетел, когда бабушки не было дома. Старшие дети побежали и спрятались в погребе, а спящую мамочку забыли в люльке. Но безумствующие злодеи ее не заметили.

Вспоминая эти рассказы, уже будучи взрослой, я считала и так считаю сейчас: очевидно, это знак того, что я должна была появиться в этом мире.

Больше всех против отъезда (эвакуации) возражала бабушка. – Вы можете только связать меня, и силой потащить, иначе я никуда не поеду. Но, когда уже вещи были собраны, она вдруг запричитала: «Пропала моя Анечка! Пропала моя Анечка.» После этих слов она засобиралась в дорогу. Услышав это, засобиралась и тётя Фаня с детьми. Итак, все решили уезжать (причину изначального решения моей мамы уезжать объясню позднее, когда я сама узнаю об этом). Отказалась наотрез уезжать только семья старшего сына бабушки - дяди Шули. Его жена и двое сыновей остались дома. Она была настолько привыкшей к комфорту и к бытовым удобствам, что не могла представить себе возможность быть беженцами: «детей нужно искупать, переодеть...». Светлая им память.... После долгих переживаний и мытарств, в последний день, последним эшелоном, в последнем товарном вагоне мы двинулись в путь на Восток... Было это 19 Августа 1941года, а 20 Августа немецкие оккупанты заняли наш город. Начались бомбёжки. Бомба попала на открытую платформу прямо перед нашим вагоном. Остановились для расчистки путей. Я ПОМНЮ ЭТО! И мне кажется, что с этого события я стала осознавать, что происходит нечто необычное. Почти все вокруг плакали, кричали, а мы с кузинами почти не общались, молчали. Остановки почему-то всегда были ночью, и мама со мной на руках ходила с чайником за КИПЯТКОМ. Я помню множество людей с узлами, чемоданами, котомками на станциях, а КИПЯТОК всегда брали у военных. Так мы прибыли в город Калач-на-Дону. Помню, да-да , помню множество народа, страшный шум, крики, плач. Нужно было ждать пароход, чтобы переправиться на другой берег Дона. Старшая дочь бабушки тётя Фаня пошла получать хлеб на нас всех, а её две дочки - Сонечка и Инночка остались с нами.

Сейчас я должна сказать, что средняя дочь бабушки-тётя Роза с мужем и сыном уехали ещё раньше. Ее муж Дядя Сима был военный и его откомандировали в тыл с заданием увезти несколько семей военнослужащих. Это был город Сталинабад, переименованный впоследствии, после разоблачения культа личности Сталина, в город Душанбе – столица Таджикистана. Как потом рассказала т. Роза, дядя Сима сразу же вернулся в свою часть на передовую.

Когда прибыл Пароход, мы с большими трудностями погрузились на него, и стали ждать тётю Фаню, однако она к отплытию не вернулась... Все плакали кроме меня. Я не понимала почему они плачут, ведь так интересно было смотреть на воду и на огромное колесо, которое крутилось, поднимало и разбрызгивало воду. Пароход медленно отходил от берега. Но хотелось есть, а яйца, которые так хотелось съесть, выбросили за борт в реку, так как они испортились. Вот тут я расплакалась и стала требовать еду. Моя мамочка взяла меня на руки и стала объяснять, что скоро прийдёт тётяа Фаня и принесёт хлеб и другие, свежие яйца. Однако тёти Фани всё не было. Когда мы переправились на другой берег, то после высадки оставались всё время на пристани. Её не оказалось и на следующем Пароходе. Она все-таки появилась ко всеобщей радости только с приходом третьего Парохода. Конечно же БЕЗ долгожданного ХЛЕБА. Как нам , детям, объснили,что она съела егo на нервной почве.

Часть 2

Потом на телегах нас привезли в Казахстан, в город Джамбек. Поселили в бараке и всей нашей семье с ещё одной женщиной с сыном дали большую и светлую комнату. Взрослые спозаранок уходили на работу в поле собирать пшеничные колоски, так как урожай уже был собран ещё в Августе, а возвращались домой поздно вечером. Мы – дети были предоставлены сами себе. Раньше всех домой возвращалась бабушка, она сразу же начинала месить тесто, чтобы печь «чернушки». Получались чёрные как из мусора лепёшки, которые служили нам хлебом. Помню, как мы с моей кузиной Инночкой выпрашивали у неё тесто для наших игр, она не хотела нам давать, но мы подолжали клянчить, и она, конечно же сдавалась, и давала нам крохотный комочек, похожий на пластилин, и мы были бесконечно рады. В длинном бараке, посредине которого шел темный коридор с рядом дверей, расположенных слева и справа друг против друга, наша комната была самой последней с правой стороны. Конец коридора совпадал как раз с дверным проемом. Дверь открывалась внутрь комнаты слева направо, упираясь в стенку. Так как коридор был очень узкий и длинный, дверь была всегда открытой для проветривания. Однажды в наш барак вбежал Бык. Пробежав по длинному коридору, он влетел в нашу открытую дверь и застыл в проёме. Дома были только мы с Инночкой. Мы спрятались за тумбочкой, плакали и визжали. Кто-то побежал на поле и сообщил об этом взрослым. Но все боялись быка... Однако. Моя храбрая мамочка не побоялась. Она вбежала в барак, стала бить быка своими кулачками, кричать на него и кричать нам, чтобы мы не боялись. Я высунулась чуть-чуть из-за тумбочки и увидела свою мамочку с правой стороны от быка. Она протискивалась между быком и проёмом двери к нам в комнату, всё время стуча по его бокам своими кулачками. Протиснувшись в комнату, она схватила быка за рога и стала выталкивать его в коридор. Ей это удалось! Очевидно бык и сам перепугался в этой ситуации. Оказавшись в коридоре, он стремительно выбежал на улицу. Моя мамочка стала для меня ГЕРОЕМ на всю жизнь. А ведь тогда ей не было еще и 22х лет. Я была проказницей, можно сказать не простым, трудным ребёнком, так считали все, и я это слышала часто. Расскажу один эпизод из наших будней. Это случилось во время обеда всей семьи. А обед наш обычно состоял из мамалыги и чернушек, свежеиспеченных бабушкой. У меня была очень красивая тарелка, которую моя мамочка взяла с собой из дома ещё из Днепропетровска. – Анечка, эта тарелка твоя, – сказала она во время самого первого обеда. От радости и гордости от такой красоты, принадлежащей отныне лично мне, у меня перехватило дыхание. Тарелка была действительно красивой: на дне были очень красивые маленькие розочки, а на наклонной части большие казавшиеся живыми розы, волнистый край тарелки был увенчан золотой волнистой линией параллельно краям. Всякий раз, едва дождавшись обеда, я брала «свою» тарелку и ждала своей порции. А раздача начиналась именно с меня, как с самой младшей. В тот раз, когда наполнили мою тарелку, мне показалось, что меня обделили. Я стала хныкать и ныть, что мне дали мало. Все стали есть, не обращая на меня внимания. Я начала плакать, приговаривая, что меня обижают потому что я маленькая. Бабушка с улыбкой добавила мне мамалыги. Я не успокаивалась. Мне добавили ещё и ещё. Тарелка уже была переполнена, уже некуда было добавлять. Но, не тут-то было. Я просто уже ревела, не давая никому покоя. Я просто портила всем настроение и соответственно аппетит. А сцены такие случались довольно часто. И тут, совершенно неожиданно, тётя Фаня встала, схватила мою переполненную мамалыгой тарелку и со всей силой швырнула её на пол. Немая сцена... Я, как мышка забилась в угол с застывшими, не успевшими скатиться на щёки слезами. Я уже сидела там и тихонечко оплакивала мою красивую тарелку, от которой остались одни маленькие осколочки. Больше такого никогда не случалось. Будучи дома без присмотра, мы делали всё, что хотели. Я помню как на мусорнике увидела объедки арбузных корок с остатками красненького, и грызла их, очевидно не однократно. Подхватила инфекцию. Заболела ПАРОТИТОМ –свинкой. Все меня жалели. Мне это нравилось. Мальчик, который жил со своей мамой в нашей комнате, подстрелил из рогатки голубя и из него сварили для меня бульон, так как ничего другого я есть не могла. Распухла вся нижняя часть лица и опухоль совсем почти закрыла рот, поэтому меня кормили из чайной ложечки. Как-то с поля мамочка принесла цветочек – красный мак полевой. Она дала его мне и сказала: – Анечка, его нужно поить водичкой, чтобы он не умер от жажды. Такого красивого цветочка я никогда ещё не видела. Я тут же взяла блюдце, налила туда водички и опустила в неё стебелёк МОЕГО ЖИВОГО ЦВЕТОЧКА. Весь день, играя, я не забывала проведывать свой цветочек, каждый раз подливая ему водички. А наутро, когда я проснулась и подбежала к своему цветочку, он был мёртв. Горю моему не было конца, весь день я плакала, обвиняя себя в смерти своего такого прекрасного цветочка. Потом я заболела МАЛЯРИЕЙ. У меня поднималась температура очень высоко. Я страдала, и меня опять все жалели. Мама водила меня на лечение. В чём оно заключалось я не помню. Помню только, что мне делали укол в попку, это было больно и я плакала. Мне казалось, что медсестра прокалывает меня насквозь. Дорога в поликлинику была очень длинной. Она проходила через поля и через баштан, где выращивали арбузы. Там стоял огромный амбар, в котором хранились арбузы. Сбором занимались мужчины. Мама попросила у них арбузик для меня. Они разрешили ей выбрать арбуз, а, когда она вошла в амбар, они стали закрывать ворота. Они конечно же шутили, но со мной была истерика, я разразилась таким рёвом, что они, испугавшись, открыли амбар и выпустили мою мамочку. Я была счастлива, увидев её, идущую ко мне с огромным арбузом. По моему настоянию мы отошли как можно дальше от этих страшных рабочих, сели на траву, и мама стала резать арбуз, раскрывая его красную сочную внутренность. Я захлёбывалась своей собственной слюной, хотела набить этой сочной сладостью весь рот..., но мама отламывала маленькие кусочки, крохотные по моим понятиям, аккуратненько укладывала каждый кусочек в мой рот. Это не давало мне чувства радости. А всё из-за моего красивого платья, которое купили совсем недавно нам с Инночкой. Сказав при этом, что Инночке платье подарила девочка, а мне платье подарил мальчик. – Сними, сними с меня это платье, -вскричала я. Что мама с радостью сделала. А я? Я, зажмурившись набивала полный рот сладкой, сочной мякотью и ела-ела-ела и глотала. Всё лицо, живот, ноги и вся я были мокрые, покрытые липкой влагой. А что может быть прекраснее?... Потом даже укол не вызвал столько слёз как обычно.

Часть 3

А потом через Красный Крест нас разыскала тётя Роза, бабушкина средняя дочь. Она с сыном жила в Таджикистане на ДАЧАХ НКВД под Сталинобадом. Сталинобад – это столица Таджикистана (теперь это город Душанбе). Она вызвала к себе бабушку. Отправились к ней не только бабушка, но ещё я и старшая дочь тёти Фани – Сонечка. Итак, бабушка, Сонечка и я уже в пути к тёте Розе в город Сталинобад. Сонечке было одиннадцать лет, а мне три года. Ехали мы поездом. Жара стояла неимоверная. У меня страшная лихорадка с высочайшей температурой (после первого приступа малярии я стала «маляриком»). Есть ничего не хотелось, только пить – пить – и пить. Я помню, бабушка мазала на хлеб сливочное масло (маленький кусочек, купленный только для меня, неимоверно дорогой дефицит в то время) и уговаривала меня съесть хоть кусочек. У меня же вид этого жидкого растаявшего от жары масла вызывал отвращение и тошноту. Очевидно, из-за высокой температуры все происходившее вокруг казалось бесконечным кошмаром. Помню множество женщин, плачущих, просящих о чем-то у людей в форме. Остановки всегда ночью. Бабушка всегда выходила на остановках из вагона и возвращалась с холодной водой и с кипятком. Не помню сколько дней заняла эта дорога, помню только, что это было мучительно и изнурительно долго для меня.

Но вот и город Сталинобад. «Вокзал» представлял собой саманный домик. Мужчина в форменной фуражке очень загорелый махал то красным, то жёлтым флажком и всё время кричал что-то на каком-то непонятном языке. Бабушка расспросила как пройти к дачам НКВД, и мы двинулись в путь. Шли всё время по насыпи железной дороги. Было очень трудно идти. В туфельки всё время попадали камешки, было очень больно. И я каждый раз останавливалась, чтобы иx высыпать. Бабушка же, несмотря на тяжёлую ношу, останавливалась и терпеливо , с улыбкой и одобрением наблюдая за этой «процедурой», ждала. Наконец, мы спустились с этой «ужасной» насыпи, и тут перед нами открылась абсолютно волшебная картина. Словно огромный розово-зеленый ковер перед нами распростерлось клеверное поле, окружённое фруктовыми деревьями, на которых висели самые разнообразные и очень красивые плоды. Пройдя некоторое расстояние по этому полю, мы увидели женщину, бегущую к нам навстречу. И тут, я увидела на земле большую красную вишню. – Вишенка!!! – закричала я, схватив это чудо, и сразу же сунула её в рот . В это самое время женщина, бежавшая к нам, запыхавшись, схватила меня на руки, и сквозь рыдания сказала: – Здесь есть много, очень много вишенок, Анечка. Это была тётя Роза. Вот так состоялась наша встреча.

Дачи НКВД представляли собой целый комплекс. Их было 3: 1-я, 2-я и 3-я. На первой Даче было несколько домов. На второй Даче было 2 больших дома по 2 квартиры в каждом. На третьей Даче был всего один огромный и очень красивый дом. Это была генеральская дача. Тётя Роза с Митей жили на 1-й Даче, ему в то время было неполных 7 лет. Их домик был в самом центре. За ним совсем рядом был «ХАУЗ» ( по русски это БАССЕЙН, но для нас на всё время, пока мы жили в Сталинобаде – это был ХАУЗ ). Каждая Дача отделялась от соседней плотным рядом фруктовых деревьев. Тётя Роза привела нас в свой дом, который состоял из сеней и огромной комнаты. Здесь мы жили все вместе долгое время, которое для меня было самым кошмарным воспоминанием и казалось бесконечно долгим. Бабушка и тётя Роза работали, а Сонечка была с нами дома. Время же тянулось бесконечно долго из-за Мити. Может быть я и была «вредной» -- не знаю и не думаю. Но он просто издевался надо мной. Если во время дороги в Сталинобад я не могла есть из-за болезни, то по приезду, у меня разыгрался аппетит, и я всё время хотела есть. Митя же не разрешал тете Розе дать мне лишний кусочек хлеба или чего-нибудь из варёного. Она смеялась и выполняла все его капризы к моему великому сожалению. Я же, чтобы вызвать его зависть, сглатывая набегавшую слюну, рассказывала о том, что у нас было столько много еды, что мы выбрасывали варёные яйца за борт парохода в речку, а хлеба у нас было столько много, что никто не хотел его есть. Митя злился, бил меня и таскал за волосы, что было очень больно. Он вёл себя просто как садист, а тётя Роза не присекала его, что было очень обидно и из-за этого ещё больнее. Он же не пропускал ни одного дня, чтобы не причинить мне физической боли. Если случался один редкий день без побоев, он за вечерней трапезой, когда его кормила мама, спрашивал с набитым ртом: – Мама, а почему я сегодня Аньку не бил? – Тебе Бог дал такую думку, – смеясь отвечала она, отправляя ему в рот очередную ложку, это было очень обидно, и я тихонько плакала. Климат в Сталинобаде был очень жаркий. Небо всегда очень красивое бирюзово-голубого цвета, никогда ни одной тучки. Птиц самых разных очень большое количество. А насекомых ещё больше. Змеи, ужи, ящерицы, ёжики, черепахи – это, наверное не полный перечень фауны. Фруктовые деревья поражали воображение своими плодами. Это были самые диковинные, раннее никогда не виданные плоды: яблоки, груши, сливы, алыча, куксультант, фундук, персики, тутовник, урюк, гранат. Очень долго я не могла запомнить названия этих фруктов. А смотреть на них было просто больно: ведь чувство голода присутствовало постоянно, но фрукты нам рвать категорически запрещали. Однажы, когда я проходила вдоль фруктовых деревьев, вид висящих слив ослепил меня. Рот наполнился слюной, которую я не могла проглотить из-за судороги, сжавшей моё горло. Слюна стала обильным потоком вытекать изо рта. Уже ничего не соображая и ничего не видя, кроме одной единственной и самой красивой сливы, я рванула её с ветки и сунула в открытый рот. Зубы уже вонзились в неё, но вместо мягкой и сладкой сочной мякоти я почувствовала кислый на грани горького вкус и в это же мгновение услышала грозное: – Это что за воришка рвёт здесь без разрешения сливы? А?! Вот я сейчас надаю ему по одному месту! «Садовник!». С ужасом пронеслось в моём мозгу. Со сливой в зубах я бросилась бежать домой. Пулей влетев в открытую дверь, я промчалась сквозь сени вглубь комнаты. Дома была бабушка, она готовила обед. – Анечка, ты зачем так быстро бегаешь? Сердечко будет болеть., – ничего не подозревая проговорила она. Но в это же самое время огромная тень заслонила свет в проёме входной двери. Это был САДОВНИК!!!!!! Только тогда, очнувшись, я вытащила сливу изо рта и быстро сунула её за спину. Садовник же, войдя в дом, стремительно направился ко мне. От страха у меня перехватило дыхание, я не могла ни вздохнуть, ни заплакать. Подойдя ко мне вплотную, он громко и грозно прогремел: – А ну! Покажи-ка, что это у тебя там за спиной!? Я, всё так же со сливой за спиной, перегнувшись над кроватью, дабы подальше отодвинуться от его грозных усов, изподлобья испуганно, но сердито смотрела на него. – Господи! Что такое случилось?, – всполошилась, абсолютно не понимая происходящего, бабушка. – А ну! Вытащи-ка руку из-за спины! Ну-ка покажи, что у тебя там? Подошла испуганная бабушка. Я протянула руку с надкусанной сливой садовнику. Он взял сливу, некоторое время смотрел на неё, словно изучая, затем совершенно спокойно и даже ласково обратился ко мне: – Ну посмотри, Аннушка, ты ведь даже не смогла откусить от этой сливы кусочек. Это потому, что она ещё не поспела. А ведь какая же красивая она, эта слива... Ей бы ещё недельку повисеть на дереве и она налилась бы сладким соком. Нельзя рвать зелёные фрукты. Ты это запомни и другим ребятам объясни. А рвать фрукты можно только с моего разрешения и с того дерева, которое я покажу. Договорились? Я с облегчением, но понуро, не глядя на садовника, согласно кивнула головой. – Ну-ну, всё, мы помирились, успокойся. Садовник улыбнулся бабушке и быстрым шагом вышел из нашего дома. Какое облегчение почувствовала я... Но идти уже никуда не хотелось. Я взяла свою куклу и, усевшись на своей кроватке, стала играть с ней.

Под крышами домов дикие пчёлы строили себе дома-соты, их было очень много. Однажды, я присела в углу дома справить малую нужду, а пчёлы, видимо подумали, что я хочу забрать у них мёд. Они налетели на меня целым роем. Почему-то они атаковали мою голову, запутались в кудрях и жалили безжалостно. Я истерически рыдала и визжала. На мои стенания прибежала Сонечка, схватила меня и быстренько вывела из этой «опасной зоны». Но она не знала, что со мной делать, как помочь, ведь вся моя голова представляла из себя рой жужжавших пчёл, продолжавших жалить меня. На моё счастье проходил дедушка-садовник. Он посоветовал Сонечке быстренько помыть мне голову. Что она и сделала. Когда она полотенцем растёрла мои волосы, я взглянула в таз и пришла в ужас: вся поверхность воды была плотно покрыта пчёлами. Сонечка на всё время стала моей спасительницей. Так проходили дни за днями, но я не могла дождаться приезда мамочки. Я очень-очень скучала по ней.

Часть 4

Наконец, наконец, этот долгожданный день настал. Приехали мама и тётя Фаня с Инночкой. Это случилось ранним утром, когда мы ещё спали. Я услышала её весёлый голос, слезы радости брызнули из глаз. – Мама, мамочка, Митька меня бъёт, Сквозь рыдания прокричала я со своей кроватки. Но, к великому моему изумлению и горю, моя долгожданная мамочка, словно не слыша меня, прямиком направилась к Мите. Рыдания твёрдым комом застряли у меня в горле. Я задыхалась от обиды и разочарования. Эта обида, обида этого момента очень долго и глубоко сидела в моей детской душе. Я и сейчас не просто помню и вижу эту картину, я помню боль, пронзившую всё моё маленькое существо. Некоторое время мы все жили у тёти Розы. Взрослые работали, а мы оставались дома. Но теперь у меня была подружка, моя любимая Инночка. Мы играли, купались в хаузе, с разрешения садовника рвали фрукты, которые по его мнению уже поспели. Но все равно постоянно хотелось есть. Мы с нетерпением ждали возвращения родителей с полей, чтобы поесть чего-нибудь вареного. Прошло лето, Сонечка и Митя пошли в школу. Наконец, мы освободили квартиру тёти Розы и переехали на 2-ю Дачу в одну из квартир. Мы все жили всё время в этой квартире. В Сталинобаде жила ещё тётя Ида с дочкой Жанной. Тётя Ида была племянницей бабушки. Жанна была старше меня на год. Рядом с их домом находился госпиталь. Раненым довольно часто показывали художественные фильмы. И мы, дети бегали смотреть эти фильмы. Солдаты тосковали по своим семьям, по своим детям, очевидно поэтому, они расхватывали нас и сажали себе на колени. Я сидеть на коленях не хотела. Я танцевала перед ними. А когда начинался фильм, мне всё время хотелось заглянуть между простынёй, служившей экраном, и стенкой. Я никак не могла понять: как же там умещаются все эти люди в таком маленьком пространстве. А в перерывах раненые просили: -- Анютка, потанцуй, -- что я с удовольствием выполняла.

Жизнь шла своим чередом: взрослые работали на поле, кроме тёти Розы, она была главным бухгалтером дач, Сонечка и Митя ходили в школу, а мы с Инночкой играли, ходили на клубничное поле после уборки урожая и разыскивали оставшиеся ягоды. Радости нашей не было границ от каждой найденной ягоды. А иногда, когда мы купались в хаузе, переспевшие яблоки падали прямо в воду. Они были громадные по размеру, ароматные , сочные и очень вкусные. Такие моменты были большой удачей дла нас, чему мы бесконечно радовались. С тех пор я ни разу не видела и не ела таких яблок до самого момента, когда я пишу эти строки. Город Сталинобад и Дачи окружали горы. Дальние горы были очень высокими, покрытыми белым блестящим снегом. Ближние же горы были чуть пониже. Они были коричневого цвета с редкими зелёными островками. Дачи омывались бурными ручьями, текущими с гор. Назывались эти ручьи «арыками». На дачах была питьевая вода, доставали её из колодцев. За водой на дачу приходили «горцы» – люди с гор. Это были в основном женщины, несущие коромысла с двумя вёдрами на своих плечах. Мы, детвора, подстерегали на тропках этих женщин и требовали от них в качестве «пропуска» выкуп – жвачку, представляющую обычную смолу, которую они жевали. Мы брали эту смолу, заталкивали себе в рот, пропускали женщин и счастливые мчались вниз домой, жуя эту смолу. С дедушкой-садовником мы были друзьями и я очень этим гордилась. Однажды мы с ребятами играли на 1-й даче и вдруг в траве увидели огромную черепаху. – Черепаха! Черепаха!, – с восторгом кричали и визжали все . И тут я увидела садовника на крыльце его дома. – Дедушка-садовник, – закричала я, – мы нашли черепаху! Услышав меня, садовник быстрым шагом направился к нам. Подойдя, он поднял с земли черепаху, довольно хмыкнул и, уже уходя с черепахой в руке, проговорил: – Ох и вкусный же будет суп... Мы все в удивлении застыли: « Разве черепах едят?» Помню, мама купила мне матросский костюмчик, состоявший из синей юбочки в складку и белой блузочки с синим матросским воротником и с такими же манжетами. Мамочка надела на меня этот костюмчик, он оказался как раз впору. Мне естественно захотелось посмотреть на себя в полный рост. Я быстренько побежали на 1-ю дачу прямо к хаузу. Посмотрела на своё отражение в воде и пришла в полный восторг от увиденного. Я стала бегать, припрыгивая и пританцовывая, по периметру хауза. Довольная, я припевала при этом: – Ах какая я красивая! Ах какая я красивая! Ах какая я красивая! Красивая, красивая... Очевидно, у меня просто закружилась голова. Вдруг, я плюхнулась в хауз. В доме рядом с хаузом с противоположной стороны от тёти Розиного дома жили несколько эвакуированных семей поволжских немцев. Услышав мой крик и всплеск воды, они выбежали и вытащили меня из воды. Я была спасена, но...увы...мой новый костюмчик... Когда я, прийдя в сознание, увидела его разложенным на траве рядом со мной, он выглядел совсем неприглядно. Я дрожала от холода и страха: «Что скажет мамочка? Она, конечно же, накажет меня». Но моя любимая мамочка не ругала меня, она обняла меня, прижимая к себе, целовала и приговаривала: – Анечка , доченька, не плачь. Мы просушим, погладим твой костюмчик, и он снова будет как новенький. Какое счастье – сидеть у мамы на коленях... С противоположной стороны от железной дороги, разделявшей город и дачи, находилась Шёлкомотальная Фабрика. Все, работающие на фабрике, жили на её территории. Там жили родственники Жанны . Мы с Жанной иногда ходили к ним. По шоссе – это было совсем близко, рядом. Но нам, детям, не разрешалось даже приближаться к шоссе. Поэтому мы шли через заросли, через арыки, в общем испытывали трудности, но шли... Однажды в один из таких переходов я была обута в новенькие необыкновенно красивые туфельки, недавно купленные мне мамой. Я боялась, что не смогу перепрыгнуть арык и измажу грязью свои туфельки. – Жанна, – сказала я, – перепрыгни через арык, а я переброшу тебе свои туфельки, – что она и сделала. Но. Первую туфельку я перебросила благополучно, а вот вторая туфелька не долетела. Она упала в воду и бурное течение арыка её унесло навечно... Уже будучи в Днепропетровске после войны, я часто вспоминала этот случай, корила и возмущалась собой: почему я не сообразила взять туфельки в руки и перепрыгнуть арык с ними в руках? Но...

Напротив нашего дома был ещё один двухквартирный дом. В одной из квартир жили наши земляки из Днепропетровска: семья военного – жена с двумя сыновьями, это были Пороцкие: тетя Маня, Митя и Боря. (После войны мы общались с ними). В другой квартире жили таджики. Молодая пара. Жена его была как ребёнок, играла с нами – детьми на равных. Всегда смеялась. Муж её очень любил, потакал её шалостям, ласкал её. Детей у них не было. Её поведение нам, детям казалось весьма странным, мы смеялись над ней, а потом – жалели её. Однажды я услышала разговор взрослых. Эта пара приехала из друго конца республики. У таджиков, как и у всех мусульман, женщины закрывают лица. Этот парень был в гостях у своего друга и вдруг неожиданно увидел открытое лицо его жены. Она была так красива, что парень влюбился в неё без памяти. Он украл эту женщину и увёз с собой. А у неё дома остались двое детей и любимый муж. Оказавшись совсем в чужом месте с чужим мужчиной, она поняла, что была похищена. На этой почве она потеряла рассудок. А новый муж, чувствуя свою вину, любил её ещё больше.

Часть 5

Шли дни, недели, месяцы, годы... Вот уже и Инночка пошла в школу. Мне одной было скучно, и я стала ходить на 3-ю дачу. Там жила всего одна семья. Бабушка, дедушка и внук. Мальчик был на 3 года старше меня. Кажется, его звали Денис. Изредка приезжала его мама. Она была очень красивая. Высокая, стройная и всегда очень красиво одета. Глядя на нее, я думала: «Наверное, царевна из сказки о Царе Салтане точно такая же». Однажды, когда я была у них, она жарила в глубоком масле пончики. Их внешний вид, вкус и аромат я запомнила на всю жизнь. Эта семья была не очень общительна с жителями других дач, но мне разрешалось приходить, когда захочется. В школу Денис не ходил. С ним занимались бабушка и дедушка. Мы играли вместе с Денисом, но это было не очень интересно. Он был какой-то замедленный и очень серьезный. Поэтому я с нетерпением ждала прихода всех ребят из школы. Сонечка была самой старшей, она руководила нами. Мы, все дети, слушали ее безоговорочно, кроме Мити, конечно. Сонечка собрала семейные фотографии всех 3-х семей, и мы периодически просматривали их. Это было очень интересно. Этот сверток с фотографиями она носила всегда с собой. Однажды она забыла их в школе. Так потерялись все наши фотографии. Это была очень печальная потеря. Мы все втечение всей жизни сожалели о случившемся. До сих пор чувствуем горечь этой потери. Совсем нет никаких фотографий двух старших поколений. А потом случилось большое несчастье. Тяжело заболела моя мамочка. Больница в Душанбе была переполнена. Я очень переживала, глядя на неё, и горько плакала. Я всегда старалась помочь в уходе за ней: помыть, покормить, убрать в комнате, где она находилась. Шел уже 1943-й год. Мест в больнице все не было. 25 Октября 1943 года Советские войска освободили наш город Днепропетровск. Взрослые стали говорить о возвращении домой. Но моя дорогая, моя родная и любимая мамочка была не транспортабельна. Бабушка сказала, что она никуда не поедет без моей мамы, а тети могут принять любое решение. Мои дорогие тетя Роза и тетя Фаня приняли решение остаться до выздоровления моей мамочки. Наконец, в Мае 1945 года освободилось место в больнице. Это была необыкновенная радость для всей нашей семьи. Началось лечение. Появилась НАДЕЖДА. Мы все – и взрослые, и дети ежедневно навещали маму в больнице и старались проводить у нее много времени. Время шло, лето подходило к концу.

Часть 6

В Августе Денис уезжал в Москву в Суворовское Училище. Узнав об этом, я словно потеряла рассудок. В Москву... Он уезжает в Москву. А я? Я тоже хочу в Москву в Суворовское Училище!!! Я бежала за ними, рыдала и кричала, что тоже хочу в Москву в Суворовское Училище. Я пробежала через все дачи, клеверное поле. И только уже на железной дороге, почти у станции меня догнала тетя Роза. Сквозь слезы она объясняла мне, что девочек не берут в Суворовское Училище, что это училище только для мальчиков. С большим трудом ей удалось уговорить меня. Тетя Роза плакала, она взяла меня за руку и я, всхлипывая, плелась за ней домой. Потом, уже дома я легла на кровать и тихонько плакала пока не заснула. 1 Сентября я вместе со всеми детьми пошла в школу. Нужно здесь заметить, что в то время я была очень маленького роста и очень худенькой. В бабушкином белом головном платке я носила букварь, листочки бумаги и карандаш с резинкой. Еще я носила с собой подушечку, которую подкладывала на стул для сидения и куклу. Дети в нашем классе были не очень дружелюбны, кроме того, я не очень понимала, о чем говорит учительница. Из-за этого я, приходила со всеми в школу, но шла не в класс, а за здание школы. Садилась на землю, опершись спиной о стенку школы, вынимала все принадлежности из платка, укрывала им ноги, чтобы мухи не кусали, и играла со своей тряпичной куклой. Никто об этом не знал. Однажды, учительница во время урока вышла из школы в туалет. А туалет был расположен на улице, за школой, как раз с той стороны, где сидела я. –Энтина! Ты что здесь делаешь? Ты почему не на уроке? В результате, она попросила, чтобы в школу пришла моя мама. Я собрала все свои вещи, и поплелась домой. Дома мне пришлось обо всем случившемся рассказать бабушке. Она не ругала меня, не упрекала. Она только прижала меня к себе и сказала: – Ну, что ж. Завтра пойдем в школу. Конечно же, все дети об этом тут же узнали. И, когда на следующее утро мы с бабушкой пришли в школу и, едва дождавшись звонка, бабушка открыла дверь класса, вся детвора сбежалась и окружила нас плотным кольцом еще до того, как учительница подошла к нам. Я не помню о чем они говорили. Но очень запомнила последнюю фразу. – ...пропущено много времени. Я уже дала детям новый материал. Она еще маленькая, пусть погуляет и пойдет в школу на следующий год. Нехотя, я плелась вслед за бабушкой домой. Голову сверлила одна единственная мысль: «...дала детям новый материал».Я шла, кусая губы, и, наконец, заплакала. Слезы ручьем катились по моим щекам. –Ну почему ты плачешь? Ничего страшного не произошло, ты действительно ещё маленькая, – ласковым голосом сказала бабушка и взяла меня за руку. – За год ты подрастешь и пойдешь в школу. И мама к тому времени выздоровеет и сама отведет тебя 1 Сентября. – А материал?! Всем детям учительница дала новый материал! А мне? А мне ничего не дала! У меня нет ничего! У меня теперь никогда не будет этого нового материала! Слезы обиды и отчаяния в два ручья обильно катились по моим щекам. Бабушка, выслушав эти причитания, остановилась и посмотрела на меня. Она улыбалась. –Доченька! Девочка наша дорогая. Это не то, что ты думаешь! Это не материал, из которого шьют одежду. Это просто новый урок, который учительница объяснила детям. Бабушка погладила меня по голове и поцеловала. От этих слов слезы, готовые скатиться из глаз на шеки, вдруг неожиданно просохли. –Это правда?..., – с недоверием спросила я. – Конечно правда! Это всего-лишь новый урок, – подтвердила бабушка. Я почувствовала необыкновенную легкость во всем своем теле, и радостная побежала домой, опережая бабушку. Отсутствие необходимости ходить в школу меня абсолютно не огорчало. Я бегала туда, когда хотела, играла там с местными аульскими детьми. А после занятий прямо со школы мы с Сонечкой шли в больницу, чтобы проведать мамочку. На наше появление она никак не реагировала, попрежнему лежала неподвижнжо с закрытыми глазами. Было очень больно страшно. Но врачи уверяли, что наблюдается прогресс и мы это скоро увидим. Примерно через месяц, когда Сонечка пошла к маме в больницу, она осталась там ночевать. Всю ночь Сонечка говаривала с мамой. Она рассказывала ей о наших буднях, об учебе, о том, что наш город Днепропетровск уже освобожден, что война уже завершилась полной победой Советского Союза и еще о многом другом. И вдруг мама заговорила, стала расспрашивать ее обо мне, обо всех членах нашей семьи. Наша медлительная Сонечка ранним утром следующего дня словно вихрь влетела в квартиру с криком: – Манюся очнулась и заговорила!! Манюся заговорила!! Манюся заговорила!! Случилось это в Ноябре 1945 года. Мы все стали собираться в дорогу. В дорогу возвращения ДОМОЙ!

Глава II

ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ

Часть 1

Как мы собирались в дорогу, как происходила посадка на поезд – этого я ничего не помню. Помню только саму поездку. В купэ вагона кроме нашей семьи, состоящей из 8ми человек, ехали ещё двое: муж и жена. Очень противные, особенно она. Она как будто специально хотела меня обидеть. Очевидно, у нас была взаимная «симпатия» друг к другу. Не буду перечислять перенесенные обиды. Лучше расскажу о нашем долгожданном прибытии в Днепропетровск. Приехали мы ранним декабрьским утром 1945 года. Высадились на перроне Центрального Вокзала. Это на правом берегу Днепра. А нам нужно было переправиться на левый берег. Помню массу лодочников, предлагавших свои услуги. Лодки были плоскодонки со щелями в днище. Было очень страшно даже смотреть на них, не то что сесть и плыть в них через Днепр. А ширина его была 2000 метров. Взрослые стали расспрашивать местных жителей, работников вокзала о том, как ещё, кроме этих лодок, можно переправиться на другой берег. Выход был найден. Нам подсказали, что есть новый деревянный мост, который был сооружён воинами советской армии в 1944 году. (Этот мост много лет являлся самым длинным на Украине). Наши родители наняли извозчика с телегой, запряжённой лошадью. Мы долго ехали от вокзала к Центру города по проспекту Карла Маркса. Проспект был очень красивый, с большими деревьями, но почему-то ни одного листочка на голых ветвях не было. Этого я никак не могла понять. Ведь в Сталинобаде всё цвело и благоухало круглый год. По обеим сторонам проспекта стояли красивые дома, но разрушенных домов было гораздо больше. Все взрослые плакали. Глядя на них, стали реветь и мы – девочки. Не плакал только Митя. Но сидел тихо, ссутулившись и засунув руки в карманы. Так мы проехали долгий путь пока не свернули в сторону Днепра к мосту. Стало ветрено. С приближением к мосту ветер всё усиливался. Но всё равно, несмотря на ветер и холод, как было интересно смотреть по сторонам. Ведь всё вокруг было совсем другое и не похожее на то, что окружало нас в Сталинобаде. И вот, наконец, МОСТ! Я его вижу! От волнения становится трудно дышать. Хочется всё увидеть! Как это интересно! Но! Но... О ужас!! Всех нас-детей перекрывают одеялом, чтобы защитить от ветра. Такого насилия я никак не ожидала. Я кричала, плакала, взывала к милосердию. Я пыталась вылезти из-под одеяла, я билась в истерике от отчаяния и ещё от того, что никто не захотел понять меру моего горя. Да! Тогда это было горем для меня. Это было насилием. (Я долго не могла простить их за обиду, нанесенную мне тогда. Всех, включая бабушку). Устав от борьбы с одеялом и от рыданий, я уснула. Проснулась от шума: крики, рыдания, возня с вещами. Нас сняли с телеги и провели в дом. Дом был огромный. Вход был со двора, а со стороны улицы как раз на углу пересечения двух дорог была широкая двустворчатая дверь. Это был вход в магазин. Владельцами этого большого дома были наши родственники тётя Мынця и дядя Аврум ( так мы дети их называли), которые возвратились из эвакуации сразу же после освобождения города. Они были родителями тёти Сони, жены дяди Шули, которая с двумя сыновьями осталась в Днепропетровске, отказавшись эвакуироваться вместе с нами. Об их трагической участи мы узнали в тот же день, выслушав рассказ тёти Мынци и дяди Аврума.

Часть 2

Когда немцы ворвались в город, сразу же стало известно, что первым актом своей власти они объявили уничтожение евреев. Только одна украинская семья из всех соседей проявила человеческое сочувствие, не только сочувствие, но и соучастие. Они предложили тёте Соне с детьми спрятаться у них в погребе. Так им удалось скрывать их до середины Января 1942 года. Как оказалось, кто-то из соседей обратил внимание на «уж очень частое» посещение погреба. Это вызвало подозрение и они заявили об этом в Управу. Конечно, тут же налетели полицаи с обыском. Бедных тётю Соню, Митеньку и Бореньку выволокли из их укрытия и потащили в Управу. Всю семью соседей — украинцев, укрывавших «жыдив», расстреляли тут же. Дом их подожгли, он сгорел до тла как дома всех евреев, оставленные при эвакуации. Тётю Соню с Митенькой, которому едва исполнилось 14 лет, повесили рядом друг с другом, а Бореньку, которому было 6 лет с небольшим, отвели в группу, приготовленную для отправки к месту массового уничтожения евреев на правом берегу реки Днепр(5). Из рассказов очевидцев, чудом оставшихся в живых, пешком быстро шедших, почти бежавших по мосту в колонне, постоянно подгоняемые дубинками полицаев, говорили, что был один ребёнок без родителей, без кого-либо из взрослых, без обуви на ножках, а только в носочках всё время падал, он даже не плакал, а быстренько вскакивал и продолжал бежать. Потом ему стало трудно подниматься и, если кто-либо успевал, ему помогали подняться. Но в конце концов, он не смог подняться. Подошедший полицай пнул его ногой, но малыш не реагировал. Тогда он схватил его за ножку и швырнул за борт моста. Он упал, распластавшись на льду замёрзшего Днепра и так остался лежать пока не исчез из виду его соотечественников, также обречённых на смерть. Когда тётя Мынця закончила свой рассказ, стояла мёртвая тишина. Все плакали, только тихо. Мы с Инночкой сидели, плотно прижавшись друг к другу, и тоже плакали. Насколько я помню, тогда моё воображение поразил рассказ именно о Бореньке. Я живьём представляла себе эту картину, как-будто видя всё это наяву, особенно вид его распластанного на льду тельца. Я вижу эту картину и сейчас. Больно, очень, очень больно... Потом дядя Аврум сказал, что дядя Шуля погиб, но значится в списках «без вести пропавших». После этого известия громче всех плакала моя мамочка. Ведь дядя Шуля заменил ей отца, которого убили во время погрома, когда маме было всего четыре годика.

Часть 3

Город Днепропетровск располагался на обоих берегах реки Днепр. Правый Берег называли Город. Этот Берег Днепра гористый, имеющий в основном Три Холма. Наш город Днепропетровск так сейчас и называют «Город на Трёх Холмах». Здесь расположены множество заводов, учебных заведений, не считая средних школ, много высших учебных заведений, техникумов, технических училищ, театры, кинотеатры и много различных административных и культурно просветительных учреждений. Застроен многоэтажными зданиями в центре города, а на окраинах повсюду одноэтажные жилые дома, зачастую просто лачуги. Левый берег называли Амур и Нижнеднепровск. Это пологий берег, песчаный на огромном протяжении. На Амуре в основном все жили в частных домах. Жили здесь довольно состоятельные люди. Амур был в основмном «Спальный район города». Из промышленных предприятий был Завод «Водник», Главный Городской Речной Порт на Днепре и ещё завод «Комминтерн». В Нижнеднепровском районе были крупные заводы и фабрики. Амурский район в свою очередь состоял из двух частей: Амур – Чернозём и Амур — Пески. Тётя Мынця и дядя Аврум жили в верхнем районе - Амур–Чернозём, а дома тёти Розы и тёти Фани – в нижнем районе, Амур — Пески. Расстояния очень большие, а идти нужно было пешком. Именно поэтому, так как было уже очень темно и поздно, решили переночевать, а на следующий день отправиться в дорогу. На следующий день, позавтракав, мы отправились в путь. Весь Амурский район был застроен одноэтажными домами. Везде всё было усыпано белым снегом, было очень холодно. На дороге были сплошные ухабы. Чаще всех почему-то падала я. Шли мы довольно долго, вокруг было много разрушенных домов и изредка встречались сгоревшие дома. Это были дома евреев. Взрослые всё время всхлипывали, тихонечко горестно причитая. Мы — дети шли тихо, понурясь и съёжившись от холода. Наконец, тётя Роза тихо произнесла: – Сейчас повернём на Халтуринскую (они жили на ул. имени Халтурина). Свернули на улицу … и сразу все взрослые одновременно заплакали, ускорив шаг. Перед нами раскрылась ужасная картина: окружённый с трёх сторон деревянным забором соседних домов, покрытый снежными сугробами разной величины стоял пустой участок – это всё, что осталось от дома и хозяйственных построек Дома Лукиных: тёти Розы, дяди Симы и Мити. Вышли соседи, радостно, со слезами обнимали тётю Розу и Митю. Все плакали. Плакать я уже не могла, всех было жалко и от этого ещё холоднее. Я всё время прыгала, стараясь согреться. Хотелось скорее уже идти дальше. Попрощавшись с соседями, мы двинулись в путь по улице Халтурина вниз к Днепру на улицу Имени Бакунина к дому тёти Фани. Та же самая картина... За исключением того, что там стояла маленькая избушка, и из трубы шёл дым. Плакали все, включая нас девочек. Не плакал только Митя, но он был очень понур и суров. Не смотрел ни на кого. Всё время молчал, не поднимал глаз. Мы подошли к избушке и постучались. На наш стук дверь открыл преклонного возраста высокий плотный мужчина. (Потом мы его называли Дедушка – Сторож). Вошли во внутрь домика. Какое счастье: тепло! И больше ничего не надо... Как оказалось, это сохранился сарай из всех построек. Сторож же упросил сохранить этот сарай и приспособил его для жилья. В этом домике он прожил всю войну. О чём разговаривали взрослые я не помню. Это было не интересно, а интересным и очень приятным было тепло, окутавшее всё тело. Хотелось спать... Через несколько дней вернулся с войны дядя Сима. Он был высокий, весёлый и всё время шутил с нами, детьми. У него было очень много наград: ордена, медали. Они очень красиво смотрелись на его гимнастёрке. Дядя Сима был тяжело ранен в голову, ему делали операцию в полевом госпитале – трепанацию черепа. Узнав об этом, все переполошились и заволновались, но дядя Сима продолжал, смеясь постукивая за правым ухом: – У меня здесь ничего нет! Пусто!, – утверждал он, превращая всё в шутку. Потом, в будущем, он неоднократно повторял эту фразу. Мы с Митей играли его наградами как с игрушками. А документы, «бумажки», никто не берёг. Так затерялись все боевые награды и документы к ним. О дяде Мише, муже тёти Фани никто ничего не знал. Все переживали. Как ни странно, но о моём папе никто ничего не говорил. И у меня почему-то никогда не возникало никаких вопросов о папе, а может быть, я просто не помню...

Часть 4

Вскоре все мы уехали из дома тёти Мынци и переехали на улицу Бакунина в избушку на территории тёти фаниного дома. Сторож согласился освободить её за определённую сумму денег. В этом домике размером, примерно 4.5х2.5 метра, все мы и поселились. А было нас всего 9 человек. Нужно было привыкать жить в совершенно других условиях, в другом суровом климате. Однажды в нашу дверь постучали. Шумная толпа детворы призывала: – Пустите коледовать! Пустите коледовать! Пустите коледовать! Тётя Фаня шёпотом сказала: – Нужно их впустить. Нужно их угостить. Но чем? Давайте соберём мелочь, какая у кого есть и дадим им. С этими словами она отворила дверь. Весёлая гурьба детворы влетела во внутрь и, разбрасывая какие-то зёрна, дружно запела: – Сеем-сеем, посеваем. С Новым Годом поздравляем!, – Эту фразу они пропели несколько раз. Им дали деньги и довольные, со смехом они побежали к другим домам. Так я узнала, что наступил уже Новый 1946й год. Зима была очень снежной морозной и ветреной. Однажды мама вернулась домой раньше обычного. Она была радостной и возбуждённой. – Анечка, папа жив!, – Взволнованно произнесла она. – Он ещё в Германии. Служит в Красной Армии. Я встретила тётю Полю, папину тётю. Она переписывается с дедушкой Соломоном (отец моего папы). Обещала сообщить дедушке, что мы живы и сообщить наш адрес. Бабушка, слушая её, грустно улыбалась. Все остальные тоже слушали, не произнося ни слова. Мой папа! Мой! Мой папа – Энтин Рувим Соломонович, жив. И он узнает о том, что мы живы от моего дедушки. Голова кружилась только от одной этой мысли. Папины родители – дедушка и бабушка эвакуировались в город Саратов. Их средний сын дядя Муля сразу же был призван на фронт, младший сын дядя Фима был курсантом Военного Училища. Мой папа был в семье старший сын. Жили мы тогда в семье папы. Когда его призвали на службу в Красную Армию в 1939 году, мама вместе со мной переехала жить к бабушке Заславской Голде Мошковне, маминой маме. Мне тогда был 1 годик. У папы было еще два брата, младше его: дядя Самуил (Муля) средний и дядя Ефим (Фима) младший. Родители папы: Энтины – дедушка Соломон и бабушка Рахиль. Мамочка всегда вспоминала о ней очень хорошо. Говорила, что она была очень красивая и добрая, очень меня и маму любила. – Когда я была беременной, то всегда смотрела на бабушку Рахиль. В народе говорят, что если беременная женщина смотрит на красивых людей, то и ребёнок родится красивым. – смеясь, объясняла она. Бабушка Рахиль болела сахарным диабетом и там, в эвакуации она умерла от этой болезни задолго до окончания войны. Дедушка решил остаться в Саратове на постоянное жительство и не возвращаться в город Днепропетровск после его освобождения.

Вскоре мы получили первое письмо от папы. Он служил в лётных войсках, был механиком самолётов. Его подразделение находится сейчас в Германии, в городе Эрфурт. Мы стали часто получать письма от папы с фотографиями, посылки с разными красивыми вещами для меня: цветные карандаши, тетради, красивые картинки, ещё много чего, но для мамы это всегда были красивые платья, кофточки и другие предметы женской одежды. А мне мама купила новое платье, специально для школы. Оно было из вельвета серого цвета на кокетке. Спереди на кокетке был пришит плоский бант тёмно красного цвета. Мне очень нравилось это моё новое платье. Наконец, наступил март. Дни стали длиннее, стало появляться солнышко. Сосульки, висящие под крышей, стали капать и падать на землю. Снег начал таять и побежали ручейки. Стало веселее жить. А потом стали прилетать разные птицы, они громко чирикали и даже бедным маленьким воробышкам стало веселее. На деревьях стали набухать почки. Как было всё интересно вокруг. Особенно интересно было смотреть на небо. По нему плыли огромные облака, они как громадные глыбы разных оттенков от белого до тёмно серого цвета изображали при этом разные фантастические фигуры и картины. (Эта привычка наблюдать за небом, облаками и звёздами сохранилась у меня до сих пор). От папы продолжали приходить письма и изредка посылки. Мы с мамой с нетерпением ждали его приезда. Но... Вместо папы пришла телеграмма с очень коротким содержанием: «Маня, не жди, не приеду». Телеграмма была послана из города Саратова. Мы с мамой горько и долго плакали. Переживали все. Но жизнь продолжалась. Взрослые уходили с утра кто куда. Кто на работу, кто на рынок, кто по каким-то другим делам. Сонечка, Инночка и Митя стали ходить в школу. Я оставалась одна. Но я быстро нашла себе подружек и мы вместе играли. Часто я бегала на участок тёти Розы. Там дядя Сима начал строить временный дощатый домик. Работали рабочие, они расчищали участок, вывозили мусор и ещё строили уборную. Участок находился недалеко от рынка, а рядом с рынком была Церковь. Мы бегали на рынок, смотрели на всё, что там продавалось. Это было нам очень интересно. Особенно привлекал внимание ряд с мёдом. Мёд был выставлен огромными кубами, прямоугольниками, и было мучительно больно сглатывать набегавшие слюни, видя как отрезают куски мёда очередным покупателям. Я себе не могла представить, что мёд может быть таким твёрдым. Часто мимо рынка проходили религиозные шествия по разным поводам: то-ли похороны, то-ли какие-либо торжества. Впереди процессии всегда шёл Батюшка. Он пел звучным голосом молитвы и размахивал дымящимся кадилом. Потом раздавали «кутю». Мы протягивали ручонки и нам в ладошку давали немного «кути»: очень сладкий с различными приправами рис. Очень вкусный! Получив порцию, мы быстренько её проглатывали и бежали за следующей. Бабушка приходила домой раньше всех и начинала готовить обед. Ребята возвращались со школы. Я рассказывала всякие фантастические истории, якобы случившиеся со мной, в которые больше всех верил Митя. Вечером собиралась вся семья. Мы обедали и обменивались новостями, услышанными за день. Митя начинал говорить о моих приключениях. Все улыбались, но не комментировали. Только дядя Сима со смехом разоблачал мои фантазии. Митя же очень злился и после этого мстил мне. Опять мне от него доставалось, как в Сталинобаде.

Часть 5

В Мае тётя Роза, дядя Сима и Митя переехали в свой временный домик. Нам стало просторнее. В конце Мая закончился учебный год. Стало веселее, мы опять были с Инночкой вместе. Однажды на рынке мы увидели в одном из торговых рядов среди прочих продаваемых вещей куклу. Как она мне нравилась! Но это была несбыточная мечта. Я всё время говорила об этой кукле. Инночка и Митя подзадоривали меня каждый раз: – Укради эту куклу, если она тебе так нравится, всё время поджучивали они меня. В конце-концов, я решилась на это. Прийдя на рынок, я несколько раз прошлась вдоль этого ряда, потом быстро подбежала к месту, где лежала заветная кукла, молниеносно схватила её и что есть мочи побежала домой. Весь день я играла с куклой. А вечером, как только моя мама пришла домой, мои подстрекатели наябедничали про меня. Моя бедная мамочка была в шоке. Она взяла куклу, взяла меня за руку и повела на рынок. Мама хотела возвратить куклу хозяйке. Мы обошли весь рынок, все ряды, но той женщины нигде не было. Когда мы возвращались домой, мама плакала, она говорила о том, как это отвратительно воровать, как ей стыдно за меня. Она говорила о том, что моему проступку нет прощения. Когда мы пришли домой, мама меня сильно побила. Попка болела так, что я не могла сидеть. Я плакала от боли и от стыда за содеянное. Но ещё больнее было от предательства Инночки. Ведь я так ей верила! В конце Июня приехал дядя Миша, муж тёти Фани. Из разговоров взрослых я узнала, что он был демобилизован в Москву, так как их воинская часть во время войны попала в окружение и все были взяты в плен. После Победы дядю Мишу долго пытали и мучили. Его подозревали в измене Родины. НКВД, пытая его, утверждали, что еврей не мог выжить в немецком плену, не став предателем. На самом деле дядя Миша выжил, благодаря тому, что на медицинскую комиссию вместо него ходил кто-либо из его товарищей по плену, живших с ним в одном бараке – русские или украинцы. Пытки НКВДэшников были настолько жестокими, что он просил своей смерти. Но ему не верили, пытали вновь и вновь. Однажды, на очередном допросе, он взмолился: – Убейте меня. Если вы мне не верите, то убейте меня. Немцы не убили, так убейте вы... Я больше не могу терпеть этих пыток... За что!?.. Это был последний допрос. Больше его не вызывали. Дядю Мишу поселили на окраине Москвы в районе Бескудниково вместе с остальными бывшими пленными. Для них были построены специальные бараки. Целый посёлок. Ему нельзя было покидать место проживания без особого разрешения. Но разрешили поехать за своей семьёй на Украину в город Днепропетровск. Было очень грустно расставаться с тётей Фаней, Сонечкой и особенно с моей любимой Инночкой. Но дядя Миша увёз их с собой в далёкую Москву. Так мы остались жить в этой избушке втроём: я, мама и бабушка. Как-то вечером, когда уже почти засыпала, я вдруг услышала, что мама читает какое-то письмо бабушке вслух. Я прислушалась, но удалось услышать лишь одну фразу из письма: «Манечка, приезжайте и действуйте как жена. Приезжайте немеленно с Анечкой!». Ничего не понимая, я приподняла голову и уже слушала «во все уши». – Это Сара – жена Мули – объясняла мама бабушке. – Ну так попробуй. Поедь, раз она так настаивает, и Муля с ней тоже согласен. – Но на каком основании я поеду? Какие у меня права?,-- грустно заключила мама. Бабушка в ответ только горько вслух вздохнула. Всё услышанное меня сильно взволновало и озадачило, однако ни маме, ни бабушке никаких вопросов я не задавала, не решалась, только часто вспоминала об этом и почему-то переживала. Однажды мама, вернувшись с работы, развернув свёрток, протянула мне обнову: демисезонное пальто. Я вижу его как сейчас. Фактура ткани — рогожка. Расцветка – крупная клетка: бежевые и зелёные квадраты, пересечённые по середине коричневыми линиями. Я была в восторге. Новое пальто! Теперь надо было дождаться осени, чтобы его носить. А на улице было лето. Много было солнечных дней и поэтому теппо, Но уж очень часто на небо набегали тучи, шёл дождь и становилось довольно холодно. Я всегда этому удивлялась и даже возмущалась. Как это может быть?! Почему летом вдруг идет дождь? Ведь в Сталинобаде такого никогда не было. Там летом никогда не было дождей, на небе не было ни одного облачка. Но нужно было привыкать к условиям нового климата. Дни тянулись очень долго, не всегда я могла играть с подружками. Ещё было грустно от того, что всегда хотелось есть. Хлеб выдавался по карточкам. Детская норма была маленькой. Конечно же, мама и бабушка старались дать мне по-больше, отдавая часть своей порции. Но я была голодна и поэтому несправедлива. Я даже как-то сквозь слёзы упрекнула их в том, что они дают мне меньше, чем мне положено по норме. Однажды после ужина, когда пришло время ложиться спать, а чувство голода не проходило. Мне страшно хотелось есть, и я решилась на то, чтобы тайно съесть ещё кусочек хлеба, оставленного на завтра. Мама и бабушка спали в «комнате», а я спала в «кухне». Разделяла домик плита, которую топили дровами и углем. Рядом с плитой стоял столик с продуктами. Когда погас свет, я тихнечко встала, взяла хлеб и отрезала тонкий ломтик, полила его растительным маслом, посолила, легла на матрас (спали мы на полу), укрылась одеялом с головой и под одеялом тихонечко, чтобы не услышали моего чавканья мама и бабушка, стала есть свой «бутерброд». Такой проступок я совершила единственный раз. Мне стыдно было вспоминать об этом. Как потом я узнала, мама с бабушкой всё слышали, но боялись пошевелиться, чтобы не испугать меня. Об этом никогда не вспоминали, пока я сама ни завела разговор. В Августе мы с мамой пошли в женскую среднюю школу №63, где меня записали в 1й-В класс.

Глава III

НЕ ПЕРВЫЙ РАЗ В ПЕРВЫЙ КЛАСС

Часть 1

С каким нетерпением я ждала начала учебного года. Теперь уже осознанно ждала этого дня. И вот, наконец, наступил этот долгожданный день, 1 Сентября 1946 года. В школу я отправилась в своём вельветовом платье одна, ведь мама работала. Во дворе школы было очень много детей и их родителей. Из здания школы вышли учителя и руководство школы. Директор в своей речи поздравил всех школьников и родителей с началом учебного года. Первых классов было 4: А, Б, В и Г. Каждая учительница, взяв фишку с определённой буквой, стала вызывать по очереди учеников. Я знала, что меня записали в 1 – В класс. Но, когда вызывали по фамилиям, мою фамилию, очевидно, исказили, и я не услышала себя. Растерянная, я стала ждать перекличку 1–Г класса, но и там меня не вызвали. Перепуганная и расстроенная, я побежала в группу 1–В класса и встала в строй. Нас повели в здание школы на второй этаж, каждую группу в свой класс. Как же я была рада, когда меня вызвали. Самой последней – Энтина Анна. Это был праздник для меня, я поступила правильно, что побежала в группу 1-В класса. Заниматься в школе было интересно. Я очень внимательно слушала учительницу, стараясь не пропустить ни единого слова. Хорошее настроение первого дня было испорчено, когда я возвращалась домой со школы. В спину мне полетели камни. Идущие сзади мальчишки, смеясь бросали в меня камни, сопровождая обидными словами: – Жидовка, жидовочка пархатая! Не добили вас ещё. Живы! Было очень больно, но ещё больше было обидно. Но я не плакала. Просто побежала домой, стараясь увеличить расстояние между нами, чтобы камни не могли меня достичь. Вечером я рассказала маме и бабушке в подробностях обо всём, что произошло за первый день в школе. Было решено, чтобы я ходила в школу и со школы вместе с Митей. Митя учился в мужской школе №56, которая была неподалёку от моей школы. Но всё равно камни ещё неоднократно летели в мою спину, сопровождаемые обидными выкриками..... Началась совсем другая жизнь. У меня появились подружки. Учительница наша мне нравилась. Заниматься в школе было очень интересно. В начале Октября все заговорили о большом празднике. 7 Ноября будет отмечаться 29-я годовщина Великой Октябрьской Социалистическоой Революции. Стали готовиться к концерту, в котором все дети хотели принимать участие. Девочкам нашего класса поручили подготовить 2 патриотические песни, которые мы должны были петь хором. Наша учительница стала проверять голоса каждой из нас. Я очень переживала, уж очень хотелось попасть в число поющих. УРА! Я прошла в члены хора! Теперь нужно было выучить слова и ходить на репетиции. Всё это мне нравилось. Кроме концерта, которого все ждали с нетерпением и который прошёл с большим успехом, в день 7-го Ноября должна была состояться праздничная демонстрация! Я не знала, что это такое, но ни у кого не спрашивала об этом – стеснялась. А вечером мама в подробностях рассказала, как проходит демонстрация, как это красиво, какие улицы нарядные и люди тоже. Всё это вместе взятое, связанное с праздником, будоражило воображение. Не хватало терпения дождаться этого праздника. Я помню как прошёл концерт, какие все были возбуждённые. Всем очень понравилось. Кое -кто получил даже воздушные шарики для демонстрации, и хоть мне шарик не достался, я была настолько возбуждена ожиданием какого-то чуда, что в последнюю ночь перед демонстрацией не могла уснуть. – Нужно уснуть, нужно уснуть, тогда проснусь и сразу праздник. А так я не сплю и поэтому время тянется так долго, и ночь такая длинная.. Так я уговаривала себя заснуть, однако очень долго ничего не получалось. Но всё-таки потом забылась и очень рано, раньше всех проснулась. Утром после завтрака мы втроём идём на ДЕМОНСТРАЦИЮ. Демонстрация проходила в Амур — Чернозёме. Играла музыка, в колонне у многих в руках были шарики, несли транспаранты. Когда колонна останавливалась, люди плясали под гармошку. С обеих сторон от дороги продавались всякие вкусности. Мамочка купила мне треугольную вафлю, она была многослойной и между слоями было что-то очень вкусное и ароматное. Это был запомнившийся день для меня. На следующий день в школу не нужно было идти, так как начались мои первые школьные каникулы. Закончилась 1-я четверть. Большую часть дня во время каникул я проводила у тёти Розы. Они жили во временном домике, но уже шло строительство нового глинобитного дома, который планировали закончить к Новому Году. Такие дома в народе называли «мазанками». Я старалась помочь тёте Розе чем -нибудь по хозяйству: мыла посуду, подметала пол, старалась убрать постель в один угол, одежду – в другой. Иногда я бегала на рынок, там всегда можно было встретить девочек и играть с ними. Мы играли в ловитки, жмурки, штандар, гуси-гуси и другие игры. Мама мне не разрешала ходить на рынок, она боялась, что та женщина, у которой я унесла куклу, узнает меня и побьёт. Однако я с опаской, но всё-таки ходила туда. В школе начались занятия. Вторая четверть пролетела быстро. Мы стали готовиться к встрече Нового Года. Мама купила настоящую ёлку! Потом мы вместе покупали игрушки. Много игрушек мы делали сами: на конфетах с фантиками из ниток пришивали петли, в мандаринках иголкой прошивали кожуру и завязывали нитку петлёй. Из ваты делали снежок на ёлку, а под ёлочкой стоял ватный, посыпанный блёстками ДЕДУШКА МОРОЗ. Ёлка получилась очень красивой... Как и положенно, в первый день Нового 1947 года раздался стук в дверь и детские голоса требовали: – Пустите коледовать! Всё повторилось как в прошлом году. Зимние каникулы такие длинные. Можно играть сколько хочется, тем более дома никого нет. Мы лепили снежную бабу, водили хороводы вокруг неё, играли, дурачились и время проходило быстро. 11-го Января мы пошли в школу. По русскому у нас уже появился учебник – Родная Речь. Как интересно мне было её читать! Учительница посоветовала нам записаться в библиотеку. На большой перемене я первая вылетела из класса и побежала в библиотеку, которая находилась на 1-м этаже. Я была не первая, там уже выстроилась очередь. Когда подошла моя очередь, библиотекарь приветливо улыбнулась: – Как твоя фамилия? – спросила она. – Энтина Анна. – А национальность твоя? Я, не задумываясь, ответила: – Русская! Стоявший сзади старшеклассник возразил: – Не может быть русская с такой фамилией. Но за меня заступилась библиотекарь: – Почему? Очень даже может быть. Как я была рада её заступничеству. Мне просто страшно было вот так при всех детях, стоявших в очереди, сказать вслух, что я еврейка. Книги в библиотеке я меняла часто, а библиотекарь всегда советовала мне, какую книгу лучше взять. С того самого первого дня мы с ней подружились.

Часть 2

Быстро пролетела Зима со снегами и морозами. Я уже привыкла к климату в Днепропетровске и уже совсем редко вспоминала о Сталинобаде. Весна робко, но уверенно вступала в свои права. Снег медленно, но таял. Бабушка говорила: – В марте курочка у порога водицы напьётся. А у тёти Розы были курочки, и я часто бегала посмотреть, пьют ли они водичку у порога. Но они были заперты, их на улицу не выпускали. – Ну почему Вы не выпускаете курочек на улицу водицы попить? Спрашивала я тётю Розу. На что она с улыбкой отвечала: – Их ещё нельзя выпускать на улицу, Анечка. Они замёрзнут. Пусть немного потеплеет. Наша тётя Роза стала такая толстая, что на неё смешно было смотреть, особенно большим был живот. А в конце Марта мама и бабушка радостно сообщили мне, что у Мити теперь есть сестричка, которую зовут Шурочка, и мы можем пойти к ним, и я её увижу. Когда мы пришли к ним, я увидела тётю Розу, которая опять стала худенькой, чему я очень удивилась. Шурочка же выглядела совсем неприглядно: красненькая. Она все время морщилась и кряхтела. Кроме любопытства никаких чувств у меня она не вызвала. Митя же выглядел каким-то растерянным и притихшим. Шурочка родилась 25 Марта, 1947 года. Во дворе действительно расхаживали куры и пили водичку из лужиц. Теплело. Однажды, когда мы с бабушкой были дома одни, она готовила обед, а я сидела на табуретке в своём клетчатом пальто и всхлипывая, ныла: – Мама всё себе покупает наряды, а мне ничего не покупает. У меня совсем нет никакой одежды. Слёзы обиды катились по моим щекам. В это время раздался стук в дверь, и тот час дверь отворили. Бабушка взглянула и с растерянной улыбкой на лице тихо произнесла: – Ой! Анечка, папа приехал... В комнату вошёл высокий красивый, стройный, как будто с открытки мужчина. Я оторопела и ничего не успела сообразить, потому что мужчина мгновенно подскочил ко мне, схватил на руки и крепко прижал к своей груди. Я растворилась, растаяла, меня просто не стало. Будто я сплю. Будто мне всё это снится. – Что это? Сон? Явь? Где я? Этот сказочный дядя мой папа? Мой? Родной? Мой папа? Я боялась открыть глаза. Вдруг это всё исчезнет... Пробудил меня голос папы. Он сел на табурет, не выпуская меня из своих объятий, удобнее усаживая на коленях: – Анечка, дочурка! .Почему ты плачешь? Что случилось? Он стал вытирать мои щёки и целовать. «Дочурка». Какое красивое слово. Потом, будучи со мной или в письмах, он всегда так называл меня: «Дочурка». Папа привёз много подарков. Но в памяти моей сохранился один: новое зимнее пальто, о котором я даже и мечтать не могла. Такое красивое! Его сшил для меня мой дедушка, который был портным верхней одежды. Он был не просто портной, он был «модельер верхней одежды»! А потом... А потом стали происходить странные вещи... Папа очень был холоден с мамой. Они разговаривали всегда без меня, когда я была в школе, или же выходили из дому, если я возвращалась из школы. Я стала чувствовать какую-то тревогу. – Папа, ведь ты мой папочка, правда? Почему же ты не с нами? Почему ты приехал в гости, а не навсегда? Допытывалась я. В ответ папа только вздыхал и молчал. Но потом всё-таки произнёс: – Я не могу тебе сейчас объяснить. Когда ты подрастёшь, станешь старше, ты сама всё поймёшь. Однажды, когда я пришла со школы и вынула дневник из портфеля, чтобы похвастаться оценками, папа взял дневник, похвалил меня и, обращаясь к маме, указывая на подпись, сказал: – Ты видишь? Беркович. Теперь у тебя такая фамилия. Ты даже не захотела оставить мою фамилию. И тут я впервые задумалась: почему у меня и у папы фамилии одинаковые, а у мамы фамилия другая? Но я совсем забыла о проблеме с фамилиями так как очень много времени проводила с папой и была очень этому рада. Как-то я услышала такой разговор: (очевидно, увидев мою «злосчастную» куклу), папа сказал маме, что привёз из Германии две куклы для меня, очень красивые, с закрывающимися глазами. – Почему же ты не привёз их Анечке? Спросила мама. – Я хотел взять, но «она» просила меня оставить куклы. Даже не согласилась отдать одну из них. Плакала. Я не мог ей отказать, ведь она беременная. – виновато ответил папа. «Папа привёз мне куклы, а какая-то она присвоила их?!» Затаив дыхание подумала я. «Как «она» посмела?! Как «она» посмела забрать мои куклы?!», мысленно вопрошала я. Возмущению моему не было границ. Я ненавидела эту таинственную «её». Но папе я не сказала ни слова. Очень долго я не могла забыть этих прекрасных кукол, рисуя в своём воображении их возможную красоту, всякий раз возмущаясь коварству и бесцеремонности их похитительницы. Я её не-на-ви-де-ла..., фактически не зная кто это. Когда в субботу я пришла со школы, папа сказал: – Анечка, сегодня мы поедем с тобой к тёте Поле в гости. Мы собрались и перед выходом папа сказал бабушке, чтобы она не волновалась, что мы пробудем там несколько дней. Ехали мы поездом через Днепр, а на Правобережье, выйдя из здания Вокзала, пошли к остановке трамвая на Привокзальной Площади. Когда приехал трамвай №1, мы с большим трудом втиснулись в него и поехали по проспекту Карла Маркса в сторону деревянного моста. Я вспомнила эту дорогу, но теперь уже кое-что изменилось вокруг. Стало чище, некоторые дома уже покрашены, везде много народа. Трамвай был переполнен, очень много людей, особенно молодых ребят висели на подножках.. Давка страшная. Папа поставил меня на площадке у окна, а сам встал за мной, упираясь руками о поручни, защищал меня от давки. В трамвае его окликнули. Он оглянулся и узнал своего довоенного друга. Они стали переговариваться, расспрашивая друг друга о фронтах, где сражались, о личной жизни. --А кто эта девочка?, – спросил его друг. – Это моя дочка. Дочурка. – Такая большая? – Легко досталась, - смеясь ответил папа. Услышав эти слова, сердце моё сжалось так сильно, что мне стало трудно дышать. Я залилась краской и словно окаменела. Папа шутил со своим другом, они смеялись, а я стояла у окна и уже не могла созерцать красоты города и фиксировать те изменения, которые произошли за время более чем год, было очень горько, настроение упало. Тётя Поля жила в Центре города. Это был большой одноэтажный дом с высоким подвалом, расположенный на углу проспекта Карла Маркса и улицы Исполкомовской. Тётя Поля была женой младшего брата дедушки Соломона, у них было двое детей – старший сын Наум (все его звали Наумчик) и дочь Мила. Как мне у них понравилось! Большие просторные комнаты с большими окнами. Там хотелось танцевать, петь. У них была отдельная огромная кухня, из крана текла вода, которая уходила куда-то вниз в подвал по трубе. Мне было очень хорошо, тем более, что рядом сидел мой папа. Ещё у них жила тётя Маруся, она до войны была их домработницей. Когда началась война, мужа тёти Поли призвали в Армию, а она с детьми эвакуировалась. Тётя Маруся же осталась жить в квартире на всё время, пока шла война, и сохранила всё, что было в доме. Она считала их семью своей семьёй, и сейчас они жили как одна семья. Папа всё время говорил о чём-то с тётей Полей. Они были очень серьёзными, папа был грустный, а тётя Поля почему-то была очень сердитой. Я не вникала в их разговор, но поняла, что речь шла о какой-то квартире, и что папа должен забрать эту квартиру для нас с мамой. У тёти Поли мы обедали, было очень вкусно. Потом мы с папой пошли гулять. У него оказалось столько много знакомых, что мне совсем не досталось времени с ним говорить. Он мне очень нравился, мой папа. Я была бесконечно счастлива. Мила, тёти Полина дочь, мне не понравилась, она была какая-то кривляка, и играть с ней совсем не хотелось. Ночевали мы у тёти Поли, а на следующее утро папа ушёл куда-то один. Пришлось играть с Милой. Папа вернулся к обеду. Он сказал, что ничего не получилось. Тётя Поля его отчитала очень строго и сердито заключила: – Ты не захотел! Ты не приложил стараний! Ты не подумал о ребёнке и его матери! Им жить негде! А потом пришла мама. Она приехала за мной. Как я не хотела уезжать, уходить от папы. Как я плакала и упрашивала его поехать с нами. Но он сказал, что не может сейчас поехать вместе с нами, но приедет позже. Но он так и не появился... Папа обманул меня... Мама объяснила, что он уехал в город Саратов, что у него там другая семья, и он к нам не вернётся. «Больно... Горько... Обидно... Почему?.. Почему он даже не попрощался со мной?!.. Он обманул меня...». Я была растеряна, сердита, разбита, разочарована и просто убита. Я заболела, у меня поднялась температура , очень высокая... Я была в забытьи. Потом мама и бабушка рассказывали, что я бредила, всё время звала папу. Что-то изменилось во мне после этого. Что-то затвердело внутри. Я уже стала другой.

Часть 3

Закончился учебный год, я получила табель, в котором были в основном пятёрки. В табеле говорилось, что я переведена во 2-й класс. Наступило лето, а с ним тепло и масса времени. Мама и бабушка работали, поэтому я опять оставалась одна. Каждый день я бегала к тёте Розе, ведь там была маленькая Шурочка. Иногда по воскресеньям мы с мамой ездили в город. Наш путь пролегал не так как это было с папой. От железнодорожного моста провели трамвайную линию по Левобережью до Деревянного моста. А по мосту мы шли пешком на Правый берег. Тротуары на мосту были деревянные. Мне страшно было идти, так как доски лежали не вплотную друг к другу, а с просветами. Я шла, вцепившись в маму, и каждый раз вскрикивала от страха, чуть не плача. Страх вызывало быстрое течение воды в Днепре и высота. – Ну чего ты боишься, Анечка? Не бойся. Ты ведь не гусеница и не червяк. Ты не упадёшь сквозь эти щели. Иди смело, и ничего не бойся., – успокаивала меня мама. Всю дорогу я уговаривала сама себя, причитая шёпотом: – Я ведь не червяк. Я не могу провалиться сквозь эти щели. Но всё-таки припрыгивала, чтобы наступать только на досточки. Зато как я была вознаграждена потом. Мы с мамой пошли в кино. Большой красивый зал с удобными креслами. Там я посмотрела цветной мультипликационный фильм «Бемби». Это был первый кинофильм, который я смотрела в настоящем кинозале в кинотеатре «Родина». Потом я ещё видела другие фильмы: «Гадкий утёнок», «Сказка о царе Сaлтане» и другие детские фильмы. Ещё помню, когда мама впервые купила мне мороженое. Я с интересом смотрела как женщина — мороженщица подавала его. Она держала в левой руке алюминиевый шприц, а правой рукой укладывала на дно кружочек вафли, ложкой заполняла шприц мороженым, сверху укладывала такую же вафельку и выжимала всё вверх. И вот вам пожалуйста, кушайте мороженое – самое замороженное. Какой необычный вкус! Какая приятная прохлада и сладость! Всё впервые. Спасибо. Спасибо мамочке. Пролетело лето. И вот уже 1-е Сентября. Я уже не первоклашка. Я уже во 2-м классе. У нас уже появился новый предмет: Украинский Язык. Как он мне нравился! При выполнении домашнего задания по украинскому чтению я не просто читала заданный текст, я учила его наизусть. С удовольствием! В то время были большие проблемы с тетрадями, ручками, карандашами особенно с цветными. Очеь многие писали на полях газет! Хотелось как-то помочь девочкам. Маме я рассказывала о том, как девочки страдают. Но и мама, и бабушка только сочувственно вздыхали, пожимали плечами и говорили, что время очень тяжёлое и всем очень трудно сейчас жить. Я это очень хорошо понимала. Дома я всегда была одна. Я не боялась даже вечером, когда было темно, быть дома одной. Если было поздно, я спокойно ложилась спать, а когда приходили домой мама или бабушка, они стучали в дверь или в окно, и я открывала крючок, которым закрывалась дверь. Однажды я увидела как мама ложила деньги в поддувало плиты и закрывала его половинкой кирпича. Я очень удивилась. Ведь мама и бабушка неоднократно жаловались на то, что нет денег, чтобы купить то или другое. Как-то, будучи дома одна, я вытащила половинку кирпича из поддувала, извлекла оттуда свёрток. Каково же было моё удивление, когда я увидела сколько там денег! По моим понятиям, их было фантастическое количество. И мне в голову пришла мысль о том, что я могу помочь моим подружкам. Я взяла несколько бумажек, положила в книгу Родная Речь и сунула её в портфель. Оставшуюся часть денег увернула в ту же самую бумажку, сунула в поддувало и закрыла половинкой кирпича. На следующий день перед школой я зашла на рынок, накупила всё, что считала необходимым и, прийдя в школу, стала раздавать ребятам всё, купленное на рынке. У нас в классе была одна рыжая девочка, она мне не нравилась. На перемене она подошла ко мне и со слезами на глазах с обидой в голосе сказала: – Аня, ты мне ничего не дала. Почему? Потому что я еврейка? Но ведь и ты, ты тоже еврейка... Мне стало очень стыдно. Я совсем не думала о национальности, поэтому я залилась краской. Должна сказать, что я, когда мне было стыдно не просто краснела, а пылало всё лицо. Этой девочке я пообещала что-нибудь принести завтра. На следующий день мне снова пришлось лезть в поддувало и доставать деньги. Снова я пошла на рынок купила карандаш, тетрадь в клеточку для арифметики и ещё купила много конфет. Войдя в класс, я сразу протянула ей карандаш и тетрадь, а конфеты раздала всем девочкам. Прошло несколько дней. Всё было спокойно. Вдруг в какой-то день мама полезла в поддувало и в ужасе вскричала: – Боже мой! Куда делись деньги?! Здесь же почти ничего не осталось! Я залилась краской. Увидев моё состояние, мама всё поняла. – Это ты взяла деньги? Спросила она меня. Что я могла ответить? Я сидела, опустив голову и потупив глаза, дрожа от страха за содеянное. – Как ты могла это сделать? Мама заплакала, она кричала на меня и больно ударила. – Я нечайно увидела эти деньги и решила, что если я немного возьму их, то смогу помочь моим девочкам из класса. Я говорила тебе, что им трудно. – Эти деньги мы с бабушкой собираем, чтобы купить нам жильё. Ведь не можем же мы жить всю жизнь в этом домике. Дядя Миша и тётя Фаня должны продать свой участок земли, чтобы обустроиться в Москве. Мы должны освободить этот сарай как можно скорее. Мама плакала и била меня очень сильно, не только руками, но и прутьями. Мне было очень больно но ещё больше было стыдно. Била меня мама не день и не два, а очень долго. Каждый день, прийдя домой с работы, она подбирала какую-либо палочку и ею била меня. Я была вся в синяках, было больно. Я понимала, что заслуженно получаю наказание. Но всё-таки хотелось, чтобы мама била меня не палками, а рукой. Поэтому, каждый день прийдя со школы, я ходила вокруг дома по участку и собирала длинные палочки. Я брала 3 кусочка красных кирпичей, ложила 2 кирпичика на расстоянии друг от друга, на них ложила палочку, а третьим кирпичом ударяла по середине лежащей палочки, она ломалась и становилась «не пригодной для использования». Однажды, идя с работы, мама увидела меня за этим занятием. Она подошла ко мне с грустной улыбкой, обняла и мы пошли в дом. В доме мама стала объяснять мне, что они с бабушкой работают очень много для того, чтобы собрать эти деньги. Ещё папа стал присылать деньги для меня, и это очень помогает нам жить. Что мама уже подыскивает квартиру на Правобережье для нас с бабушкой. Слушая всё это, я тихо плакала, шёпотом прося прощения и обещала, что такое никогда больше не повторится. Мама обняла меня, поцеловала. Мы обе, обнявшись, прижавшись друг к другу, плакали. Мамочка меня целовала. Больше меня мама не била. «Она простила меня и забыла о моём проступке», – решила я. Но, как показало будущее, я ошибалась. Возвращаясь со школы, я часто заходила к тёте Розе поиграть с Шурочкой, помочь с уборкой. Ведь у них было хозяйство: корова, куры. Всё было на ней, ведь дядя Сима спозаранок уезжал на работу. Поигравши с Шурочкой, я всегда принималась за уборку: сложить по местам вещи, помыть посуду и поставить её на место. Бабушка тоже каждый день приходила чем-нибудь помочь на кухне. Однажды тётя Роза с дядей Симой купили на рынке маленького поросёнка. Он был такой хорошенький, розовый, чистенький и мордочка очень симпатичная. Его держали в доме. Он был такой аккуратненький, что по нужде выбегал на улицу. Мы с Митей хохотали, наблюдая за ним, взрослые тоже умилялись. Мы решили дать ему имя, и после долгих «дебатов» решили назвать его «Хрюша», так как он всё время похрюкивал. Кроме всех перечисленных достоинств Хрюша был ещё и смышленный малый. Когда наступил вечер, Хрюша стал вести себя довольно странно. Он стал брать всякие вещи и сносить их в один угол. Укладывал их он очень аккуратно, плотно друг к другу, устелив довольно приличного размера прямоугольник. Оказывается, он «соорудил себе постель». Когда постель, по его мнению, была готова, он, не обращая ни на кого внимания, улёгся на бок, закрыл глаза и вскоре засопел. Спал он, похрюкивая во сне. Это было очень забавно. В доме Хрюша прожил недолго. Вскоре приготовили место в хлеву и поместили его туда. Мне было очень жалко такого славного и умного поросёнка. Осень всё смелее входила в свои права. Становилось всё холоднее, небо приняло тёмно серый цвет, часто шли дожди. Закончилась 1-я четверть. Прошли Октябрьские праздники. К концу Ноября вместо дождей всё чаще шёл снег. Дома стали вестись разговоры между мамой и бабушкой, в основном на «идиш»(6). Речь шла о каких-то комнатах. И наконец, почти перед самым Новым Годом мама объявила: – Анечка, мы скоро переедем жить в Город. Я купила комнату: просторную, светлую, с высоким потолком, с двумя большими окнами и даже частично нам оставляют кое-что из мебели по сходной цене. Я уже не могла ни о чём другом думать, кроме нашей просторной и светлой комнаты на Правобережье, в Городе. Мама работала на каком-то предприятии на Правобережье бухгалтером. Однажды, возвращаясь домой после работы, она встретила соседку по двору, где жила семья моего папы до войны, и где мы жили вместе с папой, пока его не забрали в Армию на действительную службу. Обе они очень обрадовались встрече, и, узнав, что мама ищет квартиру для нас, она с радостью сообщила, что по соседству продаётся очень хорошая комната, и соседи по двору тоже хорошие люди. Таким образом эта «хорошая комната» стала нашим домом на очень длительный период ВРЕМЕНИ.

Глава IV

УЛИЦА ГРУШЁВАЯ, № 2

Часть 1

Это произошло за неделю до Нового 1948 года. Мама забрала мои документы из школы №63, меня аттестовали досрочно и выдали табель полностью за 2 четверти. У меня была одна четвёрка по рисованию. Вещи уже были упакованы. Мы переехали с Левого Берега на Правый Берег Днепра, с Амура – в «Город». Каким образом мы переезжали не помню, но помню какое впечатление произвела на меня наша комната и двор.Очень близко от нас в 10-ти минутах ходьбы находились 2 женские школы. Размещались они в одном 3-х этажном здании. Средняя школа №22 (десятилетка) занимала два нижних этажа, а третий этаж занимала Неполная Средняя школа №28 (семилетка). В правом крыле здания на 1-м этаже находилась столовая – общая для обеих школ. В 28-й школе занималась Мила Энтина – тёти Полина дочка. К моему огорчению, именно поэтому мама записала меня в эту школу. Наш двор располагался на углу улиц: Грушёвая и Банная. Банная улица простиралась от улицы им. Ширшова до ул. Грушёвая , как раз начинаясь от здания школы. Если идти от школы домой, то через дорогу на углу этих улиц размещалась мужская семилетняя школа №57. От нашего двора это было 3 маленьких квартала. Достопримечательностью Банной улицы являлось здание городских бань, отсюда и произошло название улицы. В «Бани» приходили жители со всего города, чтобы помыться и попариться. Здесь всегда были очереди, особенно в воскресенье. Наш адрес был: улица Грушёвая №2. Улица была короткая, всего номеров 8. Начиналась она от улицы Банной и простиралась до улицы им. Коцюбинского. На улице Коцюбинского, замыкая нашу улицу, размещался лагерь военнопленных немцев и соответственно военная часть для их охраны. Застройка нашей улицы состояла в основном из одноэтажных домов дореволюционной постройки и 3 двухэтажных домов из красного кирпича. Чётная сторона улицы начиналась номером 2 и заканчивалась номерами 6 и 8: это был один 2х этажный дом. Нечётная сторона начиналась номером 1: это было довольно длинное одноэтажное здание, в котором располагались Обувная Фабрика и Профтехучилище. Номера 3, 5 и 7 – 2х этажные жилые здания. Наш двор имел «П» – образную форму. Сразу за первым домом слева, где жила семья из четырех человек, стояла водозаборная колонка. Дом, в котором располагалась наша комната, имел 3 входа с трёх сторон. Наш вход был в центре. Кроме нашей комнаты в общем коридоре было ещё две комнаты. Наша комната была самой большой – 15 квадратных метров, высокий потолок и 2 больших, как тогда казалось, окна. Окна были ориентированы на Восток. С утра и до 12ти часов дня вся комната была залита солнечным светом. Самым большим сюрпризом было РАДИО, оно висело в простенке между окнами и, начиная с 6ти часов утра, говорило, пело и разливалось замечательными музыкальными звуками и, главное, сообщало НОВОСТИ... Еще стоял платяной двухстворчатый шкаф, на правой створке от верха до середины высоты было вставлено зер-ка-ло... С центра потолка свисал АБАЖУР с бахромой, под которым светилась электрическая лампочка... Это было что-то новое и обворожительно интересное... Под РАДИО стояла этажерка для книг, купленная специально для меня.. Слева, сразу за дверью, находилась плита, очень похожая на ту, что была у нас в домике на Амуре. В общем коридоре нам принадлежал угол, где стоял кухонный шкафчик и в проходе мелкий погреб для угля и дров. Очень радостным событием было то, что мама купила ёлку. Мы вместе пошли в магазин «Детский Мир» купили немного ёлочных игрушек, снежок и дождик. Ёлку мы поставили на стол прямо под абажуром. Чтобы она стояла, закрепили её в ведре с песком. Украсили игрушками и, конечно, ещё и самодельными: конфеты, мандаринки, орешки, яблочки. Ёлка получилась ещё красивее, чем в прошлом году.После зимних каникул мы вместе с мамой пошли в школу. Меня записали во 2-В класс. Свободное место было в среднем ряду на последней парте, где сидела высокая симпатичная голубоглазая девочка со светло русой косой. Это была Рая Ольховская(10), которая стала моей первой подругой. Девочки в классе были хорошие, доброжелательные и приветливые. Всё бы хорошо. НО! Учительница... Она не только не понравилась мне. Я просто испугалась её. Она очень враждебно смотрела на меня. Я теряла дар речи под её взглядом. Каждый день школьных занятий стал для меня мучительным явлением. Маме и бабушке я ничего не говорила, боялась. В первую очередь, я боялась волновать маму. Бабушка постоянно твердила: – Маму нельзя волновать. Ты что забыла как мама тяжело болела из-за того, что она сильно переволновалась? Если ты не будешь слушаться, то потеряешь её! Помни это. А оценки в моём дневнике были отвратительными: сплошные тройки. Об этом я ничего не говорила. Но... «Сколько верёвочке не виться, а конец появится». Конец четверти. Родительское собрание. Маме дают табель, и... о ужас!!!!! Новый табель, и все три четверти сплошные тройки. Конечно, мама не прсто так всё оставила. Она была у директора. Табель переписали, но третья четверть осталась в том же виде. Как же мне досталось от мамы! Я была наказана и физически, и морально. Долгое время я не смела засмеяться или чему-либо порадоваться вслух, сразу следовало строгое напоминание, что я не имею на это права. Но самое страшное, что я запомнила на всю жизнь – это случай на этих весенних каникулах. Мы, все ребята со двора, играли, дурачились, смеялись. На крыльце стояла мама и наблюдала за нашей игрой. Вдруг она громко произнесла, обращаясь к ребятам: – Не играйте с ней! Она обманщица и воровка! От этого заявления я умерла, я провалилась сквозь землю. Все замерли и уставились на меня, ничего не понимая. Я даже не могла заплакать. Мне действительно хотелось умереть. Значит мама не простила меня за историю с деньгами, а ещё эта третья четверть... Это мамино заявление очень горько отозвалось в моей душе, и впоследствие отравило значительную часть моего детства. У меня время от времени стали возникать вопросы о смысле жизни. В основном вопрос: для чего люди живут? Почему у мамы другая фамилия? Почему папа хотел приехать к нам из Германии, а потом передумал? Почему мама не могла поехать в Саратов по приглашению дяди Мулиной жены? Почему она не имела права на это? И много-много других, подобных вопросов... Очевидно, ещё и потому, что я очень тосковала о папе. У меня было двоякое чувство: с одной стороны, мне очень недоставало папы и я его любила. А с другой стороны, я его ненавидела всем своим детским сердцем. Очень часто, идя со школы, я мечтала, что вот сейчас я прийду домой, а там сидит мой папа. Увидев меня, он вскочит со стула, подхватит на руки и скажет: – Анечка, дочурка, я приехал насовсем! Теперь мы будем жить все вместе! Но это были только мечты и мои фантазии. Я стала плохо спать, очень трудно засыпала, разные мысли теснились в голове. А однажды, я лежала с закрытыми глазами и вдруг, появились очень красивые узоры: круги разноцветные. Они двигались, вертелись, меняясь в размере, форме и цвете. Я боялась пошевелиться, чтобы не испугать это прекрасное видение. После этого я стала часто специально ложиться рано спать, закрывала глаза и смотрела своё «кино». Так я назвала это прекрасное видение. Я спрашивала у девочек, видит ли кто-нибудь такое, но никто ничего не видел, и в ответ удивлённо пожимали плечами. А меня моё «кино» отвлекало от набегавших грустных мыслей. Закончились каникулы. Началась 4-я четверть. К моему великому счастью и радости, у нас появилась новая учительница. Довольно «старенькая» и очень добрая Елена Никифоровна Мунтян. Она вела нас 2 года, до 5-го класса. Я стала снова хорошо учиться. Сначала стала «ударницей» и закончила 2-й класс с двумя четвёрками. Так как мы жили на углу Банной улицы, то уходя из дому в школу или просто в «город» (так мы называли центральную часть города), шли по ней, почти никогда я не ходила по нашей улице до ул. Коцюбинского. Но иногда, проходя мимо дома №6, со 2го этажа доносились звуки игры на фортепиано. Я считала, что это играла Инна Васьковская красивая девочка с длинной светло-русой косой и с голубыми глазами, но, как потом выяснилось, играла совсем другая девочка. Занималась Инна в школе №22, мы были сверстницами. Как она мне нравилась! Я всегда любовалась ею, но мы не были знакомы и не общались в то время. Мне очень хотелось заниматься музыкой, именно игрой на фортепиано, но я понимала, что для меня это недоступно. Во Дворце Пионеров был кружок обучения игре на музыкальных инструментах, но это были только струнные инструменты, меня они не привлекали.

Часть 2

Наступило лето 1948-го года. Часто мы с бабушкой ездили на Амур к тёте Розе. Мне очень нравилось играть с Шурочкой, она была такая хорошенькая. Большие голубые глаза и белокурые волосы колечками. Ну просто куколка. За забором, с противоположной стороны от улицы Халтуринской жили соседи, с которыми тётя Роза и дядя Сима дружили. Звали их: дядя Ильич (Николай Ильич, но все его звали «Ильич») и тётя Надя. Дядя Ильич на войне лишился ноги и перемещался с помощью костылей. У них во дворе росло огромное дерево шелковицы. Всё дерево было усыпано плодами шелковицы. Плоды были очень крупными: размер примерно 3 см., а окраска просто удивительная. Верхняя треть была цвета топлёного молока, средняя часть светло сиреневого или розового цвета, а у самого основания тёмно красного или даже цвета бордо. Вкус шелковицы был просто сахарно-медовый. Они разрешали рвать её столько, сколько нам хотелось. Мы с Митей влезали на дерево и ели до тошноты. Дерево было очень высоким и поэтому на его вершине было огромное количество плодов, которые невозможно было достать. Плоды осыпались на землю. Чтобы они не портились, тётя Надя под деревом делала глиняную стяжку диаметром больше, чем диаметр кроны дерева. Шелковица падала на эту стяжку, оставалась целой и чистой. А самое главное, это были самые вкусные и сочные плоды. Под шелковицей стоял стол со стульями и дядя Ильич с дядей Симой довольно часто там «перекусывали» с бутылкой водки. Однажды я с Шурочкой на руках появилась у них во время такой трапезы. Дядя Ильич был уже достаточно выпивший. Увидев нас с Шурочкой, он вдруг обратил внимание на меня и воскликнул: – Анютка, ты стала совсем взрослой! За это надо выпить. Он наполнил стоявший рядом пустой гранённый стакан с водкой и приказал мне: – Пей Анютка! Я замерла, затаив дыхание и беспомощно смотрела на дядю Симу. Дядя Сима тоже был довольно выпивший, но он запротестовал и стал его убеждать, что я ещё совсем ребёнок и мне нельзя. Разгорался скандал, они стали ругаться не на шутку. Я испугалась и, чтобы погасить их спор, с Шурочкой на руках схватила стакан водки и залпом выпила его. Страшный жар обжёг мой рот и все внутренности. Дядя Сима стал кричать и звать Митю, чтобы он забрал у меня Шурочку. Прибежал испуганный Митя, схватил Шурочку, не понимая, что происходит вокруг. А я? Я, не чувствуя ни ног, ни всего своего тела, направилась к дому. Больше я ничего не помню. Помню только, что вечером меня разбудила бабушка и сказала, что нам пора ехать домой. Разговоры об этом происшествии при мне никогда не велись. Дядя Ильич всегда чувствовал себя виноватым передо мной и всегда старался угостить уже собранной шелковицей, выбирая для меня самые красивые плоды. Это было самым «запомнившимся» событием лета 1948 года. Сейчас я хочу представить наших соседей, с которыми мы жили много-много лет. За стеной нашей комнаты в одной квартире, вход в которую был справа от нашего входа, жили две семьи, две сестры с детьми. У обеих сестёр мужья погибли на войне. Тётя Поля Страхер – у неё было двое детей: Ида, она была старше меня на 2 года и Виля, мой ровесник. Тётя Маня Слуцкая – у неё была одна дочь Рая , она родилась в 1941 году. Слева с отдельным входом была еще одна квартира, в которой жили тётя Маруся и дядя Антон. Тётя Маруся жарила очень вкусные семечки и продавала их «на стакан». Дядя Антон был весельчак. Внешне он напоминал Горьковского Челкаша. Часто он веселил нас различными выступлениями, лицедействовал с переодеванием. Очевидно, это было в дни каких-то народных праздников. Справа от нашего дома перпендикулярно ему был целый ряд сараев. Сразу за сараями находилась дощатая уборная на два очка, а за уборной был обрывистый берег Днепра, куда все жители нашего двора выливали помои. Вся прибрежная зона реки была запружена брёвнами. Но, несмотря на это, мы – детвора все летние дни проводили на Днепре, благодаря чему каждый из нас хорошо плавал. В пределах немецкого лагеря на берегу реки располагалась лесопилка. А возле нашего двора слева находилась Бумажная фабрика. Фабрика арендовала у наших соседей пустующие сараи для складирования вторсырья макулатуры. Работу эту выполняли пленные немцы. Мы, дети были очень сердиты на них, ведь у каждого из нас кто-то погиб на войне.. И каждый из нас старался упрекнуть их в этом, обвиняя во всех смертях. Я, конечно, не отставала от других. Однажды один солдат обратился к соседке, указывая на меня, он спросил: – Откуда эта девочка так знает немецкий язык? – Она еврейка и у неё убили много родных и близких., она говорит на еврейском языке «идиш»., – ответила она, это была тетя Рахиль Ульянова. – Это Гитлер виноват, это Гитлер. Мы только выполняли приказ. Мы были солдатами и подчинялись приказам., – виновато ответил один из них, а остальные закивали головами. Напротив нашего дома параллельно ему шёл целый ряд квартир с изолированными входами. В одной из таких квартир жили: Городецкие тётя Аня (Анна Давидовна), её дочь Алла 1943 года рождения и тёти анина мама — бабушка Груня, она была самая старшая из всех старушек нашего двора. Папа Аллы тоже погиб на войне, он был кадровый военный в звании Лейтенанта. Тётя Аня работала во Дворце Пионеров методистом, она часто приглашала меня на всякие городские детские мероприятия, кроме того, она часто брала нас с Аллой на различные концерты и самодеятельные спектакли во Дворце Пионеров или в Детском Городском Парке(8). Слева от Городецких жили две семьи: Ульяновы – тетя Рахиль, дядя Исаак (он работал электриком на заводе), их сын Сеня на три года старше меня и бабушка Лея, мама тети Рахили. Второй семьей была пожилая пара – тетя Дуся и дядя Коля, у него не было правой руки до локтя, таким он вернулся с войны. Тётя Дуся работала заведующей столовой в Обкоме Профсоюзов, а дядя Коля занимался домашним хозяйством: у них была корова и куры. Справа от Городецких как раз напротив нашего крыльца жили Кацы: дядя Арон, тётя Рахиль и их маленький сынишка Гришенька, родившийся уже при нас в 1948 году. У них тоже была корова и куры. Справа от Кацев жили Трипольские: дядя Миша, тётя Лиза и их маленькая доченька Белла, родившаяся в 1947 году, как наша Шурочка. За Трипольскими жила семья из двух человек: мать и дочь – Беленькие, они жили как-то обособленно, особо ни с кем не общались, имён их я не помню. За Беленькими в глубине ряда, замыкая его, жили Виткины, очень интеллигентная семья, состоявшая из 5ти человек: отец, мать, дочь, старшая внучка Алла – студентка Университета, Физико-Математического Факультета и внук Юра лет 8ми. Это, к сожалению единственные имена в их семье, которые я помню. В первом доме слева от входа во двор жила семья из 4х человек: дядя Лёва, тётя Зина и двое взрослых детей – сын Миша и дочь Фаина (Феня). В нашем общем коридоре жила портниха модельер Барановская Ева Яковлевна, ее сын погиб на войне, а его жена с сыном, внуком Евы Яковлевны, навещали ее довольно часто. И даже потом, когда невестка вышла замуж, они все равно приходили, только уже втроем, а затем и вчетвером, когда появилась у них дочка. Это замечательный пример человеческих взаимоотношений в семье, достойный подражания. Вторыми соседями были бабушка Марьяся и ее дочь тетя Лена. Бабушка Марьяся целыми днями вязала крючком, используя широкие бинты. Она вязала всякие занавесочки, покрывала, салфетки и другие нехитрые изделия. Дочка ее работала на Металлургическом Заводе имени Петровского бухгалтером. Ей обещали новую квартиру. Очевидно, все вязание именно для этой новой квартиры и предназначалось. Изредка Ева Яковлевна приносила красивые лоскутки из крепдешина, по два лоскутка разных рисунков. Я обвязывала их крючком, создавая кружева различных узоров цветными нитками мулинэ. Получались красивые носовые платочки, почти половина из которых доставалась мне.

Часть 3

Я уже третьеклассница. В третьем классе произошло событие, нарадоваться которому просто было невозможно – нас приняли в пионеры! Повязали красные галстуки и прикололи пионерские значки! Как это было впечатляюще. Такой красивый шёлковый галстук! Мы давали клятву пионеров, громко выкрикивали девиз пионеров: – Всегда Готов!, – при этом отдавая «салют». Председателем Совета Отряда была избрана Лара Слуцкая, она была пионеркой ещё со 2-го класса. А я была Звеньевой! Какая ответственность!.. Заниматься было легко и интересно. Год я закончила уже отличницей. Летом 1949 года после окончания 3-го класса я впервые была в городском пионерском летнем лагере. Размещался лагерь во 2-й Средней школе на углу улиц Кооперативная и Комсомольская. Я была счастлива. Иногда меня навещала мама. А один раз я самостоятельно, никому не сказав ни слова, отправилась домой. А это очень даже далеко. Ведь жили мы на самом берегу Днепра, а 2-я школа находилась вверху. Я шла быстрым шагом, иногда бежала, и это заняло у меня почти целый час. Бабушка, увидев меня, ужаснулась и сказала, чтобы я немедленно отправлялась назад, пока меня никто не спохватился. Я благополучно вернулась в лагерь. Всё обошлось. Никто ничего не заметил. Дни пролетали как одно мгновение. Настал последний день, все постели сданы, остались только матрасы и подушки. Конечно же, мы всей комнатой, а было нас человек 20 девочек, стали дурачиться, бросаться подушками, прыгать с кровати на кровать... В один из прыжков я оступилась и острым краем уголка сетки кровати поранила голень левой ноги. Боль... Смотрю на рану и вижу...белую-белую кость, затем кожа медленно соединилась, и на месте разреза выступила Огромная Чёрная Капля КРОВИ, размером примерно 5-6мм в диаметре. (Последствия этой травмы сказываются до сих пор.) В пионерском лагере я познакомилась с новыми девочками, мы обменивались рассказами о прочитанных книгах, и у меня появился целый список книг, которые хотелось прочесть за лето. Районная Библиотека находилась недалеко от нас, на углу улиц Железная и Ширшова. Я могла часто бегать туда и менять книги. Этим летом у тёти Розы и дяди Симы 31го Июля, 1949 года родилась ещё одна доченька – Сонечка. В отличие от Шурочки она была брюнеточка, но с голубыми глазками. Если Шурочка была очень худенькой, то Сонечка наоборот была просто «карапузиком». Теперь я уже самостоятельно ездила на Амур. Через деревянный мост стал ходить троллейбус. Ближайшая остановка у моста на Правобережье была на улице Московской у пересечения с улицей Плехановской, это совсем близко от нашей улицы и значительно облегчало путь. Троллейбус – Трамвай – и пешком минут 25-30. Я оставалась у них на несколько дней и играла с девочками, которых очень и очень любила. Перед поездкой я прочла книгу Виталия Губарева «Павлик Морозов» и рассказывала о нём во время обеда. Дядя Сима, раскрасневшийся от очередной стопки водки, смеясь стал расспрашивать меня о Павлике Морозове. – Ну скажи Аня, если бы это было сейчас, и ты увидела бы, что мы с тётей Розой прячем зерно, мясо, муку Ты заявила бы об этом в милицию? – Конечно! Конечно я бы заявила, если бы у других людей ничего не было, нужно делиться с теми, у кого ничего нет. – категорически с возмущением ответила я. Дядя Сима в ответ только смеялся, многозначительно глядя на тётю Розу. С моей подругой Раей Ольховской, мы общались часто, жила она на Колодезной улице. Мы встречались то у неё дома, то у меня. Но всё равно уже хотелось в школу, и я с нетерпением ждала начала учебного года. И этот день, наконец, настал – 1-е Сентября 1949 года. Начиная с 4го класса, я сама заплетала себе косички, сама пришивала к форме кружева на манжеты и воротничок. Форму и передник в основном гладила бабушка, но изредка я делала это сама, используя чугунный утюг, который нагревали на плите. В тёплое время года мы пользовались паровым утюгом, который разогревался древесным углем. Мама много работала, чтобы прокормить семью, ведь бабушка не получала пенсию за своего убитого на войне сына из-за того, что он значился в списках «пропавших без вести». Бабушка ходила на рынок, имея в кармане всего 15 рублей. На эти деньги она покупала живого цыплёнка, кое-что из овощей, и это обеспечивало нашу семью едой на неделю или дней 10. В разговорах с мамой она мечтательно говорила: – Вот если бы иметь 25 рублей, можно было бы купить ещё и сметану, и масло... Бабушка никогда не покупала на рынке уже разделанных кур. Она утверждала, что эти куры «дохлые». С живым цыплёнком она посылала меня к «шойхету»(7), который резал этого цыплёнка каким-то особым способом. «Шойхет» жил недалеко от нас на улице имени Коцюбинского. Напротив него через дорогу находилась Синагога, куда на еврейские праздники ходила бабушка. Иногда она брала меня с собой. Народу в такие дни туда приходило множество. Двухэтажное здание вмещало мало молящихся. Немного мужчин на первом этаже и совсем мало женщин на 2м этаже. Двор Синагоги был маленький, поэтому основная масса пришедших людей толпилась на улице. Очень часто окрестные мальчишки бросали камни в этих людей, сопровождая всё это непристойными выкриками в адрес молящихся евреев. В таких случаях бабушка хватала меня за руку, и мы быстро, почти бегом шли домой. Такова была жизнь в то время. Очень часто приходилось слышать и ощущать своё еврейство. Я даже научилась драться с мальчишками, защищая и отстаивая своё достоинство. Немного задержусь на еврейских праздниках: ведь эти праздники запомнились мне по тем вкусным вещам, которые пекла или готовила Бабушка. Например, на еврейский Новый год – РОШ ХА ШАНА она готовила «золотой» куриный бульон и пекла вкусные булочки и кренделя. К бульону она жарила в глубоком масле на сковородке хрустики, которые назывались «МАНДЕРЛАХ». На праздник ХАНУКА, бабушка пекла ватрушки с повидлом и картофельные дранники. На праздник ПУРИМ за обедом мама с бабушкой выпивали по рюмочке домашней наливки из вишен, и ещё обязательно были ароматные треугольные пирожки с маком – ГУМЕНТАШИ или Уши Омана. На еврейскую Пасху – ПЭСАХ бабушка сама вручную в духовке пекла мацу. Она месила тесто из муки и воды, очень крутое тесто и раскатывала скалкой тоненькие как бумага круглые листы. И ещё она пекла другую мацу – яичную. Она брала 12 яиц, муку и замешивала такое же крутое тесто. Яичная маца была такая вкусная, что я не могла удержаться и потихоньку брала по кусочку ещё до праздника. Ещё на летний праздник ШАВУОТ бабушка пекла пирожки с пшённой кашей, сваренной на молоке. Они назывались «КАРШНИКИ». Так мне запомнились эти еврейские праздники. Я не могла понять, почему некоторые люди так не любят, даже ненавидят евреев. Почему? За что? – Ну что я им сделала? Почему они стараются обидеть меня?, – задавалась я вопросом, когда просто на улице совсем незнакомые мальчишки бросались камнями или навязывали драку. У них это не получалось, я могла постоять за себя. Я научилась драться. Но, если на улице или в общественном транспорте мама с бабушкой между собой или со знакомыми говорили на еврейском языке, я заливалась краской и дёргала их, прося перейти на русский или украинский язык. Зато как хорошо было в школе. Там мы все были равными. Однажды на одном из уроков в класс открылась дверь и нам представили новую ученицу – Гороховская Людмила(11). Так нас стало 3 подруги: Анна, Людмила и Раиса или: Энтина, Ольховская и Гороховская. Рая была высокой девочкой, а мы с Людой небольшого роста. Причём, обе чёрненькие, с двумя косичками, одеты одинаково: ведь в магазинах продавались одни и те же вещи, а в школе – форма. Посторонние люди всегда считали, что мы сестрички-близнецы. Особенно в Городской Бане, где в очереди приходилось простаивать часами, нам не верили, что мы просто подружки. Периодически группами нас со школы водили в кино. Мы приносили деньги на билеты. Мне всегда было стыдно просить деньги на билеты. Я знала, что у нас мало денег, и бабушка едва сводит концы с концами. Однажды, когда вышел на экраны города фильм «Молодая Гвардия», нам объявили, что фильм 2-х серийный, поэтому будет 2 культпохода, и что нужно принести деньги сразу на два фильма. Я тогда не посмела попросить деньги на билеты и ничего не сказала об этом культпоходе дома. Когда же после просмотра фильма все соседские ребята обменивались впечатлениями и даже плакали при этом, я оставалась безучастной и расстроенной. Бабушка, спросила меня: – Анечка, а почему ты не смотрела этот фильм? – Так у нас ведь нет денег. Фильм двухсерийный. Нужно было заплатить за два билета сразу. – Это ничего не значит, – расстроилась бабушка, – Всё равно ты должна была сказать, что у вас в школе будет культпоход в кино. В следующий раз обязательно говори, когда вас поведут в кино. Хорошо? На билет в кино для тебя всегда найдутся деньги. Вот так случилось, что, наверное, я единственная из своих сверстников не посмотрела фильм «Молодая Гвардия». Мама тоже очень расстроилась, когда узнала об этом. Здесь я хочу сказать о том, что несмотря на маленькую зарплату, мамочка каждый раз после получки или аванса в воскресенье брала меня с собой в магазин «Кулинария», который находился на углу улиц Баррикадной и Проспекта Карла Маркса. В этом магазине было такое огромное количество бисквитных пирожных и тортов, что от их вида я едва успевала сглатывать слюну. Мама покупала мне либо пирожное, либо кусочек торта – всё, что я покажу. Это было очень вкусно. Иногда маму на работе угощали конфетами, шоколадкой, мандаринкой или яблочком, мама никогда этого не съедала, она приносила эти угощения мне. Бабушка мне говорила: – Анечка, поделись с мамой. Дай ей хоть кусочек. Я вопросительно смотрела на маму, но она отрицательно крутила головой и говорила: – Я не хочу, я это не люблю.,-- Бабушка укоризненно смотрела на меня, но я с недоумением оправдывалась: – Но ведь мама это не любит. И продолжала есть., таких случаев было множество. Мама старалась обеспечивать меня всем: едой, одеждой, обувью, чтобы я не страдала из-за того, что у меня нет папы. Я понимала это, любила маму очень, но страдала без папы и ни в коем случае не хотела, чтобы мама вышла замуж. Я даже грозилась убежать из дома. Какая эгоистка! Я до сих пор сожалею об этом. Мне очень нравились уроки физкультуры. Преподавателя физкультуры звали Николай Григорьевич. Он так проводил занятия, что мы не замечали как пролетал урок. Кроме урока физкультуры он вёл ещё физкультурный кружок, где было очень интересно. Мы разучивали разные вольные упражнения, строили пирамиды, и просто нам всем было с ним хорошо. Он шутил веселил нас всех. Николай Григорьевич всё представлял так, что каждый из нас всё умеет, нужно только немножечко захотеть. А нам, всем девочкам, этого действительно хотелось. На одном из занятий кружка Николай Григорьевич нам объявил, что скоро состоится городская олимпиада, и мы с нашей группой будем представлять школу на этой олимпиаде. Для выступления понадобится форма: белая юбочка с чёрной полоской по краю подола и белая майечка. Для меня это стало большой проблемой, так как ни мама, ни бабушка не знали, что я посещаю физкультурный кружок. Пришлось всё расскзать дома. Мама категорически заявила, что никакого кружка я больше посещать не буду и ни о какой форме речи быть не может. Я рыдала, умоляла маму, пыталась объяснить ей, что мне очень нравится посещать этот кружок, что у меня всё хорошо получается. Но всё было напрасно. Мама была неумолима. На следующем занятии кружка мне пришлось обо всём рассказать Николаю Григорьевичу. Он очень удивился и даже расстроился. А потом, подумав, сказал мне, что приглашает мою маму в школу на беседу и велел ей это передать. После беседы с ним мама разрешила мне посещать кружок и даже купила марлю на юбочку, которую мы отнесли портнихе и она сшила мне юбочку с чёрной окантовкой по подолу. На олимпиаде мы выступили хорошо и Николай Григорьевич был нами очень доволен. Наконец, учёба в 4-м классе закончена и мы перешли в 5-й класс!

Все девочки нашего класса грустили из-за того, что мы расставались с нашей любимой учительницей Еленой Никифоровной Мунтян, ведь она была для нас родным человеком, как мама и мы делились с ней всеми нашими проблемами и всегда спрашивали у неё совета по различным поводам. Перед окончанием учебного года, на последнем занятии мы преподнесли ей в подарок очень красивый лаковый из крокодильей кожи портфель вишнёвого цвета. Очень дорогой по тем временам – 100 рублей. Но сделали это от всего сердца и были счастливы, что наши родители поддержали нас в этом и выделили для этого подарка деньги.

Часть 4

Снова лето. Лето 1950-го года, и снова длинные летние каникулы. Теперь мы уже проводили время втроём: я, Люда и Рая. Кроме того, я часто ездила на Амур к тёте Розе, где играла и нянчилась с такими красивенькими и такими забавными сестричками. У них было свое хозяйство. Тетя Роза очень уставала, поэтому бабушка подолгу жила у них, чтобы как-то ей помочь. Я каждый раз спрашивала: – Почему тетя Роза не устроит девочек в ясельки? Ведь ей было бы гораздо легче. Но никто не поддерживал эту мою идею. И как раз сейчас я хочу описать одно событие, рассказанное бабушкой. Это касается моего пребывания в детских яслях. В 1941 году мама решила определить меня в детские ясли, так как она работала, а папа служил в Армии. Комиссия на запрос вынесла положительное решение, и в какой-то день моя бабушка понесла меня в ясли. Меня приняли, переодели, но бабушку предупредили, что в группе «ходунков» карантин, поэтому меня отправят в группу «ползунков». Оставив меня на попечении воспитателей, бабушка не ушла домой, а, обойдя вокруг здания, стала заглядывать в окна. Что же она увидела в одном из них? В большой комнате стояло множество кроваток. В каждой кроватке были малыши: кто лежал, кто сидел, а кто и стоял, держась за ограждение кроватки. Наконец, она увидела меня. Я шла, везя на привязи машинку. Вдруг с какой-то кроватки на пол полетела игрушка. Я подняла эту игрушку и отдала ребенку. То же самое произошло из другой кроватки. Особенно отличился один очень худенький косоглазый мальчик. Он сидел, цепко держась за ограждение кроватки, одной ручкой бросал игрушку на пол и пристально следил, когда же я подберу её. После того как я подбирала игрушку и возвращала ему, он, хохоча и визжа от восторга, снова бросал игрушку на пол. Так повторялось снова и снова. Увидев все это, бабушка очень расстроилась и решила забрать меня из этих яслей. Она вернулась в приемную и, подробно описав увиденную картину, сказала, что забирает меня домой. – Ох уж этот проказник! Ох уж этот Ройзен Игорек! Едва сидит, а проказничает больше всех, -- причитали они. Просили не забирать меня, так как карантин продлится всего несколько дней, но бабушка была неумолима. Так завершился мой ясельный период и таков был рассказ бабушки. Оказывается, вот когда я впервые познакомилась с Игорем Ройзиным... Как интересно! Потом, уже во взрослой жизни, мы неоднократно вспоминали и продолжаем вспоминать об этом. Игорь, представляя меня новым знакомым всегда говорит: – В детском садике мы с Аней сидели на одном горшочке. Как давно это было. А в реальности было лето 1950 года и были летние каникулы, и это всегда интересней и веселее, чем учеба в школе. Довольно часто мы с Аллой и её мамой Анной Давидовной ходили во Дворец Пионеров. Мне нравилось там бывать. Различные кружки: драматический, танцевальный, обучение игре на различных музыкальных инструментах. Мне хотелось записаться в драматический кружок после того как я посмотрела спектакль по роману Вениамина Каверина «Два капитана». Ребята играли просто замечательно. Но, к сожалению, мама и бабушка мне категорически не разрешали посещать какой-либо из кружков. Я протестовала и довольно часто плакала из-за этого. Ещё одно обстоятельство омрачало мою радость летним каникулам: болезнь. Ведь я была маляриком, и каждое лето, начиная со второй половины Мая, меня трусила малярия, день через день высоко поднималась температура, иногда даже выше 40ºС. Это было большим страданием и испытанием. Мама работала тогда во Дворце Ильича завода имени Петровского. Я любила ездить к маме на трамвае с кем-нибудь из ребят, так как она проводила нас в кинозал, и мы бесплатно смотрели фильмы. Еще я много читала. Однажды мама, прийдя с работы, принесла сразу две книги: «Повесть о дружных» Веры Пановой и «80 тысяч километров под водой» Жюля Верна. Конечно же, тогда я была в восторге от дружных ребят деревни «Холмогоры». Это были мои сверстники, с теми же радостями и проблемами, что были у меня. Я очень полюбила главную героиню – девочку Нюру из повести Пановой. Она была отличницей и всегда помогала отстающим одноклассникам. Я запомнила стишок, который был «ответом» Нюре за помощь одной из самых слабых учениц и очень большой проказницы: «Буксир, буксир, 12 дыр. За мной не угонишь. Сама потонешь.». Но у Нюры всё получилось. Её подопечная подтянулась по успеваемости и эти две девочки даже подружились.

Этим летом у нас дома, в нашей семье, кое-что изменилось. В нашей комнате параллельно задней стенке на расстоянии примерно 1,2 м. сделали перегородку из ситца на деревянном каркасе. Поставили там кровать и тумбочку. К нам пришли жить две девушки: Люся и Люба. Мама и бабушка сказали мне, что это наши квартирантки и что они будут жить у нас 3 года пока не закончат учёбу в Профтехучилище. Они должны были получить профессию закройщиц верхней одежды. В этом училище занимались выпускники школ из детских домов. Это были в основном сироты, потерявшие родителей во время войны. Люся была стройная веселая сероглазая девушка с вьющимися черными волосами. Люба же была пониже и поплотнее со светло русыми волосами и с голубыми глазами. Она всегда была серьезной и очень скупой на улыбку. У Люси был младший брат, который находился еще в Детдоме, у Любы же не было никого: все погибли. Когда бабушка бывала у тети Розы, мне стало веселее и интереснее оставаться дома, я уже была не одна. Ещё одна новость нашего двора: у Гриши Каца появилась сестричка – Клара, но её все и всегда звали «Ляля». У всех были братик или сестричка, только у меня никого не было. Я стала просить маму, чтобы она родила мне тоже братика или сестричку. Мама всегда отшучивалась, но я становилась все настойчивее. Тогда мама категорически заявила, что без папы нельзя родить, это невозможно. – А почему нельзя? Как оно там внутри знает — есть папа или его нет? – Знает. И все. Грустно ответила мама. Но не тут-то было. Я не успокаивалась. – Это когда целуются? Тогда «оно» там узнаёт? Да? – Да, да! Именно тогда... Пора спать, уже поздно. Завтра рано вставать. Легко сказать «Пора спать». Разные мысли роились в моей голове и разные чувства теснились в моей душе, вызывая смятение. Ведь опять все «упиралось» в папу. От папы приходили письма, мы получали алименты для меня. Мама каждый год фотографировала меня и отсылала ему фотографии в письмах, которые писала я. Но на просьбу прислать меня к нему в Саратов на период летних каникул мама категорически отвечала отказом. Письма папе писала я сама, в них я изливала свои переживания, упрекала папу, что он не с нами и не просто упрекала, я возмущалась его поступком, описывая как мне плохо без него. Мама всегда прочитывала письмо и, не говоря ни слова, вкладывала его в конверт и отправляла по почте.

Вскоре наступил новый учебный год. Первый день школьных занятий. 1 Сентября. Всё новое. Мы пятиклассницы! Каждый предмет преподаёт другой учитель. А предметы такие загадочные: история древнего мира, ботаника, не арифметика, а математика! А самое главное – АНГЛИЙСКИЙ ЯЗЫК. На этом языке говорят в «Тридевятом Царстве, в Тридесятом Государстве», в странах, находящихся где-то далеко, далеко – за глубоким и густым туманом. Хотелось поскорее уже изучать эти предметы. Мне было все интересно и училась я с большим желанием и увлечением. Английский язык мне так нравился, что я «забегала» вперёд, и разучивала тексты, которые мы ещё не проходили по программе. Я очень любила заниматься в первую смену, с утра, но в этом году 5-е классы попали во вторую смену. Вот тут я познала все трудности приготовления домашнего задания. Радио в это время я выключала, но к бабушке приходили в гости «подружки»: бабушка Груня и бабушка Лэя. В это время она готовила обед, а ее подружки сидели на стульях и по очереди рассказывали в подробностях различные истории из своего детства, чаще всего события, происходившие в дни еврейских праздников. Разговор всегда велся на еврейском языке «идиш». Мне их разговоры очень мешали сосредоточиться, ведь я все понимала на «идиш», а, ради справедливости, нужно признаться, что это были интересные истории об их детстве, о том как проводились праздники в их семьях. Но нужно было приучить себя отключаться и не слышать, чтобы делать уроки. Это было трудно. Но со временем я научилась их не слышать совсем, словно повесив на уши «золотую пелену».

Так как вся наша школа располагалась всего на одном этаже, а на переменах не разрешалось находиться в классах, все учащиеся парами должны были ходить по периметру коридора. Это было совсем не интересно, поэтому при хорошей погоде на большой перемене все школьники гурьбой выбегали на улицу. Девочки группировались в кружок и начинали дурачиться. Так однажды я услышала стишок на английском языке: «Mother, Father in the bed. They are doing little Fred!” Услышав это, я многозначительно и понимающе вспомнила наш разговор с мамой о возможности появления братика или сестрички, но эту тему ни с кем из девочек не обсуждала. «Они целуются.» – отпечатала я в своём сознании.

Именно в 5-м классе я стала проявлять интерес к математике, мне было интересно решать задачи. А как нужно их решать меня научила мама. Оказывается, нужно просто приравнять содержание задачи к реальной жизни и постараться найти выход из создавшихся условий. Учительницей математики у нас была Надежда Климентьевна. Всякий раз на уроке математики я восторгалась ею из-за того, что она выбрала «такую сложную профессию». Домашние задания по математике всегда было самым интересным занятием для меня. Однажды директор школы Эмилия Захаровна пришла к нам на урок математики (это было плановое посещение: она всегда в течение года присутствовала на разных уроках). Я сидела на одной парте с Раей Ольховской, в этот день её не было в школе, и Эмилия Захаровна села рядом со мной. Надежда Климентьевна сказала всем выложить раскрытые тетради с домашним заданием для проверки. Я открыла портфель, чтобы взять тетрадь, и... О! УЖАС!! Моей тетради там не оказалось: я забыла тетрадь дома. Директриса спросила, где моя тетрадь. Я ответила, что забыла. Изданный ею презрительно — уничтожающий звук и соответственно взгляд меня действительно уничтожили... Еле дождавшись переменки, я вихрем вылетела из класса и что есть мочи помчалась домой. Влетев в комнату, схватила лежавшую на столе тетрадь и помчалась назад в школу. Сердце клокотало где-то в горле, прерывая дыхание, но я бежала, не чувствуя почвы под ногами. Взлетев на третий этаж, взмыленная, мокрая с пунцовым лицом, предстала я перед лицом директрисы в её кабинете с открытой тетрадью в протянутой руке. Не помню её ответа, но помню, что она усадила меня на стул и протянула стакан воды: – Не нужно было так бежать, – наконец произнесла она, – уже прозвенел звонок, иди на урок. Обессиленная, обмякшая, но довольная я поплелась в класс. Я защитила себя, защитила своё достоинство! Хочу отметить один факт: в эту зиму я научилась кататься на коньках. Первые коньки, которые купила мне мама, назывались «ласточки». Я привязывала их к валенкам и каталась. Это было очень неудобно, коньки всё время отвязывались, но всё это не важно – важно то, что я каталась на коньках, и очень быстро научилась кататься довольно хорошо. Потом мама купила мне ботинки и я прибила к этим ботинкам коньки гвоздями. Хоть я тщательно старалась загнуть гвозди и плотно прибить их под стельками, всё равно они впивались в пятку. Но это не важно, важно то, что кататься стало гораздо легче и быстрее. В то время были коньки разного уровня: для начинающих – «снегурки», для средних – «ласточки», а для уже умеющих кататься – «дутыши». В Универмаге продавались коньки «дутыши», уже соединённые вместе с ботинками, только

это было очень дорого. А ещё у меня были лыжи, снега зимой было всегда достаточно, и мы бегали на лыжах по близлежащим улицам. Учебный год пролетел быстро, впервые мы сдавали экзамены, а после этого – долгожданные летние каникулы. Мы все стали уже шестиклассницами. Наступило лето 1951-го года.

Часть 5

Этим летом в нашем районе организовался «Форпост». В основном там были ребята постарше, а мы «малыши», как они нас снисходительно называли, составляли массу для списочного состава. Это было очень интересно, и именно тогда я впервые услышала о Чаплине. Очень часто в представлениях художественной самодеятельности показывали различные трюки из Чарли Чаплина. Все зрители хохотали, держась за животы. Все мероприятия «Форпоста» проводились во дворе дома номер 6 по нашей улице. Так как нас не привлекали к активной жизни в организации, то по моей инициативе, которую поддержали все ребята нашего двора, мы решили организовать свою художественную самодеятельность. Я составила программу концерта: стихи, танцы, песни и, конечно же, вольные упражнения и пирамиды. Участниками самодеятельности были: я, Рая, Алла, Виля и Мотя. Ответственной за обеспечение зрительских мест, сцены и занавеса была Ида ей помогали взрослые – соседи нашего двора. Концерт мы решили будет платный. За обеспечение билетов ответственной была я. Предусматривалось 30 зрительских мест. Цена билетов: 1й ряд – 20 коп. 2й ряд – 15 коп. 3й ряд – 10 коп. Я взяла листы в клеточку и разрезала их на узкие полоски, рассчитав количество билетов в полоске, согнула их гармошкой, в местах перегибов иголкой проткнула дырочки для удобства отрыва билетов. На каждом билете были обозначены: дата, время, ряд, место и цена. Мы, все участники представления, очень серьёзно отнеслись ко всему предстоящему. Виля и Мотя участвовали только в вольных упражнениях с пирамидами, Алла читала стихи, а мы с Раей пели, танцевали и, конечно же, упражнения с пирамидами. Я помню, что пела песню «Прощайте Скалистые Горы». Билеты у нас раскупили все. Много билетов купили соседи нашего двора и из других домов с нашей улицы. Билетов не хватило для всех желающих, поэтому многие стояли. Ида очень хорошо организовала работу занавеса. После каждого номера нам дружно хлопали зрители и устраивали овации. В общем, мы потрудились не зря. Наш концерт понравился всем и всем запомнился. Особенно нам, его участникам. На заработанные деньги – целых 5 рублей мы купили всякие школьные принадлежности: тетради, ручки, перья, карандаши, резинки – и разделили на всех поровну. Наш концерт был самым запомнившимся событием этого лета, лета 1951го года. Кроме всего я увлеклась всерьёз вышиванием: крестиком, гладью и «ришелье», а также вязанием крючком. В это лето я вышила 3 салфетки для этажерки на 3 полочки и одну салфетку на радио, которое висело над этажеркой. Они получились очень красивыми, вышила я их белыми нитками мулине. Узор был красивый и, когда я вырезала все необходимые пустоты, результат всем очень понравился. Но самое главное: этим летом я излечилась от малярии! Опишу как. В один из летних дней я решила поехать к маме. Бабушка категорически возражала, так как это был уже второй день без малярии и можно было ожидать всего, что угодно, то есть приступа малярии. Но я заупрямилась и всё-таки поехала. Мама как всегда повела меня в кинотеатр. Фильм был тяжёлый, я плакала. К маме я вернулась в страшном виде. Сразу же измерив температуру, мама пришла в ужас: ртутный столбик поднялся выше 40 градусов. Дворец Ильича находился на Проспекте Петровского, что соответствовало 1й Чечеловке. А наши родственники Заславские тётя Лена и дядя Лёва жили на 5й Чечеловке, дядя Лёва был родным братом моего покойного дедушки. Дорога шла вверх. Я идти не могла – падала. Маме пришлось большую часть пути нести меня на руках. Тётя Лена, на наше счастье, была дома. Она постелила мне тахту на кухне. Уложив меня, они стали укрывать ватными стёгаными одеялами, мне же было холодно, меня трусило и я просила ещё и ещё одеял. Мама вернулась на работу и должна была прийти за мной в конце дня. Тётя Лена подошла ко мне: – Анечка, у нас в колонке нет воды. Я пойду к соседям напротив нашего двора, наберу ведро воды и сразу же вернусь. Но в это время я увидела на кухонном столе большой бутыль огурцов, маринованных с перцами в розовом маринаде с хреном. Всегда очень даже стеснительная я попросила: – Тётя Лена, дайте мне, пожалуйста, стакан маринада из того бутыля, что стоит на столе. Пожалуйста. Тётя Лена с ужасом посмотрела на меня и проговорила: – Это нельзя пить. Маринад очень острый, у тебя может заболеть сердце, печень или желудок. Но я настаивала. Тогда она дала мне чайную ложечку маринада, я даже не почувствовала его. После этого я стала плакать и требовать полный стакан маринада. Теперь уже плакали мы обе. Каждый раз увеличивая порцию, она, в конце-концов, дала мне пол стакана. Я выпила его залпом и успокоилась. Уходя за водой, уже с порога она сказала: – Я оставляю дверь открытой, сейчас же вернусь, постарайся заснуть. Но я не заснула, немного полежав, я почувствовала тепло, отбросила пару одеял, через некоторое время мне стало жарко, я вообще раскрылась. Потом я почувствовала себя совсем здоровой. Тахта стояла как раз против открытой двери. В проёме двери я увидела двор, освещённый солнцем. Встала с постели, взяла маленький стульчик и села в проёме двери. Мне было хорошо. Возвратилась тётя Лена с ведром воды. Увидев меня, сидящей на пороге, она просто оторопела : – Почему ты встала?! Немедленно ложись в постель, – запричитала она. Но я не собиралась ложиться и не собиралась сидеть у тёти Лены. Я заявила, что собираюсь идти к маме, так как чувствую себя вполне здоровой. Не буду приводить подробности нашей длительной словесной баталии. Скажу только, что это был последний приступ малярии. С того самого дня малярия отступила, я убила её хреновым маринадом. Именно он явился антибиотиком, уничтожившим инфекцию. Большое спасибо тёте Лене, моей спасительнице. Лето подходило к концу, хотелось уже в школу. Однажды, наша соседка тётя Рахиль Кац попросила меня остаться с Гришенькой на часок у них дома, так как дядя Арон был в отъезде, а ей нужно было с Лялечкой идти к врачу. Конечно же, я согласилась. Когда она возвратилась домой, я не ушла,а оставалась у них. Тётя Рахиль сварила кашу и стала кормить Гришеньку, Лялечка спала. Вдруг, тётя Рахиль спрашивает: – Гриша, ты не брал со стола 10 рублей, которые папа оставил перед отъездом? От этого вопроса, обращённого к ребёнку, которому ещё не было и 4-х лет, я залилась краской, стала пунцовой как рак: ведь я поняла к кому фактически этот вопрос был обращён и почему. Посидев ещё немного, я ушла домой очень расстроенная, не могла ни читать, ни слушать радио, но и плакать тоже не могла. Когда мама пришла домой, я тотчас рассказала ей обо всём. Мама пошла к Кацам без меня. К этому времени уже вернулся дядя Арон и выяснилось, что денег он не оставлял. Как будто всё прояснилось, как будто всё хорошо, но для меня это было горьким напоминанием... и обидой... Наконец, уже лето со всеми мероприятиями и приключениями закончилось, наступило 1е Сентября. Начался новый учебный год. Появился новый предмет: ФИЗИКА!

Часть 6

Почему я была так рада изучению физики? Об этом расскажу очень подробно и издалека. В каждой квартире нашего двора были плиты для приготовления еды и для обогрева в период, начиная с 15-го Октября и заканчивая 15-м Апреля. Весь остальной период еду в основном готовили на спиральных электроплитах. Исключение составляли только семья тёти Зины и дяди Лёвы – у них была «летняя кухня». Для вываривания белья или для варки варенья посреди двора разводили огонь, смастерив из красных кирпичей подобие плиты. Если варенье варили из вишен или слив, то предварительно вынимали косточки. В этой процедуре участвовали «все», соревнуясь в скорости. Когда бабушка варила борщ, а случалось это очень редко, может быть один раз в месяц или даже реже, с великодушного разрешения тёти Зины, она пользовалась их плитой, но с нашими дровами. Расстояние между нашими домами было довольно приличное, поэтому на приготовление борща уходил целый день и бабушка очень уставала. Всё остальное готовилось на электроплите со спиралью, а спираль перегорала довольно часто. Единственным электриком был дядя Исаак Ульянов. Он чинил все электроприборы для жильцов всей нашей улицы и даже её окрестностей. Дядя Исаак чинил электроплиты, электроутюги, пробки на электросчётчике, в общем всё, что касается электричества. За услуги он брал 3-5-10 рублей. А всё это почему-то перегорало очень быстро и было предметом постоянных расходов и переживаний мамы и бабушки. Преподавателем физики у нас был Степан Фёдорович – высокий и большой, но очень симпатичный и весёлый человек. На самом первом уроке он рассказал нам о физике вообще и о том, что мы будем изучать в течение года. Теперь, наверное, понятно как я обрадовалась, услышав о разделе ЭЛЕКТРИЧЕСТВО. На уроках физики я очень внимательно слушала объяснения учителя, стараясь вникнуть в суть процесса и досконально всё понять, а объяснял материал Степан Фёдорович хорошо и понятно. Так мы дошли до электрической цепи и, как результат, понятие того, что система работает только при условии замкнутой цепи. Дома я внимательно рассмотрела всю систему замыкания цепи и точки подключения концов спирали к клеммам. То же самое с утюгом и с пробками на счётчике. Всё это я исследовала самостоятельно, ничего никому не говоря, когда дома никого не было. Озадачили меня пробки на счётчике: одна была новая и просто вкручивалась, вторая же была старая и в месте резьбы была всунута проволочка, согнутая под углом 90 градусов в месте контакта пробки к клеммам счётчика. Это меня озадачило – Информация к размышлению... Но, когда спираль на плите перегорела, я не позволила бабушке идти к дяде Исааку. Как бабушка ни сопротивлялась, я сама замкнула цепь, оставив большой участок конца спирали прямым, как это было сделано у него. Включив плиту, я убедилась, что она работает, но заметила, что прямой участок спиралиьной проволоки значительно больше раскалён, чем остальная спираль. Когда спираль перегорела, я уже растянула её равномерно по всей длине. На этот раз плита работала довольно долго. Точно так же я ремонтировала утюг. Мама и бабушка не могли нарадоваться. Я сообщила им о своих выводах: дядя Исаак специально ремонтировал так, чтобы приборы часто перегорали. Сказать ему о моих подозрениях родители не разрешили, но шутя сказали ему, что я отбила у него клиента. Жизнь в школе в этом году уже была наполнена каким-то другим смыслом. Мы стали взрослее, стали разбирать различные темы морали, положения и поведения в обществе, обсуждать эти и другие темы. Я помню делала доклад на тему о Вежливости, Этикете и Правилах поведения в Обществе. Подготовка к докладу увлекла меня в глубокие дебри, я долго просиживала в читальном зале Городской Библиотеки. Тогда впервые я познакомилась с Сервантесом, с его жизнью, творчеством, с книгами. Узнала о его книге «Дон Кихот», но книгу эту я прочла значительно позднее, уже в другой школе. «Ничто не обходится нам так дёшево, и не ценится так дорого как вежливость» – писал Сервантес. Эту цитату я привела в своём докладе.

Я уже узнала о том, что дети рождаются не от поцелуев, о том, что мы – самые счастливые дети в мире и у нас самое счастливое детство, а в капиталистических странах дети страдают и умирают от голода. И, надо признаться, мы чувствовали себя таковыми, самыми счастливыми в мире и очень переживали о судьбе детей негров и индейцев. С моей подругой Раей Ольховской мы сочинили стихотворение «Сталинский Закон». Привожу его текст. (Очень удивилась, что смогла вспомнить).

В стране, в которой солнце светит ярко.

В стране, в которой мы растём.

В стране, в которой радостно живётся,

Создался Сталинский Закон.

По этому закону меняют русла рек.

По этому закону свободен человек.

По этому закону пустыни зацветут.

По этому закону и сёла возрастут.

Мы – дети страны этой! Войны мы не хотим.

Отличными успехами мы боремся за мир.

Мы видели ужасы прошлой войны.

Она города разрушила.

У многих ребят погибли отцы.

Вот что война натворила!

Мы хотим со всей душою

В Америке Суд Линча прекратить.

Чтоб дети негров и индейцев

Могли свободно по своей Земле ходить!

Давайте же Дети Советской Страны,

За мир и свободу бороться!

Чтоб детям Заокеанской земли

Так же как и нам счастливо жилося!

Но на фоне нашей счастливой жизни я постоянно тосковала о папе. Как я завидовала Рае и Люде (белой завистью), что у них есть папа, а у меня нет. Я рада была за них и за других ребят, у которых были отцы и жалела тех, у кого их не было, сочувствуя им и сопереживая. Очень часто, возвращаясь домой со школы, я представляла себе: «Вот сейчас прийду домой, а там сидит мой папа». Но... Увы... От папы мы получали ежемесячно алименты. Иногда на переводах кассир писала мне несколько слов, передавая приветы от папы. Письма же от него лично приходили очень редко. Всегда он писал о том, что скучает обо мне, мечтал о встрече, убеждал в том, что у меня есть младшая сестра, которая любит меня, и я не должна об этом забывать. Каждый раз я допытывалась у мамы почему же папа не вернулся к нам, а обзавёлся другой семьёй. Наконец, мама стала рассказывать. – Мы с папой встретились, в очень молодом возрасте и полюбили друг друга. Мне было 17лет, а папе 19. Жили мы с бабушкой у дяди Шули, он был как отец мне. Вот они и благословили нас на брак. Дядя Шуля обещал помогать нам первое время. И это действительно было так. Мы с папой очень любили друг друга. Я сразу забеременела тобой, Анечка. Дядя Шуля снял для нас комнату и оплатил её на несколько месяцев вперёд. Вскоре папа изменился: он стал поздно возвращаться домой, иногда вообще не приходил ночевать. За два месяца до родов мы переехали жить к папиным родителям. Его мама, моя свекровь, а твоя бабушка Рахиль была очень хорошей и красивой женщиной, она любила меня и относилась ко мне как к родной дочери, дедушка тоже любил и жалел меня. К сожалению, они ничем не могли мне помочь, переживали и даже страдали от такого поведения папы. Время шло, вот-вот должна была родиться ты. Положение в семье не менялось. Твоему рождению все были рады, бабушка Рахиль и дедушка Соломон были счастливы. Папа был рад твоему появлению, но вёл себя как чужой человек. Осенью 1939 года его призвали на действительную службу в Красную Армию. После этого мы с тобой переехали на Амур к дяде Шуле, где жила и твоя бабушка Голда. Время шло, от папы не было вестей, я работала, нужно было продолжать жить и кормить тебя. В 1940м году я встретила молодого человека. Это был еврей румынского происхождения. Он бежал из Румынии, так как там уже были немцы и они убивали всех евреев. Ему удалось бежать в Советский Союз. Он был очень одинокий, так как все его родные были или уничтожены, или угнаны в Германию. Точно он не знал. Он очень полюбил меня, жалел, что я много работаю. Он предложил мне руку и сердце и обещал любить тебя как свою родную дочь. Я постоянно общалась с бабушкой Рахилью и с дедушкой Соломоном. Они оба плакали и сказали, чтобы я поступила так, как считаю лучше для себя и для тебя. С нашей стороны Абрам (так его звали) нравился всем. Но я любила папу, я не представляла, что он может навсегда уйти из моей жизни. Кроме того, на меня всё время давили родственники, рисуя перед моими глазами жуткую жизнь, которая ждёт меня, если я откажу Абраму и буду надеяться на изменение поведения папы в лучшую сторону. И я решилась, я решилась, Анечка. Я подала на развод с твоим папой. В начале Марта 1941 года мы с Абрамом расписались в ЗАГС'е. Всё было хорошо пока не началась Война. В Августе немцы были уже на подступах к нашему городу.

Встал вопрос об эвакуации. Из наших родственников никто не хотел уезжать. Один Абрам умолял уехать и объяснял, что немцы убивают евреев, что он еле вырвался оттуда. Он стоял передо мной на коленях, умолял и заклинал поверить ему и уехать пока его ещё не призвали на фронт. Я тогда уже ждала ребёнка и сдалась. Мы стали собирать вещи, чтобы ехать. Узнав об этом наша бабушка, схватилась за голову, стала бегать и причитать: – Пропала моя Анечка, пропала моя Анечка.

В результате она решила ехать с нами, так как переживала обо мне, боялась, что отчим будет плохо к тебе относиться. Тётя Фаня тоже не захотела оставаться в городе, ведь на подходе были уже немцы, и присоединилась к нам...

Таков был рассказ мамы. Смятение, боль и возмущение одновременно теснились в моей душе. – Это ты! Это ты виновата! Ты бросила моего папочку. Такого хорошего, такого красивого моего папочку!!!

Я рыдала и выкрикивала обидные слова в адрес мамы. Она плакала, горько плакала. Не оправдывалась, а только горько проговорила: – Пойми Анечка, если бы не Абрам, мы все погибли бы от немцев. В муках, в страданиях, в аду. Он спас нас всех. А сам, бедный погиб. Его сняли с нашего эшелона перед Калачом, и отправили на передовую. Потом уже в Сталинобаде я получила на него «похоронку» – извещение о его гибели. После этого я заболела. – А где же ребёнок, которого ты должна была родить? – Ребёнка я потеряла, это случилось в Джамбеке, в Казахстане.

Таков был рассказ мамы. Это была информация к размышлению.

На сердце появилась зарубка, которая как заноза каждый раз давала о себе знать, вызывая всё новые и новые вопросы. Смятение и противоречивые чувства теснились в моей душе относительно маминого покойного мужа – Абрама Берковича, но об этом и более подробно, потом, потом, попозже.

А жизнь продолжалась, дни были заполнены до предела, пролетали стремительно. Я стала вести дневник жизни. Это была общая тетрадь в 64 листа, хранила я её в папке для школьных тетрадей и ставила на средней полке своей этажерки между учебниками, чтобы не было заметно. То, что я веду дневник ни маме, ни бабушке я не сообщала: это быломоё личное, и делить его, даже с самыми близкими мне людьми, я не желала. Каждый день обязательно что-то туда записывала, значит было что писать. Писала о каждой прочитанной книге, о каждом просмотренном фильме или спектакле, причём высказывала дневнику свои замечания, свою точку зрения о сценариях, о поступках героев. Ещё хочу рассказать о наших отношениях с Людой Гороховской. Мы были подругами, даже ближе чем с Раей. Однако, если по одному и тому-же предмету у меня была пятёрка, а у неё четвёрка, Люда становилась невыносимой. Это меня обижало, а иногда даже возмущало. В школе у нас было правило, что на переменах все ученики должны выходить из классов для проветривания классных комнат. Как-то, выйдя из класса, я тут же вернулась, чтобы взять учебник следующего урока. Учительница ещё сидела за столом, а рядом стояла Люда и с негодованием ей высказала: – Почему Энтиной Вы поставили 5, а мне 4?! Услышав это, я как ошпаренная выскочила из класса, даже не взяв книгу. Тогда я поняла, что Люда мне просто завидует. Это было обидно сознавать и констатировать. Сказать ей прямо о моих подозрениях у меня просто не хватало храбрости. Ведь мы были близкими подругами, как сёстры. Но в своём «дневнике» я неоднократно писала об этом. Терять её как подругу мне не хотелось. Однажды, набравшись храбрости, я дала ей прочесть мой дневник именно тот раздел, где писала о своих переживаниях и подозрениях на её счёт. Прочитав всё это, Люда расплакалась. – Нет! Аня, это не так! – сквозь рыдания, прокричала она. – Нет! Я не завидую тебе! Я просто хочу быть такой, как ты! Теперь уже, ничего не понимая, расстроенная и растерянная, я взяла свой дневник из её рук и, не проронив ни слова, ушла. Что-то не связывалось и не укладывалось в моём сознании... Прийдя домой, я стала записывать в дневник все свои сомнения, не зная к какому выводу и решению прийти. Дома я была одна, бабушка уехала к тёте Розе сразу после того как я пришла домой. Дома было тепло, бабушка натопила печь, затем выгребла горячий уголь и закрыла задвижку, чтобы тепло не вытягивалось через дымоход на улицу. Сделав уроки, я закрыла ставни, как всегда оставив один засов открытым, закрыла коридорную дверь на крючок, наши соседи в эту ночь не ночевали дома, а мама приходила домой всегда поздно, так как после работы всегда ещё дополнительно «подрабатывала». Я закрыла нашу входную дверь на замок и легла спать, оставив включённым свет... Очнулась я, т.е. осознала себя, стоящей возле двери и дёргающей за среднюю планку, пытаясь открыть дверь (дверь у нас была двустворчатой). Как сквозь туман я видела мамино лицо, она стучала в окно и всё время давала мне указания, что нужно делать. – Анечка, поверни ключ в двери и открой дверь, – кричала она, но я продолжала только дёргать за планку двери. Я ничего не воспринимала, не понимала и не помнила, что со мной происходило. Вся постель была мокрая и грязная, в моих трусах творилось, непонятно что. Я абсолютно не помню, как же все-таки я открыла дверь. В квартире слышался угарный газ. Мама быстро максимально высунула заслонку и открыла настежь дверь. Выскочила на улицу за советом к кому-нибудь. Но уже было поздно и у всех соседей в окнах было темно. Как потом рассказывала мама, на её счастье сосед дядя Арон Кац вышел из дому на ночную дойку коровы. – Арон, что делать? Анечка угорела. Мама закрыла задвижку, не полностью вычистив плиту. – Быстренько помой ей голову горячей водой, а затем и всю её искупай... – уверено посоветовал он. Мама вернулась в квартиру и быстренько помыла мне голову. Затем стала раздевать меня и раздев, просто ужаснулась: – Ой, Анечка дорогая! Что же это ты здесь натворила?! --Это я «набрехала»(9), - помню, ответила я. Вот так тогда случилось, что прийди мама немного позже, меня уже не было бы в живых. А какой интересной была жизнь! Хочу рассказать об одном из культпоходов в кино, тогда мы посмотрели китайский фильм «Седая девушка». Фильм был тяжёлый, абсолютно все зрители плакали. В нём рассказывалось о молодой длинноволосой китайской девушке, которую отец был вынужден отдать богачу за неуплату долгов. Жених девушки не смог её спасти, а затем его забрали в армию. Но девушке удалось бежать, она спряталась в горах. Через страшные мучения, стараясь выжить, она поседела, но она жила мечтой об отмщении. «Си-эр, ты должна жить, ты должна жить, чтоб отомстить» пела она, пробираясь сквозь снежные сугробы. Ей удалось выжить, её нашёл жених, они поженились и у неё отрасли новые уже чёрные волосы. Фильм этот я запомнила не очень подробно, но отдельные фрагменты его вижу в воображении и сейчас. Меня очень удивил тот факт, что поседевшая девушка вдруг опять стала темноволосой. «Это от обретённого, наконец, счастья», – всё время объясняла себе я. Школьные будни были очень насыщенными: сама учёба, кружки, общественные поручения, художественная самодеятельность. В то время мы очень увлекались повестями Аркадия Гайдара, Анатолия Рыбакова, Валентина Катаева, Льва Кассиля. «Koндуит и Швамбрания» – Оська и Лелька, придумав страну «Швамбрания», находящуюся на одноимённом острове в Тихом Океане, рисовали географическую карту этого участка Тихого Океана, а Оська посадил кляксу на уже почти готовой карте. Чтобы как-то выйти из положения (не перерисовывать же карту), он сделал сноску, и написал: Это клякса, остров не считается. Разве можно такое забыть? Вся книга очень интересная, мы читали её, передавая из рук в руки. Книга была довольно толстой и довольно потрёпанной, но каждый из нас не прочитывал, а «проглатывал» её. Выражение: «Это клякса, остров не считается» – я употребляла и употребляю до сих пор. Гайдаровский же Тимур со своей командой поселились в наших сердцах, казалось, навсегда. Под влиянием всего этого по инициативе нашей «ТРОИЦЫ» мы организовали общество: «ДРУЖБА, МИР, ПОБЕДА» или «ДМП». Всё это занимало нас полностью, и время поэтому мчалось стремительно быстро. Учебный год закончился. Сдав экзамены, мы стали семиклассницами.

Часть 7

Наступило лето 1952-го года. Теперь мы вплотную могли заняться своим Обществом «ДМП». Нужно было составить программу работы, списки престарелых людей, нуждающихся в какой-либо физической помощи, сделать нагрудные знаки, которые являлись бы эмблемой, заняться вовлечением в члены нашего общества. Нагрудные знаки поручили сделать мне, так как ни Люда, ни Рая не могли шить. Решено было для начала сделать 10 знаков. Я нарезала из красного материала длинные полоски шириной 6см. каждая. Сложив пополам по ширине, получила полоски двухслойные по 3см., задрапировав открытый конец, получила кружок диаметром 6см.. В центре я вышила зелёными нитками мулинэ «стебельком» три печатные заглавные буквы: «ДМП» . Таким образом задание было выполнено, и 10 значков готовы.

Рая жила в противоположном направлении от школы относительно меня, на улице Колодезной, у них был частный дом: коридор, кухня и ещё две комнаты. У Раи был младший брат Саша, маму звали Софья, а папу – Семён. Раин папа был портным, а мама домохозяйкой.

Люда же жила недалеко от меня – два маленьких квартала ближе к школе, на улице Ломаный Переулок, на 2-м этаже двухэтажного дома. У них была 3-х комнатная квартира и, что самое главное: у Люды была ОТДЕЛЬНАЯ КОМНАТА!!! У Люды была родная сестра Римма, старше Люды на 3-4 года и ещё два младших братика: Миша-1947го года рождения и Ян — 1949-го года. Её папа работал директором столовой на Днепропетровском Заводе Металлургического Оборудования, звали его Борис. Людину маму звали Любовь, работала она провизором в аптеке Городской Лор Больницы, а ещё у Люды, как и у меня, была бабушка, имени её к великому сожалению я не помню.

Для нашего общества нужен был начальник штаба. Мы долго думали над кандидатурой, ведь это должен был быть кто-то старше нас. А старшая сестра Люды Римма занималась в Донецке в Техникуме, и как раз приехала домой на каникулы. Вот мы и решили упросить Римму согласиться стать начальником штаба нашего общества. – А где будет находиться ваш штаб? – спросила Римма. – Мы ещё не знаем … – в замешательстве ответили мы. Мы действительно ещё не думали об этом. Начали с нашего двора, так как Ида, Виля и Рая согласились стать членами общества, а у них был почти пустой сарай. Но нужно было получить разрешение родителей. На следующий день мы узнали, что обе мамы были категорически против. Стали думать и гадать, где же ещё можно устроиться. Вдруг, Люда говорит: – Знаете, что, ребята. А ведь наш штаб можно устроить у нас на чердаке. Чердак абсолютно пустой, а вход в него только из коридора нашей квартиры. Там у нас есть пристенная лестница и люк. Давайте залезем туда, всё обследуем и решим. Это предложение всем очень понравилось. Мы всей гурьбой ввалились к Люде в квартиру. Людина бабушка, услышав шум, открыла дверь, но, увидев нас, быстренько закрыла её и больше не появлялась. Мы же, выдвинули лестницу и стали подниматься. Первым полез Виля, он открыл замок и головой открыл крышку люка выхода на чердак. Все гуськом последовали за ним. Чердак был огромный и пустой. Мы единодушно решили, что это замечательное место для нашего ШТАБА. Слезать с чердака было более сложно. Но слезли все и были очень довольны. Возник только вопрос о том, сможет ли Римма влезть на чердак по этой лестнице, а затем слезть вниз. Но успокоились тем, что если Ида смогла, значит и Римма тоже сможет. На следующий день делегация из 3-х человек: Рая, Люда и я — отправились к Римме. Рассказывая ей о наших планах, мы с удовольствием отметили её заинтересованность. – Ну хорошо, допустим я согласна. Но где же всё-таки ваш штаб? – в заключение спросила Римма. Мы хором затараторили, что идти никуда не нужно, так как Штаб находится прямо в их квартире. Глаза Риммы превратились в узкие щёлочки, и она едко спросила: – И где же именно в нашей квартире?!? Мы, осознав свою оплошность, стали ей объяснять. Здесь нужно сказать, что людина комната до отъезда Риммы в Донецк была её, риммина комната. А сейчас, когда мы заявили, что Штаб находится в их квартире, Римма восприняла как посягательство на её комнату. Выслушав наше объяснение, она нерешительно проговорила: – Ну что? Давайте посмотрим помещение Штаба.? Обрадованные мы выдвинули лестницу и первой стала подниматься Люда. За ней двинулась Римма. Если Люда была маленького роста, то Римма была в папу, высокая с классической фигурой. Её бёдра были довольно широкие. Поднявшись на две перекладины металлической лестницы и поставив стопу на третью перекладину, Римма не смогла подтянуть свой вес, чтобы подняться на четвёртую перекладину. За ней следовала я, за мной поднималась Рая. Чтобы помочь Римме подтянуться, я подставила своё плечо под риммину попку и пыталась приподнять её, но у меня явно нехватало сил, тогда Рая подставила своё плечо под мою попку и стала выжимать наш «вес». У нас получилось, и Римма уже стояла двумя ногами на четвёртой перекладине. Люда, уже влезшая на чердак, легла на живот и протянула Римме руку. Люда тащила, мы с Раей подталкивали, вот так общими усилиями нам удалось втолкнуть нашего Председателя в наш Штаб. Как мы спускались назад описывать не буду. Это была ещё более живописная картина. Больше мы туда никогда не поднимались. Но общество наше работало, мы помогали людям. Нас набралось 10 человек. Что мы делали? Чем помогали людям? Мы ходили в магазин за покупками, приносили воду из водозаборных колонок, подметали пол, мыли посуду. В общем, мы делали то, что было нам под силу. Всё это для чужих людей, нуждающихся в помощи. К своему великому сожалению и стыду, я часто вспоминаю случай, когда моя бабушка попросила меня пойти в магазин за сметаной. Именно в этот день она сварила борщ. А я в это время играла с ребятами то-ли в «штандар», то-ли в «пятнашки», и отказалась пойти в магазин. Пришлось бабушке идти в магазин самой. Опомнилась я только во время обеда, когда ела борщ со сметаной. Я залилась краской и опустила голову. – Анечка, что с тобой? Ты не заболела ли?, – встревоженно спросила мама. Я молчала, с трудом пережёвывая еду. – Она просто набегалась и устала, – с доброй улыбкой сказала бабушка. Я тогда не проронила ни единого слова. Было просто стыдно. Стыдно и больно и сейчас даже вспоминать об этом. Eсли к тёте Розе бабушка ездила довольно часто, то тётя Фаня жила далеко, в Москве. Письма приходили очень редко и бабушка переживала за них: как они там? Ведь у тёти Фани с дядей Мишей тоже родился сын в 1947-м году, которого назвали Дмитрий, или «шоколадный, мармеладный и сахарный» Митенька, как его называла Инночка. Сонечка вышла замуж. Мужа её звали Аркадий. У них родилась доченька, которую назвали Любовью. Мы все называли её – Любаша. Инночка закончила «семилетку» и поступила в Московский Металлургический Техникум на факультет КИП – Контрольно Измерительные Приборы. Очевидно, все были заняты, и времени для писем у них не оставалось. Письма из Москвы приходили очень и очень редко. Слыша разговоры мамы с бабушкой, и ихние переживания, я решила написать письмо в Москву, и не просто письмо в прозе, а в стихотворной форме. Попытаюсь вспомнить кое-что из этого письма.

Мы очень встревожены

Вашим молчаньем.

Бабушка выглядит

Очень печальной.

Ведь письма к вам

Мы отправляем,

Но ответов на них

Мы не получаем.

Аркадий, Соня, тётя Фаня,

К вам обращаюсь я:

Пишите письма.

В чём преграда?

Молчанье ваше хуже ада.

И ты сестричка дорогая,

Студентка факультета КИП.

Учись! Учись, не уставая,

Пиши ты письма, не ленись.

И ты, племяница-малютка,

Не видела тебя ни раз.

А хочется так чутко-чутко

Услышать непонятный глас.

Дядя Миша-семянин,

Как работаете Вы?

Как там Митенька растёт?

Вообще. Как жизнь идёт? …............................................

Письмо было довольно длинным, но я абсолютно ничего больше не могу вспомнить.

Прочитав это письмо, мама с бабушкой очень смеялись, но решили его отправить. Ответ пришёл незамедлительно. Писал письмо сонечкин муж – Аркадий. Как я поняла, их всех моё письмо тоже развеселило. Аркадий очень подробно описал их жизнь, все новости, очень просил от имени всей семьи приехать в гости бабушку. Меня он почему-то называл молодым Маяковским ( и вовсе не Маяковский: мысленно возражала я). Так закончилась история написания моего стихотворного письма.

Этим летом мама впервые решилась отправить меня в Пионерский Лагерь за город на вторую партию. Мама строго напутствовала меня, чтобы я хорошо себя вела, чтобы без разрешения никуда не отлучалась, чтобы хорошо ела, а в заключение строго предупредила: – Если ты не поправишься, больше никогда в лагерь не поедешь! Сгорая от нетерпения скорей уже оказаться в лагере, я не могла дождаться дня отъезда. Наконец этот долгожданный день настал. На автобусах нас повезли в село Воложское, Днепропетровской Области, где находился наш Пионерский Лагерь. Лагерь располaгался на берегу Днепра на терртории местной сельской школы. Как только автобусы, въехав на территорию лагеря, остановились, мы все с визгом и восторженными криками выбежали из них, волоча за собой свои пожитки. Нас разделили на отряды по возрастному принципу. Я попала во 2-й Отряд. Разместившись по «палатам», мы сразу же пошли в столовую на обед. У входа в столовую стояли ВЕСЫ. Медсестра нас взвешивала и записывала результат в ведомость, после чего мы проходили внутрь столовой, где стояли несколько рядов длинных столов. Началась лагерная жизнь, полная интересных неожиданностей и даже приключений. Каждый день начинался с лагерной линейки, насыщенный событиями день и вечерние пионерские костры. В Днепре мы купались ежедневно, а зачастую, и дважды в день. Я хорошо плавала и этим заслужила уважение не только девочек, но и мальчиков. В лагере была библиотека художественной литературы, различные кружки. Я выбрала драматический кружок. Вёл кружок старший пионервожатый лагеря Леонид Матвеевич. Он предложил нам ознакомиться с пьесой для постановки. К великому сожалению, я не могу вспомнить ни названия пьесы, ни её автора. Мне была предложена роль главной героини, звали её – Анджела. Пьеса рассказывала о жизни старшеклассников одной из Американских школ в первые годы после завершения Второй Мировой Войны, об отношениях между Америкой и Россией,о роли этих двух стран в победе над фашистской Германией. Главные герои были детьми из состоятельных семей, хваставшиeся своей одеждой, часами и другими вещами. У меня не было каких-либо красивых вещей из одежды, поэтому в день представления я попросила девочку из нашего отряда одолжить мне свою блузочку, а блузочка у неё была необыкновенно красивой – из гипюра ярко сиреневого цвета с очень красивым узором. Она согласилась! Моя Анджела выглядела великолепно! Спектакль всем понравился, нам долго апплодировали. Я с большой благодарностью вернула блузочку её хозяйке. После представления все «артисты» были в центре внимания. Когда приехали фотографы нас фотографировать, девочки даже не из нашего отряда просили меня сфотографироваться на память. Денег же у меня было совсем мало. Отказывать ребятам мне было неудобно, поэтому я была грустной и даже испуганной. Воспитательница нашего отряда Людмила Васильевна увидела моё смятение и спросила: – Анечка, ты почему такая грустная? Всегда весёленькая, а сейчас совсем не улыбаешься. В чём дело? Я, понурясь ответила: – У меня денег мало, а девочки всё время просят с ними сфотографироваться. Я не смогу выкупить все фотографии! – Уже всхлипывая, закончила я. Людмила Васильевна приветливо улыбнулась, обняла меня за плечи и, смеясь, сказала: – Не волнуйся, Аннушка, тебе хватит денег, чтобы выкупить все твои фотографии, смело фотографируйся. И действительно, когда приехал фотограф, дождавшись своей очереди, я протянула свои деньги, а их, конечно же, было мало, фотограф, не проронив ни слова, вручил мне стопку фотографий. Стоявшая рядом с ним воспитательница весело подмигнула мне. Примерно за неделю до окончания срока пребывания в лагере нам об'явили, что в лагерь едет комиссия из ГОРОНО. Все очень суетились, убирали во всех углах, везде поставили букетики полевых цветочков. Все дети были умыты, причёсаны и аккуратно одеты. В общественной комнате на стене появился фотомонтаж с подписями под фотографиями. После обеда я подошла к стене, вижу... подпись под одной из фотографий «Сцена из спектакля..., Анджела и Роберт...». У меня закружилась голова. На фотографии были представлены главные герои – Анджела и Роберт. На Анджеле была надета гипюровая блузочка... но это была не я, а та девочка, у которой я её одалживала для выступлния... Как в тумане я отошла от стены и направилась в палату. В комнате никого не было, я подошла к своей кровати и упала лицом в подушку... Я слышала много голосов, девочек, мальчиков. Ни на ужин, ни на вечернюю линейку я не пошла. От рыданий и от обиды у меня кружилась голова, не хотелось ни есть, ни двигаться. После вечерней линейки в палату вошёл Леонид Матвеевич, закрыв за собой дверь и подойдя, сел на край кровати. Некоторое время он молчал, просто тихо сидел и периодически вздыхал, потом погладил меня по голове и тихо сказал: – Аннушка, ну давай поговорим. Ты умная девочка и поймёшь почему всё это так произошло... Одним из членов комиссии, которая сегодня приехала, является отец этой девочки. Представь себе, что было бы, если бы он увидел тебя в блузочке своей дочки. Все мы – директор лагеря, отрядные воспитатели и пионервожатые, я, да и ты тоже – оказались бы в очень неловком положении, и это могло повлиять на выводы комиссии о нашем лагере, о качестве проделанной всеми нами работы. Поэтому завтра ты должна быть весёлой как всегда. А Анджела твоя на представлении была великолепная, и знай, что у тебя есть талант и ты должна записаться во Дворце Пионеров в Драматический кружок. А теперь мы пойдём на кухню и там тебя хорошенько накормят. Ну вставай, вставай. Ты что, забыла о взвешивании завтра после обеда?

Услышав о взвешивании, я вяло и очень медленно поднялась и села на кровати. Леонид Матвеевич был очень добрый и уже не молодой человек, ему было уже за 30, лет 34 – 35. Когда в столовой мне подали еду, он, уходя сказал: – Аннушка, а ведь тебя весь день искал Владик (Роберт по пьесе), – Он переживает за тебя, ты поговори с ним. Я согласно кивнула в ответ. На следующий день после обеда за нами должны были приехать автобусы. Утром следующего дня мы сдали постели с матрасами, и оставили их в указанных местах. Мы собрались своим отрядом и договорились встретиться через неделю в Городском Детском Парке. Владик подошёл и спросил, то есть вопросительно утвердил: – Аня, ты ведь прийдёшь на встречу! Правда? – Конечно прийду!, – радостно ответила я. Владик мне нравился. Он чем-то напоминал гайдаровского Тимура из кинофильма «Тимур и его команда» по одноимённой повести Аркадия Гайдара, шедшего на экранах всех кинотеатров города. Умный, воспитанный, хорошо играл в шахматы, всегда аккуратно одет и причёсан, очень начитанный. Сразу же, в первый вечер пребывания в лагере, я обратила внимание на то, что небо здесь, в селе Воложском такое же огромное как и в Сталинабаде, однако звёзд гораздо больше. А Владик тоже любил наблюдать за звёздами, он знал названия многих созвездий, и, благодаря ему, я узнала не только созвездия и их названия, но и млечный путь, который в городе не всегда виден. Грустно было расставаться с ребятами и с лагерем. Пришло время обеда. После обеда у выхода из столовой появилась медсестра с журналом и ВЕСЫ! Подошла моя очередь. В волнении я встала на весы и ждала приговора. – Энтина, ты поправилась на 200 грамм, услышала я.

«Я поправилась! Ура! В следующем году мама снова купит для меня путёвку в загородный Пионерский Лагерь» – мысленно ликовала я. Всех нас разместили по автобусам, и мы поехали домой в Днепропетровск. Прощай Пионерский Лагерь! Прощай село Воложское! Спасибо!

Ещё только подъезжая к месту встречи, из окна автобуса я увидела мамочку. Выскочив из автобуса, я бежала навстречу маме и сколько было мочи, кричала: – Мама! Мамочка! Я поправилась! Я поправилась на 200 грамм! Это записано в журнале! Мама радостно улыбаясь, шла мне навстрчу. До школьных занятий было ещё далеко, впереди целый месяц каникул – Август. В один из дней мы собрались в Детском Парке как и договорились. Пришло человек 12-15, среди пришедших был и Владик. Мы пообщались, вспоминали лагерные дни, весело провели время. Грустно было расставаться, мы понимали, что по всей вероятности болше не встретимся. В этом месяце было очень тревожно и даже страшновато слушать радио: Преступления Еврейского Антифашистского Комитета застревали в мозгу, вызывая страшную головную боль, доходящую до тошноты. Имя Михоэлса и других членов Комитета произносилось многократно в течение всего месяца, обрисовывая образ преступника, предателя, чудовища. Это было страшно, ведь евреев итак не любят... Но мы продолжали дело нашего Общества: «ДРУЖБА, МИР, ПОБЕДА». Нас всегда с благодарностью ждали наши постоянные подопечные, они не интересовались нашей национальностью.

Часть 8

Лето закончилось, наступил Сентябрь. 1 Сентября 1952 года – это был первый день последнего учебного года в 28-ой Школе.

28-го Сентября мне исполнилось 14 лет, возраст приёма в комсомол. Все девочки нашей школы, которым уже исполнилось 14 лет и те, которым должно было исполниться 14 лет до 7-го Ноября, подали заявления на приём в члены ВЛКСМ с приложением фотографий определённого формата.

В нашем классе появились две новые девочки: Неля Ушакова, которая по какой-то причине перешла к нам из другого класса нашей же школы, и Валя Колбасина. Валя была круглолицей блондинкой с голубыми глазами и с красиво заплетенной косой. Выглядела она очень интеллигентной девочкой, она слегка заикалась. Говорила Валя медленно, не спеша произносила слова, поэтому её заикание не очень было заметным. Жили они на проспекте имени Карла Маркса в большом доме на 4-м этаже. Располагался этот дом с правой стороны проспекта, если идти в верх от улицы Исполкомовской по проспекту, не доходя до улицы имени Гоголя. Валя сразу же потянулась ко мне, а мне она тоже нравилась, поэтому мы с ней подружились. Но с Раей и с Людой Валя не сближалась. Отец её был Управляющим каким-то Трестом, мама не работала, у Вали была старшая сестра, которая училась в Институте в Харькове. Когда Валя первый раз пригласила меня к себе домой, чтобы делать уроки вместе, я была просто «ошарашена» её квартирой: комнаты огромные, а их было аж 3, потолки высокие! В самой большой комнате - «гостинной» было два огромных окна, а между ними – дверь: выход на балкон! Балкон! Чудо какое! Но на этом чудеса не закончились: ещё в квартире была большая светлая и просторная кухня. Что же меня окончательно вывело из состояния реальности, так это ВАННАЯ! И ТУ-А-ЛЕТ!!! (Внутри квартиры!) Господи! Голова моя шла кругом... «Ведь это же фантастика, как такое может быть в реальной жизни?», – думала я. Я очень стеснялась бывать у Вали дома, чувствовала себя скованно. Но каждый раз она настаивала, чтобы мы делали уроки у неё дома. Оказывается, я понравилась её родителям и они хотели, чтобы мы дружили. В гостинной у них стоял огромный книжный шкаф, заполненный книгами: в основном подписными издниями, а ещё фортепиано. Валя играла на нём, мне так нравилось слушать её игру, смотреть как послушно прыгают белые и чёрные клавиши под её пальцами, создавая ласкающую слух мелодию. Рассказывая дома об этом, я всегда с грустью говорила: – Мне так хочется заниматься музыкой, так хочется учиться игре на пианино. Говорила я об этом неоднократно, ещё задолго до Вали, но ответ был всегда один и тот же. – Если бы твой папа, когда приезжал в Днепропетровск после войны, добился освобождения квартиры для нас, мы смогли бы купить для тебя пианино... Тема «папы» была самой болезненной для меня. Я всегда думала о нём, мысленно разговаривала с ним, упрекала и обвиняла его во всех своих бедах. Вторая наша «новенькая» Неля Ушакова была «гром и молния»! Сорванец – похлеще мальчишки. Oна нравилась абсолютно всем. Неля тоже тянулась к нашей «троице», но сблизилась она только с Раей. Жила Неля на улице Исполкомовской, их квартира находилась в полуподвальном помещении двухэтажного дома, расположенного между проспектом К. Маркса и улицей Шевченковской. На состоявшемся классном собрании меня выбрали старостой класса, Я не очень хотела быть старостой, меня больше привлекала работа Председателя Совета Отряда, но Неля «надавила» на ребят, и меня быбрали единогласно. Она вообще могла влиять на всех, было в ней что-то такое... Учёба в 7-м классе была уже на более высоком уровне, приходилось довольно много времени уделять выполнению домашних заданий. Общественной работы тоже прибавилось. Свободного времени совсем не оставалось. Тогда, именно в 7-м классе, я поняла, что если слушать внимательно объяснение учителем нового материала, то устные предметы можно дома не учить, и появляется немного свободного времени.

Учителя у нас были очень даже хорошие и подавали нам предметы замечательно. Очень жаль, что у меня не сохранились общие фотографии всех классов с учителями. Все, кто подал заявление для поступления в Комсомол, учили Устав Члена ВЛКСМ. Нас принимали в Комсомол в честь 35-й Годовщины Великой Октябрьской Социалистической Революции. В назначенный день всю нашу группу кандидатов повели в Райком Комсомола. Райком находился на улице имени Карла Либкнехта между улицами Комсомольская и Шевченковская. Заседание Бюро Райкома Комсомола уже началось, когда Старшая Пионервожатая Школы привела нас туда. Каждую из нас вызывали по отдельности. Нам задавали вопросы по Уставу, об учёбе, об участии в общественной жизни класса и школы, а также вопросы по быту. В самом конце нас всех вместе пригласили в комнату Заседания. Здесь нас поздравили с принятием в Члены ВЛКСМ и пожелали успехов в учёбе и в общественной жизни школы. Однажды, когда мы с мамой были в Городском Универмаге, я увидела в обувном отделе туфельки на маленьком каблучке, вишнёвого цвета. Как они мне понравились! – Мама, мамочка! Как мне нравятся эти туфельки! Давай я их только померяю... Мамочка, а?, – мама колебалась, она даже была в смятении, но через мгновение сказала: – Ну давай! Меряй! Когда я померяла туфли, а они оказались как раз мне впору. Я не могла оторвать глаз от моих ног в этих туфлях. Стоили они очень дорого – 135 рублей! Это очень высокая цена и я понимала, что мы не можем их купить. Но... – Хорошо. Мы покупаем эти туфли. Носи на здоровье!, – сказала мама, когда мы уже выходили из Универмага. Дома бабушка не разделяла моей радости, она была возмущена мамой, выговаривала ей, что это безумие купить мне такие дорогие туфли, когда моя нога ещё так быстро растёт. Но я была рада и бесконечно благодарна моей любимой мамочке. 7 Ноября на Демонстрацию в честь 35-й Годовщины Великой Октябрьской Социалистической Революции я пришла уже комсомолкой, но самое главное, я была в своих новых туфельках. Это было очень ответственно и волнительно. Новый 1953-й Год мы встречали у Вали Колбасиной. Нас было 9 девочек и 3 мальчика: валины соседи. У них дома стояла большая, красиво убранная ёлка. У Вали был приёмник с проигрывателем и пластинки с танцевальной музыкой. Когда мы покупали продукты для нашей «складчины», Валин папа посоветовал нам купить бутылочку вина «Кагор». Он сказал, что это полезное и совершенно безвредное вино и при этом вкусное. Вино действительно оказалось очень вкусным и, хоть одну бутылку мы разделили на 12 человек, голова кружилась не от вина, а от красоты и веселья, от торжественности ожидания наступления Нового Года. Мы впервые пили вино и впервые вне дома встречали Новый Год. Всем понравилось, мы много танцевали и присутствие трёх ребят вносило что-то новое в нашу компанию, обычно состоящую из одних девочек. Утром мы разошлись по домам, пожелав друг другу счастливого Года. После зимних каникул началась 3-я четверть, самая длинная и ответственная четверть последнего учебного года.

И вдруг, 13 Января из радиопродуктора доносится Новость: ПОДЛЫЕ ШПИОНЫ И УБИЙЦЫ ПОД МАСКОЙ ПРОФЕССОРОВ-ВРАЧЕЙ. И дальше... Следствием установлено, что участники террористической группы евреи, используя свое положение врачей и злоупотребляя доверием больных, преднамеренно, злодейски подрывали их здоровье, ставили им неправильные диагнозы, а затем губили больных неправильным лечением. Прикрываясь высоким и благородным званием врача — человека науки, эти изверги и убийцы растоптали священное знамя науки. Встав на путь чудовищных преступлений, они осквернили честь ученых. В первую очередь преступники старались подорвать здоровье руководящих советских военных кадров, вывести их из строя и тем самым ослабить оборону страны. Арест преступников расстроил их злодейские планы, помешал им добиться своей чудовищной цели. Установлено, что все участники террористической группы врачей состояли на службе у иностранных разведок, продали им душу и тело, являлись их наемными платными агентами. Опираясь на группу растленных еврейских буржуазных националистов, профессиональные шпионы и террористы, по заданию и под руководством американской разведки, развернули свою подрывную деятельность и на территории Советского Союза. (Опубликовано в газете «Правда» 13 января 1953 г. – текст приведен со значительными сокращениями А.Э.) .Это был непередаваемый ужас! Мама плакала, говорила, что это не может быть правдой. Дома у нас всё это воспринималось как большое горе. – Анечка, никуда сейчас одна не ходи. Ни в магазин, ни в библиотеку. Никуда. Мне и самой было страшно, точно так же, как и другим еврейским девочкам.

А в Марте ещё хуже: сначала объявили о болезни Иосифа Виссарионовича Сталина, и через несколько дней – 5-го Марта сообщили о его смерти, возложив вину о его кончине на врачей — убийц, предателей и шпионов еврейской национальности. Согласно медицинскому заключению, смерть наступила в результате кровоизлияния в мозг.

Помню, утром 5-го Марта я проснулась от маминого плача: – Боже мой, Боже мой! Что же теперь с нами будет?, – причитала она. Бабушка сидела за столом, обхватив руками опущенную голову. Она не плакала. Вообще, я не помню, чтобы бабушка хоть когда-нибудь плакала. – Что? Что случилось?!, – ничего не понимая, с просонья испуганно спросила я. – Сталин умер! Наш дорогой Отец и Защитник, наш учитель, Иосиф Виссарионович Сталин умер!...

Вот тут уже заревела я. Несмотря на то, что было ещё очень рано, я встала, умылась, оделась и стала собирать портфель. – Ты куда это собралась? А позавтракать? Остановила меня бабушка. Но есть ничего не хотелось. Однако съела яичницу, запила чаем и быстро пошла в школу. Там уже было много учеников и учителей. Почти все плакали. В 10 часов утра директор школы – Эскина Эмилия Захаровна отдала распоряжение всем выстроиться на линейку. Мы все по классам выстрились вдоль коридора буквой «П». У основания буквы стояла председатель совета дружины школы со знаменем, за ней – две девочки в красных галстуках, отдавая салют. Впереди них стояла Эмилия Захаровна. В наступившей тишине, она начала читать Сообщение ТАСС. Наша такая строгая и такая всегда невозмутимая Эмилия Захаровна разрыдалась, едва дочитав до конца это сообщение. Конечно, никаких занятий в этот день не было. Все дни до дня похорон – 9-го Марта мы сидели, приклеенные к радиопродукторам. Это было ГОРЕ, горе всей страны. Оплакивали ОТЦА, УЧИТЕЛЯ, ДРУГА, БОГА: «Мы так Вам верили, родной товарищ Сталин, как может быть не верили себе...». В конце Марта повеяло «теплом». По радио сообщили, что врачей еврейской национальности оклеветали и их реабилитировали по всем пунктам обвинения. Однако мы не слышали, чтобы у них кто-либо попросил прощения. На душе стало легче, стало легче дышать, но горечь осталась. Жизнь продолжалась. В Апреле был День Рождения В. И. Ленина, но как-то это забылось. Может быть из-за смерти И. В. Сталина, но никаких мероприятий мы не намечали, даже разговора на эту тему у нас не было. 21 Апреля уже в конце занятий наша классная руководительница Надежда Иосифовна, которая преподавала у нас украинский язык и литературу, а это был последний урок, перед выходом из класса подозвала меня и строгим тоном заговорила: – Энтина, а Вы не забыли, что завтра день рождения В.И. Ленина? Какое мероприятие Вы запланировали на завтра? И будет ли выпущена Стенгазета? Кто работает над этим? Вы поручили кому-либо или забыли обо всём? От этого её монолога с массой вопросов, на которые не было ни одного утвердительного ответа, у меня голова пошла кругом. – Кое-что делается, – промямлила я в ответ, покраснев от стыда до ушей. Сразу же из школы я побежала в Универмаг, купила лист белой бумаги (ватман), потом побежала в Библиотеку, заскочила в Читальный Зал. Попросила у библиотекаря нужную литературу, журналы и газеты. Получив всё, что можно было, я засела за работу. Быстро записала всё о Ленине для Передовой колонки, затем выбрала общий материал по стране для второй колонки, в третьей колонке я решила, что напишу о классе, а вот для 4 колонки нужны были шаржи, вопросы, загадки. Уже было поздно, читальный зал опустел. Я подошла к библиотекарю, объяснила ей ситуацию, в которой оказалась, и попросила несколько журналов и газету дать мне домой до завтра. Она внимательно посмотрела на меня долгим пристальным взглядом. Душа моя ушла «в пятки». Но после небольшой паузы сказала: – С условием, что Вы завтра вернёте всё это в назначенное время (не помню точно какое). Окрылённая я помчалась домой. Работала напряжённо, долго, но результативно. Спать легла далеко заполночь не просто уставшая, а измученная, но довольная, ведь на столе стоял рулон ватмана: Стенгазета, готовая быть повешенной на стене в классе. На следующее утро 22 Апреля я пришла в школу самая первая. Повесила Стенгазету. Отошла, посмотрела со стороны. Понравилось. На переменах девочки толпились у стенгазеты, всем понравилось. Надежда Иосифовна, увидев газету посмотрела на меня каким-то «таким» взглядом, содержавшим в себе много всего, как мне тогда показалось, хорошего. Всю литературу, взятую в Читальном Зале​ я вернула своевременно с благодарностью. «Всё хорошо, что хорошо кончается», но для меня это было большим УРОКОМ жизни: нужно быть ответственной и не подводить тех, кто тебе доверяет. Учебный год подходил к концу, впереди предстояли выпускные экзамены. Их было очень много, больше 10-ти. Практически по всем предметам. Наконец, экзамены сданы и мы получили свидетельства с табелями об окончании 7-го класса. Нужно было выбрать школу-десятилетку, чтобы продолжать учёбу. Значительная часть выпускниц, в том числе и я, подали документы в школу номер 22. Этим летом бабушка, наконец, поехала в Москву к тёте Фане. Мама достала для меня путёвку в Пионерский лагерь в селе Любимовка, но лагерь был предусмотрен не в самом селе,а в лесу на берегу реки Самара, являющейся притоком Днерпра. На этот раз мы не ехали на автобусах, а плыли на пароходе. Когда мы причалили к берегу, нас уже ждали все необходимые принадлежности для возведения лагеря. Весь этот день мы возводили палатки: для жилья, для столовой, для медпункта и для всего обслужибающего персонала. Это было очень интересно и романтично. Днём нас позвали на обед, повторилась точно такая же процедура с взвешиванием как и в селе Воложском в прошлом году. Особенного ничего такого не запомнилось в этом году, о чём хотелось бы рассказать. Я по прежнему со всеми своими впечатлениями и переживаниями делилась со своим Дневником. Перелистывая страницы дневника, в памяти калейдоскопом пронеслись «картинки» школьных дней: весёлые переменки, уроки физкультуры, соревнования, фестивали художественной самодеятельности, культпоходы в кино и театры и многое другое. Было немного грустно расставаться со всем этим, но будущее манило неизвестностью. Мы с нетерпением ждали начала учебного года: новая школа, новые учителя, другой класс. Очень скучала о бабушке, ездила к тёте Розе. Девочки уже подросли, Шурочке исполнилось уже 6 лет, а Сонечке 4 годика. Я любила их как своих родных сестричек. В середине Августа вернулась из Москвы бабушка. Как мы с мамой были этому рады! Но бабушка всё ещё не могла простить маме покупку мне таких дорогих туфель. Она сказала, что все родственники в Москве возмущены этим. – Такой «соплячке» купить такие дорогие туфли?!!, – но мама в ответ только улыбалась, улыбка была какой-то загадочной, глубокой, исходящей откуда-то из глубин её души. Я и сейчас вижу эту улыбку на мамином лице, словно говорящую, что-то доказывающую... Как будто она мысленно себе говорила « Я сделала это, я смогла». И сердце моё сжимается от боли и любви. Спасибо, мамочка.

Глава V

ЗДРАВСТВУЙ ЮНОСТЬ!

Часть 1

Приближалось 1 Сентября 1953го. Уже всё было готово к началу учебного года: новый портфель, тетради, учебники и другие необходимые мелочи. Было интересно и волнительно: новая школа, новый класс, другие учителя – в общем, всё новое.

Наконец, этот день настал. Завуч школы зачитала списки. Мы трое: я, Рая и Люда попали в один класс – 8й «Д». Классным руководителем у нас была назначена учительница физики Александра Вакооловна. Итак, мы стали учащимися Средней Женской Школы № 22, 8-го «Д» класса. Наша классная комната располагалась на 1-м этаже с окнами, смотрящими на Рощу и на мужскую школу № 100. Большинство класса составляли выпускники 28-й школы, это были девочки, которых мы знали, остальные были из других школ или же поменявших место жительства. В первый же день по расписанию был урок физкультуры. Преподаватель, представившись назвал себя: Николай Иванович Говорунов. Когда мы весёлой гурьбой выбежали во двор школы, Николай Иванович дал команду построиться по росту в шеренгу. Я по привычке пристроилась рядом с Людой Гороховской в последней трети шеренги. Но обнаружила, что значительно возвышаюсь над соседями. Двигаясь постепенно к «голове» шеренги, я остановилась за два человека от Раи Ольховской, которая была 4-й от «головы» шеренги. Я значительно выросла за лето, не заметив этого.

Началась рутинная школьная жизнь: занятия, домашние задания, общественная деятельность. Новым было то, что по Русской и Украинской литературе и языку мы писали уже не изложения, а сочинения. Это было интересно. Зная базовую схему сочинения: 1.Вступление, 2. Главная часть, 3. Заключение. Мы уже самостоятельно составляли подпункты плана и своё видение и ассоциации в 1-й и 3-й частях сочинения. Много времени проводили в Городской библиотеке и особенно в читальном зале. Сочинение – это творческая работа, заставлявшая нас самостоятельно мыслить и делать свои выводы.

Мы повзрослели, повзрослели во всех отношениях. Разговоры всех девочек довольно часто велись на тему романтики, о ребятах, кто на кого и как посмотрел. Лирика А. С. Пушкина, письмо Татьяны к Онегину. Каждая из нас, кто открыто поверял о состоянии своей души, кто скрывал свои чувства, но наверняка, каждая из нас «примеряла на себя» всё изложенное в письме Татьяны. Я попрежнему вела Дневник Жизни. Записывала свои мысли, впечатления, переживания от увиденного, услышанного, прочитанного. Дневнику я поверяла всё,всё самое сокровенное, всё то, что не доверяла никому: ни родителям, ни друзьм. Это была общая тетрадь в 64 листа, хранила его в старенькой папке для тетрадей, которую вставляла между книгами на средней полке этажерки. Большим событием в нашей семье было то, что Митю призвали в Армию, он к тому времени закончил курсы водителей и получил права на вождение машин, не любительские, а права водителя профессионала. Все переживали, но от Мити приходили письма хорошие, он был доволен, так как работал водителем машины. Изредка письма ему писала я.

Закончилась 1-я четверть. На праздничной демонстрации, посвящённой празднованию 36-й Годовщины Великой Октябрьской Социалистической Революции, мы шагали уже в составе колонны 22-й школы. Настроение было радостным, праздничным – весёлым.

Заниматься было легко и интересно. Любимыми предметами были математика, английский, русская литература и, конечно же, физкультура. Все остальные предметы было просто интересно познавать. Во второй четверти произошло что-то очень странное для меня с алгеброй. Учителем по математике у нас была Анна Ивановна, вызывая меня к доске, она задавала довольно сложные алгебраические уравнения, решение которых не было для меня проблемой, затем несколько устных вопросов, на которые я с лёгкостью отвечала, и ставила «отлично». Однако за письменные контрольные, а их во второй четверти было две, она поставила оба раза «хорошо». Я была в недоумении так же как и все, кто видел это. Дело в том, что ни одной ошибки в контрольной работе не было, но красными чернилами в обеих контрольных волнистыми линиями были подчёркнуты по две -три прописные строчки объяснений. Что это значило я не могла понять, была в полном недоумении, но спросить почему-то не решалась. В результате этого во второй четверти по моему самому любимому предмету – алгебре в табеле была 4 (четвёрка)

Переживала очень, но молчала. Ещё одно обстоятельство огорчило предновогоднее настроение: на уроке физкультуры я травмировала запястье правой руки. Боль была сильная, но что произошло не могла понять. Все девочки отнеслись к моей проблеме с большим сочувствием, рассуждали, что же могло произойти, и, наконец, пришли к выводу, что это может быть вывих. Стали дёргать кисть руки, чтобы «вставить на место». Додёргали до того, что к концу дня запястье вздулось, покрыв опухолью всю кисть, включая пальцы. Ночь прошла в кошмаре: я просыпалась от боли и от собственного стона. Дождавшись утра, мы с мамой отправились в поликлинику, где мне наложили на правую руку гипс по локоть. Это был самый большой «сюрприз» перед наступающим Новым Годом.

Часть 2

Новый 1954-й Год мы встречали классом дома у Лиды Моргун. Жила она на проспекте Карла Маркса рядом с Универмагом «Детский Мир». Квартира Лиды была примерно такая же как у Вали Колбасиной, было весело и просторно. Мы танцевали, играли в разные игры. Новогодняя ночь пронеслась стремительно, нам не хотелось расходиться, но наступило уже утро 1-го Января 1954 года было время расходиться по домам. В дни каникул я была у тёти Розы несколько дней, они купили ножную швейную машинку – тумбочку. Я стала её осваивать. Решили пошить дяде Симе пижамные брюки. Купили красивый полосатый штапель. На свой страх и риск, обмерив дядю Симу, я начала дрожащими руками резать ткань. Сметала, примерила – всё подошло прекрасно. Но трудности поджидали меня впереди: машинка не слушалась, то петляла, то рвались нитки. В общем, с большими трудностями, но я всё-же закончила работу. Все были довольны, особенно дядя Сима. Со временем швы местами распускались, ведь не зря в народе говорят: «Первый блин комом».

Закончились зимние каникулы. Началась третья четверть, история с контрольными по алгебре повторилась точь в точь как и во второй четверти. Опять я не решилась спросить у Анны Ивановны, что это значит. И опять уже вторую четверть подряд получила четвёрку в табеле. В это время проходили школьные олимпиады по различным предметам и темам. Александра Вакооловна выставила мою кандидатуру для участия в олимпиаде по физике. Я дошла до Городской олимпиады. Для участия нужно было сделать какой-либо прибор. Это было большим испытанием для меня. «Какой прибор? Из чего его сделать? К кому обратиться за помощью?». Эти мысли не давали покоя. А время шло, бежало, стремительно летело. И тут я вспомнила знакомую фразу: «Дайте мне точку опоры, и я поверну Землю» – это выражение великого Архимеда.

«Я сделаю Рычаг Архимеда» – мгновенно пронеслось в сознании.

У знакомой девочки, жившей на соседней улице, брат работал на лесопильной фабрике. Прийдя к ней домой, я спросила: – Галя, у меня к тебе очень большая просьба. Мне нужно сделать наглядное пособие-прибор для участия в Городской Олимпиаде по физике. Может ли твой брат принести для меня с работы круг диаметром 20 см. из фанеры толщиной 8 -10 мм., и брус сечением 30х80 мм. длиной 50 - 60 см.? Я хочу сделать Рычаг Архимеда.

Галя отнеслась к моей просьбе довольно серьёзно. Внимательно выслушав меня, она сказала: – Знаешь что, Аня, прийди к нам завтра вечером, когда брат уже будет дома.

Еле дождавшись вечера следующего дня, я побежала к Гале. Её брат был уже дома, с улыбкой он протянул мне фанерный круг, который оказался большего диаметра, почти 25 см. и планку, которая была уже и короче, чем я предполагала . Поблагодарив Галю и её брата, растерянная я вернулась домой. На следующий день сразу же после занятий, не заходя домой, я отправилась на Троицкий Рынок. Найдя магазин хозяйственных товаров, купила 60 маленьких гвоздиков длинй 12 мм. и 6 штук длиной 50 мм.

Круг был слишком большой, а планка слишком узкой для того, чтобы быть не только стойкой, но и основанием Рычага. Однако... прибор нужно делать. Начала я с того, что разделила круг диаметрально на 8 секторов, затем циркулем сделала засечки на каждой диагонали через каждые 20 мм., получилось 48 засечек. В месте каждой засечки забила по одному маленькому гвоздику. Планку я планировала использовать в качестве стойки и основания прибора, однако размера её катастрофически не хватало. Пришлось смириться с тем, что крестообразного основания не получится и отпилила брусок критически возможной длины, который мог бы служить «основанием». В качестве груза я использовала очень маленькую блестящую гирьку, которую кто-то принёс маме для меня. Прибор получился вполне приемлемым, но не очень устойчивым.

Когда в день олимпиады мы встретились с Александрой Вакооловной в месте регистрации приборов, она, увидев мой прибор, ТАК посмотрела на меня, что мне самой стало себя жаль. Нет! Это не был сердитый или недовольный взгляд. В этом взгляде было какое-то сочувствие, понимание что-ли.. даже сострадание... . А ведь Александра Вакооловна была очень строгой, грозой учащихся. Абсолютно все школьники называли её «Вакулой», это прозвище «по наследству» за ней закрепилось и у нас. Дальше Городской Олимпиады я не прошла. Я тогда сожалела очень, что Анна Ивановна не предложила мне участвовать в олимпиаде по математике. Ведь алгебра и геометрия были моими самыми любимыми предметами.

Часть 3

Четвёртая четверть начиналась 1- го Апреля. День смеха. Каждый старался кого -нибудь обмануть, и если это удавалось, заливаясь от хохота и удовольствия, нараспев приговаривал: – Первое Апреля – никому не веря!, – и произносил это несолько раз. Это всегда был весёлый день. Весна входила в свои права, началась апрельская капель. Чаще стало выглядывать солнышко из-за облаков, словно улыбаясь нам пока ещё робкой улыбкой. В роще на деревьях заметно взбухли почки, стебли кустарников налились соком, в них появился особый блеск и стали проклёвываться почки. Природа оживала, вызывая и у нас прилив энергии и хорошее настроение. Дни мелькали, сменяя друг друга как в калейдоскопе. Занятия, библиотеки, походы в кино, чтение книг, приготовление уроков. В этой четверти уроки английского языка у нас вели практиканты – студенты Института Иностранных Языков. Они отобрали группу учеников для хора, выбирали тех, кто умел петь. Не понимаю как такое случилось, но меня зачислили в «поющие». Мы готовили две песни на английском языке. Это были:1. «Гимн Демократической Молодёжи Мира», 2. «Ой цветёт калина в поле у ручья». Репетиции проходили чуть-ли не каждый день. Трудно было запомнить слова. Зато эти песни я помню до сих пор. Вообще, всё помнится в подробностях, но всего этого не опишешь. Очередной урок алгебры, раздают тетради с результатами контрольной работы, раскрываю тетрадь и..., как в кошмарном сне: две красные волнистые линии и в результате – 4 (четвёрка)! Я с ужасом подумала: «она хочет, чтобы у меня за год по алгебре была четвёрка». Но странное дело, за устные ответы у доски я получала пятёрки... Как только прозвенел звонок, я быстро подошла к учительскому столу с открытой тетрадью в руке. – Анна Ивановна! Объясните, пожалуйста, что означают эти волнистые линии? Что в этой контрольной я сделала не так? – Это значит, что Вы не знаете алгебру на отлично!, – после паузы вызывающе резко и даже грубо заявила она. – Нет! Это не так!, – так же резко со слезами в голосе ответила я. – Я знаю алгебру на «отлично» и могу доказать это!!!, – я с возмущением смотрела ей прямо в глаза, уже способная даже на грубость. – Хорошо. Вы сможете это доказать перед комиссией во главе с директором школы. Они зададут Вам контрольную работу, которую Вы должны будете решить, в их присутствии. – Я готова решать контрольную работу перед комиссией. – Вот и договорились., – произнесла Анна Ивановна и гордо зашагала к выходу из класса.

Шли дни и уже недели, но речи ни о какой контрольной не было. Приближался праздник Первомая. В честь праздника нам сшили новые платья. Тогда была мода на белые платья с цветными отделками и с красивыми пуговицами. Моё платье мне очень понравилось, отделано оно было красным воротничком с красно-белыми сделанными на заказ пуговками и точно такая же отделка на рукавах. Я не могла дождаться Первомайской демонстрации, чтобы его поскорее надеть. У Люды Гороховской платье тоже было белым и, справедливости ради, нужно сказать, что её платье было красивее моего, материал подороже и фасон более интересный. У Раи же Ольховской платье было из штапеля в цветочках, но тоже красивое. На демонстрации все были нарядными и радостными. После демонстрации мы втроём пошли в Парк имени Т. Г. Шевченко. Там было многолюдно очень. Мы ели мороженое, гуляли по Парку, шли через мост на Комсомольский Остров, там немного погуляли. Когда мы уже вернулись с Острова и готовы были идти домой, трое ребят на парусной лодке пригласили нас покататься под парусами по Днепру. Люда с Раей с радостью согласились, но так как мы этих ребят абсолютно не знали и впервые видели, я не согласилась, но сказала, что буду ждать их на этом же месте. Через полчаса они вернулись, довольные прогулкой.

Уже в середине Мая я подошла к Анне Ивановне и спросила о комиссии и о контрольной, она ответила, что директор занята и поэтому, если я согласна, то можно сегодня же после уроков писать контрольную, на что я с радостью и облегчением согласилась. Конечно же, я решила эту контрольную правильно и получила долгожданную с таким трудом завоёванную пятёрку.

Ура! Я отстояла себя! Я победила несправедливость!

В самом конце Мая мы получили письмо из Москвы, написанное Инночкой, она сообщала, что в Июле приедет к нам на производственную практику, которая будет проходить на Днепропетровском заводе имени В. И. Ленина, почти месяц. Жить она будет в общежитии Днепропетровского Индустриального Техникума, но будет часто бывать у нас. Радости моей не было границ, я просто ликовала: Инночка приедет!.. Мы будем целый месяц вместе! После инночкиного письма мы получили письмо от тёти Фани, она писала, что очень переживает из-за отъезда Инночки, просила нас присмотреть за ней, просила оставлять её на ночь у нас почаще. Бабушка с мамой обсуждали переживания тёти Фани, сочувствуя ей. Однажды вечером, дома были мы втроём: мама, бабушка и я. Не помню точно куда завёл разговор, но мама вдруг сказала: – Вот ты, Анечка, молодец. Мне как-то знакомая женщина сказала, что видела тебя с подружками в Парке Шевченко, и мальчики пригласили вас покататься на лодке, Рая и Люда согласились, а ты отказалась. Ты молодец, Анечка., – кровь хлынула к моим вискам, я стала пунцовая как ошпаренный рак. – Ты!!! Ты!!! Ты читала мой Дневник!!!!! Никто не мог тебе этого сказать, потому что никого из знакомых не было вокруг! Как ты смела!!?? Как ты смела!!!??? Это моя личная жизнь! Ты! Ты как шпион пролезла в мою личную жизнь... Что ты наделала, мама? Что ты наделала... Ты потихоньку читала, ничего не говоря мне. Сколько времени ты читала его? Сколько? Нужно было просто честно сказать мне, что читаешь мой дневник, ведь ты всегда требуешь от меня честности. Может быть, может быть мы бы как-то объяснились... Я вскочила со своего места, достала папку с дневником, взяла ножницы, вынула из папки тетрадь и стала её ожесточённо резать на мелкие кусочки. Как я тогда рыдала! Это не была истерика, это была боль, отчаяние, разочарование, чувство какой-то безысходности, беззащитности и даже... обречённости. Всё это случилось перед экзаменами. Обидно. Обидно и больно... Моя бабушка. Моя любимая бабушка тоже предала меня, она молча наблюдала за мной, когда я вносила записи в дневник, и обо всём докладывала маме... Как жаль, как жаль, что из-за этого я уничтожила часть своей жизни, жизнь предыдущих трёх лет. Долго я не могла разговаривать ни с мамой, ни с бабушкой, не могла даже смотреть на них. Мне не хотелось жить. Уж очень часто я стала задумываться о смысле жизни, о радостях жизни, для чего вообще живут люди... Стала замечать, что мои взгляды и понятия на многие вещи расходятся с мнением мамы и бабушки, поэтому всё чаще я слышала фразу: «Маму нельзя волновать! Ты что? Хочешь остаться одна?».Это сковывало меня, парализовывало волю, даже желание жить. Но нужно было продолжать жить. Нужно было собраться с силами и готовиться к экзаменам. Ещё нужно было кое-что сделать по комсомольским поручениям, нужно было заставить себя идти по жизни дальше.

В Июне мы сдавали экзамены. На письменном экзамене по русской литературе я писала сочинение, выбрав тему из «Евгения Онегина» А.С. Пушкина. Во время экзамена что-то случилось, но выйти я не могла. Потом я узнала, что это значит: я стала ДЕВУШКОЙ. Наконец, сданы все экзамены. Восьмой класс закончен на отлично. Мы все стали девятиклассницами!! Начались летние каникулы.

Часть 4

С большим нетерпением я ждала приезда Инночки. Мы ждали телеграммы. Но Инночка появилась у нас дома совсем неожиданно и не одна. Она пришла со своим сокурсником, не помню его имени. Это был стройный cветло русый паренёк приятной наружности. Они оба словно светились, всё время улыбались, подшучивали друг над другом. Чувствовалось, что им хорошо быть вместе. Общаться было легко и приятно. Мне было удивительно, что Инночка всегда такая серьёзная со сдержанной улыбкой, по рассказам бабушки, сейчас полная противоположность: смеялась, шутила, излучая тепло из своих светло карих глаз. Они пробыли у нас до вечера, проводили их до трамвая мы с мамой. Общались мы часто. Изредка Инночка ночевала у нас. После окончания практики она не уехала со всеми в Москву, а задержалась на несколько дней у нас. В начале Августа мы вдвоём поехали в Москву. Какой праздник!!! Я еду в Москву! Я еду в Москву!!! В Москве я пробыла три недели. Как всё было интересно! Всё вызывало восторг. Ведь Москва – это сплошная ИСТОРИЯ!!! Где только мы с Инночкой ни побывали!?... Музеи, Храмы, Мавзолей Ленина и Сталина Третьяковская Галлерея! Красная площадь!

Однажды мы с тётей Фаней поехали вместе в Центр. Идя от остановки астобуса к площади, мы шли по протоптанной тропинке вдоль Кремлёвской Стены. Я шла, затаив дыхание, и не выдержала, быстро подскочила к стене и, прикоснувшись к ней ладошкой, прижалась щекой. Закрыв глаза, я представляла себе те исторические события, свидетелями которых была эта стена. – Анечка! Ты что делаешь?, – услышала я встревоженный голос тёти Фани, – посмотри наверх... – уже почти шёпотом произнесла она. Отпрянув от стены, я посмотрела вверх и встретилась с встревоженным взглядом молодого солдатика, лицо которого вдруг расплылось в улыбке. Затем он приветственно помахал мне рукой и исчез за стеной. – Ох, как я испугалась! Ну и выдумщица же ты, Анечка., – причитала тётя Фаня. Вечером она расскажет об этом всей семье. Жили они в Бескудниково. Поезд из Днепропетровска прибывал на Белорусский Вокзал, оттуда на Метро мы доезжали до Савёловского Вокзала, а потом на автобусе ехали к ним в Бескудниково.

Мне было всё интересно в Москве. На каждом шагу – ИСТОРИЯ!!

Храм Василия Блаженного, построенный в 1554-м году, который также широко известен как Покровский собор или храм Покрова Божией Матери, – один из самых красивых и древних храмов Москвы, самое главное украшение Красной площади.

Прямо перед Собором стоит памятник Минину и Пожарскому, воздвигнутый в 1812-м году. С сентября 1610 года Москва была занята польскими войсками. Реальной властью в Москве обладали польские военачальники и их пособники из русских бояр. В народе этот период на Руси называли «лихолетьем». Осенью 1611 года в Нижнем Новгороде по почину земского старосты Кузьмы Минина начали формироваться отряды народного ополчения для борьбы с врагами. Предводителем будущей народной рати назначили одного из лучших военачальников того времени, известного своей храбростью и честностью, - князя Дмитрия Михайловича Пожарского. Всеми же хозяйственными делами и организацией ополчения ведал Кузьма Минин. В октябре 1612 года, не выдержав голода, осажденный вражеский гарнизон сдал Кремль. Ополчение Минина и Пожарского полностью освободило столицу от врагов.

Там же на Красной Площади находится «Лобное Место» – помост, построенный в 30-е годы 16 века, получивший название Лобное место. Этот помост служил своеобразной трибуной для объявления важнейших правительственных указов и для торжественных церемоний. Возле Лобного места на бревенчатых помостах иногда совершались казни. Там же на Красной площади, как раз напротив Храма Василия Блаженного, находится Государственный Исторический Музей. Основан Музей указом императора Александра Второго 21 февраля 1872 года, а первых посетителей принял 27 мая 1883 года. Здание для Исторического Музея было построено по проекту выдающихся архитекторов В.О. Шервуда и А.А. Семенова в псевдорусском стиле с элементами теремной архитектуры, отделку интерьеров выполнили известные художники Айвазовский, Репин, Васнецов, Коровин и другие. Музей помогает вспомнить о драматических событиях русской истории: раздробленности, Монгольском нашествии, войне со шведами и Ледовом побоище, Куликовской битве и Смутном времени. Залов в музее очень много, а экспонатов в них ещё больше, но самое большое впечатление на меня произвело Рисовое Зерно, на котором было выгравировано изображение Сталина – это был один из подарков от друзей из Китая.

А Русский Художественный Музей им. А.С. Пушкина! В этом Музее больше всего мне запомнилась экспозиция картин художника А.И. Куинджи – акварелиста. Из рассказа экскурсовода мы узнали, что в русской пейзажной живописи по силе света он превзошёл всех других художников. И действительно, его картины давали возможность почувствовать себя причастными к красоте и мудрости мира, где струятся мерцающие лунным серебром тихие реки, солнце дарит жизнь белоствольным березовым рощам и на лугах, освещенных занимающимся светом зари, бродят кони. Ещё что очень запомнила я, это то, что никто не знает секрета его красок, из-за этого его начинющие тускнеть картины не могут реставрировать.

А Третьяковская Галлерея! Рассказать об этом художественном «городе» вообще невозможно. Это нужно видеть! Все достопримечательности Москвы Инночка добросовестно посещала вместе со мной. Каждый раз уставшие, утомлённые, почти измождённые, но довольные мы возвращались домой с мечтой только добраться до кровати или дивана. Инночка была ответственной за культурно-просветительную программу для меня, но на меня ещё была возложена миссия практического толка: много кое-чего купить и достать. Это были ткани, обувь, одежда, предметы домашнего обихода и, конечно же, продукты. Труднее всего было достать шерсть на платье для меня. В центре Москвы ничего не могли найти. Кто-то посоветовал тёте Фане поехать за город в какой-то магазин, там мол видели шерсть. В один из дней, свободных от работы, мы поехали в этот магазин. Дорога в один конец заняла не менее трёх часов, мы нашли нужную улицу, нужный магазин, и на наше счастье один единственный рулон шерсти терракотового цвета с названием «Малышка» был к нашим услугам. Конечно же мы купили необходимый метраж ткани: ура! К Новому Году у меня будет новое шерстяное платье!! Когда мы возвращались домой, уже в каком-то центральном районе города из окна автобуса в витрине магазина я увидела детские шапочки с «ушками» из цигейкового мех чёрного цвета. – Тётя Фаня! Такие шапочки нужны Шурочке и Сонечке, у нас в Днепропетровске таких не достать.

Но моя дорогая тётя была неумолима, объясняя, что ещё две пересадки нам предстоит сделать пока доберёмся домой, что нужно ещё приготовить кое-что из еды на обед. Я стала мысленно представлять дорогу к этому магазину, запоминая каждую объявленную остановку. Весь вечер я делала то же самое и, наконец, решилась на разговор с тётей Фаней. – Тётя Фаня, я очень, очень прошу Вас, разрешите мне поехать завтра в тот магазин за шапочками. Я хорошо запомнила дорогу к нему. – И не думай даже! Ты заблудишься, где тебя потом искать? Нет, нет и нет!, – категорически заключила она. Я не плакала, я ревела в два ручья. Слёзы градом катились по моим щекам, и сквозь рыдания я рассказывала как зазубренный урок каждый шаг своего маршрута туда и обратно. Дядя Миша, дорогой добрый дядя Миша, он, оказывается, тихонечко сидел и слушал весь наш диалог. – Отпусти ты её, – спокойно произнёс он, – смотри, она знает всю дорогу. Ты не можешь поехать с ней, Инна тоже не может, а она хочет купить девочкам шапочки. И тётя Фаня сдалась. Спасибо дяде Мише! На следующее утро сразу же после завтрака я отправилась в дорогу. Всё прошло легко и гладко! Я купила две шапочки из чёрной цигейки: одну побольше, другую поменьше, ещё купила им по сумочке красного цвета маленькие и счастливая вернулась домой. Вечером все расспрашивали меня в подробностях о моём самостоятельном путешествии, хвалили меня и я сияла от счастья, что самостоятельно справилась с поставленной задачей. Если честно, то в душе я очень волновалась, ведь мне ещё не исполнилось даже 15 лет. Моё пребывание в Москве подходило к концу, радостно было находиться в большой семье тёти Фани, а жили они все вместе в маленькой квартире, состоящей из одной комнаты и кухни со всеми удобствами на улице. А семья их состояла из 7-ми человек: дядя Миша, тётя Фаня, Инночка, Митенька, Аркадий, Сонечка и маленькая красотулечка Любаша, которой едва исполнилось 3 годика. Аркадий работал на Электронном заводе и заочно занимался в Институте. Сонечка работала на каком-то заводе бухгалтером. Жаль было расставаться с такими радушными и любящими родственниками, я полюбила их ещё больше. Провожали меня Аркадий, Сонечка и Инночка. Усадили на место, уложили в ящик под сиденьем вещи и, когда поезд тронулся, долго махали руками, идя по ходу движения поезда, стараясь не отставать от моего вагона, а потом уже вслед уходящему поезду. Я смотрела в окно пока они не превратились в совсем маленкую точку. Прощай Москва, спасибо за всё.

Дома в Днепропетровске меня встречала мама. Она сообщила неожиданную новость: школы смешали, теперь не будет отдельно женских и мужских школ, а будут смешанные школы, где девочки и мальчики будут учиться вместе. Раздельными оставили только выпускные 10-е классы.

Часть 5

Рая и Люда уже давно с нетерпением ждали моего возвращения из Москвы. На следующий день моего приезда мы встретились. Оказалось, что нас с Раей перевели в школу №100, а Люду оставили в 22-й школе. Она плакала, возмущалась, просила нас с Раей пойти вместе с ней к директору 22-й школы. Мы согласились и втроём отправились к директору. Там была масса народа, к приёмной директора было не доступиться, но мы терпеливо ждали своей очереди. Наконец, попали в кабинет директора. Люда со слезами стала объяснять ей, что мы подруги ещё со 2-го класса, что нас двоих перевели в 100-ю школу, а её нет. Директор выслушала её внимательно и успокоила, сказав, что Люда тоже будет переведена в 100-ю школу. До начала учебного года оставалось дня 3-4. Мы побежали в своюновую школу, в вестибюле на стене висело объявление, в котором сообщалось, что всех учащихся приглашают прийти в школу 31го Августа для встречи и знакомства.

Прийдя в школу, мы увидели вывешенные списки всех учащихся по классам. Обнаружилось, что Люда попала в 9«Б», Рая в 9«В», а я в 9«Г». Все разошлись по классам. Классным руководителем моего класса представилась учительница по математике, к сожелению, я не помню её имени и отчества. Она мне понравилась и, очевидно это было взаимно, так как она обратилась ко мне в конце встречи с просьбой задержаться. – Есть кое-какие организационные вопросы, решить которые, я надеюсь, Вы сможете мне помочь., – тихо произнесла она.

Внимательно выслушав её, я поняла, что смогу это сделать и согласилась. Мы договорились о встрече на следующий день. Выйдя из класса в корридор, я попала в рой! Рой из учеников, не жжужащий, а галдящий. С трудом протискиваясь сквозь такие же «борющиеся тела», мы, накоец, втроём встретились. Вырисовалась такая картина: в моём классе соотношение мальчиков и девочек было примерно одинаковое. В классе Раи Ольховской было всего 4 девочки. Классным руководителем их класса была преподаватель украинского языка Кристина (Христина) Трофимовна, она никого из своих мальчиков не отдала в другие школы, согласившись принять только 4 девочки. В классе Люды Гороховской классным руководителем была тоже учитель математики Валентина Моисеевна Карлинская. Мальчиков в её классе было немного меньше чем девочек. Решение наше о том, что мы трое должны быть в одном классе, было неоспоримо и окончательно. Как же быть? Ведь каждой из нас понравилось в своих классах.

Рае очень не хотелось уходить из своего класса, ведь там «все ребята такие рослые красавцы». Мне в моём классе понравилась только классная руководительница, ни девочки, ни мальчики особого впечатления не произвели. Люда же со свойственной ей убеждённостью в своей правоте, доказывала, что её класс – это самый лучший класс для нас троих. – В этом классе учится Алик Литовский, а его мама работает с моей мамой фармацефтом в одной и той же аптеке 24-й Городскогой Больницы Уха, Горла, Носа. Это очень хороший мальчик из приличной семьи, и он очень хвалил классную руководительницу как хорошего педагога и как человека.., – на одном дыхании выпалила она.

Стали думать и гадать, как же поступить? Решили посмотреть учителей. «Христина» мне лично категорически не понравилась и хоть мне не хотелось расстраивать Раю, сообщила своё мнение. Люда была счастлива, ей важно было знать моё решение. Рая сначала загрустила, а потом весело заявила: – Да ну их! Идём в 9«Б»!

Но как теперь осуществить это? Решили пойти к директору. А там... О УЖАС!!! Вся приёмная заполненна девочками. Говорят все одновременно. Завуч школы Галина Николаевна, высокая плотного телосложения женщина с туго затянутыми на затылке светло-русыми волосами, с бумагой в одной руке и с ручкой в другой, сверкая стёклами больших очков на фоне пунцового лица, пытается записать желания тех девочек, котоые находятся рядом с ней, но ничего услышать не может из-за шума. Тут открылась дверь кабинета директора школы и на пороге появился он лично. Мгновенно наступила мёртвая тишина. – В чём дело?, – тихо спросил директор. – Иван Григорьевич, все, находящиеся здесь ученицы не довольны распределением по классам, я пыталась записать пожелания, но... – Галина Николаевна, сделаем так: сейчас все абсолютно выйдут из приёмной в корридор и в порядке очередибудут заходить к Вам. Я прошу Вас выслушать желание каждой ученицы и запишите в каком классе она состоит в списке и в какой класс хотела бы перейти. Я обещаю, что просьба каждой из вас будет удовлетворена, – сказал он, обращаясь уже к нам, и добавил, – А сейчас девочки, пожалуйста, освободите приёмную.

Директор школы Козырь Иван Григорьевич действительно выполнил своё обещание. Мы трое попали в 9«Б» класс. В будущем мы никогда не пожалели об этом.

Часть 6

А тогда, мы с нетерпением ждали встречи с одноклассниками, было очень волнительно. Наконец, утро 1-го Сентября, мы идём в школу. Девочек в нашем классе было больше чем мальчиков, но незначительно. Состав класса понраился. Начались занятия. Учителя светились от положительных эмоций: ведь теперь появились девочки и это сдерживало мальчиков от излишних шалостей, хотеловь произвести «впечатление» на девочек. Я не буду перечислять всех по списку. Скажу только, что все мы расселись по партам как хотели и кто с кем хотел сидеть. Но так продлилось недолго. На первом же классном собрании классная руководитель – Валентина Моисеевна, которая всем нам, девочкам очень понравилась: умные, добрые глаза. Она всех нас пересадила по своему усмотрению. Я осталась на своём месте, в среднем ряду на второй парте, но рядом со мною вместо Люды посадили Вадика Ливого. Старостой класса мы выбрали Милу Бабич, а комсоргом Валерия Пайкова. Председателем редколлегии был избран Феликс Шехтман, он очень хорошо рисовал, как мы потом узнали он занимался в Художественной Студии. Первая же выпущенная нашей редколлегией Стенгазета произвела фуррор. Весь класс толпился у стены, где она висела, чтобы увидеть и прочесть: было нарисовано много шаржей и остроумные надписи к каждому из них. Обо всех нас можно прочесть в замечательном сборнике Валерия Пайкова «Мои ОДНОКЛАССНИКИ И ОДНОКЛАССНИЦЫ»(12). Как-то так получилось, что с первых же дней я была вовлечена в общественную работу школы. На первом же комсомольском собрании школы меня избрали членом комитета комсомола, не помню какого сектора. Секретарём Комитета комсомола, т.е. комсоргом школы был избран Коля Пархоменко из 10-го «Б». Все десятые классы располагались на верхнем 4-м этаже. Эти классы были чисто мужские. Мальчики из нашего класса, с которыми я общалась более всего были: Толик Орешкин, Гена Олейников, Вадик Ливый, Лёня Маркельсон, Женя Куценко и Алик Литовский. Вадик Ливый, был «озорник», можно сказать, очень даже хулиганистый, но со мной он был прилежным, послушным и тихим. Всем девочкам-старшеклассницам школы нравился Толик Орешкин, все мечтали дружить с ним. Мне тоже Толик нравился и очень. Но я в то время даже не думала о дружбе с мальчиками. Учёба, общественная работа, подружки занимали всё время. Однажды я, вдруг увидела свою фотографию у ребят из нашего класса. Это была фотография 6х9, сделанная когда я в 7м классе фотографировалась для комсомольского билета. «Откуда эти фотогафии? Как они попали к ребятам?», гадала я. Ведь их было всего 3: одна у нас дома, другая в Москве у тёти Фани и третья у Раи Ольховской. Как потом выяснилось, Вадик Ливый, который жил с Раей на одной улице, выманил у Саши, раиного младшего брата, эту фотографию, чтобы перефотографировать. Разумеется за какое-то вознаграждение. Я была очень смущена этим фактом, мне даже было стыдно, будто совершила какой-то проступок. Потом мне стали показывать мои фотографии, идущей со школы, или ещё где-нибудь на улице. Я терялась в догадках: кто бы это мог фотографировать меня? Ведь фотоаппараты в то время были очень большой редкостью и иметь личный фотоаппарат мог далеко не каждый. Показывая мне очередную фотографию, ребята смеялись, мне же было не до смеха. Я переживала, чтобы об этом не узнали мама или бабушка. Школьная жизнь в связи со смешением мальчиков и девочек приобрела совсем другой характер, стало интереснее, стимулировало лучше учиться, вообще совсем другая атмосфера будней. Под влиянием этого я снова стала вести дневник жизни. Я купила для этого самую красивую с качественной бумагой тетрадь: чёрный коленкоровый переплёт, глянцевая белоснежная бумага в клеточку и толстая в 98 листов – мне она очень понравилась, и я искала её довольно долго. Девизом я выбрала цитату из выражения Карла Маркса: «В науке нет широкой столбовой дороги, и только тот добъётся её сияющих вершин, кто не страшась усталости, карабкается по её отвесным вершинам.» Все свои переживания, впечатления, наблюдения, рассуждения и свой взгляд на всё происходящее я доверяла своему Дневнику.

Вадик Ливый обращался ко мне за помощью по математике. Я немного ему помогала, но не часто, просто не было времени. Однажды в конце Сентября или в начале Октября, прийдя со школы домой, я застала дома женщину, сидящую на стуле возле двери. Она беседовала с моей бабушкой. Увидев меня, обе смутились. – Анечка, это мама твоего одноклассника..., – хотела объяснить бабушка. –Я мама Вадика Ливого.., – скороговоркой произнесла женщина, не дав возможности бабушке закончить фразу. Лицо моё выражало один большой вопрос и некоторое смущение. – Я пришла попросить разрешения у твоих родителей, Анечка, дополнительно позаниматься с Вадиком по математике после школы у нас дома, чтобы не тратить зря время, ведь я смогу вас покормить, а после занятий Вадик проводит тебя домой. Бабушка твоя согласилась. Как ты? Согласна, Анечка? Вадик говорит, что ты очень хорошо всё объясняешь. Ты согласна, доченька? Я вопросительно посмотрела на бабушку, она смущённо улыбалась. – Как хочешь, – тихо произнесла она. Очень удивившись такому её решению: «Пойти к мальчику домой?!». Не веря в реальность происходящего, я с готовностью согласилась. Когда же мы с Вадиком первый раз шли к нему домой после школы, в самом начале улицы Колодезной, где он жил, вдруг появились Толик Орешкин и его друг Владик Старостин. – Аня, Толик попросил поговорить с тобой не возражаешь ли ты и им присутствовать на нашем «уроке», так как Владик тоже хочет послушать твои объснения, у Толика это не очень получается. Что могла я ответить? Конечно же я согласилась. После «урока» все трое пошли провожать меня домой. У Толика в сумке оказался фотоаппарат. Мы фотогфировались. Дойдя до школы, Вадик вдруг сказал, обращаясь к Толику: – Слышишь «фотомордочка», может отведёшь Аню домой? А мы с Владиком пойдём обратно., – они жили по соседству. – Конечно проведу, – с готовностью ответил Толик, – Аня, ты согласна? Я утвердительно кивнула головой. Всю дорогу мы говорили, много смеялись. Неожиданно Толик сказал: – Аня, давай дружить? У меня от этих его слов перехватило дыхание. Ведь Толик мне так нравился... Я конечно же согласилась. Вскоре об этом в нашей школе узнали ВСЕ. Девчонки бегали смотреть на Аню Энтину, которой «сам Толик Орешкин» предложил дружбу. Толик был из очень престижной семьи. Его отец был специалист в области технического оборудования для космических исследований в звании Полковника. Находился он в основном в городе Запорожье на военном заводе в качестве технического надзора за выпускаемыми изделиями. Мама Толика была зубным врачём и работала в МедСанЧасти №56 при ЮЖМАШе(13). В семье было 3-е детей: Толик, его старший брат Гена, который учился в нашей школе в 10-м классе, и младшая сестра Оля, которая тоже училась в нашей школе. Ещё у них была бабушка. Во второй четверти девочки из тех, «кто знает всё обо всём и обо всех» сообщили мне, что в школу приходил папа Толика и ему учителя сказали, что он дружит с «такой девочкой! Такой девочкой! Самой лучшей». Я чувствовала себя смущённой от этих слов. 28-го Сентября мне исполнилось 16 лет. В соответсие с Конституцией СССР я уже должна была получить паспорт. Это было тоже историческим событием, ведь, получив паспорт, я становилась СОВЕРШЕННОЛЕТНЕЙ! Однако это событие не обошлось без курьёза. Вся проблем упиралась в моё Свидетельство о Рождении. Когда его выписывали никто не обратил внимание на то, что фамилия моя была записана на двух языках: Ентина. «Е» на русском языке, это «Э» на украинскогом языке. На украинскогом языке это звучало: Энтына. Несмотря на то, что в Анкете я заполнила правильно – Энтина, паспорт я получила как Ентина. Это не соответствовало ничему. Естественно началась борьба с бюррократией, борьба долгая и ничего не сдвигавшая с начальной точки. Борьбу эту вела я сама, и у меня ничего не получалось. Я показывала им подписи моего отца на свидетельстве о рождении, на письмах, которые он мне писал – ГЛУХО. Конечно же слёз было пролито море. Однажды Люда Гороховская невзначай заметила: – Соседка из нашего двора работает в городском ЗАГСе. Ничего себе замечание!... – Людочка, миленькая! Давай зайдём к ней. Может быть она разберётся в этом «калейдоскопе»? После долгих разговоров Люда согласилась упросить свою маму, чтобы она переговорила с соседкой. Наконец, Люда сообщила мне когда я могу пойти к ней на приём. Женщина оказалась довольно симпатичной, она расспрашивала обо всём с сочуствием и доброжелательностью. В заключение нашего разговора она сказала: – Мы сможем изменить эту букву на основании подписей Вашего отца. И назвала дату, когда я могу прийти за новым Свидетельством о Рождении. Я не верила в реальность всего происходящего. В назначенный день и час скоректированное Свидетельство было у меня в руках. Конечно же мы отблагодарили эту женщину. И даже сейчас, когда я пишу эти строки, чувство благодарности заполняет моё сердце.

Время как всегда бежало быстро, учёба, спорт, чтение книг , художественная самодеятельность, несколько раз мы ходили в кино в таком составе: я, Рая, Люда, Толик и Владик Старостин, иногда эти походы были без Люды. Я уже говорила, что Толик мне нравился и очень. Со мной происходило что-то невероятное: каждое невзначай прикосновение вызывало ощущение электрического удара, пронизывающего всё моё существо. Это было очень волнительно и даже страшно. Это было и радость, и грусть одновременно. За дней 10 до Нового Года Толик предложил встречать Новый Год у него дома и пригласил всех желающих из класса. Набралась компания человек 15. В один из дней ко мне подошла Света Кушнир и конфиденциально сообщила: – Это родители Орешкина хотят на тебя посмотреть, поэтому устраивают эту встречу. – Почему ты так думаешь?, – спросила я. – Я не думаю, я знаю. Это из-за того, что тебя так расхвалили учителя. Что я могла ответить? Только пожала плечами. Тут я хочу рассказать о моём платье, шерсть для которого мы с таким трудом купили в Москве. Ткань уже больше месяца находилась у портнихи тёти Лены. Были даже две примерки. Я должна была явиться, чтобы его забрать, но оно всё время было не готово. Наконец, когда мы с мамой пришли уже возмутиться 28-го Декабря, то пришлось выслушать «страшную историю». Портниха стала говорить, что кто-то донёс на неё в ОБХСС, они пришли с проверкой и застали её за шитьём моего платья. Она испугалась и сказала, что это платье для её младшей дочери, которая была на 3 года старше меня и в два раза полнее. Мама потребовала, чтобы она показала платье. Я его померяла на себя. Как в народе говорят это «были батьковы штаны», фасон платья совершенно не соответствовал тому, что было на примерках. Я была в отчаянии и тихо плакала. Переделать платье портниха категорически отказалась. – Можете его забрать, если хотите. Только без всяких переделок и заплатите за шитьё. Это было возмутительно. Мы понимали, что всё было сделано специально. Но не было никаких вариантов, у меня нечего было одеть, только школьная форма. Купить платье в магазине было невозможно, их просто не было. До Нового Года оставалось два дня. Безысходность!.. В этом платье я встречала Новый Год у Толика дома, где познакомилась со всей его семьёй, кроме папы. Было весело, мы играли в разные игры, веселились, под бой курантов пили Шампанское. Играли в почту. Я получила много писем болше всего от девочек. Все писали о том, что завидуют моей дружбе с Толиком, а Жанна Галкина в своём письме откровенно призналась, что очень любит Толика и просила уступить его ей. Кстати, Жанна была симпатичной девочкой и, что самое главное, на ней было очень красивое шерстяное платье коричневого цвета, модно сшитое, отделанное круглыми металлическими пуговками «под золото». После этого письма я почувствовала себя ещё более скованной в своём платье. Но жизнь продолжалась.

Часть 7

В первый день занятий после каникул у нас в классе появилась «новенькая». Это была Наташа Степанова. Сразу же Наташа стала нашей подругой, теперь нас стало уже четверо. Нас называли: Энтина, Ольховская, Гороховская и «примкнувшая к ним» Степанова. Мама Наташи преподавала в нашей школе физику, но не у нас, у нас физику вёл Фроим Ефимович. Наташин папа Степанов Евдоким Сергеевич был Кандидатом Математических Наук, был Доцентом Кафедры Математики в Днепропетровском Горном Институте. Из всех предметов трудно мне давалось черчение, я понятия не имела о проекционной связи и признаюсь, и никогда этого не скрывала, задания по черчению делал за меня добрый и безотказный Гена Олейников. Самой большой раной в моём сердце была проблема моей семьи. Мама очень много работала, не могу точно вспомнить, но мне кажется, что она уже ушла из бухгалтерии, и работала мужским мастером — парикмахером. Работала весь день: уходя рано утром и возвращаясь домой поздно вечером. Бюджет нашей семьи стал более менее лучше. Но мы с бабушкой переживали о её здоровьи, старались её не волновать и не перегружать. Перед её выходными днями старались убрать квартиру и приготовить еду. От папы регулярно ежемесячно приходили деньги-алименты. На обороте денежных переводов кассир иногда писала короткие записки для меня, передавая приветы от папы и всегда заканчивала их словами: «Аннечка, папа тебя очень любит и скучает по тебе». Я же попрежнему на него сердилась и не могла его простить за «измену». Я попрежнему тосковала по нему и вспоминала мысленно, никому ничего не говоря, довольно часто. В Феврале проходила Городскогая Комсомольская Конференция. От нашей школы представителями были Коля Пархоменко и я. Это была моя первая встреча с комсомольским активом города и с их руководителями. Чему я была удивлена – это возрасту этих «руководителей». По моим понятиям они были «такие старые»..., совсем не комсомольского возраста. Во время перерыва Коля купил книгу «Следопыт» Фенимора Купера. Сделав дарственную надпись, он протянул её мне с дружеской улыбкой и смеющимися глазами, излучающими добро: – Вот Аннушка, дарю тебе эту книгу, чтобы ты иногда вспоминала обо мне. Ведь я неплохой парень. Правда?, – и подмигнул мне. Я приняла этот его подарок с благодарной улыбкой, говорящей о согласии с ним. Коля действительно был замечательным человеком: дружелюбный, доброжелательный, порядочный, при этом стройный и высокий. Ещё я уважала Олега Мартынова, колиного друга и одноклассника. Обладая теми же человеческими достоинствами, он еще был абсолютный отличник. Было ещё много ребят десятиклассников, которых я помню. Но вспоминаю чаще других Аркадия Николаева. Жил он на проспекте Карла Маркса со своей мамой в том же доме, в котором жила Валя Колбасина. Аркадий старался на переменах подойти ко мне, разговаривать на различные темы. Очевидно, я ему нравилась, и он хотел со мной дружить. Я ощущала, что он развит интеллектуально, иногда чувствовала себя неловко от незнания чего-либо того, что по своему убеждению, должна была знать. Это вносило в эти беседы какой-то дискомфорт. Кроме того был Толик. Короче говоря, я не проявляла достаточной активности.

Самыми яркими событиями весны были: лотерея и сбор металлолома. Лотерея проводилась для нужд комсомольской и пионерской организаций по инициативе Пионервожатых. Для того чтобы привлечь как можно больше участников, купили фотоаппарат «Любитель». Стоимость лотерейного билета была 1 рубль. Всем хотелось выиграть этот фотоаппарат. На переменах нужно было выстоять очередь, чтобы вытащить заветную «трубочку». Лотерея продолжалась три дня. Я участвовала в этой игре. Мне тоже хотелось выиграть фотоаппарат. Для этого мне пришлось отказаться от завтраков. В общей сложности, я потратила рублей 6-8 точно не помню. Но всё-таки в последний день я вытащила заветную «трубочку». Фотоаппарат достался мне. Мероприятие по сбору металлолома проходило весело и азартно: ведь каждый класс хотел быть победителем. Толик как-то вяло участвовал в общественных мероприятиях, я видела, что это ему было просто в тягость. Это очень меня огорчало и соответственно отражалось на наших отношениях. В конце года перед экзаменами мы окончательно расстались. Но Толик попрежнему как заноза сидел в моих мыслях, в моём сердце, в моей Душе и довольно долго. Экзамены мы сдали на отлично, имею в виду нашу «четвёрку». В нашем классе было много отличников и хорошистов, причём хорошисты всего с одной-двумя четвёрками.

Этим летом мы с Раей часто ходили к Наташе Степановой. У неё был велосипед дамский красивый. Его её папа Евдоким Сергеевич привёз с войны. Жила Наташа далеко от школы на улице Жуковского. Но это не было для нас препятствием. Квартира Степановых располагалась на первом этаже кирпичного дома. Это была большая просторная квартира с высокими потолками и со всеми удобствами. Мечта! Несбыточная... Наташа брала велосипед и мы шли кататься. Я научилась кататься быстро и это послужило причиной того, что однажды сильно разогнавшись, я не смогла быстро остановиться и «врезалась» в дерево. На ушибы и пораненное колено мы не обращали внимание. Как быть с велосипедом? Ведь Наташа не виновата. Понурые мы вернулись домой к Наташе и я, рыдая, каялась в своей вине и в своей неосторожности. Через несколько дней пришла улыбающаяся Наташа и предложила пойти покататься на велосипеде: папа принёс его домой после ремонта. Люда Гороховская с нами никогда не ходила. Дело в том, что она уже дружила с Лёней Гельфандом из параллельного уже 10 - «А». У них была ЛЮБОВЬ, причём взаимная. Они проводили время вдвоём, им никто более не был нужен. Нашему Лёне Маркельсону нравилась Люда, но она не обращала на него внимания, несмотря на то, что он был высокий симпатичный и очень весёлый, шутник и остряк. Но, очевидно она ждала другого Лёню, Лёню Гельфанда – низкорослого коренастого степенного и серьёзного в противовес Лёне Маркельсону. Люда полностью доверяла мне и делилась со мной своими «секретами»: переживаниями, взглядами, даже планами на их с Лёней будущее. Она была самой «знающей» из нас, самой прагматичной и в то же время романтичной девушкой. Люда много читала, увлекалась литературой и мечатала поступать в Университет на Историко-Филологический факультет. Иногда они с Лёней приходили ко мне и приглашали пойти с ними на пляж или в кино, один раз Лёня пригласил нас с Людой к себе домой. У него был фотоаппарат и все необходимые принадлежности для печатания фотографий, блягодаря чему у меня остались фотографии того времени. Спасибо Лёне. Несколько раз я ездила на Амур к тёте Розе, я уже хорошо шила на швейной машинке. Этим летом я пошила тёте Розе платье из ситца и шаровары девочкам из плотной ткани коричневого цвета. Лето подходило к концу, скоро Сентябрь, начало учебного года, мы будем самыми старшими в школе: мы будем ДЕСЯТИКЛАССНИКАМИ.

Когда я выиграла фотоаппарат, то сразу же сообщила об этом всем, в том числе Мите, при этом объясняя, что не могу фотографировать потому что у меня нет фотоувеличителя, который стоил 25 рублей. Это довольно большая цена по тем временам. Совсем неожиданно для меня наш Митя «очень проникся». В Армии солдатам, которые курили выдавали папиросы, а некурящим компенсировали деньгами. Наш Митя был некурящий, и он из своих сбережений выделил 25 рублей для меня на увеличитель. Я неожиданно получила денежный перевод от него. Каким чутким и преданным оказался наш Митя. Но, должна признаться, увеличитель мы не купили, а дали эти 25 руб. нашему соседу по корридору Леониду Яковлевичу, который ехал в Москву, чтобы он купил мне шерстяную кофточку. Кофточку он мне привёз, да такую красивую, о которой я не могла и мечтать. Об этих соседях мне хочется рассказать подробнее. Леонид Яковлевич был родным братом наших соседок по корридору Евы и Беллы Яковлевных. Он был военным в звании Майора, когда демобилизовался из вооруженных сил СССР. Во время ВОВ у него случился полевой роман с одной из медсестёр. Она забеременела, позднее у них родился сын. Леонид Яковлевич не смог оставить её одну с ребёнком и в семью не вернулся, оставшись жить с этой женщиной в гражданском браке. Вместе они растили сына.

Его законная жена – Софья Александровна жила в Кировограде с детьми. Леонид Яковлевич был её вторым мужем. Первым её мужем был племянник Михаила Ивановича Калинина – советского государственного и партийного деятеля. От этого брака у них родился сын Анатолий. Но их брак вскоре распался, они разошлись. Через несколько лет, незадолго до войны она познакомилась с Леонидом Яковлевичем, который полюбил её с первого взгляда. Он сделал ей редложение и она его приняла. В 1936-м году у них родилась дочь – Стелла. Софья Александровна не прерывала отношений с родственниками мужа, у него было 3 сестры, которые жили в городе Днепропетровске и старший брат, который жил в Москве. Они постоянно напоминали ему о его законной жене и детях, приводили ему примеры других случаев в таких ситуациях. Статистика тех времён показывала, что офицеры в основной своей массе возвращались в семьи. Так случилось и в случае с Леонидом Яковлевичем и Софьей Александровной. Но большой проблемой было жильё. Вот и решили, что Белла Яковлевна перейдёт жить в семью старшей сестры в нашем же районе, а свою комнату уступит на необходимое время семье Леонида Яковлевича. Софья Александровна была интересной женщиной и интересным человеком. Она страдала Астмой, ей нехватало воздуха в их комнате и она почти все дни проводила у нас. Я любила слушать её речь, произношение слов, её рассуждения о жизни. Софья Александровна была очень статной, красивой, умной – эффектной женщиной. Леонид Яковлевич был подстать ей. Вместе они смотрелись замечательной парой. Софья Александровна мне нравилась и очень. А она больше всех любила мою бабушку, ей она поверяла всё. Жизнь у неё была нелёгкой. Но бабушка ни мне, ни маме, никому-либо другому никогда не говорила ни слова.

Её сынТолик занимался в Университете на Физико Техническом Факультете, для занятий он выгородил себе уголок в сарае для дров и угля, до поздней ночи он занимался при свете керосиновой лампы. Он был немногословным, добрым и внимательным и очень упорным в учёбе. Стелла занималась в школе. Жили они в этой комнатушке лет 5-6 не меньше, пока ни получили квартиру.

Часть 8

Закончилось жаркое лето 1955-го. С каким желанием и нетерпением мы ждали начала учебного года! Наконец, мы встретились. Сплошные улыбки, вопросы, ответы. Сплошное сияние глаз. Рады были встрече с учителями. Наша любимая классная руководительница, преподаватель математики – Валентина Моисеевна Карлинская, химии – Наталья Ефимовна Дубовик, физики – Эфроим Ефимович, истории – Анатолий Дмитриевич, английского языка – Дина Абрамовна (Диночка), русского языка и литературы – Серафима Матвеевна, черчения – Моисей Вульфович, украинского языка и литературы – Лариса Григорьевна. По физкультуре у нас произошли изменения: Николай Иванович ушёл из нашей школы на должность директора Городской Детско-юношеской Спортивной Школы по Баскетболу, у нас же стала вести уроки физкультуры женщина, имени её пока вспомнить не могу. (Условно назову её Валентиной Петровной).

Первые дни занятий мы не могли наговориться. Делились впечатлениями о проведенных летних каникул, о поездках, о прочитанных книгах и о многом другом. На первом же классном собрании мы выбрали старостой класса Милу Бабич, а на классном комсомольском собрании комсоргом класса выбрали Валеру Пайкова. Валеру мы все уважали, он был немногословен, всегда сдержан, когда он говорил, казалось, что он взвешивает и обдумывает каждое слово перед тем, как его произнести. На состоявшемся в начале Октября отчётно перевыборном собрании комсомольской организации школы меня избрали в Комитет Комсомола Школы. А затем на заседании комитета комсомола меня избрали Секретарём Комитета Комсомола Школы только на первое полугодие из-за большой нагрузки в школьных занятиях перед сдачей экзаменов на Аттестат Зрелости. Забегая вперёд, скажу, что Комсоргом Школы на второе полугодие был избран Юра Левит из 9-го «А» класса. В те годы было закономерно собирать металлолом и макулатуру осенью и весной. Кампания по сбору металлолома была назначена на Октябрь. Между десятыми классами, а у нас в школе их было 7: от «А» до «Е» – разгорелось соревнование. Мы собирали металлолом с большим задором, ребята даже выкапывали из земли рельсы, трубы и всякие другие металлические предметы. Наша школа собрала больше всех школ в районе, насчёт класса не помню на каком месте мы были. Директоро школы Козырь Иван Григорьевич был очень строгим, все учителя его просто боялись. Преподавал он Историю СССР, но совсем мало часов, так как основной его работой было директорство. Хозяйственник он был исключительный. В нашей школе были замечательные производственные мастерские, в которых мальчики проводили уроки труда. Только в нашей школе единственной в городе был зоопарк. Я не помню зверей, кроме двух медведей из всего зоопарка, но помню множество заполненных клеток. Через некоторое время после завершения сбора металлолома меня вдруг вызвали к директору. Недоумевая, открываю дверь и вхожу в его кабинет. – Как идёт учёба?, – спрашивает директор, пристально глядя на меня. – Всё хорошо, Иван Григорьевич, – очень смущаясь и вся залившись краской, ответила я. – У меня к Вам такой разговор будет., – сосредоточенно глядя на лежащий перед ним на столе лист бумаги, произнёс он. И после паузы: – Наша школа в этом году собрала много металлолома. Деньги получились хорошие. Нашей школе нужны деньги на оборудование для производственных мастерских, на текущий ремонт школы. Зверинец наш требует денег на пропитание животных. Но деньги на бухгалтерский счёт школы перевести нельзя, так как вырученные за металлолом деньги общественные. Мы тут посоветовались с хозяйственной комиссией школы, и пришли к такому решению: может быть, эти деньги можно перевести на счёт общественной организации школы – как например, комсомольскую. А Вы у нас – Секретарь Комсомольской Организации Школы. Согласны ли Вы открыть счёт в Центральной Сберегательной Кассе на своё имя, куда бы мы смогли перевести эти деньги, если всё получится. Вы подумайте, и скажите о Вашем решении. – Мне не нужно думать, Иван Григорьевич, я согласна.,-- быстро ответила я. – Тогда, вот Вам 5 рублей для открытия счёта., – и он пртянул мне 5ти рублеую банкноту. Я взяла деньги и после школы отправилась в указанную сберкассу. Так у меня появился счёт. Ни районные, ни городские партийные органы не согласились на перевод денег для нужд школы. Но счёт, открытый на моё имя в Сберкассе, остался для меня Историческим Событием. Закрыла я этот счёт в 1996 году. Но об этом потом.

Заниматься было интересно, все предметы нравились. Класс у нас был «сильный» в смысле учёбы. Ребята и девочки умные, интересные личности, стремящиеся к знаниям. Интеллект на достаточно высоком уровне. Много шуток, юмора. Есть что вспомнить и кого вспомнить.

Кроме основных предметов мне нравились уроки физкультуры.

Привитая любовь к этому предмету ещё Николаем Григорьевичем преподавателем физкультуры в 28й школе теперь сказалась и мы с большой радостью встречали эти уроки. У меня получались хорошие результаты в беге на 100м. и по прыжкам в длину. Преподаватель физкультуры отмечала это и говорила, что я буду участвовать в летней спортивной Олимпиаде. Просила по возможности тренироваться.

Наступила Осень с ветрами, дождями, холодом. Первую четверть мы закончили отличницами. Пролетели ноябрь с декабрём, приближался Новый 1956й Год, который мы с ребятами из нашего класса договорились встречать у Риты Меркуловой. Помню школьный Новогодний вечер, был маскарад, все желающие были в масках. Интересная самодеятельность, танцы, ведь у нас был школьный духовой оркестр. Руководил им дядя Толика Уделиса, который занимался в 9 - «А». На один из танцев Толик пригласил меня, во время танца, когда мы оказались вблизи оркестра, его дядя, оглянувшись улыбаясь и подмигнув, сказал: – Молодец! Хорошую партнёршу выбрал.

После вечера проводить меня домой вызвался именно Толик Уд., чему я очень удивилась. Шли разговаривали, шутили, вдруг он, взяв меня за руку и пройдя вперёд, повернулся лицом ко мне и глядя в глаза, а было это как раз у «главного» входа в Бани, где горел фонарь, улыбаясь сказал: – Аня, ты мне очень нравишься. Давай дружить. Я не буду тебе очень надоедать, когда у тебя не будет времени. Я понимаю, что у тебя 10й класс и нужно много заниматься, и кроме того ты ведь у нас общественный деятель...

После этих слов он молча встал рядом со мной и мы медленно двинулись вперёд. Я молчала. Была смущена, мне и в голову такое не приходило, ведь Толик на класс младше, а по возрасту так вообще на 2 года младше. Он был высокий и очень красивый парень: брюнет, с правильными чертами лица и при этом умница. Незадолго перед этим не экранех города прошёл греческий фильм о сопротивлении против фашистской оккупации, главную роль героя главы подполья играл актёр, на которого очень был похож Толик. Он ждал ответа, какой-либо реакции на его слова, а я молчала, опустив голову. Мы медленно продлжали идти. Не доходя до нашего двора, он взял меня за руку и, глядя в глаза, стараясь быть весёлым, как-бы шутя сказал: –Ты молчишь Аня, ты отвергаешь моё предложение о дружбе, я понял это. Это из-за того, что я «маленький»? (имея в виду свой возраст), – спросил он.

Я продолжала молчать, только от неловкости пожала плечами. Он довёл меня до крыльца и после того как услышал, что дверь открывают, попрощавшись, быстро зашагал в темноту улицы.

Мне было очень грустно, но я не могла ничего ему ответить: в мозгу моём всё ещё «сидел» Толик Орешкин.

Часть 9

Промчались зимние каникулы с походами в кино, катаниями на лыжах и коньках. Но всё хорошее проходит очень быстро. Третья самая большая четверть последнего учебного года началась. В первый же день занятий на одной из перемен ко мне подошла Света Кушнир, загадочно улыбаясь она сказала: – Аня, ты знаешь, а мы с тобой родственники.

– ???

– Ну тётя Феня же тебе родственница? А я тоже её близкая родственница.

Тётя Феня действительно была нашей дальней родственницей со строрны бабушки, папиной мамы. А потом она ещё более загадочно, почти заговорщецки добавила: – Но это ещё не всё!..

Я улыбнулась ей в ответ, принимая её родство. Больше этой темы мы не касались, но всегда улыбались друг другу при встрече глазами.

В конце Января приехал в гости мой папа. Остановился он у тёти Поли на Исполкомовской. К нам он пришёл не сразу, а через 3-4 дня в субботу. Не помню, чтобы при его появлении у нас, я широко и радостно раскрыла свои объятья. В душе, в сердце, в горле стоял КОМ, который мешал дышать, говорить, видеть и даже думать. По случаю его прихода бабушка приготовила праздничный обед. Мама пришла с работы раньше обычного, мы пообедали. Мне нужно было приготовить домашнее задание, этим я и занялась. Мама с папой говорили, я старалась не прислушиваться. Я помню, что вся моя боль, переживания, недоумения вдруг воссоединились и обернулись одним большим недовольством, даже возмущением. В мыслях своих о всей ситуации с папиной второй семьёй я неоднократно недоумевала: «Как это может быть? Ведь я папина дочь, а у него ещё есть уже двое детей, у которых другая мама.» – Мама, как мой папа запутался. Как это может быть? У него дети в разных семьях. Неужели он, живя и любя тех детей, любит и меня тоже?

Я не могла этому поверить, но мама отвечала, что раз это есть, то значит такое может быть. Папа в этот вечер не ушёл домой, всю ночь он просидел у изголовья кровати. Они разговаривали шёпотом, очень тихо, я ничего не могла услышать, хоть лежала рядом с мамой у стены, а «Валетом» спала ещё бабушка. И папа и мама плакали, вспоминая годы совместной жизни и, очевидно сожалея обо всём случившемся в их жизни.

На следующее утро мама ушла на работу, а мы с папой, позавтракав пошли к тёте Поле.

– Ты разговаривал с Манюсей?, - спросила т. Поля. Папа в ответ утвердительно кивнул головой. – Ну и?..,-- спросила она. В ответ папа только грустно пожал плечами. Я ничего не смогла понять из этого странного диалога и тихо недоумевала. После этого мы пошли погулять по городу. Шли по Бульвару на Проспекте Карла Маркса. Папа стал тихо говорить, что он очень сожалеет о том, что так произошло в нашей жизни, что он очень любит меня и маму и не может нас забыть, что он хотел бы ещё поправить ситуацию. Вдруг, он резко спросил: – Анечка, дочурка! Хотела бы ты чтобы я вернулся к вам с мамой, чтобы мы опять были одной семьёй? Я люблю маму и не могу вас забыть. Хотела ли бы ты этого?

Я не помню своих эмоций, не знаю хотелось ли мне этого. Я даже не понимала своих чувств, испытываемых к папе. в ответ я лепетала, что у него там двое детей, которые будут страдать – ведь я-то знаю и помню свои страдания периода детства и отрочества. Но в заключение сказала: – Ты должен об этом поговорить с мамой. – Зачем мне говорить с мамой? Если ты так решила, значит это согласовано с мамой. Ведь и письма ты писала под мамину диктовку. Не так ли?

– Совершенно нет! Это не так! Никогда мама не диктовала мне письма, писала я их сама, но давала маме читать. Со мной она не обсуждала их содержание, но рассказывала бабушке. Никогда так не думай! Я была возмущена его словами, расстроена и как-то подавлена этим разговором.

– Папа! Я думаю, ты должен поговорить об этом с мамой., – повторила я. После этого мы молча шли ещё какое-то время и папа предложил зайти в КАФЭ, чтобы перекусить. – Мы с тобой Анечка, ещё должны пойти к тёте Фене, она очень просила об этом.

Мы ещё долго гуляли по городу, папа выглядел расстроенным, грустным. К тёте Фене пришли уже в часа 3 пополудни. У них было довольно людно. Cреди гостей к своему удивлению я увидела Валентину Моисеевну. Она подошла ко мне и приветливо улыбаясь сказала: – Ну что Энтина, оказывается мы с тобой родственники. Лично мне это приятно узнать. Я довольна такой родственницей.

Мне это тоже было приятно и неожиданно, ведь Валентина Моисеевна была моей любимой учтельницей. Ещё там присутствовал её папа дядя Моисей, который был двоюродным братом бабушки Рахили. А Валентина Моисеевна получается была троюродной сестрой моего папы. Родство далёкое, но приятное. Как я потом узнала, она очень расхваливала меня, и папе это было приятно слышать. Вечером, когда мы возвратились домой, папа попрощался с нами и ушёл. С мамой ни о чём не говорил, обнял и поцеловал её в щеку, попрощался с бабушкой и ушёл. На следующий день он уехал домой в Саратов. После папиного отъезда осталась грусть, какая-то непонятная боль, разочарование, может быть? Я рассказала маме и бабушке о нашем разговоре с папой во всех подробностях. Когда я закончила свой рассказ, мама не проронила ни слова, только, как тогда во время истории с туфлями, улыбалась своей загадочной улыбкой, ни на кого не глядя. Зато бабушка! Она никогда так не разговаривала со мной. – Ты эгоистка, Анечка! И большая! Ты никогда не думала и не думаешь о маме! Как ей живётся! Как много ей приходится работать, чтобы ты ни в чём не нуждалась! Ты посмотри как мама одета! Сколько времени она отдыхает! Эгоистка ты, была и есть!

Мне было очень тяжело это выслушать именно от бабушки, ведь после этого и соседи, и родственники высказывали своё возмущение мною, заявляя, что я просто не имела права так отвечать папе, тем более, что в душе я хотела, чтобы папа жил с нами. Но... Это был УРОК! Урок взрослой жизни, урок, в результате которого я поняла очень многое. Сделала для себя выводы на всю оставшуюся жизнь, отставляя себя в любых суждениях, решениях, выводах на последнее место. «Сначала думай о других» отпечаталось в мозгу на уровне подсознания. Из-за этих переживаний я даже как-то забыла об учёбе, о планах, намеченных заблаговременно, ведь третья четверть была перенасыщена разными событиями.

В первой половине Февраля должна была состояться Городская Комсомольская Конференция. На этой Конференции присутствовали 3 комсомольца от нашей школы: я, Юра Левит, которого избрали Председателем Комитета Комсомола школы и Коля Пархоменко. Вместе с нами на Конференцию пришёл директор школы Козырь Иван Григорьевич. Мне сказали перед началом Конференции, что я должна выступить. Я растерялась, стала отказываться, но ребята подбодрили меня, заверяя, что мы вместе продумаем текст и составим план выступления. Тут же мы приступили к осуществлению нашего плана. В это время Секретарь Горкома Комсомола стал зачитывать и приглашать на сцену членов Президиума и к великому моему УЖАСУ я услышала свои имя и фамилию. Меня словно «окатили» кипятком. Еле переставляя свои «ватные ноги», я поплелась на сцену. Дойдя до стола президиума, тихонечко села на крайнее место во втором ряду, но какой-то «дядечка» из первого ряда обернулся ко мне и пригласил пересесть на крайнее левое место первого ряда рядом с ним. Я повиновалась. Посмотрела в зал и обомлела: весь зал и два яруса балконов были полностью заполнены. Конференция проходила во Дворце Студентов в Парке имени Шевченко. Мы там часто бывали на различного рода встречах, вечерах поэзии и т. д., но в этот раз я оказалась на сцене и этот вид, вид огромного многоярусного зала заворожил меня. Это было так впечатляюще красиво, что я забыла на какое-то время о своём выступлении. Когда я должна выступать в первом или во втором отделении мне не сказали, у кого спросить я не знала, да и не решалась. К счастью, в первом отлелении меня не вызвали. Во время перерыва подошёл к нам директор и, обратившись ко мне, сказал: – Энтина, Вас можно на минуточку? Я, естественно, отошла с ним от нашей группы. Он стал говорить мне, о том, что я должна отметить в своём выступлении. Говорил он о мастерских, о том какие замечательные станки мы купили, об оборудовании и наглядных пособиях для кабинетов по физике и химии, о школьной радиорубке, где всё монтируют и работают в свободное от учёбы время старшеклассники, ещё о том, что приобретаются духовые инструменты и ударная установка для школьного духового оркестра. Голова у меня шла кругом от его информации. Вообще, он был какой-то странный. Это потом уже после перерыва, сидя в Президиуме, я поняла, что он находился под воздействием алкоголя. Когда объявили о моём выступлении, голова моя была ясной и чистой как лист бумаги. Спокойно, без какого-либо волнения я подошла к трибуне и обратилась к своим соратникам комсомольцам. Речь была плавной спокойной, я говорила о нашей жизни, о возникающих в нашей комсомольской жизни проблемах, немного упомянула из того, о чём информировал Иван Григорьевич. После окончания Конференции мы все вместе вышли, вскоре нас догнал Иван Григорьевич, встав рядом со мной, он не глядя на меня, смущённо улыбаясь, тихо произнёс: – Молодец Энтина, хорошо выступили, а я переживал, что Вы начнёте говорить о всей той ерунде, о которой я Вам рассказывал весь перерыв.

Выйдя из Парка, мы распрощались, и каждый отправился к своей остановке трамвая или троллейбуса.

Теперь предстояло готовиться к Традиционному Вечеру- вечеру встречи с прошлогодними десятиклассниками, а ныне студентами, рабочими или другими уже взрослыми людьми. Готовили художественную самодеятельность, наш духовой оркестр репетировал танцевальные мелодии, порядок вручения медалей выпускникам, которые закончили школу с медалью. В этот период я решилась состричь свои косички, ведь они стали совсем короткими. И, наконец, перед Традиционным вечером я решилась и подстриглась. Помню, как трудно было привыкнуть к себе такой, как казалось совсем другой. Но что сделано, то сделано. С приветствием к выпускникам уже гостям школы поручили выступить мне. Вечер был очень интересным, весёлым и праздничным. Ребята были довольны и обещали не забывать и приходить в школу. Мы много танцевали, играли в почту. Чувствовали себя хорошо. Несколько раз меня приглашал на танец Аркадий Николаев, он же вызвался проводить меня домой. По дороге он объяснился мне в любви. Сказал, что заметил меня сразу, как я появилась в их школе. Сказал, что хотел бы встречаться со мной с серьёзными намерениями, не просто дружить. Ещё он сообщил, что умерла его мама, и он один в своей квартире. Я уважала Аркадия, мы разговаривали иногда на переменах, когда он ещё учился в школе, но никогда не думала о дружбе с ним и тем более о чём-либо большем. Я ничего ему не ответила и он понял, что я далека от него и от всего «того», о чём он говорил. Потом, вспоминая наш разговор с Аркадием, я переживала, что по человечески не выразила ему соболезнование по поводу утраты мамы. Я думаю, это было проявлением чёрствости с моей стороны. Мне стыдно, но это было так.

Часть 10

С 14 по 25 Февраля 1956 в Москве состоялось заседание Двадцатого съезда КПСС. 25 Февраля на закрытом утреннем заседании Н. С. Хрущев выступил с закрытым докладом «», который был посвящён осуждению .Это был «гром среди ясного неба». Тяжело всё переживалось и не укладывалось в сознании, ведь я так верила во всех вождей и, прежде всего, в бессмертного Ленина – всегда живого и любимого Сталина – отца и учителя всего Советского Народа. Учителя, как будто стесняясь почти шёпотом просили не очень часто упоминать имя Сталина в своих ответах и сочинениях.

Этой весной ожидалось большое наводнение и разлив Днепра. Метеорологи и гидрологи составили карты предполагаемого разлива и высоты подъёма уровня воды в Днепре. Наши дома согласно этого прогноза должны были быть затоплены полностью, выше крыш, а угловое здание обувной фабрики до уровня карниза. Страшно было видеть эти громадные красные полосы на домах нашей улицы и Резничной улицы. Маме сразу в нескольких местах предложили принять нашу мебель её сотрудники. На берегу Днепра отсыпали высокую насыпь-дамбу. Каждый раз предупреждали вывезти всё ценное из домов. А для нас всё было ценным. Наводнение предполагалось в конце Апреля – начале Мая.

C cамого начала нашей встречи с Раей Ольховской мы отмечали вместе её День Рождения – 1Мая. Дома у них всегда собирались родственники. Из подружек всегда была одна я. Так было и сейчас. После Первомайской Демонстрации (я шла во главе колонны нашей школы рядом со знаменосцем) мы вместе с Раей направились к ней домой, где уже было полно гостей. Домой я вернулась поздно, а на следующий день 2 Мая мы с мамой и бабушкой поехали на Амур к тёте Розе, где пробыли целый день. Хочу всё-таки рассказать одну очень нелицеприятную историю, которая произошла в предпраздничные, а затем и в после праздничные дни. По программе мы должны были писать классное сочинение по русской литературе 3 Мая. Всем классом мы просили Серафиму Матвеевну отложить сочинение на другой день, не сразу после праздника, но она была неумолима. Каждый из нас знал, что в праздничные дни мы не сможем подготовиться к сочинению и договорились, что никто писать его не будет. Только в качестве «страховки» от наказания решили, что староста класса Мила Бабич и комсорг класса Валерий Пайков будут писать сочинение. О себе я не подумала, как всегда только о других: ведь я была членом комитета комсомла школы, недавний комсорг школы – мне-то первой нужно было его писать, но никто из класса, включая моих ближайших подруг, об этом не подумал. 3 Мая на сдвоенном уроке русского языка и литературы Серафима Матвеевна написала на доске тему сочинения и сказала приступить к написанию. Никто не шелохнулся, все сидели с отрешёнными лицами, сложив руки на парте. Было больно смотреть на учительницу, ведь мы её уважали. Она стала вызывать к доске, выходили не все, а те, кто выходил, отказывались отвечать. Она вызвала меня. Я вышла к доске. – Расскажите о некоторых эпизодах в романе «Железный поток» Александра Серафимовича, отражающих трагедию и оптимизм в трёх периодах, описанных в романе: дореволюционный, революцию и гражданскую войну.

Я не могла молчать, просто не могла. Было стыдно перед учитльницей, которую безмерно уважала. От охватившего меня стыда и волнения, даже раскаяния я не могла пошевелить пересохшим ватным языком. С большим трудом стала рассказывать. – А теперь сядьте за парту и запишите всё то, что Вы сейчас рассказали.

В состоянии «оцепенения» сидела я за партой, «уставилась» глазами в чёрную доску и даже не моргала. Сидевшая за мной Наташа Степановна ткнула меня в спину и просто прошипела: – Пиши! Ты с ума сошла! Тебе медали не видать!

Я сама уже всё понимала и осознавала, переживала, но не могла подвести всех своих одноклассников. Всё это было ужасно и жестоко с нашей стороны, но и Серафима Матвеевна так же была не права, светлая ей память.

Между тем вода в Днепре угрожающе поднималась, не обещая ничего хорошего. Постепенно начали перевозить мебель соседи и мама тоже начала перевозить, вернее, приезжали за нашей мебелью те, у кого она должна была находиться. В первых числах Мая дома уже почти ничего не оставалось. Мама Наташи Степановой – Дора Израилевна вызвала меня в физический кабинет и сказала, чтобы я пришла к ним жить на время пока всё прояснится. Я была очень рада, но нужно было спросить согласна ли моя мама. Мама согласилась и вечером того же дня проводила меня к Наташе, а потом мы все пошли провожать маму домой. Родители шли впереди, а мы с Наташей шли следом. Сколько времени я пробыла у них, не помню точно, наверное, неделю или дней десять. К счастью всё обошлось. Были открыты все шлюзы Днепровской Гидро Электростанции ещё какие-то мероприятия, включая насыпные дамбы. В середине Мая возвратили домой всю мебель и жизнь вошла в своё обычное русло.

В конце Мая или начале Июня состоялась Городская легкоатлетическая Спартакиада на стадионе «Металлург», я участвовала в двух видах: бег на 100 метров и в эстафете 4х100м. В забеге на 100м я выступила неважно из-за отсутствия у меня спортивной формы, а именно шортиков. То, что я смогла достать, т. е. одолжить, имело такой вид, что сковывало меня: на Старте я была сжата как стальная пружина. Преподаватель физкультуры Наталья Петровна была расстроена, показатель был хуже чем на школьных занятиях и тренировках, но она не упрекала меня, ничего не сказала, только была расстроена. Я переживала очень, но зато в Эстафете я бежала последней и просто спасла наш забег, так как девочки на трёх первых дистанциях немного отставали. Наталья Петровна сияла. Это позволило мне простить себе неудачу в личном забеге. Дома никто не знал о моём участии в соревнованиях, мне никогда бы не разрешили этого. Но получилось так, что они узнали, так как я почему-то нужна была срочно дома и меня никто не мог найти. Ох и влетело же мне от родителей, особенно от бабушки. Она меня даже оскорбила и унизила, я рыдала от обиды, не понимая почему такое неприятие моего участия в спортивных соревнованиях. Объяснение всем этим странностям я осознала и поняла через много десятилетий, когда я сама уже была в возрасте старше моей уже покойной мамы, в Израиле. А тогда бабушка кричала в мой адрес: – А цылосты мойд мы ды плидэрэн!, (что означало в переводе с идыш: «Распущенная девка в брюках!»).

Я не помню зачем я так сильно понадобилась дома. Но мама разыскивала меня у всех подруг и даже у не подруг. – Захожу домой к ...иле (я не хочу называть её имя), она сидит за столом с мальчиком и занимается., Возмущается мама: – Приятно посмотреть. Её мама сразу же позвала меня на кухню, «чтобы не мешать детям заниматься», где мы с ней поговорили немного. А тебя нигде нет!! Ты спортсменка, видите ли! На соревнованиях! А разрешение на это ты спрашивала?! Ты обманула нас с бабушкой. Ты сказала, что идёшь к девочкам.

Мне было очень обидно и больно выслушивать их возмущение и несправедливые упрёки. Тем более это ранило, потому что мама мне в пример приводила девочку, которая прошла «Крым и Рим и Медные Трубы», как говорят в народе, я же была действительно скромницей и недотрогой.

Занятия в школе закончились 31 Мая. Теперь главное – хорошо подготовиться к экзаменам. Нужно сказать, что нам очень повезло! В этом году был отменён экзамен по Истории СССР! (Какова же на самом деле история нашей страны и какова её «правда»? Ответа на этот вопрос по сей день не существует.). Все были просто счастливы. Но всё равно волновались все, особенно те, кто шли на медаль, ведь экзаменов всё-равно оставалось ещё много: по всем предметам. Кандидатами на золотые медали в нашем классе были: Бабич Людмила, Людмила Гороховская, Наташа Степанова, Сипович Юрий и Я – Энтина Анна. На серебряную медаль: Зоя Гельфонд, Валя Зеленина, Рая Ольховская, Толик Орешкин и Валерий Пайков.

Много сил, энергии и волевых усилий было затрачено на сдачу экзаменов на аттестат зрелости. Но все наши одноклассники благополучно сдали экзамены. Я помню во время периода сдачи экзаменов мне совсем неожиданно преподнёс цветы Валера Пайков. Я была ему очень благодарна, довольна и одновременно это как-то смутило меня и как-то окрылило что-ли. Я была признательна ему за проявленное внимание и уважение. Валеру я уважала, он всегда достойно себя вёл и проявлял порядочность во всех своих поступках. Мама у Валеры была врачём, не помню какого профиля. Когда мы проходили Медицинскую Комиссию и у меня обнаружили нарушение тонов сердца, я обратилась с просьбой к Валере узнать у мамы, что это значит. Просьбу мою он выполнил. В ОблОно список кандидатов на медали нашего класса точно соответствовал названным выше. Однако результаты решения Комиссии ОблОно вызвали много слёз и переживаний. Из пяти человек, поданных на Золотые Медали, утвердили только двоим: Миле Бабич и мне, а троим: Наташе, Люде и Юре — утвердили Серебряные Медали вместо золотых. Из пятерых человек, поданных на Серебряные Медали, дали троим: Рае Ольховской, Толику Орешкину, Вале Зелениной, отказали в Медалях Зое Гельфонд и Валерию Пайкову, что было вопиюще несправедливо. Возмущению нашему не было предела, но... увы...

Когда я пришла домой с известиями, мамы ещё дома не было. Два дня перед этим шли дожди, вода, сбегавшая из верхних районов города не успевала проходить через трубы в Днепр, улицу нашу совсем залило водой и попасть домой можно было только со стороны Днепра через территорию Бумажной Фабрики, которая была отгорожена от нашего двора забором. Я в основном была у Наташи, но в этот день я должна была прийти домой. Наконец, мы услышали голос мамы за забором. Когда она была уже сверху забора и восседала на нём как в седле лошади, нетерпеливо спросила: – Ну как? Я с выражением ужаса на лице заявила: – Мама, Люде и Наташе не дали Золотую Медаль... Бедная мама, она чуть не слетела с забора. – А тебе?! А тебе дали?!, – уже закричала мама. – Да! Да! Мне дали Золотую Медаль! Дали! – Кто же так поступает? Ну и садистка же ты. Возмущалась мама. Через 15 лет после окончания школы на встречу одноклассников я узнаю от нашей классной руководительницы Валентины Моисеевны «историю утвердения» моей Золотой Медали в ОБЛОНО, о которой подробно расскажу в своё время.

Наконец, Выпускной вечер, наш школьный прощальный бал. Танцевали, веселились, гуляли по Бульвару проспекта Карла Маркса, дошли до Парка им. Шевченко, встречали рассвет на берегу Днепра в Парке, разошлись по домам. Конечно, ребята провожали всех девочек домой. Прощай Школа! Как не хочется расставаться со всеми: одноклассниками, учителями да и со стенами школы тоже. Впереди же – сложный путь, путь выбора, путь, определяющий судьбу. Куда пойти учиться?

Часть 11

Ещё весной, когда мы занимались в 4-й четверти, в связи с нагнетённым антисемитизмом на государственном уровне, многое изменилось в сознании, в ощущении «возможного», так как разрешённый процент наличия евреев в любой cфере деятельности и обучения стал ещё меньше. Чувство незаслуженного унижения, «отверженности», боли от осознаниия всего этого не покидало и вселяло растерянность и неуверенность в достижении «светлого» будущего.

Дело в том, что я ещё с 4 класса полюбила математику и мечтала стать учителем математики. Затем мне очень понравился Английский Язык. Мне он нравился до такой степени, что я покупала маленькие книжечки тех авторов, тексты которых мы проходили по школьной программе и читала их сначала с помощью словаря, а затем и без словаря. В нашем городе был Институт Иностранных Языков и в 10 классе я заколебалась, куда идти: в Университет на Физико Математический Факультет или в ИнЯз? Но именно в этом 1956 году, когда я окончила школу, этот Институт перевели в город Донецк. Конечно же, мама ни в коем случае не разрешала мне подавать документы в ВУЗ другого города.

Наташа Степанова без каких-либо колебаний собиралась подавать документы в Университет на ФизМат.

Люда Гороховская мечтала быть литератором и готовила документы в Университет на Историко Филологический факультет.

Рая Ольховская мечтала быть врачём и собиралась поступать в Медицинский Институт.

Однако, в связи со сложившимися обстоятельствами, нужно было поступать туда, где не в такой степени прогрессирует антисемитизм как в Университете и в Медицинском. Советовались мы с нашими учителями, они переживали за нас и коллективно решили, как нам поступить.

В результате всего «этого» реальная картина сложилась так: Рае Ольховской посоветовали поступать в ДИИТ (Транспортный Институт). Наташа Степанова решила подавать документы в Горный Институт, где её папа Евдоким Сергеевич был Доцентом на кафедре математики. Люда решила пойти вместе со своим Лёнечкой Гельфандом в Металлургический Институт.

Мне же все учителя, включая Валентину Моисеевну, решительно рекомендовали подавать документы в ДГУ со словами:

Если не Вам, то кому же ещё заниматься в Университете?!

Получив Аттестат Зрелости с золотыми буквами, я направилась в Университет. Абитуриентов была масса. Пришлось стоять в очереди. Передо мной стоял парень тоже с золотой медалью. Когда подошла его очередь и он подал своё заявление с медицинской справкой и с Аттестатом Зрелости, женщина, принявшая у него документы, долго их рассматривала, не поднимая головы, и, наконец, подняла глаза на парня: – А почему Вы подаёте документы на СпецФак? (Физико Технический Факультет). Подавайте документы на Физмат на любое отделение. На ФизТех я не могу у Вас принять документы. --Почему? По какой причине Вы не можете принять мои документы? –У Вас зрение плохое для ФизТех'а. – Перед Вами лежит моя медицинская карта с выводами Комиссии. У меня 100% зрение. Что? Бывает выше? – В общем, я не могу принять у Вас документы! Или подавайте на ФизМат, или идите к Ректору. Парень забрал свои документы и ушёл. Настала очередь моя. Залившись краской как ошпаренный рак, я подаю свои документы. В заявлении моём указан факультет ФизМат, Математическое отделение. Она читает мою автобиографию, подчёркивая кое-что красными чернилами, что именно мне не видно. Затем пишет на моём заявлении синими чернилами в «столбик» три слова с сокращениями. Мне показалось, что первое слово было «евр.». Но не очень была уверена в этом, а остальные слова совсем не поняла, у меня затуманились глаза. Оставив себе копию аттестата, она вернула мне оригинал. – Вам нужно следить за доской объявлений о дате собеседования

Сказала она довольно доброжелательно. Облегчённо вздохнув, я вышла из здания Университета.

В СССР существовал Закон о всеобщем неполном среднем образовании (7 классов). Те, кто хотел продолжать учёбу дальше, должны были платить за обучение в 8-10 классах 150 -200 рублей в год. Плата за обучение была отменена в 1954 году.

Так что платной для меня была учёба только за 8 класс. Порядок оплаты был в два платежа, по 75 рублей за каждое полугодие.

Выпускники средних школ стремились сразу после окончания школы поступать в Институт или Техникум. Особое предпочтение отдавалось выпускникам сельских школ. В Профессионально Технические Училища шли неохотно, в основном те, кто плохо учился: то-ли из-за того, что учёба не давалась, то-ли из-за лени. В этой связи, с многолетним течением времени на производствах стали испытывать нужду в хороших грамотных специалистах. И в 1956 году Партия и Правительство обратились с призывом к выпускникам средних школ: «Со школьной скамьи к станкам на рабочие места». Этот призыв нужно было довести до сведения выпускников. Было решено в каждом районе провести Конференции. Директор школы Иван Григорьевич вызвал меня, познакомил с Инструктором Райкома Партии и попросил включиться в работу по обеспечению явки выпускников нашей школы на эту Конференцию. Десятых классов в нашей школе было 7, по 36 учащихся в каждом классе как минимум. Работа предстояла нелёгкая, но я активно в неё включилась.

Систематически я забегала в Университет, чтобы не пропустить дату Собеседования. Наконец, дата определилась. Нужно было явиться к 9 часам утра. На Собеседование со мной пошла верная моя подруга Рая Ольховская. Абитуриентов была масса. Всего было 120 человек с Золотыми Медалями, а принять на все три отделения: физика, математика, механика – нужно было 30 медалистов. Вызывали в алфавитном порядке, моя фамилия Энтина. Меня вызвали после 5 часов вечера. Целый день я ничего не ела и не пила, несмотря на все старания Раи «запихнуть» что-нибудь мне в рот. Состояние передать невозможно. Вхожу в комнату: большой стол на пьедестале, за которым сидят 5 человек. Один математик, один физик, кто остальные трое не знаю, потому что вопросы задавали двое первых. Вопросы шли как перекрёстный огонь, их было множество. Вышла из комнаты в полуобморочном состоянии, уже было совсем свободно и тихо. Рая подхватила меня и усадила на стул, силой влила в меня несколько глотков воды. Немного отдохнув и прийдя в себя, мы пошли домой. Началось томительное ожидание результатов собеседования. Меня очень волновали слова, написанные на моём заявлении. Дома у Наташи Степановой я рассказала о своих тревогах и подозрениях насчёт «евр.». Они были возмущены. Евдоким Сергеевич настаивал на том, чтобы я пошла в Райком Партии и сказала об этом. Честный и Убеждённый коммунист Евдоким Сергеевич, он всё ещё верил в партийную совесть и справедливость. Но я не была уверена, что это именно так написано, поэтому и не решалась кому-либо сообщать, даже директору школы Ивану Григорьевичу тоже не сказала.

Я продолжала работать с представителем Райкома Партии и с Иван Григорьевичем. Бегала по адресам, создавала цепочки с определенным колличеством ребят в группах. Время было, можно было не торопиться и без паники обеспечить аудиторию для Конференции. Не забывала я забегать и в Университет, чтобы проверить наличие списков по результатам собеседования. Так в один из дней, зайдя в вестибюль, я обнаружила толпу абитуриентов у доски, там висели списки принятых. С большим трудом пробилась я к доске, глаза мгновенно выбрали Титул «Математическое»... Меня в списке не оказалось... Невесомость, не чувствую тела, никого не вижу и не слышу, только движущееся и жужжащее тёмное облако. Почти наощупь нашла дверь, открыла, вышла на улицу и задохнулась. Дышать не могла: ни вдоха, ни выдоха сделать не могла. Не разбирая дороги, не чувствуя себя, ничего не видя, я бежала и бежала. Куда? Мозг сверлила одна мысль: «нет в списках, нет в списках, нет...». Прибежала я в школу, влетела в приёмную директора, упала на стул и зарыдала. Со мной была истерика, такого со мной никогда не было. Инструктор Райкома растерянно смотрел на меня, наверняка понимая, что случилось. Выскочил Иван Григорьевич из кабинета и застыл, глядя на меня. Мне дали воды и, глотая воду, я постепенно успокоилась. – Иван Григорьевич, меня не приняли. Я не знаю, что буду делать дальше, поэтому я не буду больше заниматься Конференцией. – Энтина, посидите здесь. Я пойду к Ректору Университета и узнаю в чём дело. Дождитесь меня здесь.

Возвратился он какой-то подавленный и говорит мне: – А почему Вы поступаете на Физико Технический Факультет? Идите лучше на Физмат на Физическое отделение. Ужас охватил меня. Я вспомнила историю с подачей заявления на ФизТех парня, стоявшего впереди меня. – Иван Григорьевич! Я подавала документы на ФизМат, на Математическое отделение!

Теперь уже на лице Ивана Григорьевича появилось такое выражение, что я затрудняюсь его определить. Только буквально испугалась, что его глаза могут «выскочить» из орбит. Вдруг, он схватил меня за руку, сорвал со стула и стремительно направился к выходу, не отпуская моей руки. Шёл он очень быстро, почти бежал, ну а я, конечно же бежала, так как он почти волочил меня, заставляя бежать. Прибежали мы в Университет, народу масса, и все к Ректору. Оставив меня внизу, он отправился на второй этаж, с трудом протискиваясь между стоявшими посетителями. Ждала я его возвращения недолго, он вернулся поникший со словами: – Сейчас к Ректору невозможно пробиться. Пойдёмте в Райком Партии. Может быть удастся кого-нибудь найти, с кем поговорить.

Мы направились на улицу Карла Либкнехта, где находился Райком. Однако нас ждало разочарование, почти все были в отпуске. Напротив Райкома Партии находился Райком Комсомола. Мы направились туда. Шло заседание Бюро. Иван Григорьевич, постучавшись зашёл туда. Буквально через несколько минут дверь отворилась и вышел в корридор Секретарь Комсомольской Организации Университета Николай Сильченко, теперь он уже стал пятикурсником: – Что Аннушка, не повезло? Очень жаль. Но ты не теряй надежду. У тебя ещё есть много вариантов, которые ты обязательно используешь и преодолеешь. Ведь ты боец, Аннушка. Говорили с Колей мы не долго, так как из комнаты вышел Иван Григорьевич. Мы медленно пошли к выходу, он молчал, на душе было тревожно, какая-то усталость и пустота. Так молча мы прошли какое-то расстояние, и Иван Григорьевич заговорил: – А почему бы Вам не сдавать экзамены на общем основании? Я гарантирую Вам поступление. – Нет, Иван Григорьевич, я не смогу сдавать экзамены, я чувствую болшую усталость и просто боюсь, что не сдам.

Он вопросительно и с тревогой посмотрел на меня: – Ну тогда поступайте на вечернее отделение и пойдёте работать в нашу школу старшей пионервожатой. На один семестр, а потом перейдёте на дневное отделение. Я гарантирую.

Но и это предложение я отвергла, о чём потом жалела и возмущалась собой. Ведь Иван Григорьевич принял участие в моём поступлении как родной отец, но даже родной отец не всегда мог иметь такую возможность. Он всегда называл меня своей правой рукой. На всяких собраниях и заседаниях он говорил, указывая на меня: – Эта ученица моя правая рука.

Так за разговорами и рассуждениями мы дошли до школы. В приёмной сидел Инструктор Райкома Партии. Ответив на приветствие, он сказал: – Пока вы там ходили я обзвонил все Институты города и узнал, что заявления от Золотых Медалистов принимает ДИИТ на два факультета: Мосты и Тоннели, и на Строительный факультет широкого профиля. – Я сейчас побегу за документами и отнесу их в ДИИТ.

Сказала я. На что Иван Григорьевич ответил: – Поступайте так, как Вы считаете лучше для себя. Всё, что я мог предложить, уже сказал. Так что у Вас есть выбор. И не беспокойтесь о Конференции , сейчас уже работают те, кого Вы привлекли. Успехов Вам. Дверь школы и моего кабинета всегда открыты для Вас.

Поблагодарив и попрощавшись, я молнией понеслась в Университет. Народу было много, опять очередь, среди которой было уже много знакомых лиц, ведь «отверженных» осталось 90 Золотых Медалистов, растерянных, не знающих куда податься. – Ребята! В ДИИТе ещё принимают заявления от Золотых Медалистов на два факультета. Получив свои документы, я увидела, что была права в своих подозрениях, на моём заявлении в столбик были написаны три слова,верхнее из которых было «евр.», над моей автобиографией тоже «хорошо поработали», многое было подчёркнуто красными чернилами. Между прочим, наша соседка тётя Дуся, работавшая Заведующей Столовой в Обкоме Профсоюзов, ещё раньше знала, что меня нет в списках. Она очень хорошо относилась к нам и уважала. Она даже переживала за меня и говорила, что я заслужила право быть зачисленной. Но узнав результат, она не хотела сообщать нам такую печальную весть. А в настоящем, я со своими документами в руках вместе с большой группой абитуриентов направилась в Транспортный Институт.

Как потом выяснилось, моё объявление сработало и большинство ребят побежали именно в ДИИТ. Большая часть подали заявления на «Мосты и Тоннели», меня же такая профессия не привлекала совсем. Я подала заявление на Строительный факультет (широкого профиля), полное название которого «Строительство Железных Дорог», но объснили, что сюда же входит строительство зданий Путейских городков. Последняя фраза меня и привлекла. При подаче заявлений нам объявили, что в этом году для Золотых Медалистов ввели сдачу 2х экзаменов: по Черчению и Рисованию. Причём экзамены мы будем сдавать после прохождения Медицинской Комиссии, медосмотр состоится завтра и предупредили, что нужно следить за доской объявлений, где будет указано время и аудитория для сдачи экзаменов. Услышав это, я мысленно подумала: «Гена, где ты? Как же я без тебя справлюсь?».

Медицинский осмотр был довольно серьёзный, особое внимание уделялось зрению. У некоторых были проблемы и им вернули заявления о поступлении.

На следующий день после медосмотра в назначенное время мы собрались в указанной аудитории на первый экзамен, это оказалось Черчение. В задании давались две проекции предмета, нужно было построить третью проекцию. С помощью консультанта я всё-таки справилась с задачей. Вторым экзаменом было Рисование. Перед нами на столе сгруппировали несколько геометрических фигур. Преподаватель рассказала и показала как правильно изобразить соотношение размеров предсталенных фигур и как показать тени. Нужно сказать, что экзамены эти нами воспринимались как забавная игра, мы шутили, много смеялись и были в восторге от своих рисунков. По Черчению я получила 4 --, а по рисованию 3+, в итоге средняя оценка получилась «4». Конечно же, всех нас зачислили и поздравили с поступлением. В тот же день нас принял Ректор Института Лазарян. Он поздравил нас со званием СТУДЕНТ ДИИТа, которое мы должны нести гордо. Надо бы радоваться, но у меня этого не получалось. Прийдя домой, уставшая я легла на диван и закрыла глаза. Словно реальность или фотография я видела железнодорожный путь, уходящий в перспективу: рельсы и шпалы, рельсы и шпалы... В результате родился стих моей интерпретации всего, произшедшего со мной в жизни до этого ВАЖНОГО МОМЕНТА.

* * *

Тонкий луч солнца проходит сквозь тучи.

Хочется очень верить в лучшее.

Мысли печальные в мозге теснятся.

Никак не могу я в себе разобраться.

Была одной из лучших в школе:

В учёбе, в спорте, в комсомоле.

Училась я не ради скуки.

Была мечта служить Науке.

Жизнь била гейзером горячим.

Не представляла я жизнь иначе.

Уроки, спорт, собранья, прочье.

Мне не хватало дня и ночи.

Летело время быстрой птицей.

Лишь ухватить глоток водицы

Та успевала, уставая.

Я ж «летала», про сон и отдых забывая.

И вот... Гремит оркестр, вальсы играя,

Лишь для меня, казалось мне.

В руках моих Медаль Златая!

Ура-а!! Теперь я на коне!!!

Теперь Сиам откроет двери

Той заветной Цитадели,

Что сердце трепетно желало.

Я с нетерпеньем ожидала.

...Напрасно так я ликовала.

Судьбу свою не я ковала.

Мой Жёлтый Конь мне не помог.

Да... Выставили за порог...

...И, вдруг, я мчусь под облаками.

А сердце! Молотом стучит!!!

И нету почвы под ногами...

«Нет в списках», в голове звучит.

Но жизнь вокруг котлом кипит.

А я – пред вывеской «ДИИТ».

Туда вошла без энтузиазма,

И поняла. Мне стало ясно.

К себе нас Ректор пригласил.

«...Желаете, хотите-ли

Вы будете Строители!»

Он в результате заявил.

Так в ряды Студенчества

Он нас благословил.

Всё это завершилось в Июле. Впереди Август. Свобода! Отдых! Но мне предстояло кое-что сделать oперацию по удалению гланд (миндалин), так как они у меня были рыхлые и гнойные из-за чего я часто болела ангиной. У меня было направление на операцию и я решилась сделать это. Так я удалила свои миндалины и была готова к новой студенческой жизни. С нетерпением ждала начала учебного года. Я обратила внимание, что совсем не упоминала о своём дневнике. А тем не менее он играл довольно значительную роль в моей жизни. Кроме учёбы, общественной деятельности, душевных и различного рода эмоциональных переживаний было ещё много прочитанных книг, много просмотренных фильмов, спектаклей и различных гастролей с концертными программами и, конечно же, литературные всречи поэзии и прозы. Все свои впечатления и свои собственные рассуждения с определенными выводами я поверяла своему Дневнику как верному другу.

1– Песах, или Пасха, — самый древний из еврейских праздников, он связан с одним из важнейших событий в еврейской истории — с Исходом из египетского рабства около 3300 лет назад, в 2448 году по еврейскому календарю.

Праздник Песах отмечает цепь событий, вследствие которых евреи стали народом. Израильтяне пришли в Египет как одна семья — род Иакова, состоявший из семидесяти человек, а вышли как народ, насчитывавший шестьсот тысяч. Моше (Моисей) и был тем самым мальчиком, которому было суждено выжить и спасти свой народ. Эту историю знают все. Удивительное стечение обстоятельств спасло его от неминуемой гибели от рук египтян и привело к тому, что воспитывался Моше во дворце фараона, но всегда ощущал себя частью своего народа. За убийство египтянина, избивавшего еврея, он был приговорен к смерти, бежал, много лет жил в странах Африки и Среднего Востока. Однажды, перегоняя стадо овец через Синайский полуостров, увидел горящий, но не сгорающий куст («неопалимая купина»). Из огня раздался голос Всевышнего, повелевающего Моисею отправиться в Египет и вывести евреев из рабства.

Праздник длится семь дней с 15-го по 21-е число весеннего месяца нисана по еврейскому календарю. В доме, собираются за праздничным столом и читают Пасхальную Агаду — историю Исхода евреев из Египта. Эта трапеза называется «седер» («порядок» на иврите) и является важнейшей частью праздника. Пасхальный седер проводится в определенном, строго установленном порядке, где каждому действию отведено свое место и свое время. «В каждом поколении должен еврей смотреть на себя так, как будто он сам, лично вышел из Египта». День, следующий за пасхальным седером, — это первый день праздника. Для религиозных людей — это день молитвы и отдыха, когда запрещена всякая работа. Для светских людей это выходной день, который принято проводить с семьей, друзьями, близкими.

2– Агада: Пасха́льная Агада́ (старинное произношение Хаггада) (ивр. הַגָּדָה שֶׁל פֶּסַח‎, hаггада́ шель Пе́сах) — сборник молитв, благословений, комментариев к Библии и песен, прямо или косвенно связанных с темой Исхода из Египта и ритуалом праздника Песах. Чтение Пасхальной Аггады в ночь праздника Песах (с 14 на 15 ) нисана занимательная часть седера. 3 --ИЛЬЯ-ПРОРОК (Элиягу Hа-нави) Путь И.-П. был подобен буре и смерчу, а его железная воля не знала препон. Подобно вихрю, являлся он своим современникам, бурей и смерчем был его путь, путь святости и ревностного служения Господу. В буре шел туда, куда вел его Дух Божий, в буре вознесся он над соплеменниками и скрылся от их взоров, подобно метеору. Одна возвышенная идея заполняла сердце Элиягу: пробудить народ вновь обратиться к имени Бога Израиля, тогда почти забытому.

4– Мой дедушка, мамин папа: Заславский Мордко. Моя бабушка, мамина мама:Заславская Голда Мошковна (В девичестве: Вильфанд) Моя мама: Беркович Мария Марковна (в девичестве: Заславская) Мой папа: Энтин Рувим Соломонович Мой дедушка, папин папа: Энтин Соломон Моя бабушка, папина мама: Энтина Рахиль.

5– Место массовых захоронений в г. Днепропетровске — на 9 километре Запорожского шоссе.

6– И́идиш (ייִדיש йидиш и אידיש идиш— дословно: «еврейский»)— еврейский язык , германской группы – основной язык , на котором в начале ХХ века говорило около 11 млн вреев по всему миру – ашкеназовИдиш возник в Центральной и Восточной Европе в X—XIV веках на основе средненемецких диалектов (70—75%) с обширными заимствованиями из древнееврейского и арамейского (около 15—20%), а также из оманских и славянских языков (в диалектах достигает 15%). Сплав языков породил оригинальную грамматику, позволяющую комбинировать слова с немецким корнем и синтаксические элементы семитских и славянских языков. Слово «идиш» на самом идише означает буквально «иудейский, еврейский». Исторически также— тайч, идиш-тайч (от ייִדיש־טײַטש‎)— «народно-еврейский», либо по другой версии— «толкование» в связи с традицией устного толкования еврейских текстов при их изучении. (Слово Тайч родственно словам Deutsch и Dutch, но не эквивалентно, например, прилагательному «немецкий» в смысле принадлежности к немецкой нации. Само слово старше такого понятия, и просто означает в оригинальном смысле «народный», то есть тайч в этом контексте означает разговорный язык.) B XIX веке и начале XX века по-русски идиш часто называли «жаргоном», «еврейским жаргоном» и «новоеврейским языком». Также употреблялся термин «еврейско-немецкий язык». В XX веке в СССР часто употреблялось просто название «еврейский язык» (функционирование иврита большую часть истории СССР было практически запрещено) или «еврейский (идиш) язык». В русском языке слово «идиш» допустимо использовать как клоняемое, так и несклоняемое уществительное.

7 – Шойхет — резник в иудейской общине; человек, занимающийся убоем скота и ритуальной обработкой мяса. Также старается минимизировать страдания скота и сделать мясо пригодным для употребления в пищу. 8 –Сейчасна месте Городского Детского Парка находится здание Театра Оперы и Балета.

9 – Брэхн, в переводе с «идиш» это означаете вырвать пищей, стошнить. «Набрехала» – это спряжение слова «брэхн» по правилам грамматики русского языка (разговорная речь).

10 – Рая Ольховская закончила школу с Серебряной Медалью. Поступила на Энергетический Факультет ДИИТ'а. По распределению была направлена на должность Инженера в Днепропетровский Проектный Институт «ЭлектроТяжПроект». Замуж вышла за Александра Мелитицкого в 1963-м году. У неё одна дочь – Стелла. В настоящее время Рая с мужем и с семьёй дочки живёт в Германии, во Франкфурте. У неё две внучки.

11 – Люда Гороховская закончила школу с Серебряной Медалью. Поступила в Днепропетровский Металлургический Институт на Термический Факультет. Работала по распределению института по специальности на одном из заводов города Днепропетровск . Замуж вышла за соученика из параллельного класса Леонида Гельфанда, который закончил тот же ВУЗ, Факультет Автоматики. У них двое детей: сын и дочь с разницей в возрасте 15 лет, старший — сын. Сын у них спортсмен высокого класса по штанге. Он Заслуженный Мастер Спорта, Чемпион Республиканских и Всесоюзных Соревнований. В настоящее время они все живут в Израиле.

12– Валерий Пайков «МОИ ОДНОКЛАССНИКИ И ОДНОКЛАССНИЦЫ. Смотреть в ПРИЛОЖЕНИИ.

13– Во времена существования СССР Днепропетровск был космической столицей Украины. А район «Южмаша», улиц Титова и Рабочей – «космические ворота» Днепропетровска. Именно здесь на протяжении полувека «ковался» ракетно-космический щит Советского Союза, разрабатывались и выпускались спутники и ракеты. Кроме того, ещё выпускались трактора и был цех популярного тогда названия: ШИРПОТРЕБа (изделий широкого или бытового потребления). Именно из-за этого завода Днепропетровск был «ЗАКРЫТЫМ» городом для посещения иностранцев.