В городе Хаимстоне
В городе Хаимстоне
Рассказы
Под Манящим Куполом Мессии
Повесть
Хьюстон
2001-2004
Двести тысяч
1
Праздновали покупку дома. Хозяева прожили в США 18 лет, и все эти годы снимали жилье, хотя их доход позволял обзавестись собственным домом уже на пятом году пребывания в стране. Резон был весьма прост. Арендовать дом означало не иметь никаких забот о нем. Не работает кондиционер, холодильник, град выбил окна и многое другое, что обыкновенно всегда может случиться, – не беда. Достаточно только позвонить хозяину дома, который может жить за тысячи миль, и неполадки будут устранены. Так, во всяком случае, объясняли раньше свою позицию в этом деле счастливые обладатели недавно купленного дома.
Но на этот раз устоять было трудно. Объяснялось это тем, что дом продавался вместе с чудесным большим участком, точнее сказать парком, на котором возвышалось не менее сорока могучих дубов. Парк примыкал к лесной полосе, тянувшейся вдоль речки. И все это совсем недалеко от оживленных улиц города.
И вот теперь, – собственный дом с выплатой на тридцать лет.
Прибывали машины с гостями, выстраиваясь одна за другой сначала на аллеях парка, а потом и за оградой у ворот. Приглашенные тут же разбрелись по парку и дому, рассматривали, обсуждали наиболее примечательные места.
Хозяйка дома Тамара, – небольшого роста, средних лет женщина, в длинном, светлом ситцевом платье со скромным цветным орнаментом на груди, говорила с подчеркнутым удовольствием:
- Посмотрели бы вы, как выглядел дом до ремонта. Крыша над гостиной была полностью провалена, трубы водопровода проржавели, бассейн полуразрушен, участок весь зарос бурьяном и завален мелкими сучьями и крупными сухими дубовыми ветками. Здесь жил когда-то владелец ресторанов. Разорился, и дом долго стоял заброшенным. Заячья семья, которая видимо в то время обосновалась под пакгаузом, до сих пор там живет.
Гости осмотрели гостиную. Завешанные легкими узорчатыми гардинами высокие, метра в три, окна, открывали удивительный вид на густую зелень причудливых по своей форме ветвей могучих дубов. Эти окна заливали огромное 60-ти метровое помещение радостным солнечным светом, лучи которого звездными вспышками заигрывали с хрустальными подвесками развесистой люстры. Над камином висела копия картины итальянского художника эпохи возрождения, а рядом, на другой стене, во всю ее высоту, гобелен, на котором весьма искусно была вышита знаменитая картина Репина "Иван Грозный убивает своего сына". В углу – полный набор атрибутов современного media, с огромным телеэкраном.
Казалось, что главной целью архитектора, проектировавшего дом, было ни на минуту не разлучать его обитателей с окружающей природой. Расположение комнат и окон на обоих этажах было тщательно продумано. Где бы человек ни был, – на кухне, в кабинете, спальне, гостиной, и в какой бы позе, – стоя, сидя, лёжа, – он не находился, перед ним за окном раскрывалась живописная картина. Видны были, – либо небесная высота за густой зеленой листвой, либо, зеленая поляна, окаймленная кустами красных азалий, либо изогнутый овал голубого бассейна.
После своих тесных квартир в прошлой жизни, преуспевающие здесь бывшие граждане Союза, порой позволяли себе такой выбор, на который не так часто шли даже коренные американцы.
Спустя некоторое время гости сидели за праздничным столом, развернутым в саду вдоль бассейна, поднимали бокалы за здоровье хозяев, хвалили их приобретение, и, естественно, много говорили о Real Estate (недвижимости), которая играет немалую роль в жизни каждого человека. Не обошлось и без благодарственного тоста в адрес страны, которая их приютила, и предоставила немалые возможности для их детей и внуков. А потом разговоры пошли о всяком разном.
Время от времени раздавался короткий треск со стороны большой лампы, висевшей на наружной стене под выступом крыши. Каждый такой звук напоминал о том, что очередной заманенный туда электронным устройством комар больше уже беспокоить никого не будет. В углу дома бесшумно дымила черная печка, испуская аппетитный запах Bar&Begue[1]. По окружности бассейна росли цветы в крупных горшках, за ним, между двумя стволами дубов раскачивался на ветру огромный красочно вышитый мексиканский гамак.
Тамара недавно посетила Москву по делам своей небольшой посреднической фирмы. Стараясь занять гостей, рассказывала о художнике Шилове, выставку которого она там посетила, о его наиболее интересных работах и о нашумевшем семейном скандале, разразившемся вокруг этого имени. Говорила она чаще на английском, так как среди гостей были ее американские друзья и знакомые, которые с особым интересом слушали рассказ о России.
Среди присутствующих был человек, который не решился еще насовсем принять блага, предлагаемые этой страной. Никита, коренастый, бодрый мужчина с живым взглядом и добрым лицом, приехал на год с женой Марией в гости к своему сыну Сергею из Украинского города Черкассы. Он не любил и, как правило, отказывался ходить здесь, как он выражался, на "балы", по случаю всяких годовщин или других семейных торжеств. Но сегодня совершено неожиданно он пришел сюда вместе с женой и сыном.
Никита отозвал в сторону Лёву, седовласого мужчину, сохранившего еще свою бывалую стройную выправку, и завел с ним разговор.
- Слушай, друг мой лепший! – Начал он, обращаясь к приятелю, с которым подружился здесь вскоре после своего приезда, – пора нам с тобой пробить брешь в этой зажравшейся цитадели жадюг и скопидомов. Траву вокруг своих дворцов они обязаны косить каждую неделю. А не хотят, чтобы мы с тобой это делали, – значит, меки[2] сдерут с них через две недели втрое больше. Не говоря уже, о том, что комары и муравьи их закусают до смерти.
- И пусть их кусают. Это самая что ни на есть действующая реклама.
- Боже ж ты мой, чему вас только учила Советская власть?! Да еще по пятнадцать лет каждого. Уму непостижимо. Любой мужик из самой, что ни на есть глухомани, знает такую истину, – под лежачий камень вода не течет.
- Почему же "лежачий"?
- Нет, ты только посмотри на него. Он будет стоять в стороне, и наблюдать, как комары с муравьями будут сдвигать с места "лежачий камень", а сам хоть бы хны. Меня-то жизнь уже кое-чему научила еще во время перестройки на нефтяных промыслах, и я сразу понял, что такое раскрутить дело. А ты приехал, ХИАС[3] то Ваш, или как его там, устроил тебе тут малину, – готовая квартирка, понимаешь, и с набитым даже холодильником к приезду, бесплатный доктор...
- Извини, любезный, я вынужден тебя остановить. За время нашего знакомства я уже успел пронюхать тебя насквозь. Хоть тебя немного меньше учили, но трепаться умеешь, и, если тебя не остановить, будешь долго говорить. Что ты конкретно предлагаешь?
- Как что? Да ведь, всё нам прямохонько в руки идет! Слепой ты что ли? Загадили ваши головы интегралами и дифференциалами и отупели вы напрочь. Нас с тобой пригласили сегодня и я, вопреки своим правилам, пришел, как видишь. Почему и зачем, ты подумал?
Лёва быстро понял суть дела и стал громко смеяться, обняв своего друга за плечи.
- А я-то так обрадовался нежданной встрече с тобой, что думать о деле совсем перестал. Действительно, ты же с самого начала говорил, что эти балы не для тебя!
- Пошел, как видишь, на жертву ради полезного для нас с тобой дела.
- Зачем же, Никитушка, на жертву? Да мы сделаем так, чтобы и тебе гоже было и им, новоявленным нашим собственникам. Как закрутим сейчас под рюмочку... запрягайте хлопцы кони..., да на полную и с азартом! А следом выдадим гопака до упаду и еще семь сорок в придачу... А потом... что потом... Ах, ну да, – развернем на всю длину 60-ти метровой гостиной нашу агитку: "Короткая травка – здоровью прибавка". А? Лучшей рекламы даже самому Макдональду не снилась!
Только что со стола, и слегка пьяненький Лёва развеселился так, что смог остановиться только после того, как почувствовал что-то неладное. Никита молчал, и это было неспроста.
- И зачем только я связался с таким..., – с досадой начал Никита, – Думаешь, мне их деньги очень нужны? Плёвать я на них всех хотел. Во-первых, я привез с собой 200 тысяч баксов[4]. Понял? И во-вторых, Сережка мой здесь уже на ноги становится. Вот мы с тобой уже довольно тесно подружились, а ты, кандидатская твоя замусоренная голова, так до сих пор моей души и не понял. Мне Сережка постоянно твердит: "Папа, живи здесь спокойно с мамой. Зачем тебе работать? Ты уже свое отработал давно." И я сейчас,... без дела, без труда... Это для меня, что смерть, Лёва. Уж кто-кто, но ты-то меня должен был давно знать. Сколько тебе в этом году исполняется?
Став сразу серьезным, и потупив печально взгляд долу, Лёва выдавил со вздохом:
- Ох, Никитушка дорогой, – почти семьдесят два.
- Ну, вот видишь. А я только к шестидесяти подбираюсь. Смотрю на тебя и просто таки любуюсь, как ты в любую погоду, – в холод, в жару, – справляешься с электрокосилкой. И почти всё как следует. А как ты быстро сдал на права? Как водишь машину? Такой мне помощник попался и я решил твердо: мексиканская монополия будет в ближайшее время нами сломлена и создадим мы с тобой такой трест зеленых насаждений, что даже настоящие Американцы нам завидовать будут. Понял? – он задумался немного и добавил: Что до денег? Ну, это я так сказал, что не нужны. Конечно, деньги брать будем. Иначе нас здесь не поймут.
В угаре своих идей Никита уже совсем забыл о том, что пару минут тому назад близкий друг нанес ему обиду.
А Лёва, впервые узнав о том, что Никита привез с собой такую крупную сумму, был заинтригован этим, но смолчал, хотя интересно было узнать, как в нынешней России, работая на нефтепромыслах Севера, можно заработать столько денег. Никита посмотрел на своего друга и сразу все понял.
- Не воровал, не обманывал, никого не обижал, а только своим умом, трудом и смекалкой. Правда, пришлось в кое-каких разборках поучаствовать. Завистников там и всяких разгильдяев, хоть пруд пруди.
Пожалуй, такой, как Никита, вполне мог столько заработать. С десяток месяцев как здесь, и за что только он не брался. Пока строители восстанавливали Тамарин дом, он приводил в порядок парк, окапывал и подстригал кусты, клумбы, чинил прогнившие двери и пороги в пакгаузе, вместе с женой убирали еженедельно комнаты, сажали цветы. В дополнении к этому, совершенно безвозмездно, из страстного интереса к американской строительной технологии и желания ее изучить, подрядился в течение целого месяца работать по капитальному ремонту помещения Тамариной фирмы. И это еще не все. Учил вновь прибывших иммигрантов водить машину и подготавливал их к сдаче на права. Теперь же возникла навязчивая идея составить мексиканцам серьезную конкуренцию по уходу за зелеными насаждениями.
- Вот они, заговорщики, оказывается, где уединились. Оставили своих жен там, а сами обсуждают себе тут мировые проблемы, – за их плечами раздался низкий прокуренный женский голос.
Это была Соня, подруга Тамары, небольшого роста женщина с крашенными в ярко красный цвет волосами, владелица косметического кабинета на одной из центральных улиц города.
– Во-первых, мальчики мои бравые, – продолжала она, – небезызвестные вам Дорси и Пет хотят с вами поговорить. И, как видите, – показала она в сторону праздничного стола, – они вас ждут. А у меня к вам разговор будет потом.
Соня как всегда играла роль опекуна и советчика для новичков, приезжающих в эту страну, хотя ее собственные дела в течение вот уже десяти последних лет буквально дышали на ладан. Изредка, ее бизнес оживал и, пополнив немного свою кассу, она звала Лёву для ремонта вконец изношенного оборудования, которое американцы уже не брались чинить. По размеру вознаграждения, которое она платила, чувствовалось еще и ее намерение оказать благотворительность.
- Hello, Leo and Nike! How are you? We haven't seen you for a long time[5], – по-американски шумно приветствовали их два завсегдатая этого дома, Дорси и Пет. Будучи уже в летах, они тщательно следили за собой и выглядели всегда свежими, жизнерадостными, подтянутыми.
Восемнадцать лет тому назад, когда Тамара, не зная языка, приехала жить в Америку, эти подружки, после совершенно случайного с ней знакомства, отнеслись к ней, как к родной дочери. Тамара с мужем давно уже превзошли их по уровню достатка, но Дорси и Пет до сих пор не перестают радоваться каждому их успеху.
– What are you doing now?[6] – поинтересовалась Пет.
– We have a big deal, – Лёва рискнул попробовать выступить без помощи Сони, – There is yards service.[7]
– Wonderful!!![8] – в один голос воскликнули Дорси и Пет. Лица их вытянулись, а глаза округлились в таком восторге, что казалось, речь идет ни больше, ни меньше, как о наведении бизнес моста на Марс.
От неожиданности Никита и Лёва переглянулись взглядами, в которых можно было вполне определенно прочитать: "Боже праведный, какая российская, тем более, еврейская мать, жена, отец, друг выражают такой восторг по поводу столь ординарного самотрудоустройства?!"
- Thus, – заговорила более бойкая Дорси, – We are very glad to see you and luck out if you will accept to our invitation to attend the Christmas performance on the temple.[9]
- Ребята, Вы такого спектакля еще в своей жизни не видели. Это происходит в древнем Назарете. Дома, улицы, многолюдный рынок, живые овцы, лошади, пестрота персонажей и костюмов, экзотика, музыка, голоса... Ради лишь одного этого спектакля стоит побывать в Америке.
Это говорила в запале Соня и, не дожидаясь ответа, заключила:
- Жены ваши уже согласились, так что вам деваться некуда. Поблагодарите, и не забудьте после "Thank You" добавить "Yes". Иначе вас не поймут. А теперь послушаете, что я вам расскажу. Помните, я вам устроила как-то клиента на стрижку травы и подрезку кустов у городского парка. Жена юриста. Так вот она опять звонила и просила вас приехать и поработать. Только выразила крайнее удивление, что вы прошлый раз приехали втроем. Ей тогда было неловко и жалко вас. Она сокрушено мне в трубку говорила: "Сколько же каждый из них тогда заработал?" Так что пусть Серёженька, сынок, за вас не беспокоится, обойдетесь без переводчика. Поработаете там вдвоем. И еще. У Дорси и Пет предстоит большая работа в саду. Но это уж ты, Лёва, сам договаривайся с ними. Твоего английского должно хватить на это.
- Ну вот, видишь, дружище, – говорил Никита Лёве на прощанье, садясь вместе с женой и сыном в машину, – не зря появился я сегодня на этом балу.
- Безусловно. Но успех мог бы быть значительно больше, если бы ты занялся языком, и как следует. На одном гопаке далеко не уедешь. Говорить – надо, и толково говорить.
- Вот этого-то они у меня и не дождутся. Не знаю языка, – так это не моя, а их проблема. Именно я им нужен как работник, а не наоборот. Я же не ставлю вопроса, чтобы они знали русский. Не знают и не надо. Так и быть, пусть говорят по – своему. Я им это прощаю.
В последующие дни Никиту было не узнать. Совершенно изменилась его походка. Ходил вразвалочку, словно молодой бравый матрос в увольнительной, и размахивал руками, как на военном параде. Теперь впереди напряженный труд и простор для приложения изобретательности и сноровки. Именно то, что всю его жизнь составляло основу его существования. Он чувствовал прилив силы и молодости. В сознании возросшего своего достоинства его даже начало несколько заносить. Чаще и с некоторым апломбом делал замечания во время работы своему напарнику Лёве, и еще, скашивал иногда взгляд в сторону молодых аппетитных женщин, подчеркивая при этом в каждом своем шаге петушиную пригодность.
2
За несколько дней до работы у юриста Никита уже прикинул, какие инструменты будут нужны, исходя из особенностей сада. Оказалось, что таковых у них нет. Поэтому он немедленно позвонил Лёве и стал говорить начальственным тоном:
- Слушай, старик, собирайся-ка быстренько со своим доисторическим олдсмобилем и айда ко мне. Поедем электропилу покупать. У меня машины нет. Сережа уехал на ней на работу.
- Ты что, – с раздражением огрызнулся Лёва, – мне надо пробивать гринкарту. Уже полтора года прошло, и никак. У меня английский завтра... Компания моя вдруг здорово повысила страховку на машину. Надо мне срочно переходить в другую.
- Со страховкой уладь дело. Нам машина твоя нужна будет. Ни в какой другой нет такого багажника, чтобы косилка вошла. Но ты успокойся и сначала расскажи мне лучше, как дела у Наташи твоей. Я вчера видел ее и разговаривал с ней. Какая же у тебя милая, интересная дочь. Я подумал, что мы с Марией вполне могли бы иметь еще и такую дочку.
- Ты о чем? О ее работе?
- И об ее бывшем боссе. Надо же скотина такая. Обмануть девчонку и не перечислять деньги, потом уволить ее и оставить без пособия по безработице. С удовольствием расквасил бы его мерзкую морду.
- Она мне только что звонила. Устроилась уже временно в блокбастере[10]. Так что спасибо тебе за внимание. И жди меня ровно в два. К трем я должен вернуться.
Он не мог отказать другу. Подвести его в момент радушных надежд, когда появились клиенты и дела у них вроде сдвинулись с места.
- Спасибо, и жене своей привет передавай. Она у тебя умная женщина. Понимает, что наши с тобой расходы на оборудование и инструмент в недалеком будущем окупятся с лихвой.
Никите ни разу не приходилось присутствовать когда Лёва согласовывал с женой отторжение части домашнего бюджета на перспективное дело. Что касается любой перспективы, так она у женщин, черт возьми, всегда почему-то заслоняется сегодняшним днем.
У юриста работали часа четыре. Двухэтажный особняк, расположенный вместе с садом на крутых холмах, был обсажен по краям острыми колючками, что сильно затрудняло применение имеющейся у них техники. По окончании работы рослый, почтенных уже лет юрист позвал Никиту к себе наверх в кабинет и вручил ему конверт с деньгами. На улице у машины его ждал Лёва.
Никита на ходу развернул конверт и остановился от удивления. Там лежала сотенная бумажка.
- Лёва, смотри – сотня. Здесь – какая-то ошибка.
- Какая тебе еще ошибка. Садись, и поехали.
В этот момент из примыкающего к дому парка, выехал модный японский "Lexus". Поравнявшись с ребятами, он остановился. Глядя через окно машины, хозяйка поздоровалась с ними.
Никита посмотрел на Лёву в упор, всучил ему в руки конверт и выпалил команду:
- Иди и скажи, что это ошибка.
- Ты совсем свихнулся.
- Иди, сказал!!! – Угрожающе выдавил Никита сквозь зубы.
Никита стоял в отдалении и наблюдал, как Лёва с язвительной улыбкой, нехотя направился к хозяйке. Каким-то образом он объяснил ей, в чем дело. Вслед за этим прозвучал ее вопрос:
"But, are you happy?"[11]
В ответ – идиотски выразительная улыбка Лёвы, смертельно уставшего в свои 72 года от тяжелого, 4-х часового труда, на 36-ти градусной жаре под палящим солнцем.
"That's OK. Goodbye!"[12], – сказала она на прощанье и не дожидаясь ответа, помахала рукой, направив машину в гараж, ворота которого тут же автоматически закрылись.
На обратном пути минут пятнадцать, томительных и длинных, друзья молчали. Потом Никиту вдруг прорвало. Никита хохотал безмолвно, громко, заливисто и долго, пока и Лёва, не зная причины, не стал вместе с ним тоже смеяться.
- Надо же, – пытался говорить Никита, находясь еще в истерике, – сколько раз у нашенских, так сказать, российских клиентов мы уезжали ни с чем. То нет у них наличных, то забыли в банке взять, то хозяин во время не вернулся с работы. Помнишь Бориса. Даже не оставил записку, что уезжает в на месяц в Чикаго. А эти – в аккурат. Да вот, как видишь, еще и с превышением.
Когда оба успокоились, Лёва сказал:
- Послезавтра мы идем к Дорси и Пет. Так знай же, я у них ни копейки не возьму. А ты – как хочешь.
- Что ж я тебе, Лёвушка, не друг что ли? Знаю, как они опекали вас с женой в первые дни. Прекрасно помню твой рассказ об этом.
- Что ты знаешь? – Лёва подъехал к светофору, облокотился в ожидании зеленного сигнала на руль и задумался, – Представляешь, приехали и, действительно, – на все готовое, – просторный аппартмент с самой необходимой мебелью, даже посудомоечная машина. Холодильник набитый всем, – мясо, фрукты, овощи. Проходит день, другой, хочется с кем-то поговорить, пообщаться, просто прогуляться по улице, куда-то прокатится. Автобусы здесь редко ходят, улицы пустынные, без прохожих, ни души. Вместо душ человеческих, бесконечная вереница машин. Толкуют все, что здесь не принято особо разгуливать по улицам, – опасно. В особенности после шести вечера. Машины нет и прав водить тоже. И все тут родственнички, которые давно уже живут здесь, преподносят мне в виде аксиомы, – и не думай Лёва водить машину в таком возрасте, – прямо таки, с ума сойти можно. И, кстати, не мечтай о какой либо работе. Я уже было, совсем сник. И вот звонок. Дорси и Пет едут к нам и просят, чтобы я вышел на улицу их встречать. Смотрю, едут с открытым, набитым до предела багажником. Боже мой, чего только они не привезли. Стол для компьютера, шкаф для книг, настольную лампу... и с вопросом ко мне..., когда собираюсь сдавать на права. И ни тебе тени сомнения в отношении моего возраста. И я, пожалуй, тогда, с этого момента, и воспрянул духом...
- Кончай старина, ты повторяешься. Двигай, – зеленый
Дорси и Пет пригласили их спустя месяц, который они провели у своих родственников в штате Висконсин.
Две женщины с неудавшейся личной судьбой решили остаток жизни провести вместе под одной крышей. И когда, бывало, одна из них тяжело и длительно болела, и оказывалась в госпитале, подружка проявляла такую трогательную заботу, что трудно было поверить в отсутствии всякой родственной связи между ними. Единственное, что не было для них общим, это – приверженность религиозным традициям своих предков, – они посещали разные церкви.
За первые три часа работы Никита с Лёвой привели в порядок зелёные насаждения вокруг дома, и оставался еще гараж, который их попросили убрать. Было жарко и Пет пригласила их в дом попить и перекусить. Дорси уже успела съездить в магазин и привести пиццу. Протесты со стороны приглашенных работников были решительно отвергнуты.
Казалось, они очутились в старой тихой добропорядочной Англии, где никогда не были и мало чего о ней знали, но что-то им запомнилось из многих кинофильмов и книг Диккенса, Голсуорси и других классиков. Ни один из предметов мебели и многочисленных безделушек не напоминал о современности с ее прямолинейными, упрощенными очертаниями. Столы, туалетный и кухонный, кресла, этажерка, комод носили на себе печать Британского национального стиля – гнутые ножки в стиле cabriole, c инкрустацией, мозаикой, латунной фигурной окантовкой. Магазины, торгующие стариной и антиквариатом, где бы они ни встречались на пути у Дорси, не проходили мимо ее внимания. Это было ее врожденное хобби.
Приехавшая к ним родственница сидела в кресле угрюмая и крайне озабоченная. Женщины обсуждали какой-то очень важный и волнующий вопрос. Лёве удалось понять, что сын этой женщины уехал по бизнесу на длительный срок в Россию. Поэтому мама его, наслышанная о многочисленных революциях в этой стране, о неудобствах жизни, о преступности и мафии, переживала тревожные дни. Никита не испытывал никакого дискомфорта от того, что приходилось временами долго молчать. Несмотря на полное незнание языка, он, все-таки, по жестам, по выражению лица собеседника, примерно понимал, о чем речь. А далее не было для него препятствий, – отвечал или рассказывал он запросто на своем русском языке, стараясь пополнить рассказ соответствующей мимикой и жестикуляцией. И достаточно успешно. Лёва же, хотя и прилично владел языком, испытывал крайнюю растерянность, в особенности, когда не мог зацепиться за какую либо посильную для него тему для разговора. Поэтому он внутренне обрадовался возможности высказаться сейчас на английском, так как речь шла о России. По предыдущему опыту общения с обитателями этого дома он уже знал, что собой представляет чувство патриотизма в этой стране. Однажды, когда при нем по телевизору по поводу победы американских спортсменов, зазвучал гимн страны, Дорси и Пет встали со своих мест, приложили правую руку к сердцу и так стояли до самого конца. И Лёва сделал вывод, что в присутствии американцев охаивать свою родину в оправдание своей иммиграции, это признак дурного тона.
- Mem, don't worry[13]. Россия – прекрасная страна, – живо, убедительно и немного волнуясь, начал Лёва утешать женщину, – и люди там прекрасные. Добрые, отзывчивые, хорошо относятся к иностранцам. Ваш сын обязательно подружится с ними. Там красивые города, много театров, музеев. Конечно, все там бывает, как и здесь. И потом, не умеют пока русские хорошо управлять страной. Придет время – научатся.
- Но я читала в газете, что там убивают бизнесменов! – с сердцем произнесла гостя.
- Все это так, но...
Лёва не договорил. Дверь со стороны сада резко отворилась и на пороге появилась молодая женщина в кухонном переднике, которая с тревогой стала что-то объяснять. Дорси тут же бросила свои дела и вместе с ней направилась к выходу.
Почувствовав неладное, Никита вскочил со своего стула.
- Лёва, что – то там случилось, пошли.
Они выскочили наружу, присоединились к женщинам и увидели, как у стены соседнего дома фонтаном бьет вода.
Очень скоро стало ясно, в чем дело.
Женщина в переднике, – это была соседка. Час тому назад у нее в саду работали мексиканцы. И когда они уехали, выяснилось, что из подводящей к дому трубы бьет вода, размывая грунт у фундамента.
Как только Никита понял, в чем дело, он тут же выпрямился, расправил вдоль ремня в бока по-военному рубашку и твердо произнес на своем русском, да еще с такой уверенностью, что догадливая Дорси сразу все поняла:
- Не надо беспокоиться и паниковать, сейчас мы все сделаем. – Далее повернулся к своему другу и приказал: – Лёва, беги к машине и неси быстрей инструменты. Поторапливайся, пожалуйста!
Лёвино лицо вытянулось от удивления или скорее от ужаса. Дорси застыла на месте, молча наблюдая за мужчинами и не зная, что предпринять. Ситуация по американским понятиям была явно нестандартная. Она не в состоянии была понять, как может человек, не имеющий разрешения на такого рода работу, браться за нее. И самое главное, как сказать ему это и не обидеть его. Но, заметив готовность соседки воспользоваться предлагаемыми услугами, Дорси воздержалась от каких либо действий. Лёва же быстро сообразил, что уж совсем неприлично в такой ситуации учинять скандал другу и выносить, таким образом, сор из избы.
- Что я говорил, – Никита, схватил принесенные Лёвой инструменты и устремился со своим помощником к месту аварии, – Это же не работники, а настоящие оболтусы и охламоны. Стричь траву и, при этом, задеть трубу. Разве солидная фирма может такое допустить? Где ее честь? Как они могут завоёвывать клиентов? Совершено ясно, что она, эта фирма, безнадежно обречена на погибель!
Решительность, с которой действовал Никита, была столь стремительна, что совершенно заворожила стоящих в стороне женщин. С растерянным видом они наблюдали за происходящим, не зная, как им поступить в создавшейся ситуации.
А водный фонтан продолжал свое разрушающее действие.
Лёва плелся за Никитой и приговаривал, с невероятным усилием сдерживая подступивший к горлу ком российского отборного мата, залежавшийся у него без применения еще с военных лет.
- Никита, не валяй дурака! Я прошу тебя. У них все по-другому. Не зная, броду не лезь в воду...
- Не зря большевики называли вас гнилой интеллигенцией. Как какие трудности, так в кусты. На, держи ключ, а я полезу под стеллаж. Наверняка, там общий кран. Перекроим – и все дела.
Пока Никита тщетно возился в поисках спасительного крана, Дорси сумела преодолеть состояние временного паралича. Твердым шагом направилась она к дому.
- Nike, listen to my, please. This is wrong way. Let you following me.14
- Она просит, чтобы ты последовал за ней, – с облегчением в голосе перевел Лёва.
- Что там еще за новости, – проворчал недовольный, с потным лицом Никита.
Дорси повела неудачливых мужчин от дома по зеленой поляне и, не доходя двух шагов до тротуара, показала на одно совершенно неприметное место травяного покрова.
- Here is what you seek.15
В это время к дому подкатил трак, и оттуда вышло двое смуглых мужчин, пояса которых были обвешаны набором многочисленных инструментов. Пока велись поиски главного крана, хозяйка вызвала их по телефону.
То, что увидели в следующую минуту Никита с Лёвой, их крайне удивило. В месте, только что указанном Дорси, мастера чуть разгребли землю с травой, открыли небольшую крышку и в глубине небольшой цилиндрической ниши перекрыли кран.
- Хотя это и Америка, – с кислым видом и потухшим взглядом произнес все еще не сдавшийся Никита, – но допустить такое?! Они же ни уха, ни рыла не соображают в технике! Надо же, кран в земле. Влага, все ржавеет.
- Не учи плавать щуку, щука знает свою науку. – говорил Лёва, кивая головой, – А вот подумай, – короче магистрали и экономия металла, а еще и энергии.
На прощанье их провожали Дорси и Пет, благодарили их за прекрасную работу, проведенную ими в саду и в гараже, передавали привет их женам.
Когда же Никита, совместно с Лёвой, поднимали электрокосилку, чтобы уложить ее в багажник, Дорси совершенно спокойно подошла к ним сзади и каждому вложила в карман по конверту.
3
Зимой в этом южном городе трава остается зеленой, но растет она очень медленно. Заказов на работу почти не было и заботливый сын Сережа, переживая за отца, неоднократно, несмотря на свою крайнюю занятость, по выходным дням выезжал с ним за город, то на рыбалку к морю, то к водоему, где водятся раки. Сын в не меньшей степени уделял внимание и матери, заставив ее под давлением привести в порядок свои зубы у одного из самых престижных и дорогих дантистов города. Как-то он урвал даже пару часов на то, чтобы помочь другу своего отца, Лёве, установить на своем компьютере русский шрифт.
В один прекрасный день, погодой напоминающей русское "бабье лето", Никита предложил своему другу присоединится к ним и поехать на пляж, к Мексиканскому заливу. Лёва согласился и предложил воспользоваться его машиной. Ему давно хотелось проверить ее на большую скорость и расстояние. Вместе с ними поехала и Мария. В пределах городского столпотворения машину вел Серёжа. Как только выехали на загородный фривей[14], он остановил машину у обочины, и неожиданно предложил Лёве руль.
- Покажи-ка, Лёва, класс. Пусть отец порадуется на своего бывшего ученика.
Лёва замер от удивления. Сергей доверяет ему свою жизнь и жизнь своих родителей, а он всего лишь несколько месяцев, как водит машину, и то по тихим улицам. А тут тебе скоростной фривей. На него спокойно смотрели три пары глаз, и он не мог сказать нет. Он только успел в этих взглядах уловить что-то странное и необычное.
Сначала ехали почти молча. Потом начали вспоминать, как Никита учил Лёву вождению.
- Я, – говорит Никита без особого желания, с несвойственной ему вялостью, – звоню ему и говорю: Слушай, друг, ты что же это уже третий день не звонишь и не тренируешься. Ездить нужно каждый божий день, если хочешь научиться. А он мне...
- А я ему, – перебил его Лёва, решив, что за рулем лучше не молчать, но быть при этом особо осторожным – "Никитушка, – говорю, – дорогой, ну пожалей товарища своего. Дождь идет, и в боку что-то болит…" А он, как рявкнет в трубку: "Что-о-о?! Через пятнадцать минут – я у тебя и чтобы был в полной форме. Ездить надо при любой погоде, понял? Ишь, ты, "дождик", какой-то там еще "бок", понимаешь?!" И примчался. Я же просто боялся лишний раз сесть за руль. Поэтому – манкировал. А помнишь, Никитка, как ты издевался надо мной? Сидишь рядом и командуешь: направо, налево, прямо. Заведешь в какой-то невообразимый лабиринт и потом: "А теперь выезжай на свою улицу". А я ни черта не запоминаю и умоляю тебя, «Помоги, я ведь с рулем еле справляюсь. Где уж мне помнить улицы». А ты, беспощадно: "Так вот, профессор. Это тебе не научный лабиринт, который можно и не распутать, но сказать, что сделал науку. Не выпутаешься сам, так и будешь вечно блуждать здесь". На этот раз я здорово озверел и со злости на тебя и на твою сатрапскую манеру таки выехал, куда надо было.
Странно, но никого эти воспоминания не рассмешили. Лёва забеспокоился, но смолчал. Надо было быть предельно внимательным к дороге. Он не один в машине.
Спустя минут сорок, далеко впереди показался крутой, высокий горбатый мост, перекинутый через пролив между континентом и одним из островов Мексиканского залива. По мере приближения к нему, впереди, весь могучий пёстрый монолитный пятирядный поток автомобилей, мчащийся на умопомрачительной скорости, приподнимало вверх на мост, как бы демонстрируя на огромном киноэкране, величие и безумие века. Лёва сильнее сжал руль и подался корпусом вперед. Страх, напряжение, и вместе с тем восторг охватил все его существо. Это не прошло мимо внимания, сидящего рядом, Серёжи и тот насторожился. На стремительной скорости, заданной общим движением, они стали подниматься вверх по стреле моста. Казалось там, на вершине, она оборвется, и дальше они полетят ввысь к развернувшейся перед ними необъятной небесной голубизне, красочно и ярко озарённой солнечным светом. Но вот она, вершина. Перевал достигнут, и перед ними гостеприимная панорама. Развернулась величественная картина единения небес с неугомонной морской стихией, вечно ласкающей своими теплыми волнами золотые пески прибрежного пляжа. И, не менее волнительным, было то, что за этим божественным великолепием укрывалась какая-то притягательная тайна расположенного за ней мира.
С машиной заехали прямо на пляж, почти к самой воде, где Лёву все обильно осыпали похвалами за отличное вождение.
- По тому, как вы всю почти дорогу молчали, похоже было, что души ваши в страхе пересидели все это время в пятках, – заметил Лёва.
- Оно, конечно, мы молча молились, чтобы все обошлось, – непривычно спокойно и невесело произнес Никита.
Когда Сережа с мамой переоделись и ушли к воде, Никита сообщил такое, что Лёва не в силах был сразу принять сказанное на веру.
- Сегодня, милый Лёвушка, у нас с Марией прощальный выезд к морю. Мы решили вернуться на Украину, в свои Черкассы. И – насовсем. Серёжа до сих пор не верит, что мы поступим вопреки его воле. Но это так. Мария живет здесь в полной изоляции. Почти ни с кем, кроме нас, не общается. Могла бы, но всё ей не по душе. Только кухонными делами занимается. А я-то почему здесь на балы не хожу? Душа болит, как вспомнишь, как, с какими песнями, плясками да под горькую рюмочку... Навеки видно присохли наши души к Днепровским кручам, и не оторвёшь. Так что, друг ты мой хороший, не будет здесь нашей с тобой зеленой фирмы. – Никита сделал паузу и горько улыбнулся, – Не будет. А деньги, которые привезли, мы с ней решили оставить Серёже. Пусть он развивает свое дело. Он налаживает экспорт нефтяного оборудования в Россию. Так что прости, обнадежил я тебя...
Из открытого Лёвиного олдсмобиля раздавалась, записанная на кассету, душераздирающая песня Токарева:
В Нью-Йорк прилетел мой братишка родной,
Из нашей любимой Одессы,
Приехал сюда повидаться со мной,
Что б больше не мучили стрессы...
Мы плачем с тобою, братишка родной,
И слёз мы своих не стесняемся,
В Нью-Йорке весна, жаль, что с каждой весной,
Мы оба с тобою меняемся.
Двое шаловливых мальчишек из расположившейся недалеко от них молодой семьи, играя задержались рядом с Лёвиным олдсмобилем. В какой-то момент симпатичная светлолицая мама в черно-красном полосатом купальнике решительно встала и направилась к ним. Поравнявшись с Никитой, остановилась и присела.
- Простите, вы, наверно, – русские. По музыке сужу. Я обожаю вашу музыку, – Чайковский, Бородин, и эстраду тоже... Вы давно здесь живете? Наверное, недавно. Хорошо, что вы к нам приехали. Там у вас трудная жизнь. Мы с мужем желаем вам счастья на нашей земле.
Обе стороны обменялись приветственными, дружественными улыбками.
Женщина встала и, не переставая участливо улыбаться, удалилась со своими мальчуганами на свое место.
Никита бросил затуманенный взгляд в сторону океана. Там, у самой воды, сидели мать и сын. А с востока дул чуть влажный, теплый ветер, и волна за волной с жадностью набрасывались на берег, а потом спокойно и неторопливо отступали назад.
Кэтрин
Зимнее февральское солнышко южного города радостно заглядывало сквозь ветки азалии в окно Bilingual Institute of Texas. В это время оно уже предвещало чудесное ежегодное обновление и, следовательно, прекрасное настроение.
Учительница Кэтрин, рослая, несколько полная блондинка с прямыми длинными русыми волосами, энергично входит в класс. Вместе с приветствием она принесла с собой теплую улыбку и выражение удовольствия на лице. Совсем недавно впервые ей досталась русскоязычная группа. Раньше она преподавала английский язык в группах мексиканских и других латиноамериканских иммигрантов.
Ее предшественник, молодой учитель Стивен, передавая ей дела, сказал:
- Держись, Кэтрин! Это тебе не Мексика, а Россия, да еще с еврейским соусом. Там все профессора. В крайнем случае, президенты, отлично знающие, как нужно управлять не только государством, но и всем миром. С ними интересней, но и опасней. Учти.
Зная Стивена, Кэтрин приняла эту шутку без особого внимания. Молодой учитель почти каждый день приносил в учительскую из своей ортодоксальной синагоги, которую он посещал каждое утро до работы, массу анекдотов и забавных историй.
С первого занятия группа ей понравилась своей прилежностью, готовностью как можно глубже понять новый для них язык. Студенты же не могли не заметить, с каким усердием и добротой относится к ним учительница. Особенно ощущалась ее доброта, потому что за много лет учебы в России они хорошо усвоили, что учеба это насилие со стороны педагога. Нравится тебе или не нравится предмет, – выучить должен и без лишних разговоров и разных там мнений.
А когда ученики как-то спросили ее, чем объяснить такое теплое расположение к ним, то она им ответила:
- Чувствуется, вы много читали, много знаете, пытливы, активны. С вами просто интересно. У меня раньше не было такой аудитории.
Ее же новые ученики (набор в возрасте от 25-ти и до предельного) никогда раньше не знали такого учителя, который бы в полной мере ценил их наклонности, начитанность, осведомленность, а тем более активность и любознательность. Зачем ему, учителю с той стороны Земли нашей, нужна была эта морока, которая всегда чревата была всякими неприятностями. Однако, честно говоря, все они вышли оттуда знающими. Из под госродительской палки, правда, но образованными. Именно это Кэтрин ценила высоко. С ранних юношеских лет она сохранила в себе неистребимую страсть к знаниям. И она, эта страсть, с каждым годом крепла в ней, несмотря на жесткие преграды, которые выстраивала перед ней судьба. Ей доставляло удовольствие не только учить, но и учиться у своих учеников, познавать новое, связанное с далекой загадочной для нее страной.
А ученики, как только в их памяти более или менее прочно накопилось с полсотни английских слов, как-то сразу осмелели. Эта, казалось бы, маленькая добавка совместно с давно невостребованными богатыми знаниями, опытом и любознательностью к новой для них стране, составляли уже что-то вроде критической массы в атомном устройстве, которая в любую минуту могла непроизвольно вспыхнуть потоком всего того, что они знали и множеством вопросов по поводу того, чего они не знали.
Положив папку с бумагами на стол, Кэтрин, как всегда, сразу приступила к делу. На этот раз урок обещал быть более интересным. Всем до чертиков надоело уже мусолить рутинные грамматические правила и учительница, понимая это, ввела новинку, – беседу на 20 минут о выдающихся событиях прошлых лет, происшедших в мире в том же месяце, который был на календаре.
- Февраль месяц отмечен весьма знаменательными историческими моментами, – начала она и в блеске ее глаз угадывалось предвкушение интересного урока.
На предыдущем занятии каждому было вручена подробная программа урока, которую она готовила накануне до поздней ночи. И, кстати, из последних сил. Потому, что она одинокая женщина с двумя детьми, которые уже взрослеют и забот вокруг них достаточно много.
– Давайте посмотрим, кого и что подарил человечеству февраль месяц.
Начали с того, что нефть в Техасе была открыта еще в 1901 году. Потом о том, что в 1920-м Лига Наций заявила, что не будет больше никогда войны. И все по этому поводу почему-то весело посмеялись, хотя, кстати, было бы горько поплакать. А дальше о том, что родился Джек Лондон; Сталин начал репрессии против врачей евреев; о Бенедикте Арнольде, генерале – герое и вместе с тем изменнике в освободительной революционной войне против Англии; Мольере, французском драматурге; Мартине Лютере Кинге, борце за гражданские права, и т. д. И , наконец, о том, что в этом же месяце родился Антон Павлович Чехов.
Сёма, пожилой мужчина лет 60-ти из Киева, давно уже испытывал нетерпение поделиться привезенным в эту страну интеллектуальным богатством на новом для него языке. Он беспокойно ерзал на своем стуле с поднятой кверху рукой и с чрезмерной четкостью, которая совершенно неприемлема для английского, много раз повторял:
– I have a question, Ай хев а квесчн. У меня – вопрос.
Желание высказаться было настолько сильным, что он не в силах был дождаться, пока учительница закончит о разговор. Но разрешение, наконец, получено. Сёма задает свой вопрос.
– Скажите, пожалуйста, почему Бенедикт Арнольд, предал американцев, и почему после этого его считают героем войны? – спрашивает он, блестяще лавируя (просто позавидуешь!) своим скромным запасом слов и потрясая в воздухе программой урока.
Сёма совсем не вредный человек, работящий, добрый, отзывчивый. Но распустившееся пышным бутоном желание поговорить и показать себя, заслонило все те добродетели, которые в этот момент ему мешали. И ничего с этим нельзя было поделать. Это было уже, видимо, из засевшего, как говорится, в генах, что исправно передается из поколения в поколение.
Кэтрин мило улыбнулась, в недоумении слегка подняла плечи, а по выражению лица видно было, что этот вопрос ее несколько смутил. Почему предал?… Предательство в человеческом обществе, к величайшему сожалению, вполне привычное дело. Это действительно так, и закрывать на это глаза просто глупо. Предают и изменяют мужья, жены, государственные деятели. Спроси их, почему они так поступают, и в большинстве случаев они сами ответить на этот вопрос не смогут. Что особенно в таких случаях обескураживает, так это то, что речь нередко идет об образованных, воспитанных и, на первый взгляд, довольно таки, интеллигентных в обычных условиях людях.
Это было как раз то, что она хотела сказать своему ученику. Но, увы, в общении двух людей, когда для одного из них язык, на котором они объясняются, родной, а для другого он на уровне первого класса, имеются обоюдные трудности. И Кэтрин не рискнула столь глубоко копнуть проблему, опасаясь взаимного непонимания.
- Трудно сказать, что его толкнуло на такой поступок, – возразила она просто. И добавила: – Что же касается того, почему продолжают этого человека называть героем, – так это истина, которую невозможно перечеркнуть. История, требует к себе бережного отношения. Могу привести более поздний пример…. Когда предложено было установить в одном из залов Конгресса пятьдесят скульптур самых выдающихся деятелей страны (от каждого штата по одному), Виржиния выдвинула талантливого полководца генерала Роберта Ли, командующего армией конфедератов в Гражданскую войну. При этом никого не смущало то, что он был командующим армией враждующей стороны.
Воспитанный на сугубо прямолинейных идеях, Сёма не мог этого понять и еще больше забеспокоился. В его сознании промелькнуло имя Деникина и он, широко и выразительно жестикулируя руками и головой, продолжал.
- Но что подумают наши дети, внуки? Предатель и он же еще и герой. Стал бригадным генералом вражеских войск и уважаемый человек страны. Sorry, I don’t understand .
В наступившей напряженной тишине раздался еле уловимый, но резкий шёпот Сёминого соседа по парте:
- Слушай, брось ты свою зудонастырность и отстань от нее! Предательство для него новость!? Святоша нашелся. Почитай Чехова. Хотя бы "Анну на шее". Замаячило впереди богатство, и пай-доченька тут же забыла родного папеньку и в придачу голодающих своих маленьких братиков.
Кэтрин стала нервно перебирать бумаги на столе. Время шло, и возникала угроза, что она не успеет изложить запланированный материал. В этом отношении она всегда была предельно пунктуальной. А если в конце урока оставалось время, оно использовалось по делу, и все равно урок кончался точно со звонком, что, кстати, вызывало язвительную недоумённую улыбку на устах бывших российских студентов. Однако, в этой стране принято было работать несколько иначе.
Среди присутствующих нашелся человек, сумевший оценить ситуацию и в весьма тактичной форме помочь учительнице закончить спор по этому пункту программы и перейти к другому. Стройный, широкоплечий Леня, приехавший недавно сюда из Баку, чтобы спасти своих двух совсем еще маленьких детишек от кровавой кавказкой междоусобицы, довольно прилично уже знал язык и успел обзавестись компьютером, с помощью которого легко узнавал то, что ему было нужно.
- Бенедикт Арнольд был талантливым полководцем и в начале войны одержал в битвах против англичан ряд блистательных побед, – начал Леня, только слегка заглядывая в свою тетрадку с подготовленным к уроку английским текстом, – и вел он себя на поле боя, как истинный герой и талантливый полководец. Проведенные им военные операции остаются и сейчас классическим примером военного искусства. Однако он был обвинен в превышении власти. Кроме того, его вторая женитьба на дочери человека лояльно относящегося к английским властям, вызвала к нему подозрение. Он посчитал полученные им почести и награды весьма скромными и неуважительными. Его решение перейти на сторону англичан, сделано было в состоянии глубокого отчаяния.
«Какой он, оказывается, молодец. Где-то дополнительно прочитал об этом и знает, пожалуй, больше меня», – промелькнуло на просветленном от удовольствия лице учительницы. И она с заметным облегчением настроилась вести урок дальше, дабы не нарушить запланированного лимита времени.
Еще одна рука появилась в воздухе. На этот раз – женская. Это была Соня, худенькая шатенка с еле заметными морщинами на лице и чуть сгорбленной от возраста фигурой, но характером, который, похоже, позволял многое преодолевать на своем жизненном пути. Когда-то, в далекие студенческие годы, они с мужем в туристических походах облазили многие горные и равнинные тропы Кавказа, Крыма, Зауралья, Карелии, а теперь очень аккуратно посещали занятия и с удивительной пунктуальностью выполняли домашние задания.
- Спасибо, Кэтрин, за исторический календарь. Когда я увидела там имя Лондона, у меня… – Соня хотела сказать "встрепенулось и помолодело сердце", но запнулась. От волнения не смогла быстро подобрать нужные слова и, оставив в сторону это выражение, перешла к другому. – В юности мы буквально … запоем (чуткая Аничка, бывшая преподавательница английского, вовремя подсказала ей нужное слово), именно запоем его читали. И не только Лондона, но и Киплинга, Драйзера, Эптона Синклера, Бред Гарта, О Генри…
Соня перечисляла известных американских писателей, и каждое последующее имя, словно удары колокола при поминальной молитве, глубокой сердечной болью ложились на сердце Кэтрин возрождающимися воспоминаниями об утраченных надеждах юных лет, когда она мечтала вырваться из плена житейских проблем и отдаться страстному желанию учится и познавать.
- Известный русский писатель Горький – продолжала Соня, – говорил, что в Америке человек человеку волк. И книги Лондона, Драйзера во многом подтверждали это. И мы верили. Считали, что это правда.
"Знать бы хоть что-нибудь об этом самом, знаменитом Горьком. – Досадливо сокрушалась про себя учительница. Нельзя же мне молчать. Чёрт возьми, я ведь здесь не просто собеседник, а учитель".
Кэтрин почувствовала, что не только это ее беспокоит. Сонины слова пробудили в душе что-то далекое, постепенно оживающее, пока еще не совсем осознанное, что могло разрушить хорошее весеннее настроение.
После Сониного выступления напрашивалось спросить у присутствующих: "А что вы об этом думаете сейчас, после того, как приехали сюда, действительно ли человек человеку в Америке волк?" Но такая мысль не могла появиться даже у самого порога ее внутреннего мира. Это выходило за рамки незыблемого, основополагающего духа страны, где она родилась и выросла. Здесь и не мыслилась такая возможность припереть собеседника к стенке прямолинейным вопросом. Страна двести с лишним лет тому назад была построена на фундаменте – все религии вместе – исповедай и говори, что хочешь и делай выводы, какие можешь.
Отпустить урок на произвольные, более широкие разговоры она не могла. Хотя бы из чувства ответственности перед ее обязанностями, как учителя. Есть план урока и его нужно выполнять. Нельзя было еще не учитывать характер аудитории. От доставшихся ей учеников можно было ожидать дискуссии на уровне чуть ли не всемирного симпозиума. Она вспомнила напутственные слова Стивена и незаметно про себя улыбнулась.
- Насколько мне известно, – не мог не блеснуть своими познаниями бывший экономист, а ныне пенсионер Наум, – страстный любитель и коллекционер классической музыки – Лондон был приверженцем теории социального дарвинизма. Выживают только сильные, слабые погибают. Таким образом, общество материально и духовно обогащается. Естественный отбор, Natural selection …
Апломб, с каким были сказаны последние слова, угрожающе напоминали о том, что резервы познаний у присутствующих, пожалуй, безграничны и, вообще, вряд ли кто-либо еще может знать больше, чем они.
"Natural selection, Natural selection…" эти слова, словно острое лезвие, прошлись по живому сердцу учительницы и были той каплей, которая сдвинула с места поток тяжелых воспоминаний. Сильные выживают… слабые погибают… Это было лет десять тому назад. Она с двумя маленькими детьми на руках живет в доме родителей. Мама, одинокая женщина, всячески помогает ей. Появился в их жизни человек. Служил во внешней разведке за границей, во время Второй Мировой войны и после нее. Вернулся из далекой европейской страны. Очень образованный, интересный, но слишком строгий и требовательный. И скоро стал ее отчимом. Кэтрин очень любила маму и рада была ее счастью. Жили они все вместе в большом доме в лесной тиши, в стороне от оживленных, утопающих в густой растительности улиц города. Спустя некоторое время отчим стал грубо вмешиваться в дела, касающиеся воспитания ее детей, требовал строгого подхода. А дети росли нежными, милыми, послушными, неизбалованными созданиями, любили маму и бабушку, боялись и не понимали стареющего сердитого деда. Ради детей и маминого счастья Кэтрин решила покинуть отчий дом. И тут-то она сразу почувствовала, что значит давно известный ей тезис о том, что жизнь это борьба за существование.
Сёмин сосед Абрам, человек мирный и деликатный, в кампании высказывался только по крайней необходимости, и вечно боялся, как бы обыкновенный спор не перешел во взаимные обиды или оскорбления. Абрам и его жена Алла познакомились с Кэтрин в парке на институтском уикенде еще до того, как она стала вести русскую группу, и были рады этому знакомству. С первого дня пребывания в новой для них стране возникало естественное желание познать, о чем думают и о чем мечтают здесь люди.
И сейчас его душа была неспокойна. От его взгляда не ускользнуло промелькнувшая мрачная тень на добром лице Кэтрин.
- Мы пришли сюда изучать английский, а не литературу или политику. Зачем нам уводить разговор так далеко. – Неожиданно для себя самого вставил он реплику на русском.
На что Сёма, у которого опять постепенно накапливался пар, тут же отреагировал:
- Может, прикажешь нам повторять здесь, как бывало раньше по букварю: "Мы не рабы, рабы не мы?"
Кэтрин восприняла непонятую ею русскую перепалку, как желание ее учеников что-то сказать дополнительно, и со свойственной ей врожденной доброжелательностью, забыв на минуту о жестких временных рамках урока, обратилась к ним:
- Мы все готовы выслушать ваш спор на английском.
Сёма решительно увел разговор несколько в сторону, и с той же позиции, что и раньше, – кто с нами, тот друг, а кто не с нами, тот враг, – навалился со своими вопросами, однако, не без подспудного расчета на публичный успех:
- Здесь упомянули Драйзера, и мне интересно было бы узнать, что думают о нем американцы? Его книги чернят американскую жизнь. Более того, он ведь в свое время вступил в коммунистическую партию. Я извиняюсь, Кэтрин, что не по теме урока, но…как же его после этого называют в Америке выдающимся новеллистом века?
Учительница почувствовала, что почва уходит из-под ног. Она мало знала о Драйзере. Он не был популярен среди обычных граждан, хотя бы из-за приверженности коммунистическим идеям. Не числился он и в школьных программах.
Атмосфера в классе незримо накалилась. Некоторое время стояла тишина. Абрам посмотрел на свою жену, у которой от негодования густо зарделись щеки. Лицо Сонички выражала немое недоумение. Один только Леня почему-то улыбался в ожидании чего-то неординарного.
- Насколько я понимаю, – ринулась в спор Алла, заставив Абрама замереть в страхе, что дискуссия перейдет в стадию взаимных нападок, – наш Сёма не приемлет коммунизм, однако готов согласиться с их методами запрещать все, что против существующего строя. Мы приехали в страну, где основной стержень жизни это свобода мнений. И никто здесь не подвергается гонениям за неугодную книгу, статью или просто неприемлемые высказывания.
Сёма, однако, не думал сдаваться:
- Ну, если свобода мнений, то что же вы взъерошились против меня?
- Ага, – кинул кто-то из задних рядов, – почувствовал на себе, что значить, когда тебе затыкают рот, так взываешь к свободе слова.
Спор продолжал разгораться наполовину на английском и русском языках, а Кэтрин в растерянности беспомощно перебрасывала свой взор с одного оратора на другого. Очень скоро она почувствовала, что ситуация выходит из-под ее контроля. Спустя несколько минут, она решительно встала во весь рост, выпрямилась. Класс мгновенно замолк. В тишине за дверью раздавались чьи-то голоса. Все ждали привычной для них реакции педагога в такой ситуации: дескать, отложим спор вокруг Драйзера на следующий урок, тем более, что говорить о нем сегодня не планировалось.
Однако, произошло совершенно неожиданное.
- Прошу извинить меня, если можете. – Кэтрин голос дрожал. Она нервно перебирала в руках авторучку. Постоянная приветливость сменилась суровым выражением потускневшего лица, – Я должна вам сказать прямо и честно: хотя я ваш учитель, а вы мои ученики, но мой уровень в вопросах, которые я сама здесь поставила, ниже вашего и я не вправе была это делать…
Официальный тон в голосе сменился чисто человеческим, и она продолжала совсем уже тихо сквозь подступивший к горлу горький ком воспоминаний:
- Так уж сложилась моя судьба, что мечта стать высокообразованным человеком не сбылась… Сложности в семье. Дети растут, надо думать об их образовании. Пришлось длительное время зарабатывать деньги в Мексике, преподавать там английский…
Не договорив до конца, Кэтрин вдруг повернулась в сторону выхода и быстрым шагом покинула класс.
На секунду всё в помещении затихло и приостановилось, словно незримый всемогущий маг вознес свою руку над всеми присутствующими.
Первым вскочил Лёня. Добродушную улыбку на его лице сменило выражение крайней озабоченности. Он ринулся к двери. За ним Абрам и другие.
Пока Сёма безуспешно пытался оправдаться перед теми, кто остался в помещении, один за другим вернулись все, кто пытался найти Кэтрин. После долгих поисков в коридоре и других помещениях ученики вернулись ни с чем.
Заключая миротворчески спор, Соничка сказала:
- Нам следовало бы, все-таки, иногда задумываться на чьи таксы – налоги мы здесь живем, имеем крышу над головой, разъезжаем на автомобилях, учимся, лечимся… Притом, что сами не платим и, видимо, уже никогда их платить государству не будем.
Парковка Bilingual Institute. Слева обозначены места для учителей и других сотрудников. Справа – для учащихся. Вплотную к учебному корпусу примыкает небольшой аккуратно ухоженный скверик. Там у стены в ряд стоят несколько стройных молодых пальм, развесистая японская мимоза, темно-зеленая магнолия, поблескивающая на ветру своими широкими листьями.
На тенистой скамеечке под магнолией – Стивен и Кэтрин. Все сотрудники уже разъехались кто куда. На стоянке остались только две машины. Небольшой многократно перекрашенный автобус, который принадлежал Кэтрин, и "Бьюик" Стивена.
Стивен сочувственно успокаивал расстроенную Кэтрин.
- Хватит, Кэтрин, переживать. Не такое еще встречается в нашей практике. Послушай лучше анекдот. Два еврея встречаются на Нью-йоркской улице после длительного перерыва. Один из них, – с двумя своими малыми сыновьями. И говорит ему старый друг:
"До чего же прекрасны твои сыновья. Сколько же им исполнилось?"
"Доктору – пять, а адвокату – три". – Последовал ответ счастливого папочки.
Кэтрин с тенью глубокой печали в глазах благодарно улыбается своему собеседнику.
А Стивен мучительно пытается понять, почему его бывшие ученики, которые всегда на его уроках были примером воспитанности и интеллигентности, могли вдруг допустить такую бестактность по отношению к ней. Его внутренняя скромность мешала ответить самому себе на этот вопрос. Студенты самой кожей своей чувствовали, что любой их показной демарш знаний не мог бы иметь успеха у человека, который не только прекрасно знал американскую и зарубежную литературу, но и основы философии Канта, Гегеля и даже родного для них Карла Маркса.
Раннее утро. Рассвет еще не наступил. Тревожный телефонный звонок. Абрам мгновенно вскочил с постели.
– Abraham, I'm so sorry! Я – по дороге в школу с ребятами. Чертов автобус мой заглох у светофора. Не мог бы ты подскочить со своим олдсмобилем и подзарядить мою батарею? Опаздываю на урок. Я здесь недалеко.
В мгновенье ока Абрам оделся, побежал к машине и пулей помчался на выручку Кэтрин. Чувство общей вины перед учительницей после вчерашнего инцидента подстегивала его. Он был рад случаю, который позволит ему хоть в какой-то степени загладить эту вину перед Кэтрин.
У светофора стоял старый автобус с открытыми настежь дверями и капотом. Дети сидели внутри на полурваных сиденьях, а у мотора Кэтрин присоединяла кабель к батарее.
Абрам лихо развернул свою машину ближе к двигателю автобуса и остановился так, чтобы не мешать движению машин на соседних полосах дороги. Быстро открыл свой капот, присоединил ответные концы кабеля. Спустя несколько минут Кэтрин благодарила Абрама за помощь и, перекрикивая шум двигателя, спросила:
- Абрагам, можно сегодня вечером придут к тебе мои Елизабет и Билли и сделают уроки на твоем компьютере. Я не могу сегодня оставить их в школе после учебы.
По дороге домой старый Абрам вспоминал предыдущий к ним визит детей Кэтрин. С какой тогда трогательно-нежной заботой и терпимостью старший Билли объяснял светловолосой Элизабет правила входа в интернет!
Разве такие дети не лучший подарок судьбы?
А дрейделе
Есть вещи, которые затрагивают судьбу всего человечества. Возможно ли проходить мимо и не говорить о них? Думаю, – нет. И я вижу, все вы согласны со мной. Однако, об одной, на первый взгляд, незаметной особенности человека, которая порой переворачивает весь мир вверх дном, люди почему-то никогда не говорили. И впервые говорить об этом будем мы и прямо сейчас. Итак, начнем.
Предмет исследования – среда весьма пожилых иммигрантов, живущих в одном доме, специально для них построенном. Считается, что их дети и внуки работают, а они сами только получают пособия, квартиры, возможность бесплатно лечится, учиться, посещать театры, музеи и т.д.
Если бы только так, а то ведь, если присмотреться… Один пишет книгу. Никогда раньше не писал, да и читать-то почти ничего никогда не читал. Другой создает художественные картины. Никогда раньше и не помышлял об этом и не ожидал такого от себя. Третий ведет кружек по изучению торы. А когда-то проводил ленинские уроки с комсомольцами.
Продолжим список. Четвертый взял и организовал русский клуб. А теперь, из кого угодно вышибает искру, даже если у его жертвы никогда, даже в ранней молодости, и намека на душевный огонь не было. И вот, после длительных уговоров, колебаний, сложнейших раздумий начинающий 77-летний лектор выходит к трибуне и с блестящим мастерством облекает в одно целое интереснейший рассказ об обыкновенной нефти и утонченную собственную поэзию. И все в зале довольны и счастливы. А глава клуба и его жертва, лектор, от пережитого страха и переживаний еле держаться на своих больных ногах и хватаются за сердце. И Вы, может быть, думаете, что после этого они больше не повторят подобного? Глубоко ошибаетесь.
Еще у нас есть идиш клуб. На ком он держится?! Это самому Богу не понять. Эфемерное, милейшее, маленькое симпатичное создание с постоянной доброй улыбкой на лице, и ходит уже очень осторожно. Ху-день-кая! Где помещается ее нешуме, в которой содержится такая сила и красота еврейской культуры, сказать совершенно невозможно. Но, держится. И дай ей Бог еще столько!!! И вот она-то и воскресила в нашем доме почти умершие идиш песни, литературу, искусство…
Теперь, самая мощная Ассоциация ветеранов второй мировой войны, выходцев из бывшего Союза Советских Социалистических Республик, которая свято и неуклонно чтит героическое прошлое, гордо и бережливо несет его по жизненному пути, и мы с вами спокойно и мирно живем, зная, что, в случае чего, это будет наша надежная защита и оборона.
Я еще не сказал о хоре. Четверо седо-лысых, годами слегка обтрёпанных мужчин с разной выпуклостью живота и около двадцати не очень, но накрашенных, нарядно одетых женщин, о возрасте которых говорить не стоит, так как во время пения он, возраст, возвращается в юность. И дирижер, – бывший боевой партизан. С каким искусством и настойчивостью до седьмого пота он строит разношерстных участников хора!
Вся эта бурная деятельность на склоне, когда ничего, казалось бы, уже не светит, зажигает факел надежды, и его огонь в сердце каждого из нас исцеляет многие наши недуги. А какой разительный пример для наших детей и внуков, уткнувшихся в компьютер, телевизор, или в руль автомобиля!?
Поразительно и невероятно!!! Хочется снять шляпу, и с трепетом низко поклонится всем в ноги!
Феноменальное явление! Кто же они, эти герои – мутанты, которые явно не попадают в разряд нормальных рассудительных людей. Чем же они, эти удивительные непоседы, отличаются от обычных особей на земле?
Бог молчит и наука тоже.
Возникает вопрос, зачем им все это? Как сказал один молодой одессит, глядя на вусмерть закрученного подобными делами дедушку: "И оно тебе все это надо? Смотри, какая зеленая травка по обе стороны речушки нашей. Гуляй себе там, корми рыбок и птиц, грейся на солнышке".
Пытаясь ответить на этот вопрос по научному, приходим к выводу о том, что исторически с самых древнейших времен у нас заложен биологический механизм, орган такой. Его задача придумать, как удивить, потрясти окружающих, а то и весь мир.
Итак, в нашем организме, оказывается, есть еще один орган, о котором наука пока что молчит. И совершенно непонятно почему. Ну был бы это какой-нибудь шпендрик типа аппендикса, который человеку просто совершенно не нужен. А то ведь речь идет об органе, от которого порой зависит прогресс человечества. В этом можно убедиться на конкретных исторических примерах. Этот орган имеется у представителей всех рас на земле. Но у нас, потомков Абрагама, Йосифа, Исаака, Соломона, – так это таки нечто. Он всегда при нас, еще, наверное, со дня исхода. Еще ничего не видно, не слышно, не пахнет, а он уже мечется от нетерпения во все стороны.
Давайте перейдем к делу и покажем, что история человечества это подтверждает. И к чему это может привести в глобальном масштабе, это мы увидим сейчас на конкретных примерах.
Итак, теорию относительности знаете, конечно. Я вижу, все кивают головой, значит – знают. Правда, говорят, что во всем мире только шесть академиков эту теорию понимают. Ну и что же? Мы, как-никак, а в одном и том же доме с вами живем! И все обо всем всегда знаем. Не такое еще знаем. Подумаешь, теория относительности. Со школьной скамьи знаем, что все в мире относительно. Вон, к примеру, миллионер Абрамович, говорят, лучше нас с вами живет. Так нужны нам эти самые миллионы. Без этой мороки проживем и спокойней чем он. Все относительно.
Итак, знаете эту теорию, конечно, и автора тоже. Так оно как было. Жило себе человечество тихо и разумно. А в одной малозаметной конторке по всяким там изобретениям и патентам сидел человек, как человек, ничего вроде особенного и перебирал себе бумажки. А у него под сердцем вертелся, прыгал, и резвился необыкновенный живчик и не такой, как у всех иноверцев, а особый, которым бог наградил его предков еще при исходе. Он то, этот живчик, и изнемогал от тщеславного нетерпения и предвкушения чего-то умопотрясающего. И сподвинул этого невзрачного человека превратить весь наш зеленый шар в гигантскую пороховую бочку, вокруг которой вращаются спутники и все на планете сидят у своих телевизоров и смотрят, как дети в школах стреляют друг друга. Как вам это нравится?
Вот что мы имеем на сегодняшний день. И всё это от шаловливого, не замеченного пока наукой, малоизвестного органа.
Не знаю, что еще накрутил этот конторщик за всю свою жизнь. Но, если честно, то надо отдать ему должное. Если бы не он, не было бы спутников, и не было бы у нас даже надежды на русское телевидение. Все остальное, чего он натворил, не так уж важно.
Может Вам этого примера недостаточно, так возьмем еще один – сугубо исторический, который с необыкновенной убедительностью показывает глобальную роль этого органа, которому не терпелось ни днем ни ночью у одного бородатого, тоже от избранного богом народа, и в результате, – идея, «мы наш, мы новый мир построим». И она овладела почти половиной человечества. Теперь-то Вы, наконец, поняли, где они эти истоки великого прогресса человечества.
Итак, мне пора кончать и подводить черту. Наука не удосужилась, а мы попробуем.
Берем всех вместе, со своими делами, – конторщика, бородатого, и всех живущих в нашем доме, анализируем и получаем, что суть дела в одном и том же, а именно – в неуемном дрейделе, которое мечется у каждого из нас под сердцем и именно поэтому, не только нам, но и всему человечеству покоя никогда не будет, никогда жители земли нашей не покроются плесенью и никогда им с нами скучно не будет.
Для большей убедительности подтвердим это совсем свежими примерами. Пожалуйста, и однословно – Гу-син-ский, Бере-зовский, Жири-новский, возможно и Кашперовский. Точно не знаю, каких он кровей.
Но эти, приведенные мною наши светила, ровным счетом ничего бы не стоили без нас, о которых мир еще ничего не знает. И, может быть, никогда не узнает. Но мы, а ни кто иной, являемся корнями нашего народа. Мы, а ни кто другой, питаем живительными соками великих наших мира сего.
Это мы с Вами, – Абрамы, Сарры, Наумы – по большому счету, – душа и совесть наших предков и носители замечательных генов.
Так не дадим же другим народам нашей планеты впадать в уныние!
Зайте мне гезунд, мои родимые!!! Шалом Вашему дому!
И да здравствует наше с вами дрейделе!
Спасибо Софочке Фогель
Вот мы и здесь, на старости лет, в доме специально для нас построенном, в новой прекрасной стране. Кто только год, кто пять, а кто и целых двадцать пять. Но это неважно сколько. Все мы плохо говорим и плохо слышим. Там мы прекрасно говорили, нас понимали и мы понимали. И поэтому был полный простор для нашей души. Заняты были под завязку. Некогда вздохнуть было. Скажем, побегаешь целый день по очередям, постоишь в каждой из них по несколько часов и наговоришься в сладость. Заодно, достанешь хлеб, колбасу, молоко. И ты возвращаешься домой, как говорится, без задних ног, но предельно счастлив.
Здесь такого счастья нет и, не предвидится. И что ж тогда делать? Сидеть без дела? Умереть можно.
Казалось, есть выход. Для начала учи английский. Тут тебе и сорок восемь часов в сутки не хватит. Сиди и учи. А там, откроется горизонт для общения. Найдется и дело.
Ну что ж, – вперед, как говорится.
Три года с лишним шел вперед с твердой надеждой, что английский непременно скоро станет моим вторым родным языком и тогда, считай, окно в новый мир для меня будет открыто.
Ну, как можно было думать иначе. Передо мной живой пример. Мой внук на четыре месяца раньше приехал в Америку. А когда я приехал, он уже говорил, понимал, даже смотрел и, если хотите, ходил…, и все это было уже не по-русски, а тем более не по-еврейски. И знать того не хотел, что я его не понимаю. И лет ему, этому пострелу, – только двенадцать. Всего-то за четыре месяца заговорил, да еще как.
А я-то что? Не тех ли самых кровей, что и он? Одолею, думал, ну пусть не за три месяца, так за три года. Конечно, у него в голове сколько угодно пустого места. Как говорят, ветер гуляет. А у меня там полностью забиты все полки и на три четверти – залежалым товаром. Жаль, что голова не склад какой-нибудь, а то списал бы эту рухлядь одним махом. Чего только не сделаешь ради того, чтобы общаться со своим внуком?!
Никогда не забуду, как он встретил меня здесь в аэропорту. Похвастаться решил, негодник эдакий, и залпом выдал целую обойму английских слов: «Grand», «Хело», «Хауаю», «Хай». Я, прямо-таки, съежился. Почти все на «Х»!? Ну, а от слова «Хай» у меня кровь ветеранская воспламенилась, и я готов был тут же схватить автомат и строчить. Да, строчить…
Я стоял и сквозь слезы радости смотрел на моего дорогого внука и думал, зачем мне и, кстати, ему тоже, это высокопарное GRAND. И перед моими глазами, сквозь те же слезы – предстало былое. И я слышу, как до меня доносится – «дедушка, деда, дедуленька», а в ответ – мои слова: «Что, соколик мой?»… Дааааа…
Чтобы мне он нравился, – английский, – так не могу сказать. Ну, нет же в нем той божественной искры, которая зажигает в душе теплый, нежный, трепетный огонек, когда, скажем, говоришь своему внуку: «зайчик или светик ты мой милый». Заглянул в словарь с надеждой найти желанное слово «светик», но там, оказывается, такого слова и вовсе нет. Там есть «све-ти-ло»(!), а рядом – «светильник». Сами понимаете, ни нежностью, ни любовью тут и не пахнет. Сказать ему по-английски такое: «светило ты мое ясное…»(?!)
А словарь ведь у меня отличнейший, электронный. Все там есть.
О, Бог ты наш всемогущий, который помог нам придумать интернет, самолет, кондиционер, макровей, наконец! Почему тебе нужно, чтобы мы претерпевали адские мучения, учили отдельно по одному слову. Почему бы не придумать, как сразу весь словарь, да и внедрить в голову. Открыл крышку на макушке, вставил, захлопнул, и ты тут же оказался наравне со всеми почтенными гражданами этой прекрасной страны. Так нет же. И чтобы хоть что-нибудь нам вдолбить в голову, приходится учителю (не нам, конечно!) тратить невероятные усилия.
А как хочется порой выговориться, как бывало раньше. Себя показать гражданам новой для тебя страны и их узнать. Показать, кто ты есть и чего ты стоишь. Чтобы отлегло от сердца. А то ведь с каждым днем накипь в душе увеличивается и увеличивается.
Отдаться, что ли, на первых порах целиком языку и начать все-таки самому учить, как следует!? Этим самым и учителю можно помочь, чтобы он не так надрывался?
Эх! Хватит разводить всякую антимонию. Ничего не поделаешь, все равно надо… Никуда не денешься, язык нужно учить. Тем более жена велела. И я пошел в школу. Деваться некуда.
Исправно посещал ее и оставался вполне довольным собой на этот счет. А что, почему бы не быть довольным? Хожу же в школу туда обратно, значить с языком, так или иначе, что-то и когда-то должно хоть немного получиться.
И сижу я на уроках, кое-что загружаю в свои извилины. Большая часть приобретенного выветривается, конечно, по дороге в школу и обратно. И все же, кое-что остается. И прекрасно. Американцы сами нас постоянно ведь предостерегают и говорят нам: не торопитесь, все придет само собой, заметьте, само собой, а Вы, говорят они, пока что не пришло само собой, – step by step и step by step, и все будет.
И, конечно же, я не единственный. Почти все мы вечерами делаем уроки из последних мозговых сил. Потом перед сном нащупываем и проверяем, чтобы рядом была на всякий случай, спасительная сигнальная цепочка у кровати для скорой помощи. Рано утром встаем и, проходя вдоль коридора к лифту, мысленно благодарим строителей дома за поручни вдоль всего длинного коридора к лифту, а там – в машину и на занятия.
Возникает вопрос – что нами движет? Что? Ведь осталось (не буду портить настроение ни себе, ни вам, и скажу коротко), осталось – всего ничего. Вся жизнь, как поется в песне, всего лишь – миг между прошлым и будущим. Миг! И только часть этого мига, даже не весь, а несчастная доля его – впереди. Так зачем нам эта канитель? Почему, спрашивается, – это, а не заслуженная скамеечка в густой тени под развесистой магнолией, телевидение , радио, карты… И жизнь без всякого натяга, тихая, спокойная…
Надо, пожалуй, с этим кончать. Бессмысленна вся эта возня. Нонсенс. Это называется: учиться всю оставшуюся жизнь, чтобы умереть умненьким.
Так думалось перед сном. А во сне предстал свободный от английского рай во всем своем спокойном беззаботном великолепии и долго-долго согревал душу, всю ночь. Проснулся со сладкой улыбкой на лице… Встряхнул головой, опомнился… Посмотрел на все четыре стены свои, – привычные, неподвижные, безмолвные и скучные. На жену, которая еще вчера сказала, что она не в духе и на занятия не пойдет. Потом глянул на часы, вскочил и без завтрака побежал… Побежал, чтобы последний раз… И это уже точно, что последний … Нужно же хоть кому-нибудь где-нибудь высказаться по поводу того, что Клинтону совершенно нечего делать в этой Югославии… И других тоже послушать по этому делу. Да, но задание, черт возьми, по идиомам-то не сделано…, неудобно… Стой, о, слава тебе господи, совсем забыл, какие там идиомы? Сегодня ведь соученица наша, Софочка Фогель, празднует свое 90-летие и 50-летие своей учебы в английском ульпане. Ой, спасибочко ей красавице нашей. Как же не отметить это как следует. Пожалуй, на это и трех часов урока не хватит.
Побежал!
В городе Хаимстонe
Хочу сразу предупредить, что все персонажи этого рассказа – замечательные ребята. Они положили на лопатки фашизм. Они и сейчас олицетворяют мужество, гордость, честь, знания, талант, ум, совесть и все такое.
А вот этот рассказ примите, пожалуйста, как дружеский шарж. Давайте немножечко посмеёмся над самим собой. Ну, нельзя же все время быть серьезными. Смех продлевает жизнь. Конечно, если это действительно смешно и достаточно деликатно.
За последнее, правда, не ручаюсь.
Ассоциация ветеранов второй мировой войны, выходцев из бывшего СССР, города Хаимстона Соединенных Штатов Америки, вдруг обнаружила, что число ее членов неуклонно уменьшается. Жизнь пенсионеров в этой стране оказалась настолько сладкой и насыщенной, что некогда было и подумать о неумолимом законе природы. Но печальные события заставили это сделать. И вот на очередном заседании правления ставится кардинальнейший вопрос, – вопрос о… росте организации. Заметьте, не то, чтобы постараться путем неотложных мер послать костлявую подальше (холера бы ее задушила, проклятую!) и таким путем хотя бы сохранить численный состав неизменным. Нет! И еще раз нет! А только так, – добиться роста ассоциации. И все тут. Ну как тут не замереть в диком восторге и не склонить голову в глубоком почтении перед безоглядным оптимизмом, который сумел сохраниться в наших еще, слава богу, не остывших сердцах!
И вот, заседает правление ассоциации.
Самый умный член Ассоциации в возрасте 80-ти с лишним лет, услышав слово «рост», от печального удивления стал ехидно и горько смеяться. Не удержался на своем стуле и пошел от смеха сползать под стол. Слегка зацепился подбородком за крышку стола и вдруг остановился. Его взгляд на миг упал на страницу лежащей там газеты. Он увидел там крупным шрифтом набранное слово: «Чечня». И именно это слово задержало, казалось, неминуемое его сползание под стол. В таком положении он так и застыл, пока шли дебаты по этому вопросу.
- Давайте, ребята, сначала поскромнее… не будем о росте, – выступил самый умеренный выходец, – Поставим хотя бы задачу о сохранении численного состава за счет увеличения числа долгожителей в нашей организации. Теперь-то, слава богу, мы живем не в России, а в свободной стране. Поднимем голос наш, обратим его прямо Конгрессу и потребуем, да именно потребуем, улучшения и удешевления медицинского обслуживания. Добьемся этого, глядишь, и жить станем подольше.
- О! Правильно! – сказал елейным голосом другой, легковозбудимый член, обрадовавшись так, что глаза его заблестели в восторге, как бывало 60 лет тому назад, – И с этим можно выйти прямо в сенат. Там нас поймут. Поддержат нас и американские ветераны. А им ведь это тоже выгодно. Пусть и они живут долго.
Заключил он весьма щедро.
Тем временем, самый умный продолжал смотреть на заворожившее его в газете слово «Чечня», будучи совершенно отрешенным от разгоревшегося спора. У него уже в голове созревала блестящая резолюция по обсуждаемому вопросу. Он ведь около семи лет был неизменным секретарем у самого секретаря парторганизации и достаточно хорошо набил руку на этом.
- В нашей прекрасной стране, – сказал самый осторожный, – и так средний возраст, дай бог России половину того. Давайте не будем столь наивными, – Конгресс, улучшение, удешевление медобслуживания, … О чем вы говорите?! Одумайтесь. Кого вы хотите затронуть?! Хорошо, что наш Клинтон вовремя взялся за голову, бросил эту затею и, слава богу, жив еще до сих пор вместе со своей женой и дочерью.
- Я целиком поддерживаю предыдущего оратора, – сказал почти ясновидящий выходец, – А то, глядишь, вместо продления долголетия, все может выйти как раз наоборот… Как только мы двинемся против медицины, так нас перестреляют тут, как куропаток. И – раньше времени. С крыши, да еще из снайперской винтовки. Как в Далласе… Даже Клинтоны испугались и отступили, хотя у них охрана вооруженная. А мы то что!?
Тем временем, самый умный, продолжая думать о Чечне, принял, наконец, очень серьезный деловой вид. Потом весьма резво, не по своим годам, взгромоздился обратно на свой стул, схватил ручку и стал что-то торопливо писать, опасаясь, видимо, что его мысль распадется раньше, чем он успеет что-либо нанести на бумагу.
- Напрасно, дорогие мои, вас так далеко занесло, – спокойно и снисходительно сказал председатель, самый солидный из всех председателей подобных организаций во всей Америке, – речь идет о совершенно простом и реальном решении этого вопроса.
Вот так раз, оказывается все просто.
– Ну и как? – все семь пар удивленных глаз членов правления уставились в председателя.
Все «самые», кроме одного, удивленно обменялись непонимающими взглядами. Дескать, как можно просто решить этот вопрос?
Председатель, надо сказать, знал свое дело хорошо, и не отступал, будучи даже в меньшинстве. Эту закалку бывший полковник получил еще в жестоких, кровавых схватках с врагом во время войны. Там был беспрекословный приказ, а сейчас – убедительное твердое слово.
А самый умный, с Чечнёй в уме, был занят собой, совершенно не слушал остальных и продолжал лихорадочно что-то строчить на бумаге.
- Мы, – продолжал председатель, – совсем забыли, товарищи, ой, извиняюсь, господа, о тех, кто отдавал свои силы на трудовом фронте во время войны.
- Что?! – грозно вступил в дискуссию единственный настоящий законник, без которого ассоциация не могла бы вообще существовать и быть организацией как таковой:
- Ну-ка прочитайте мне, пожалуйста, что записано в нашем уставе по поводу того, кто может быть членом нашей организации. Так-то вот! Мы, непосредственные участники военных действий. И это наша честь и гордость. Разжижать священные наши заслуги в борьбе с фашизмом ради увеличения организации… Я решительно против!
Тут-то возник самый, до сих пор еще, веселый.
- Ну, зачем так волноваться, дорогие мои! Ну-ка пошевелите своими мозгами, посмотрите в сторону прошлого и вспомните. Кто обеспечивал наш тыл? Кто спасал нас от кровавых ран, вытаскивая нас с того света? Забыли, небось, мужички. Возраст потому что. Понимаю, уже не просто, так напрягитесь, и вспомните. Стоит в чистом поле на перекрестке утопающих в грязи военных дорог в шинели, сапогах, стройненькая, аккуратненькая, личико светленькое, как наливное яблочко в соку, глазки – вишенки, вспыхивают огоньками в бесконечной гордости, когда вскидывает свои ручонки, показывая жезлом, куда какому войску держать путь. Вспомнили? А что творилось, глядя на это, с вашей несчастной кровью, которую вы готовы были отдать до последней капли за родину и за, прости господи, того самого, …? Да каждый из нас после этого целый месяц спал с этой богиней в обнимку!… В счастливом сне, конечно… И жизнь, даже под бомбами, светлой казалась? Именно поэтому, дорогие мои коллеги, мы и победили. Именно так. А вы-то думали? Так пусть их побольше будет рядом с нами сейчас, в наши-то годы, в не менее роковую для нас минуту и мы будем смотреть на них, представляя их в прошлом. Глядишь, опять наша кровушка вскипит. И на долгие, долгие годы остановим мы свои потери. И без всяких там болтунов в Конгрессе и живоденьгодеров в белых халатах. А главное, никто в нас стрелять-то из снайперской не будет. Это же не только количество будет нам, но и качество прибудет, – замечательный и прекрасный наш слабый пол!
Законник побагровел от этих слов, и твердо было начал:
- Только через мой… – он запнулся и не стал говорить дальше, резко убавив пыл, – Лично я буду голосовать против.
Остальные проголосовали «за», Так, что веселый поставил точку над “i”.
Предложение самого солидного председателя прошло почти единогласно.
К этому времени самый умный, с «Чечнёй» в голове, уже давно закончил писать и уснул, свесив голову к столу. Один раз только он проснулся, когда в воздухе прозвучало слово «прекрасный пол», а потом опять склонил голову на стол, положив ее на лежащую там бумагу, на которой было им написано:
«Предлагаю опубликовать в печати следующее:
Призываем Вас, участники чеченской войны, не ждать больше, когда Вам, наконец, выдадут полевые (военные) деньги, кровью заработанные Вами на полях битвы. Не получите Вы их все равно. Бросьте всё и приезжайте на жительство в Америку, в г. Хаимстон. Тем самым пополните ряды нашей славной организации и обеспечите свою старость».
Что скажешь!? Вполне умное предложение. Но поступило оно поздно. Все уже проголосовали за более разумное решение, выдвинутое председателем.
А жаль. Можно было бы моментально обеспечить рост организации, да еще и название ее удлинить. Насколько оно бы весомее и солидней звучало!? Судите сами: Ассоциация участников второй мировой войны и войны против чеченской республики, выходцев из бывшего Союза Советских Социалистических Республик и нынешней Российской Федеративной Республики… Грандиозно, черт возьми, аж дух захватывает!
Послесловие
(по секрету)
«Самый умный» пришел домой и, вспомнив слово «рост», опять громко рассмеялся. Домашние нисколько не удивились. Это с ним уже не раз бывало. Не обращая внимания на домочадцев и на поданный обед, искрящийся под ярко горящей люстрой всякими вкусностями, он уселся за письменный стол и с превеликим удовольствием и увлечением стал писать опять. Им овладела новая, замечательная идея, как путем смеха продлить жизнь наших отважных ветеранов и, следовательно, и их ассоциации.
В результате – рассказ-шарж, который перед вами.
Читайте, и живите за сто и больше!
Давидка
(рассказ в слезах)
Нет тебя больше, Давидка. Я, кажется, никогда раньше так тебя не называл, – стройненького, худощавого, подвижного 60-ти летнего друга моего. Не называл? Разве? Что это я, – не называл тебя так? Именно так тебя и называл. Но теперь, это слово звучит по-другому. В этом звуке теперь не только ты, но всё, что тебя раньше окружало, и было тобой окрашено, освещено, озвучено. И вот это "все" осталось и осиротело…
Ты часто думал о том, как было там и как оно теперь здесь. Стоило, не стоило.
Что было там? Там была трагическая смерть твоей жены, которую ты в свое время принял с двумя ее маленькими девочками, воспитывал их, как родных ... А потом, когда выросли, их выезд из страны. Младшая на землю обетованную, старшая в Америку... Ничего не оставалось делать... В Киеве оставил трехкомнатную квартиру в центре и женщину, с которой собирался разделить вторую часть своей жизни здесь. Она не решилась покинуть родину.
И оказался здесь один. Правда, дочь, внучка, сваты, но... один в своих стенах.
Да, дорогой, там ты по работе мог быть уверен в завтрашнем дне и только. И то, не очень. А вот под кожей, где гены наши, где оседает наша история, всегда гулял мороз от страха при мысли о том, что могло быть через месяц, год с нашими детьми и внуками. Она, эта история, черт дери, повторяется и нередко…
Приехал сюда и приехал. На первых порах, – кругом дружелюбие, внимание, квартира, учеба, нормальное питание, вроде все, что нужно. И разве ты, дружище, мог, чтобы только тебе было хорошо. И сразу заговорил… «Племянник у меня в Москве. Парень – голова. С 12-ти лет знал уже на зубок все о сердце, желудке, почке человека. Врожденный профессор. Там он, безусловно, погибнет.» И пошли туда твои письма, справки, афидевиты1. Но не решались они никак. А ты давил и давил.
И как же ты был обескуражен и вместе с тем горд услышать от младшей дочери:
"Отец, мы не хотим в Америку, мы останемся в Израиле".
Время шло. И тебе надо было работать. А кем, где, без знания языка. Да так работать, чтобы не было даже мысли у дочерей о том, что нуждаешься в помощи. А как раз наоборот, иметь возможность, как привык делать там, – помогать им.
Выделенная «Джуйкой»2 помощь и припасенные деньги кончались. Нашлось место уборщика на частной почте. Но почта – далеко. Двумя автобусами с длительным ожиданием на пересадочной станции. И за пять долларов в час и семь дней оплачиваемого отпуска, начиная со второго года работы. Порой убирать приходится при 36-ти градусной жаре и на улице. Прикинул: стоимость проезда, питание, квартира, телефонные разговоры, одежда, в общем, туда-сюда и обратно... А подарки родственникам, близким друзьям и товарищам... Эта последняя статья расхода далеко не пустяковая здесь. Каждый из них постоянно справляет: день рождения, годовщину свадьбы, приглашают к себе на государственные, религиозные праздники... Ну, как да с пустыми руками!?
Я смотрел на тебя с молчаливым восторгом. Какая обстоятельность, расчетливость, скрупулезность, каждая копейка на счету. Ну да, конечно, это – в крови. Там работал сметчиком в строительном деле. Казалось, подумаешь, не бог весть что. О нет, таки, – нечто! Никто с дипломом там не мог вершить то, что ты, который его не имел, но проворачивал все, что только можно, и то, что даже было невозможно, по всей громадной стране на уровне министерств и ведомств.
А здесь. Возможно ли мечтать об этом. Хотя всего-то шестьдесят и мужик стройный, подтянутый, сухопарый, быстрый, энергичный. Знает и учитывает, словно компьютер, повседневную жизнь до мельчайших подробностей. Даже здесь, где опыт-то всего пяти-шести годичный. Но уже успел накопить.
Итак, нужно жить, и жить достойно. А средств необходимых нет, и не предвидится. Вот тут-то ты сразу почувствовал, что повис над пропастью. И внимание немедленно переключается на все, что только можно. Потрясающая жизненная цепкость. Купоны из газет, где и что и в каком магазине на сегодня дешевле. А не сыграть ли в пирамиду. Испытать, черт возьми, счастье! Может махнуть в соседний штат. Узнал, – там пенсию начинают давать с шестидесяти двух. Но как можно? Дочь старшая здесь, а он будет там?! А ведь у них большой дом, участок. Часто приходиться помогать. Что-то сломалось, постричь траву, чтобы дочь зря не тратилась. Присмотреть за внучкой. Муж устроен хорошо, но работает по двенадцать часов в сутки. Устает за день. Нужно за дом выплачивать. И потом, как себя лишить последнего счастья, – в свободные минуты побывать у них в гостях, где тебя принимают как родного. И даже больше. Если днем, в выходной день, то с зятем выйти к озеру, которое примыкает к участку, и рыбачить часок другой, а потом вместе пообедать и потратить время за приятными разговорами о сегодняшнем и завтрашнем.
Выискались где-то две молодые девчонки. То ли дальние знакомые, или родственники неизвестно даже тебе самому, какой воды на киселе, которые уже с высшим образованием и им срочно, как думаешь ты, Давидка, нужна гринкарта. Обязательно нужна. И немедленно твоя жизнь наполнилась глубоким смыслом. Прибежал ко мне на высоких парах: "У тебя компьютер, мне нужно срочно напечатать бумаги. Завтра – последний срок". Мне передалось твое волнение, и я в спешке что-то не так сделал и, увы, напечатанное исчезло где-то в черной дыре непостижимого ящика. Надо было видеть, как ты взбесился. В твоих руках в этот момент находилась судьба двух дорогих тебе молодых существ, а я смотрю на тебя совершенно беспомощно и изображаю на лице дурацкую, виноватую улыбку. "Не умеешь, – не берись," – услышал я наотмашь сказанное тобой уже почти за порогом. Хотел крикнуть вслед: "Куда же ты, давай напечатаем снова". Но во время понял, – разгильдяйство – твой непримиримый враг.
А через пару месяцев, ранним вечером, телефонный звонок: "Мишенька, дорогой, кажется, я шагнул, наконец, вверх по лестнице, на зло всем бесам Америки! А? Ты о чем? Да что у тебя за странная семитская привычка, выстреливать сходу целую обойму несуразных вопросов – "какая?", "где?", "сколько?". На столе стоит уже полный хрустальный шкалик. Приволок его в свое время из Киева. Придешь, и все узнаешь. Так, что жду".
Зашел к тебе, и сразу мое внимание было приковано к колоритной пестроте умело и аппетитно сервированного стола. Голубые рюмки и тарелки с золотой каёмочкой. Бокалы для воды. Аккуратно разложенные бумажные салфетки, круглая, красивая тарелочка с углублениями под специи, аккуратно уложенные сахарные огурчики, селедка, капустный салат, нарезанная ломтиками буженина... Я внимательно жадными глазами разглядываю выставленные яства и никак не могу поверить, что ты способен сотворить такое чудо. Подмигнул в сторону спальни и кухни и шёпотом: "Чтоб мне провалится на этом самом месте! Не иначе, как у тебя дама?"
"Опять одесские замашки, сразу тебе хочется все узнать. Садись. Что тебе лучше – сосисочки? Прекрасные, охотничьи, из русского магазина. Пить будешь? Водку, коньяк?"
Сидим с тобой. Сначала новость, – уходишь, слава богу, со своей проклятой почты. Поработал полтора года и не получил-таки ни одного дня оплаченного отпуска. Два года убеждал этих форменных свиней-сортировщиков в том, что мусор после ленча и обеда бросать надо в мусорный ящик. И тщетно. Теперь – завод. Сборка электронных плат. Работа только в ночную смену. Начало смены – не постоянно. Прибыли комплектующие, звонят по телефону, приезжай. Не прибыли, остаешься ночью дома в полудремотном ожидании звонка. А на следующий день голова гудит, как машина скорой помощи, и ничего тебе не мило. Но зато, шесть с половиной долларов в час!" Понимаешь, или нет? На целых полтора больше! – И, размечтался ты, – машину поддержанную себе куплю, будем ездить с тобой на рыбалку и на море, купаться".
Растущее после каждой следующей рюмки охмеление отметало прочь скверну и мрак повседневной жизни, и раскрывало свет и теплоту души. И ты говорил и говорил долго, устало, со смаком, не торопясь. С длинными паузами, чтобы осмыслить для себя все новые и новые приятные для тебя стороны близких тебе людей, событий, предметов, которые ты для себя на ходу открывал.
- Малая, – говорил ты с ударением на второе "а", мелко кивая головой и всматриваясь куда-то в далекую точку, – внученька моя. Не успел я заболеть... Она уже здесь. Водит уже машину. Купили ей японскую. Конечно, хватает волнений на этот счет. В особенности сваты, места себе не находят. Чего ты хочешь, единственная. Стройная, высокая, красивая. А какой доклад сделала недавно в университете. Сваты-то мои, – люди ученые, доктора наук. И не просто доктора. Бабушка Лиза в России была одним из ведущих педиатров страны. Так она, как прочитала доклад, прямо-таки ахнула. Это же докторская диссертация! Что тебе, дорогой сказать!? Конечно, для одного этого и стоило внучке подарить новую родину. Закончит она третий курс, и подарю ей свою коллекцию марок. Да, извини, пожалуйста, ты их еще не видел. И сейчас еще не могу тебе показать. С тех пор, как приехал... Уже пятый год идет... Все некогда. В этой стране одни только письма и адвертайсы прочитать, и, кстати, разобраться еще в английском существе их содержания, – еще одну, дополнительную жизнь иметь надо. Так, что марки мои лежат до сих пор не распакованные. Еще в Киеве мне предлагали огромную сумму за них. Я там был известным коллекционером среди своих коллег. Участвовал даже в республиканских выставках. С каким трудом и хитростью я вывозил ее из страны! Тысяча и одна ночь. А здесь? Нашел я тут одного любителя, который хотел ее посмотреть и может быть даже купить. Но я испугался, что проявлю слабость... и соглашусь. Жизнь-то давит. И еще как! Однако было бы неслыханным кощунством распрощаться с таким фамильным богатством. Это сейчас в новой стране, где на карту ставится вопрос, быть или не быть, не до этого... А там, бывало, устанешь за день, набегаешься по учреждениям, наслушаешься всяких гадостей, но, оказавшись поздним вечером в атмосфере тихого домашнего уюта, откроешь свои альбомы и путешествуешь по странам и весям огромного, удивительного мира. Тут тебе и история, и география, и политика, и бездна забавных рассказов об аномальных марках, стоящих миллионы, о коллекционерах с мировым именем, о выдающихся мировых выставках... Э, друг, ты, мне кажется, уже малость перебрал, а я нахально заболтался и надолго. Я вижу, склонился набок и смотришь на меня сквозь щелочки своих зелёных глаз. Могу постелить тебе здесь на диване. Белье свежее, только сегодня постирал. Поспи часок. Подождет тебя жена дома. Ничего с ней не случится. А я тем временем посмотрю телевизор. Хьюстон-то наш имеет шанс стать чемпионом по баскетболу. Вчера до поздней ночи, часа три смотрел...
Когда же мы оба через некоторое время были уже совсем хороши, ты, свесил хмельную голову к столу, и взялся опять за то, что постоянно было у тебя на поверхности: "И чего они там медлят с парнем? Отпустили бы его одного, если сами не желают ехать. Это ведь будущее светило!" Покачал головой туда-сюда, и с сердцем опустил сжатый кулак свой на край стола. Печально зазвенело тонкое стекло рюмок и стаканов.
Теплый солнечный день. Купленный тобой месяц назад сияющий на солнце "Бьюик" и ты рядом. Тоже сияешь. От счастья. Но говоришь другое:
"Нет, Мишенька, не одолеть мне этой машинерии. Куда мне. Вот уже месяц, как учусь, и никак. Не отважусь, так, чтобы сам". – При этом глаза твои, воспаленные постоянной бессонницей ночных смен, блестят безжизненным стеклянным светом.
Но сдавать на права едем. И, к моему удивлению, твоя дотошность побеждает страх и, слава богу, с первого захода экзамен на вождение успешно сдан! Возвращаемся домой. На твоем лице абсолютно никакого восторга. Упёрся руками в руль и настолько фальшиво-серьёзно, что не трудно догадаться, – за этим бурлит огромная радость, которая глубоко скрывается, чтобы не сглазить победу. Но что-то или кто-то все-таки сглазил и ты на выезде на улицу встал, но слишком далеко вперед выдвинул машину. И я говорю: "Сдай назад!". Переключил, нажал и так, что подъехавший сзади трак чуть не подпрыгнул от удара. Откуда-то взялся полицейский, жующий на ходу сендвич. Вышел из трака мексиканец.
"Это чтобы я когда-нибудь с тобой куда-нибудь поехал! Что я сам не знаю когда мне сдавать или не сдавать назад. Вот иди теперь и улаживай дело!"
Вышел я из машины и в обращении к полицейскому, вместо слова him употребил почему то You и получилось: Извините, я учу вас (!) водить машину. Коп от удивления раскрыл рот, чуть не уронил свой бутерброд и переспросил с крайним удивлением: Ты учишь меня, водить машину!? Ничего не понимаю.
Заметив замешательство, ты вмиг оказался между мной и полицейским. Далее на чистейшем русском, но с гениальным еврейским искусством жестикуляции растолковал этому тупице в полицейской форме, в чем дело.
Полицай, а с ним и потерпевший мексиканец так громко смеялись, что совсем забыли о возможном штрафе. Мы тут же дали газу. А по дороге долго еще слышали продолжающийся громкий смех.
Мы ездили, как ты обещал, к морю. Ты, я и... Люсинька. Как можно было жить без всякого утешения? Без всё смягчающей, согревающей женской ласки. Ох, как это нужно было тебе! С каждым днем окружающая жесткость делала тебя все белее упругим, закаленным. Но нервы, нервы наши еврейские... Всё им нужно, всё их волнует и беспокоит, всё их касается. По дороге ты страшно злился каждый раз, когда она подсказывала тебе дорогу. Даже грубил ей, проявляя свой мужской гонор. А она, чуть толстенькая Люсинька, в ответ излучала счастливую улыбку. Ты же тихо мурлыкал про себя какую-то неизвестную нам Киевскую песенку, круто наседая на руль при крутых поворотах.
А как можно было сыну божьему жить без умиротворяющей легенды о боге и божьем царстве?! Без познания того, что заставляет почти все человечество в глубокой вере склонять свои головы. И ты, по сути дела не религиозный человек, изредка, но все таки навещал синагогу, чтобы послушать знаменитого ребе или кантора, заказать и присутствовать на поминальной молитве по умершим родителям, по жене своей. А на одной из полок книжной этажерки стояла, купленная тобой английская книга с названием Mankind'ssearchforGOD3, которую ты мечтал когда-нибудь, когда поднатореешь в языке, прочитать.
Бывало, при тебе скажут: Верить? О чем вы говорите? После того, как он допустил такой страшный Холокост? И твое мужественное, с глубоко врезавшимися морщинами, лицо неподвижно застывает и басистый голос твой произносит короткую, как пистолетный выстрел, фразу: "Я считаю, верить, – так верить. Или совсем не верить".
Твоя бойцовская философия жить без колебаний и сомнений остается с нами.
Как-то долго мы не виделись. Побывал я в Израиле у внука. Потом у родственника в Чикаго. Приезжаю, – звонок. Звонит твоя сватья Лиза. И сквозь слёзы:
- Миша, это я, Лиза. У нас большое несчастье... Давидка наш... Эти ночные смены... Сколько раз говорила я ему?! Ты ведь знаешь ... в последние годы, как он рвался встать на ноги ... чтобы жить и помогать... Внезапно похудел до неузнаваемости. Совершенно неожиданно и тяжело заболел и боюсь...
Остальные слова потонули в горьких, безутешных слезах...
Пять месяцев стоического твоего единоборства с беспощадной, слепой, темной силой и, увы, мы стоим, Давидушка наш, родной, последний раз рядом с тобой... Никто из нас не плачет и не говорит о смерти. Научил нас этому, – ТЫ... Все это страшно мучительное для тебя время ты давал нам понять, что единственное и самое могучее оружие против нее, – пренебрегать, отвергать и не признавать ее проклятущую. Только в этом случае жизнь навечно останется бурно распускающимся, вечно растущим и красочным многоцветьем!
Стоит у твоего изголовья мудрая, маленькая Лиза, больше всех нас понимающая глубину и ужас пережитой тобой трагедии... Люсинька, неисчерпаемая доброта которой осталась невостребованной... И Малая, которой предстоит понять твердую, как скала, и прямую, как птицы полёт, философию деда.
А я, Давидка, в это время думал о том, что у меня обида на тебя осталась, и она до сих пор не угасла. Что же ты, когда уже не решался водить машину, и попросил меня повести тебя в банк, чтобы оставить там свое последнее распоряжение, не стал делить со мной, с самым близким другом своим, страшную смертельную тоску? Я видел, как за маской обычных твоих разговоров стоял мрак неизвестности. Не пожелал, не захотел омрачать человека, у которого еще оставался завтрашний день. А напрасно. Лучше тебе было бы все-таки поделиться со мной, и мы уронили бы на пару с тобой по мужской слезинке... Все же легче было бы тебе, чем оказаться потом одному дома со своим печальным грузом. И что же я тогда так и не отважился сам взять на себя часть этой фатальной тяжести, чтобы она не мучила меня до сих пор... Эх, да что теперь поделаешь!
И не беда, Давидка, что теперь твой будущий профессор по закону уже не сможет воспользоваться твоими бумагами и перебраться сюда. Не пропадет и там.
А вот то, что мы могли бы с тобой еще много, много раз посидеть за твоим гостеприимным столом за хрустальным шкаликом и сахарными огурчиками... Конечно, могли бы... Да, вот...
Остался твой подарок..., помнишь, мое 75-тилетие? Прекрасный набор инструментов в пластмассовом чемоданчике. Машина-то у меня старенькая. Чиню часто. И каждый раз, когда беру в руки чемоданчик ... чувствую твою щедрую, вечно беспокоящуюся, неуемную душу...
Под Манящим Куполом Мессии
повесть
Куда ни обрати ты свой безумный бег,
В огонь тропический иль в стужу бледной сферы,
Будь ты рабом Христа, или жрецом Киферы
Будь крезом золотым иль худшим меж калек,
Будь вечный домосед, бродяга целый век,
Будь без конца ленив, будь труженик без меры,
Ты всюду смотришь ввысь, ты всюду полон веры,
И всюду тайною раздавлен человек.
Шарль Бодлер
1
Утопающий в зелени южный, четырехмиллионный американский город вырос на равнинной местности Техаса богатой лесными массивами и плодородными угодьями. На юго-востоке эта земля омывается водами Мексиканского залива. Жаркий, почти тропический, климат. Много тепла и влаги. Ливневые дожди совершенно неожиданно накрывают город и затопляют улицы до такого уровня, что глохнут двигатели автотранспорта, и водителям невозможно выбраться без посторонней помощи из застрявших в водном потоке машин.
Отцы города в борьбе с наводнениями, нисколько не смущаясь, и не боясь, что их назовут ретроградами, решили этот вопрос очень просто. Они не стали отводить воду в подземные дорогостоящие магистрали. Город пересекли вдоль и поперек достаточно глубокие каналы, одетые на центральных улицах в гранит. Построили во многих местах аккуратные пешеходные мосты, состояние которых регулярно проверяется, и по необходимости они ремонтируются. А вдоль основного канала, который проходит через город, раскинулась широкая зеленая полоса с многокилометровой асфальтовой дорожкой для пеших и велосипедных прогулок.
Яков и Элла приехали жить в Штаты совсем недавно, вслед за своими детьми, и чувствовали себя в этой стране еще неуверенно, сковано. Хотя им обоим было уже под семьдесят, но на свое здоровье почти не жаловались, и с самого начала рассчитывали на активную жизнь в новых условиях. Несмотря на солидный возраст и покрытую сединой голову, Яков оставался в форме, держался прямо, шагал уверенной походкой, при случае мог ради тренировки сердца преодолеть несколько этажей по лестнице вверх. Элла – небольшого роста черноглазая, чуть полная, миловидная женщина, отличалась бурной всеобъемлющей наутрой. Поддержать разговор о хорошей новой книге или старом фильме тридцатых годов, ринуться в отчаянный спор о политике, проводимой сильными мира сего, сыграть в бридж, быть готовым помочь человеку советом или делом, – все это свойственно было ей.
В новой для них стране они еще не успели пройти все формальности, получить права и обзавестись машиной. В городе практически отсутствовал общественный транспорт. Собственный автомобиль намного облегчал жизнь. Здесь он был просто необходим. Яков еще с юношеских лет лелеял мечту о таком приобретении. Даже в последние годы, когда он уже занимал должность начальника производственного отдела завода, а Элла достигла уровня доцента кафедры истории одного из столичных институтов, мечта оставалась неосуществимой. Но в стране, где они собирались пройти остаток своей жизни, вполне можно было рассчитывать на то, что она станет реальностью.
А пока что, в один из солнечных, жарких дней, когда на улице редко можно было встретить прохожего,, супруги надумали сходить в магазин за покупками. Пройти нужно было по мостику, через канал, а далее метров двести-триста вдоль прогулочной дорожки. Таскать в руках сумки на обратном пути не приходилось. Здесь допускается использовать магазинные тележки. Специальная служба возвращает их потом обратно. Покупали они продукты по максимуму, чтобы не приходилось часто посещать магазин. Довольно емкий американский холодильник позволял им это делать.
На подходе к мостику, они наткнулись на небольшую группу людей, которые стояли по обе стороны асфальтовой дорожки, и оживленно о чем-то разговаривали. Некоторые из них в руках держали книги и предлагали их прохожим. Не оказались лишенными внимания и Яков с Эллой.
- О великой трагической ошибке эта книга. Возьмите ее в руки на досуге, – средних лет женщина говорила с техасским акцентом, и доброжелательно улыбалась, – она откроет вам факты и рассказы из истории человечества, которые, несомненно, будут интересны для вас.
– Not so bad! – воскликнул круглолицый, веселый здоровяк, поглядывая на переполненную многочисленными покупками тележку, – The whole mountain of meal by everyone! And it is good; it is possible all month to sit at home and to read the books1.
- Мы из России и английский знаем еще недостаточно хорошо.
- Oh, Man, no problem2! – подвижный, энергичный человек кинулся к машине, которая стояла у обочины дороги, с открытым багажником.
Через минуту Яков с Эллой держали в руках несколько английских и русских книг.
- All is free, – сказала женщина и добавила, – Are you from3? – - From Russia4.
- My God! From Russia? Nice to meet you! I'm Jennifer. – протянула она руку и тут же представила своего товарища, – My friend – rabbi Martin. Come to us on celebrating Shabbat, please5.
После знакомства супруги высказали благодарность за книги и с удовлетворением отметили про себя, что не зря они целый год до выезда из Союза усиленно занимались языком. Не сказать, что все, но понимали и отвечали они вполне прилично, чтобы вести простой разговор.
Радушие и теплота жителей этой страны, к которым они еще не успели привыкнуть, согревали душу и в какой-то степени приглушали глубоко таящиеся там отголоски сомнения в правильности мучительного выбора места своего нынешнего проживания.
Время шло, и за нескончаемыми заботами о своем благоустройстве, встреча с Дженнифер и раввином Мартином постепенно стала забываться. Книги об исторической ошибке некоторых религиозных деятелей лежали на полке невостребованными. Иначе, собственно, и не могло быть. Нужно было посещать школу и продолжать изучение английского языка, побывать в ряде учреждений, заполнять анкеты, вопросники, представлять различного рода справки, чтобы стать постоянным жителем, а потом и полноправным гражданином этой страны. Так что время было забито до предела.
Как-то Яков, по истечении некоторого времени после их приезда в Америку, прогуливался недалеко от своего дома, и увидел следующую картину. Отряд полицейских машин перекрыл все переулки магистральной улицы, а также поток транспорта вдоль нее. После этого возник невероятный шум со стороны территории ближайшей христианской церкви под названием AssembleofGod (Собрание Бога). Доносились громкие возгласы, смех, барабанный бой, музыка, пение. На улицу вышло около двух-трех тысяч свободно шагающих чёрно-бело-желтокожих демонстрантов. Многие из них в экстравагантных красочных костюмах. В особенности молодые люди. Некоторые из них с детьми. Молодежь взгромоздилась в кузова машин, и на специальные моторизованные тележки. Они играли на гитарах и пели песни, выкрикивали лозунги, громко шутили, заразительно смеялись.
Несли большое количество флагов многих стран мира, даже России, Израиля, Китая, Индии. Во главе колонны вручную катили платформу, на которой стояло, выполненное из папье-маше, скульптурное изображение земного шара, окольцованного взявшимися за руки людьми разных континентов. А над ними огромный транспарант гласящий: "Все религии вместе!"
Яков наблюдал, как колонна поравнялась с еврейской синагогой, где на прилегающей к ней боковой улице собрались после полуденной молитвы бородатые евреи и члены их семейств. Мужчины, с длинными, провисающими к низу завитыми пейсами, в черных шляпах и фраках со штрипками с обеих сторон. Они с любопытством наблюдали за шумным шествием. А демонстранты, приветствовали их бурным всплеском дружеских эмоций.
Придя домой, за обедом, Яков долго сидел и молчал, потом несколько раз повторил про себя одну и ту же фразу.
- Религия – опиум для народа. Слышишь Элла? Это опиум для народа.
- Ешь, давай. Котлетки сегодня вкусные.
- Так вот, что мы с тобой знаем про Бога и религию? И почему мы до сих пор не задавали себе такого вопроса раньше?
- Не было нужды. Знали, что опиум и все. А, вообще-то, кто хотел, тот имел возможность знать. Тебе, например, было просто неинтересно.
- Знаю, на что ты намекаешь. Я действительно мало читал об этом, согласен. Но, ты-то все это хорошо знаешь. Как ни как, преподаватель истории в институте. Так вот, может ли быть такое, чтобы значительная часть людей на земле верили в Бога, изучали религию и не замечали, что она опиум для народа. Что все это специально придумано для того, чтобы затуманить сознание и держать человека в повиновении!? А ведь многие среди верующих, – люди с именем, образованные, пользующиеся мировой известностью, выдающиеся общественные, политические, даже научные деятели. Может, я что-то важное до сих пор еще не понял?
Элла молчала, чувствуя прилив согревающей волны возможного реванша. Яков всю жизнь свою был производственником и серьезно воспринимал только то, что нужно людям на данный момент. Он не понимал людей, которые слишком глубоко увлекались прошлым. История, считал он, это сомнительная наука, так как она неоднократно перекраивалась в угоду властям и, во-вторых, уроки ее редко идут впрок потомкам. Со своей стороны Элла, будучи уязвлена таким неуважительным отношением мужа к ее любимому делу, доказывала, что, не зная того, что было вчера, нельзя строить жизнь сегодня. Так они временами обменивались на этот счет своими мнениями, и каждый оставался при своем.
И вот возник удобный случай для того, чтобы показать упрямцу-мужу какую важную роль играет знание истории в жизни человека.
- Сидишь, дорогой, и попусту рассуждаешь. Сначала почитай что-нибудь из того, что у нас есть по истории, а потом уж книги, которые люди добрые тебе недавно дали. Может быть, тогда сумеешь ответить на вопрос о том, можно ли, вот так просто, одним только словом «опиум», отмахнуться от религии. Кстати, попробуй еще понять, действительно ли еврейский народ может оказаться на пути духовного упадка, если он будет упрямо не признавать Иисуса Христа. Все книги, что нам дали, именно об этом.
- Так вот, я кое-чего уже успел прочитать. Бегло, но все-таки.
- Когда же ты успел?
- Ты ведь – жаворонок, спишь до девяти. А меня бессонница поднимает в шесть, а то даже в пять. Вот, в это время, на свежую голову, легко воспринимаешь материал. Если признаться, – я просто ошеломлен.
- Чем же?
- А тем, что только сейчас обнаружил для себя некоторые потрясающие откровения.
Сказав это, Яков мысленно спохватился, понимая, что сейчас неизбежно возникнет спор, а он не был готов к этому. Он не сможет даже толком рассказать о прочитанном, не обдумав заранее все подробности. Всегда удивлялся профессиональной способности жены, один только раз услышать, увидеть, или прочитать и после этого суметь сразу подробно обо всем рассказать.
Эллу, еще со школьной скамьи интересовали исторические книги, книги по библейской мифологии. Обладая богатой памятью, она запоминала с первого раза имена выдающихся людей и подробности многих исторических событий. В споре она всегда была весьма эмоциональна, и когда Яков допускал малейшую оплошность, он тут же оказывался моментально пристыженным .
- И что же тебя так уж сильно потрясло?
- А вот что, – еврейские законы, завещанные торой! Боже мой, с ума сойти. Сколько мне сейчас, Жена? Почти семьдесят. А раньше понятия об этом не имел. Слышал, – говорят, что мы избранный народ, избранный народ... По верхам, бывало, сравнишь, и стыдно становится. Какое самомнение, чванство, высокомерие. А оно было-то как, – весь древний мир, обитатели его, только и знали, что воевать, завоевывать, защищаться, по-звериному расправляться с врагом. А как жить, как относится к ближнему, к бедному, к врагу, к семье, жене, работе, как отдыхать?... И вот, оказывается, это – тора. По установленным нормам, законам! Теперь эти устои очевидны, неоспоримы, а тогда... И еще. Даже сексуальные отношения, взятки, насилие, угнетение беззащитных, – тоже тора. И Бог передал это миру через наш народ. Потом по истечении многих веков эти законы, в основе своей, переняли другие религии! Не так ли!?
- Слушаю тебя и думаю, как можно в угоду изменившихся обстоятельств, как в армии, по команде «Кругом!», буквально за одну ночь, начинать думать совершенно по-другому. Вчера говорил, религия – опиум, сегодня, что тора великий закон, не успев толком разобраться ни в том, ни в другом.
- А еще, – в запальчивости Яков проигнорировал замечанием жены и повел свое, – я убедился в том, что христианство и мусульманство действительно возникло на почве иудаизма. И вот, пойди ж ты, вместо благодарности порой испытывают к нему жестокую ненависть.
Элла замерла с тарелкой в руках, которую только что принесла из кухни и не успела еще поставить на стол.
- Неужели? Надо же. Просто удивительно.
- Ладно тебе. Не ерничай.
- А я, читая эти книги поздними вечерами, когда ты уже спишь, думала, вряд ли мой муж извлечет из этого больше, чем вывод о том, что это чтиво, – прекрасное снотворное, и что религия, не что иное, как опиум для народа.
Яков опять пренебрег тем, что сказала жена, и продолжал с прежним жаром:
- А как родилось христианство? Черт возьми, я вот вычитал. Оказывается, и тут, тоже евреи. Двенадцать веков спустя, после возникновения иудаизма, группа евреев под руководством Павла из Тарсиса, под влиянием наблюдаемого краха Римской империи и ее языческой веры, пришла к выводу, что пора привести мир под власть божью. Апостол Павел верил, что, отказавшись от "сковывающего" еврейского закона и обретя Бога в образе человеческом (Иисус), человечество более охотно примет "Закон Бога" и пойдет путем самосовершенствования. Вот так-то вот.
Яков, словно паровая машина, в которой накопилось много пара, не в силах был успокоиться.
А Элла, радуясь случаю, что муж ее, наконец, стал проявлять интерес к ее любимому делу, восполнила его рассказ.
- Сковывающие иудейские законы и в наше время неприемлемы для многих евреев. Помнишь, как мы в Иерусалиме на экскурсии встретили девушку из России, живущую постоянно в Израиле, и спросили, нравится ли ей жить в этой стране. Ответ был совершенно неожиданным. "Нравится – сказала она, – только ни за что не останусь здесь жить. Из-за субботы. Это, чтобы в субботу, в выходной день, не было возможности съездить на природу, к друзьям, на стадион. Транспорт не работает, сиди весь день дома. Не делай того, что хотел бы, никуда не поедешь, не ешь, то, что любишь, и т.д."
Элла почувствовала легкий запах дыма и поспешила на кухню, чтобы прикрутить огонь. Вернувшись, продолжала.
- Но это – что. Даже сами ортодоксы игнорируют иногда стесняющие повседневную жизнь законы торы. Чтобы обойти запрещение в субботу переносить вещь из дома, в дом, некоторые евреи в западных городах России ставят на двух сторонах улицы два шеста, и соединяющая их проволока должна знаменовать, что вся улица это один и тот же дом. А, такое, – продолжала она, – слышал? В талмуде серьезно рассматривается вопрос о том, можно ли есть яйцо, которое курица снесла в субботу.
- Вот видишь, может быть, и правильно говорил Иисус, что суббота для человека, а не человек для субботы. Так, почему бы, евреям не согласиться с ним, и признать его великим сыном еврейского народа? Стихнет тогда, может быть, взаимное недоверие и вражда между иудеями и христианами.
- Вот, именно, «может быть». Друг мой, любезный, чтобы ответить на этот вопрос, нужно досконально историю знать, и не по одной-двум книгам.
2
Они попали в "пробку" и явно опаздывали. Где-то впереди произошла авария, и движение было на некоторое время перекрыто. По идее, можно было съехать на боковую улицу и выехать из бесконечного ряда застывших впереди машин. Что многие и делали. Но Яков всего то две недели как получил права, и довольно плохо ориентировался в сложном и достаточно запутанном лабиринте городских улиц. Кроме того, у него не было еще достаточной уверенности в управлении недавно купленной старой полуизношенной машиной.
- Знаешь, милый, расслабься и сиди смирно, – это прозвучали твердые, но с оттенком сдержанной тревоги, слова сидящей рядом, Эллы.
Она еще не успела привыкнуть к своему собственному транспорту, и, глядя вперед, добавила приглушенным голосом, – лучше опаздывать, чем навсегда лишиться такой возможности в будущем.
- Но, пойми, мы обещали приехать. Едем туда первый раз и дорога незнакомая. Опаздывать, говорят, здесь не принято.
В вестибюле одного из зданий баптистской церкви, где справляла службу мессианская синагога, никого не оказалось. Они робко открыли первую, попавшуюся им дверь, и увидели заполненный посетителями большой зал. Высокие своды, оббитые красным бархатом кресла, обычная сцена с трибуной. Никакой религиозной символики. Все это скорее походило на концертный зал.
Как правило, американцы ценят, прежде всего, удобство одежды, которую они носят. Поэтому в магазинах, парках, на улице они одеты весьма вольно, иногда даже шокирующе. И к этому Яков и Элла уже привыкли. Однако сейчас они вдруг с приятным удивлением отметили большое разнообразие мод в одежде людей, заполнивших зал. Среди них были выходцы из многочисленных национальных групп, живущих в США, – из Латинской Америки, Европы и даже Азии. Красочно и нарядно выглядели женщины испано-мексиканского происхождения. Скромные формы, и неяркие цвета одежды, были компенсированы искусно подобранными ювелирными изделиями, – изысканной красоты колье на шее, пояса из дорогостоящих медальонов вокруг талии, оригинального исполнения кольца на руках. Бросались в глаза одеяния выходцев из восточных стран: яркие, светлые тона тканей, свободно огибающих верхнюю часть тела и свисающих до самого пола. Наконец, европейский стиль: строгий, темного цвета костюм и, конечно, молодежный – современный комплект красочно расписанной рубашки в паре с джинсами, одетыми и на мужчинах, и на женщинах.
Небольшой хор пел на сцене в сопровождении рояля, гитары, органа и ударника. Все присутствующие в зале поддерживали их стоя.
Супруги начали сомневаться в том, что их пригласили именно сюда. То, что они увидели, было, скорее всего, похоже на массовое хоровое представление в сопровождении профессионального оркестра. И потом, они ожидали услышать и увидеть людей, которые приходят в свой храм для того, чтобы отдать дань Всевышнему в ответ на его милостивые деяния. Просить о спасении от содеянных ими грехов, замаливать их, соучаствовать в праздничных, похоронных и свадебных обрядах. Они были готовы встретиться здесь с людьми уже не молодыми, которые постоянно изучают священные книги, спорят или доказывают друг другу свою высокую осведомленность в том, на какой странице и в каком отделе указаны те или иные законы священного писания. Яков и Элла ожидали увидеть прихожан, подобных тем, которых им приходилось видеть в России при случайном посещении церкви или синагоги. Там они видели верующих людей, облаченных в скромную, не бросающуюся в глаза одежду, не выделяющуюся своим покроем и цветом; речитатив, хоровое и индивидуальное пение, носило характер обыденного, религиозного звучания.
Потоптавшись в нерешительности у входа, они собрались уже повернуть обратно. Но в этот момент молодая женщина вышла из ряда кресел на широкий проход и стала усиленно жестикулировать, приглашая Якова и Эллу пройти в зал и занять рядом с ней свободные места. Это была Дженнифер, которая несколько месяцев тому назад встретила их у мостика через канал и предложила им религиозные книги. Ее улыбка излучала неподдельное радушие и гостеприимство.
- Мы счастливы, видеть Вас здесь, среди наших прихожан, – сказала она полушепотом.
После этого Дженнифер примкнула к общему хору, который продолжал петь песню во славу великой, вечной субботы.
Шаббат шалом,
Шаббат Шалом
Шабат, шабат, шабат, шаббат шалом
Песня звучала словно гимн мудрой, вековой традиции, которую древний народ пронес через несколько тысячелетий и сохранил ее до наших дней. Праздник субботы навсегда останется несокрушимым столпом беззаветной веры и преданности идее посланной людям от Бога. Идее быть в этот день в кругу своей семьи. Быть вне забот о хлебе насущном. Нести радость, счастье, смирение людям. Проявлять к ближнему согласие, великодушие, жертвенность. Молиться, петь, танцевать, смеяться.
Яков был потрясен тем, насколько мирно, по человечески тепло и по-домашнему уютно звучал древний напев. Он робко повернул голову, посмотрел вокруг и увидел озаренные светом души лица прихожан, которые в едином порыве то вставали с мест, то вздымали взор к небесам, то радостно хлопали ладонями в такт музыке. Впервые в жизни его захлестнула волна гордости за свой народ. Он почувствовал, как выпрямляется его спина, как крепко он стоит на широко расставленных ногах, как в душу его забирается твердая уверенность.
- Мы живы и будем жить, – говорил внутренний голос.
Песня закончилась, и то, что Яков и Элла впоследствии увидели, еще больше их взволновало. Люди вставали с мест, – сияющие глаза, дружеские улыбки, – обнимали друг друга, поздравляли с наступлением очередной субботы. Люди знакомые, и люди, которые впервые увидели друг друга. В воздухе, то и дело, раздавались теплые, благожелательные, глубоко сердечные слова взаимного приветствия:
- Шаббат шалом, Шаббат шалом!
Торжество этих слов переполняли их сердца большой радостью, будто только что, впервые, произошло неслыханное по своему значению эпохальное событие, хотя это была, как всегда, просто очередная, обычная суббота в конце недели.
Группой музыкантов на сцене дирижировал сам кантор по имени Гарри. Кроме того, он еще довольно лихо исполнял свою партию на ударниках. Это был мужчина средних лет, небольшого роста, с короткой седой стрижкой. Его лицо постоянно выражало удовольствие и готовность вставить в свою молитвенную речь шутку чисто житейского характера, порой весьма далекую от содержания проповеди.
- Мои дорогие, братья и сестры, – звучал его хорошо поставленный баритон, после того, как присутствующие закончили вступительную церемонию славословия субботнего дня, и расселись по своим местам, – каждому из нас в этом мире выпадает много несчастий, болезней, душевных мук. Нередко можно слышать о том, что человек не выносит навалившихся на него страданий и прибегает к алкоголю, наркотикам, и даже склоняется к мысли о самоубийстве. Поэтому я призываю вас, приучайте себя довольствоваться тем, что у вас есть, и величайшее благословение снизойдет на вас. И, знайте, чтобы добиться этого, вам нужно укреплять свою веру во Всевышнего и быть уверенным в том, что все, что он делает – это к лучшему. Приучайте себя радоваться тому, что у вас есть, и возьмите за привычку слушать веселую музыку, петь, танцевать. Ваша радость станет безграничной. Ничего в мире не сможет тогда сломить вас.
- У меня дома, – продолжал кантор, – замечательный попугай породы scarletmacaw из Бразилии. Так он очень забавно танцует, когда ему подпевают. Причем в такт перебирает своими лапками вдоль жердочки. От удовольствия он нахлобучивает хохолок, и широко раскрывает свои пышные красно-желто-зеленые крылья. Готов почти каждый день танцевать. Вот поэтому попугаи и живут до ста лет и более. Так что, почаще веселитесь, пляшите, пойте песни, и вы будете долго и счастливо жить. Никогда не держите груз неприятностей в своем сердце. Обо всем говорите с Всевышним. Счастлив человек, который следует этим советам. Поскольку, таким образом, он ускоряет приход Мессии и наше избавление. Аминь.
Зал хором ответил "Аминь".
Потом кантор сменил торжественный тон на обычный, и сказал:
- Вы, вероятно, заметили, дорогие мои прихожане, что сегодня я играю на новом ударном инструменте. Если раньше у меня были заняты только руки, то теперь я связан по рукам и ногам. Но я не жалуюсь, и довольствуюсь тем, что подарил мне Всемогущий наш, Милостивый Лорд.
Присутствующие в зале посмеялись, и несколько строгая атмосфера произнесенной молитвы разрядилась.
Затем кантор кивком головы дал знак музыкантам, и полилась песня на иврите, зовущая к миру на израильской земле.
Угу си шалом дирлай,
У я асы шалом алейкум,
Ы Яков Исраел,
Имру, имру амен.
Вступительная часть песни разворачивалась совсем медленно, как бы специально для того, чтобы мужчины, женщины, дети могли подняться со своих мест, взяться за руки, образовать большой круг по всему периметру зала и начать движение в такт мелодии. Они размеренно шагали, поднимая сомкнутые руки к верху, потом, опустив их вниз, выбрасывали поочередно ноги вперед и поворачивали туловище то вправо, то влево. Чувствовалось, что среди танцующих есть люди, которые знакомы со своеобразными приемами израильских танцев. Они то и задавали тон в движении и им следовали все остальные.
Особенно выделялась среди танцующих Эдит, стройная фигура которой позволяла ей демонстрировать в танце удивительную гибкость и изящность. В каждом ее движении чувствовалась необыкновенная легкость, воздушность, природная гармоничность.
Эдит – мексиканка из зажиточной семьи, которую она оставила восемь лет тому назад на родине. Близость великой страны, обещающей большие возможности для молодой романтически настроенной девушки из провинциального мексиканского городка, соблазнительная надежда стать танцовщицей, привело к тому, что она распрощалась с родительским домом, и оказалась в США. Языковый барьер в новой стране был быстро преодолен, но все попытки прорваться в заветную область художественного танца оказались тщетными. Некоторое время приходилось работать продавщицей в магазине, ухаживать за стариками, детьми, что давало ей возможность чувствовать себя независимой от родительской опеки.
Эдит обладала завидной способностью к языкам. Вечерами, в свободное от работы время, она изучала не только английский, но и французский, и даже русский, надеясь, что последние два ей обязательно нужны будут для достижения своей цели.
Яков с Эллой оставались стоять одни у своих кресел и с восхищением наблюдали красочное танцевальное шествие, полное неподдельной радости и чувства единения. С глубоким интересом смотрели они на людей, одежда которых, цвет кожи, манеры поведения носили на себе печать самых различных культур земного шара. И было удивительно сознавать, что большинство из них, несмотря на многие годы рассеяния, по духу своему оставались потомками древних израильтян.
В какой-то момент поравнявшееся с ними звено танцующих разомкнулось, и освободившаяся рука привлекательной шатенки лет пятидесяти, по имени Адель, на ходу протянулась в направлении Якова и Эллы с предложением участвовать в танце:
- Come on, Jacob and Ella, please![15] – сказала она и мягко притронулась к руке Якова. Он только успел кинуть вопросительный взгляд в сторону жены, которая тут же отрицательным движением головы дала понять, что останется на месте.
Как на грех, танец в этот момент перешел на ускоренный ритм.
Я аши шалом,
Я аши шалом,
Шалом алейкум,
Яков Израель,
И ноги Якова, не успевая за соседкой, стали заплетаться. Он ощутил обращенную на него ироническую, доброжелательную улыбку шатенки, и был несколько смущен, но оставался в кругу танцующих до конца.
- Jennifer said to me as to you. Are you really from Russia[16]? – осторожно спросила она его после танца, предполагая, что у него проблемы с английским.
Услышав ответ, Адель с приятным удивлением на лице встряхнула аккуратной головкой из стороны в сторону. Каштановые волосы ее легко разлетелись и также быстро вернулись в прежнее положение.
- О,- сказала она живо, повышая с каждым словом тон своего голоса, – Россия... это ведь страна самых смелых мужчин и обходительных поклонников!
Этого Яков уже не смог понять, как следует. Но, по тому, как она по-дружески, с коротким звонким смехом взяла его за рукав и повисла на нем, он подумал, что кокетливый нрав этой милой женщины, безусловно, привлекал внимание многочисленных почитателей женской красоты и обаяния.
- Макс, а, Макс, – обратилась она к высокому, сухощавому мужчине в темно синем костюме и с красным рисунком на узко завязанном черном галстуке, – знакомься, дорогой. Это Яков из Москвы, а это мой муж, Макс.
Адель продолжала держать Якова за левый рукав.
Макс в это время вел беседу с бледнолицым юношей лет 20-ти, который сидел в инвалидной коляске у крайнего кресла в проходе.
Адель повернула Якова в сторону собеседника мужа и, понизив свой голос, постаралась придать значение сказанному.
- Имя этого мужественного человека – Джон. Мы с ним в тесной дружбе. Я люблю его. Полюбите и вы его, Яков. Расскажите ему про свою Россию. Как сможете. Не смущайтесь. А я покину вас. Наша маленькая Дейзи уже соскучилась по мне. Пойду-ка я к ней.
После того, как мужчины обменялись рукопожатиями, Макс стал расспрашивать Якова о семье, о детях, о том, давно ли они в Америке и совершенно неожиданно предложил составить ему компанию в деловой поездке по Техасу.
- Не отказывайтесь Яков, всего три дня. Скорее поймете, в какую страну вы приехали жить. Не пожалеете, поездка будет интересной. Думаю, вы были на войне, и знаете, что такое подъем и сразу в поход.
– Да, приходилось воевать в Европе и на Дальнем Востоке.
– На Дальнем Востоке?! А я после войны служил на подлодке у берегов Кореи и, извиняюсь, посматривал вместе со своими коллегами в вашу сторону, – Макс по-дружески положил руку на плечи Якова и оба они посмеялись по этому поводу.
Предложение Макса Яков принял за шутку. Улыбнулся и ничего в ответ не сказал. Что он мог сказать, если даже допустить, что приглашение было высказано всерьез? Хватит ли у него скудного своего запаса слов и мужества часами оставаться в машине лицом к лицу с американцем? О чем и как с ним говорить. То, что представляло интерес для Макса, могло быть совершенно неведомо для Якова. И наоборот.
Посматривая в сторону Эллы, Макс настоятельно попросил:
- Я понимаю мужчин, которые с известной долей ревности относятся к своей избраннице. Сам такой. Тем не менее, хочу попросить познакомить меня с твоей очаровательной супругой.
Яков извинился и жестом руки пригласил Макса подойти к Элле.
Разговор Эллы с Максом как-то сразу сложился.
Небольшого роста Элла, слегка покраснела, подала маленькую руку высокому Максу и, окинув взглядом своих карих глаз его весьма рослую фигуру, заметила:
- I’m envy Adele. Her life – in complete safety8!
Макс смеялся, и долго не отпускал руку Эллы. Потом отметил:
- Судя по мужественному лицу Якова, вы в не меньшей безопасности. Тем более, человек закаленный на войне.
К ним вернулась Адель и сказала, что освободилась от Дейзи. Малышка затеяла игру со знакомой ей девочкой.
- Слушайте, Элла, – с некоторым смущением попросила Адель, – у меня будет к вам просьба. Мы с Максом в прошлом году побывали в Израиле и случайно встретили в Иерусалиме молодого мужчину, приехавшего с семьей туда из России. И на вопрос, как живется им в новой стране, он нарисовал нам страшную картину их бедствий. Больная мать, безработица... Мы с Максом выслали им денежную помощь и с тех пор они пишут нам письма благодарности по-русски. Не могли бы Вы попробовать перевести их на английский язык? Не обязательно слово в слово.
– С удовольствием. Попробуем. Хорошая будет практика для меня.
Родня Макса с семьями двух сынов и одной дочери, производила весьма внушительное впечатление. Она обычно занимала почти полностью один ряд кресел на одной из сторон зала. Начиная с центрального прохода, обычно сидели: галантный Макс, рядом темпераментная Адель, ее мать, – старая, худая женщина, почти всегда в черном костюме. Она постоянно живет во Франции, но беспокоится и тревожится за свою дочь, и временами ее навещает. А далее – сыновья и дочь со своими домочадцами.
Веселая, подвижная и, как считает ее мать, весьма легкомысленная, Адель неожиданно, после трагической смерти первого мужа, три года тому назад вышла замуж за американца, средней руки бизнесмена, Макса, – мужчину, обремененного довольно многочисленной семьей. Но общительная, легкого и веселого нрава Адель очень быстро вписалась в большую, со своими особыми традициями, американскую родню. И смогла даже стать равноправным партнером Макса в их совместном бизнесе.
Эта семья смотрелась, как олицетворение дружбы, монолитности и счастья. Сияющая от удовольствия Адель выходила на танец, держа за руку трехлетнюю внучку Макса, Дейзи, одетую в длинное до пят яркое, цветастое платьице. Направленные на них взоры присутствующих светились доброжелательностью и умилением..
Праздник субботы продолжался. Из трех хористов, которые были на сцене, вперед к микрофону вышла Джулия. Оркестр заиграл вступление к появившейся в 80-тых годах прошлого столетия песне From a distance9. Она стала популярной в стране после того, как полеты в космос позволили людям увидеть изумительную, захватывающую красоту голубого, зеленого и белого покрова нашей планеты. Вначале 90-х, во время войны в персидском заливе, в которой участвовали народы ряда стран, известная Бетте Мидлер спела эту песню перед широкой аудиторией.
Чуть полная, но рослая, Джулия, с веснушчатым лицом и буйной копной рыжих волос на голове, была облачена в строгое платье с вертикальными, разноцветными полосами, уходившими к верху веером, на темно голубом фоне. Оно, как бы, подчеркивало, величие и значимость песни, первые аккорды которой были подхвачены уходящими под своды зала волнами органного звучания.
Вознеся руки к верху и запрокинув в глубоком вдохновении голову, Джулия продолжала петь с обращенным к Богу лицом и полузакрытыми в молитвенном исступлении глазами.
Выразительная мелодия воспринималась, как мольба и призыв к миру. Призыв ко всем живущим на нашей планете. С высоты божьей обители, сквозь космические дали, видна только красота и гармония жизни, и кажется, что все люди живут в достатке, нет голода и нужды, нет бомб, нет болезней, и что все в едином строю поют о надежде, о мире. Бог с высоты небес видит нас.
...From a distance, we all have enough, and no one is need.
There are no guns, no bomb and no disease; no hungry mouths to feed.
From a distance, we are instruments marching in a common band,
Playing the song of hope, playing the song of peace;
They're the songs of every man.
Вслед за этим все в зале подхватили припев:
God is watching us; god is watching us.
God is watching us – from а distance.
Она закончила петь. С благодарностью поклонилась в ответ на аплодисменты. И прежде, чем удалиться, на мгновенье остановила свое внимание на молодом человеке, который сидел в первом ряду с библией в руках. Это был энергичный, жизнерадостный раввин Мартин, который временами замещал главного проповедника мессианской синагоги Вильяма. Постороннему взгляду не трудно было заметить неравнодушное отношение Джулии к своему сверстнику.
В этой женщине таился океан энергии, милосердия, сочувствия и любви к ближнему. В общении с ней каждый человек чувствовал глубокое внимание и готовность в любую минуту получить от нее помощь. И Бог открыл перед ней прекрасную, самую гуманную область деятельности, где она могла в полной мере проявлять свою сердечность и благоденствие к людям. Работала она медицинской сестрой в отделении известного детского хирурга, занимающегося проблемой удаления заячий губы, – заболевания, широко распространенного в южно-американской республике Сальвадор. Почти каждый год Джулия, за счет части своего отпуска и средств мессианской конгрегации, отправлялась вместе с ее патроном в эти края. В районах, пораженных ужасающей бедностью, они бесплатно оперировали детей местных жителей. Это одновременно была одна из программ их мессианской деятельности, которую они проводили там, среди взрослого населения.
Но, тот же Бог, наградив Джулию привлекательной сладострастной женственностью, пока не позаботился о скорейшем свершении собственного завета, гласящего: "Плодитесь и размножайтесь!"
Яков и Элла впервые услышали песню исполненную Джулией. Они были покорены неземной силой и мудростью этого музыкального произведения.
Оправившись от первого впечатления, Яков обратил внимание Эллы на сидящего рядом с ними Джона, который вместе с другими пел слова припева.
– Ты часто посещаешь субботнюю службу? – спросил Яков после того, как песня была закончена.
- Редко пропускаю, – юноша в инвалидной коляске поднял на собеседника свои совершенно спокойные глаза, в которых не было и тени страдания или выражения своей ущербности, – Я иногда даже приезжаю сюда в середине недели, чтобы посмотреть, как мои товарищи учатся израильским танцам. Ну и, конечно, для того, чтобы побеседовать с ними.
- Как далеко живешь отсюда, Джон? – вопрос был задан Эллой из чисто женского сострадания к человеку, которому в его состоянии приходится довольно часто навещать синагогу.
Яков спохватился и с беспокойством посмотрел на жену. Он нашел, что они оба своими вопросами невольно намекают своему собеседнику на его физический недостаток. Но Джон охотно объяснил, что его привозят сюда на специальной для инвалидов машине, которую он вызывает по телефону.
Джону было всего двенадцать лет, когда случилась с ним беда.
Семья Джона, – отец, мать, единственный сын жили в городе Хьюстоне. С раннего детства у родителей с сыном сложились дружеские отношения. Счастливая мать ценила это и всячески поддерживала мужа в его стремлении приобщить сына к спорту, походам за город, к посещению музеев. Она прилагала усилия, чтобы дать сыну, кроме общего, еще и музыкальное образование. Отец с матерью унаследовали от своих родителей иудейскую веру и традиции. И старались привить сыну верность старинным еврейским обычаям. В семье царила атмосфера добра и терпимости. И, когда порой Джон противился советам родителей, это не встречало особого нажима со стороны взрослых. Так, однажды Джон заявил, что не хотел бы каждую неделю отмечать субботу в синагоге. Родители удивились, стали ребенка убеждать в важности соблюдения еврейского уклада жизни, завещанного им недавно ушедшими из жизни дедушки и бабушки. Но дальше этого не пошли.
Однажды, накануне субботнего дня, они даже согласились, после настойчивых просьб сына, принять приглашение семьи его друга и вместе с ними, на их машине отправиться загород на север, в края, покрытые богатыми хвойными и дубовыми лесами с множеством живописных озер. Задумана была поездка в старинный город Хантсвилл на два дня с целью побывать в музее генерала Хьюстона, сыгравшего известную роль в истории Техаса, отдохнуть в городском парке на берегу озера Равен, ознакомиться с достопримечательностями города, посетить живописные окрестности. Первый день выдался для них очень интересным и счастливым. С утра они отправились на Голубую Лагуну. Там искрящиеся артезианские источники заполняют древний скалистый карьер, и в глубине его образуется необыкновенная живописная среда для подводного плавания. К тому же исторические события этого края дополнили природную среду лодками, орудийными платформами и другими атрибутами человеческой жизни и смерти, затопленными в подводных, скалистых образованьях. Ребята в аквалангах спускались под воду в сопровождении водолаза, и родители не испытывали никакого беспокойства за них.
Возвращались они в свою гостиницу уже в сумерках. Шумно и радостно обсуждали события дня. При въезде в город остановились у светофора и в следующий момент ощутили сильный удар сзади. Тяжело груженый трак врезался в правый бок машины там, где сидел Джон. С тех пор обе ноги оказались ему неподвластны. К каким только специалистам не обращались родители с сыном, и все безрезультатно. При последнем посещении врач посоветовал родителям любыми способами убедить сына в том, что он должен привыкнуть к выпавшей на его долю судьбе. Надежда может быть только на чудо. Характером Джон выдался крепким, и он настойчиво стал искать это чудо. И вот, однажды, он случайно встретился с незнакомой ему тогда Дженнифер и она подарила ему книжку с рассказом о том, как путем глубокой веры в Иешуа можно исцелить свой недуг. С тех пор Джон регулярно посещает синагогу, где евреи за Иешуа. Родители – ортодоксы были, конечно, шокированы поступком сына, но сказали ему, поступай так, как тебе лучше. И скоро после этого он стал членом этого братства.
- А вы верите в Иешуа? – с надеждой в голосе Джон спросил Якова и Эллу. Вопрос оказался совершено неожиданным для них.
Супруги обменялись мгновенными взглядами и некоторое время молчали. Но тонкая душа Джона пошла им на встречу.
- Ну, да, – юноша развел руками и одновременно кивнул густо заросшей черной головой, давая понять, что ему понятно замешательство своих собеседников, – коммунисты против веры и всячески преследуют верующих. Но, как жить без веры?!
Сам по себе заданный вопрос, и то, каким отрешенным тоном он прозвучал, никак не вязался с его совсем еще юным, чистым взглядом карих глаз, за которым только лишь угадывалась глубоко скрытая трагедия юной души.
- Ты прав, Джон, – говорила Элла, – даже при коммунистах люди верят. Кто во что, даже в Бога. Но только вера в коммунизм поощрялась, в то время как остальные верования всячески притеснялись.
Вопрос Джона об их отношении к Иешуа, повис в воздухе. Джон деликатно молчал. Каким может быть чистосердечный ответ у людей, которые не могли за такой короткий период времени очистить свои души от прежних взглядов, под влиянием которых они находились с самого детства?
Молодому человеку, только начавшему жить, лишенному возможности в полную силу воспользоваться благами жизни, приходило в голову навязчивое желание знать, что думают люди, пришедшие из совсем другого мира, о вере в Иешуа и его чудесах. Он страстно стремился подтвердить свою веру в общении с совершенно новыми для него людьми из загадочной, далекой страны. Для него это был вопрос жизни, вопрос смысла собственного существования.
И, конечно же, было потаенное желание когда-нибудь видеть их в своей вере, что окончательно могло бы подтвердить правильность его жизненной позиции. Но известные ему примеры привлечения новичков в общину говорили о том, что склонить человека со сложившимся уже миропониманием к новой вере и так, чтобы он воистину допустил Бога в свою душу, дело не простое.
Наступило время главной субботней проповеди и высокий, широкоплечий Вильям вышел на край помоста ближе к слушателям. На нем была расшитая цветным орнаментом по черному бархату кипа и дорогой шелковый талас. В руках он держал редкого издания в мягкой обложке на молнии молитвенник "The Holy bible".
- Дорогие, братья и сестры! – начал Вильям.
- Иногда мы наталкиваемся на вопрос, какое значение имеют законы субботы для нашего современного общества с весьма высоким уровнем цивилизации. И задают его, этот вопрос, с оттенком неверия, сомнения в непреложности и силе нашей с вами великой веры. Попробуем, дорогие мои, разобраться с этим, более внимательно, повнимательней рассмотреть нашу жизнь, и мы увидим следующее. Никто не будет отрицать, что дома наши стали просторнее, а семьи меньше; возможности – шире, а взгляды уже; мы все становимся более образованными, а здравого смысла меньше; лучше медицина и хуже здоровье. Нет сомнения в том, что мы покорили внешнее пространство и оставили без внимания внутреннее; прибавляем годы к жизни, но не жизнь к годам; доход на двоих больше и чаще разводимся; любим других намного меньше и слишком часто ненавидим. Это время, когда многое напоказ, но внутри ничего существенного.
- Именно поэтому, дорогие мои прихожане, Тора и шаббат нужны сегодня, как никогда. Высокая технология без морали и духовности ведет к упадку, растлению души, потере жизненного тонуса, трагедии личности.
- Смысл жизни не только в том, – продолжал раввин Вильям, – чтобы быть образованным, иметь хороших друзей, состоять в счастливом браке и воспитать достойных детей. Не только в том, чтобы обрести хорошую профессию и достичь успехов в работе, и не только в том, что принимаешь участие в делах Израиля и еврейской общины, что тебе доступны удовольствия и развлечения. Настоящая жизнь имеет свое начало в Боге. Верующий в Иешуа – это, прежде всего тот, кто осознал свою собственную греховность и отдаленность от Господа Бога. Он верует истинной верой в то, что Господь Мессия действительно снизошел к людям, исполнил все предписания Торы и добровольно принял жертвенную смерть в искупления человеческих грехов, а затем восстал из гроба, дабы свидетельствовать о возможности Жизни Вечной всем верующим. Сама суть нашей веры заключается в признании этой истины, которая затем позволяет стать на путь духовного совершенства и становится мостом взаимопонимания между еврейскими и христианскими мирами.
Далее раввин долго говорил о том, что деяния Иешуа, как спасителя, являются постоянная его опека и забота о жизни людей, и что это может быть присуще только Господу Богу, который всегда готов устранить любые препятствия на пути верующих.
Временами Вильям оглашал раздел и страницу в молитвеннике, и предлагал всем встать и вместе повторить слова священного писания, благословляющие Господа Бога.
Подобно всем остальным Яков с Эллой держали в руках библии. Надо было проявить приличие и уважение к молящимся. Когда им не удавалось быстро раскрыть нужное место, на помощь тут же приходила Дженнифер. И, конечно, английский текст, обильно изобиловавший религиозными терминами, им совершено не был понятен. Оставалось просто из приличия и уважения к окружающим механически вместе с ними читать текст.
Проповедь длилась более часа. После этого двое мужчин в талесах поднялись к арон кодеш, – шкафу, где хранятся свитки Торы. Начался торжественный обряд выноса Торы. Ее медленно проносили по залу от одного ряда к другому. Каждый из присутствующих, протягивал руку и с благоговением касался пальцами правой руки Священного Писания, потом прикладывал их к губам.
В конце субботней проповеди раввин Вильям вместе со всеми в зале провозгласили благословение субботе на иврите.
- Барух ата адонай элоhейну мелех hа-олам, hа-мавдиль бейн кодеш ле-холь, бейн ор ле-хошех, бейн исраель ла-амим, бейн йом, hа-швии ле-шешет йемей, hа-маасе. Барух ата адонай hа-мавдиль бейн кодеш ле-холь.
Торжественная часть субботнего праздника была на время прервана важным заявлением Дженнифер. Ее речь была рассчитана не только на постоянную аудиторию знакомых ей прихожан, но и на присутствующих в зале двух важных представителей известной в Америке спонсорской фирмы.
Дженнифер вышла на сцену быстрой, уверенной походкой, характерной для жителя Америки, находящегося на своем рабочем месте при исполнении своих обязанностей. Можно было только удивляться зарядом жизнерадостности этой женщины, которую она проявляла вопреки своим уже немолодым годам, и неустроенной одинокой жизни.
- Have you ever heard the phrase " To the Jew first"? – Дженнифер посмотрела в глубь зала, сделала небольшую паузу и продолжала, – I'm hope,- yes10, – Я – Дженнифер Гарисон. Мне уже 45. Родилась в семье единственным ребенком и, к тому же еще, и еврейкой. Последние семь с половиной лет я работала на христианском радиоканале. В последние шесть лет четыре раза побывала в Советском Союзе. Привозила туда евангелистскую литературу с уклоном в сторону еврейского вероисповедания, проповедовала евангелие по жизнеописанию и учению Иисуса Христа. Бог подсказывает мне поехать в одну из республик бывшего СССР, Латвию. Моя цель, – оказать помощь в городах и деревнях Латвии в учреждении мессианской братства под эгидой местной латвийской церкви и мессианской еврейской организации Соединенных Штатов . Я – против мужского превосходства в роли раввина или пастора, и надеюсь самой начать с домашних групп по изучению библии или со встреч в местных церковных помещениях по субботам, до тех пор, пока Бог взрастит или вознесет мужское руководство.
Последние слова к удовольствию Дженнифер были встречены веселым смехом и аплодисментами в зале. После того, как установилась тишина, она продолжала.
- Еще я буду вместе с прихожанами постигать Новый завет и распространять библейскую литературу, мессианские еврейские брошюры и книги на русском, иврите и идиш. В дополнение к этому, я надеюсь изучить еврейскую общину при помощи местной церкви и способствовать иммиграции евреев в Израиль.
Дальше она перечислила около десятка руководителей и спонсоров различных светских и религиозных организаций, которые рекомендуют ее на этот мессианский вояж. А в заключение, она выразила желание, чтобы за нее постоянно молились и не забывали поддерживать ее деятельность материально.
Дженнифер закончила выступление под аплодисменты присутствующих, и Вильям перешел к церемонии благословения желающих обратиться к Всевышнему.
В зале у сцены на инвалидной коляске сидит молодой человек. Судьба лишила его обеих ног. Имя его Джон. Ему всего лишь около двадцати пяти. Напряженное светлое лицо и смолистые черные волосы, густые брови. Упираясь руками на подлокотники, выпрямляет свой стан, с закрытыми глазами обращает свое лицо к таинственным вершинам мироздания, готовит себя к торжественному обряду. Вокруг, вплотную к нему, сгрудились люди разные по возрасту, одежде, цвету кожи. У всех руки протянуты к тому, кто сидит в центре. Один из тех, кто поближе кладет свою ладонь ему на голову. Другие – в стопку, – одну ладонь на другую. Кто рукой к голове не достает, – дотягивается своей рукой к ближайшему предплечью впереди стоящего. Человек в центре в глубоком смирении и трансе со сложенными и поднятыми на уровень лица сомкнутыми вместе ладонями и протянутыми вверх пальцами рук. Взор его устремляется ввысь с надеждой и страстной мольбой об избавлении от невыносимых мук и страданий. Через несчастное создание, сидящее в центре, к неизвестной, загадочной, могущественной силе, владеющей всем и вся во вселенной, обращены устремления, мысли, молитва его братьев и сестер. Каждый совершает это по-своему. Кто, опустив глаза долу, с фанатичной вдохновенностью шепчет про себя слова молитвы. Другой возносит к небу свой взор и молча выражает свою готовность проявить волю и энергию во имя исцеления несчастного.
Все, включая раввина Вильяма, стоящего здесь вместе с другими прихожанами, обращаются к Господу Богу со страстной мольбой о спасении своего брата Джона. Они надеются, что безраздельная, непоколебимая его вера в Мессию непременно приведет к чуду исцеления, и сделает его молодую жизнь полноценной.
Воссоединенный в единое целое клубок человеческой верности и преданности, демонстрировал непреодолимую убежденность и непреклонное единство, которое целиком и полностью покоряло сознание и души каждого из участников этого живого святилища. Казалось, ничто и никогда не сможет поколебать веру, неимоверную силу ее. И не может быть никаких сомнений в том, что великая цель непременно будет достигнута, и все люди на земле будут, наконец, жить в мире без душевных и физических мук и страданий.
Каждый, кто участвовал в этой церемонии, не думал о своих собственных проблемах, а щедро отдавал себя делу спасения брата своего. Не думала в это время очаровательная Адель, ослепленная новизной и широкими возможностями новой для нее жизни, какие заботы и проблемы ее ждут в чужой для нее стране, в незнакомой семье с иными привычками и традициями. Не думала, во что может вылиться ее рискованный шаг.
Легковерная, наивная Джулия стояла рядом с Мартином. Волна сострадания на время отвела в сторону горькое чувство одиночества.
Всегда веселая Дженнифер спрятала в этот час свою улыбку. Молодость свою она целиком отдала мессианскому движению, и некогда было ей подумать о своем счастье. И кто знает, может это путешествие за границу, наконец, обустроит ее жизнь.
В этот момент каждый из них, забыв о своих собственных горестях, был проникнут страданиями, которые выпали на долю юного Джона и их желания, устремления были обращены к тому, кто может спасти и исцелить тело и душу страждущего.
- Спасибо, братья и сестры, – заключил церемонию Вильям, – Да услышит Бог глас душ наших, и да совершит он чудо исцеления! Аминь!
Возвращаясь на свои места, многие находились все еще в состоянии экстаза, платками утирали набегающие на глаза слезы, с выражение глубокой печали обменивались мнениями о том, какой замечательный, благовоспитанный юноша Джон, и как жестоко обошлась с ним судьба.
Только он один оставался сидеть неподвижно в своей коляске под гипнозом искренней доброты и участия своих побратимов.
Одна из женщин подошла к нему. Это была небольшого роста смуглолицая мексиканка. Она положила на его плечо нежную, женскую руку, слегка поглаживала его плечо, и говорила ему сквозь слёзы:
- Джон, дорогой, я специально подождала, пока все оставят тебя, чтобы использовать эту минутку, рассказать тебе о том, что произошло со мной. Помнишь, полтора года назад я сидела на этом же месте, что и ты. Мне уже было за сорок, и я должна была родить, иначе мне грозила потеря самого дорогого, любимого человека, без которого я, не мыслила свою жизнь. Многократно обращались к специалистам самого высокого класса и тщетно. И вот мы пришли сюда. Нам посоветовали. Здесь я дала себя покорить духу Иешуа. И произошло чудо. Никто мне не верит. Счастье мое бьет через край. Я никому из посторонних не рассказываю. И здесь никто об этом не знает. Боюсь сглазить. Ты, надеюсь, понимаешь, почему я тебе доверила эту тайну. Джон, дорогой, не грусти и не падай духом. От души, милый мальчик, желаю тебе исцеление. Оно придет. Тебе поможет дух божий. Только верь Иешуа, допусти его в свое сердце, беседуй с ним почаще наедине...
В финале исполнялась мелодия "Ave, Maria" на слова известной католической молитвы. Соло вела чернокожая еврейка Кети, жена белокожего раввина Вильяма, подарившая ему трех сынов и дочь, из-за чего ей пришлось бросить музыкальную школу на последнем этапе учебы.
Выразительное, мягкое меццо сопрано Кети звучало в сопровождении симфонического оркестра, исполнение которого воспроизводилось по записи с весьма высоким качеством, и все это вместе придавало мессе особую торжественность и трагичность.
С замиранием сердца Джон смотрел, как Эдит в паре с молодым танцором из России исполняли балетный танец под эту музыку.
Слова старинной католической молитвы рассказывали о мудрости великого человека из древнего Вифлеема:
Аве Мария!
Ты меня прости:
Я никогда не молилась в жизни,
Аве Мария!
В твоем доме стою пред тобою,
Аве Мария!
Я полюбила,
И любовь моя так велика,
Я боюсь за неё.
Аве Мария!
Это сын твой сказал: люди – братья.
Аве Мария!
Пусть так и будет.
Пред любовью и Божьим судом,
Все на свете равны...
Закончилась субботняя служба. Все встали со своих мест. Шумно прощались друг с другом. Обнимались, целовались, вдохновенно произнося: "Шаббат шалом, Шаббат шалом".
Чувство усталости не могло затмить в глазах Джона свет и надежду, зажженных очередным праздником субботы, дружеским зарядом искренних благословений, доставшихся ему от своих духовных братьев и сестер.
После службы все направились в соседнее помещение на ленч. В очереди за едой и за столиками, велся разговор на самые разные темы. Здесь можно было потренироваться в английском языке и получить удовольствие от блюд самых различных национальных кухонь, приготовленные женщинами, выходцами из разных уголков земного шара – Мексики, Сальвадора, Германии, Франции, России, Югославии. Каждая из них в назначенный для нее день предлагала еще и свое, особое кушанье. Америка страна эмигрантов и такой останется, видимо, навсегда.
3
Прошло месяцев восемь. Яков и Элла продолжали навещать по субботам мессианскую синагогу. Заводили новые знакомства, обогащали свой английский. Принимали участие в проведении еврейских праздников, – Пурима, Пейсах, Рошо шана, Хануки.
Как-то после празднования очередной субботы, за одним столиком в трапезном помещении оказались Яков со своей супругой, Эдит, Мартин, Джулия, и Джон.
- Ну, как, Яков, твое самочувствие? – говорил Мартин, – Косточки твои в порядке? Извини, этот день оказался весьма напряженным. Я уже, было, пожалел, что захватил тебя с собой.
Основным доходным занятием раввина Мартина было сборка стандартной мебели на дому. Он учредил небольшую фирму, в которой работало, кроме него самого, еще два человека. Однажды, Яков спросил его, найдется ли у него возможность поработать, хотя бы один раз в неделю, чтобы в общении с другими работниками попрактиковаться в английском. Мартин загадочно улыбнулся, подумал и согласился. После первого же дня Яков убедился в том, что он не в состоянии выдержать столь напряженный темп в работе. А главное, поговорить было не с кем. Все были постоянно заняты.
- Спасибо Мартин. Этот день был полезен для меня и кое-чему меня научил. Я теперь знаю свои возможности.
- Каюсь, что немного перегрузил тебя, и приглашаю Вас с Эллой в следующее воскресенье вместе с нами посетить фестиваль афроамериканской песни. И еще у меня к вам дело. Однако, об этом лучше после ленча. Сытый человек добрее, а мне нужно вам предложить одно важное дело.
Спустя некоторое время все они вернулись с подносами. В воздухе стояли аппетитные запахи от различных блюд: кисло-сладкого жаркого, традиционного американского салата из капусты, вареной фасоли, десерта из нарезанного кусочками арбуза, дыни и винограда. Разместившись за столом, они молча взяли друг друга за руки. Мартин бросил взгляд в сторону Якова и Эллы и произнес слова молитвы:
- Благословен Ты, Господь, Бог наш, Владыка Вселенной, питающий весь мир по доброте своей, по милости своей, любви и милосердию. Аминь.
Все вместе повторили слово «Аминь».
Они сидели вместе за ленчем, вели оживленный разговор. Эдит быстро реагировала, когда возникала необходимость в переводе с одного языка на другой, на ходу уточняла произношение и значения русских слов.
- Есть ли в России такая специальность, SocialWorker? – осторожно спросил Джон.
Яков и Элла смущенно переглянулись. Эдит с трудом сумела объяснить, что это специалист по социальному обеспечению, который имеется во многих учреждениях для оказания помощи инвалидам, больным, старикам и просто сотрудникам. После чего Джон с гордостью заявил, что он через год, после окончания учебного заведения, получит сертификат и сможет вести эту работу.
- Но для этого мне, кроме английского, нужно знать еще испанский, и хорошо бы еще самые распространенные выражения на русском. Понадобится, ведь, вести беседу с разными клиентами, – объяснил Джон.
Элла быстро завоевала внимание и доверие прихожан. Ее английский с каждым днем совершенствовался из-за хорошей памяти и удивительной способности предугадывать заранее ход разговора. Кроме того, она располагала к себе окружающих присущим ей неисчерпаемым запасом общительности и обаяния.
- Так вот, – вступил в разговор Мартин, – мы вчера вчетвером обсудили, и решили, попросить Эллу и Якова поучить нас немного русскому языку. А мы их – английскому. У нас количество русских прихожан уже достаточно, чтобы подумать об этом.
Мартин смотрел в сторону Эллы и Якова и ждал ответа.
Было бы неразумно отказываться от предложения Мартина. Говорится ведь, – прежде, чем изучать иностранный, выучи, как следует, родной язык. Элла посоветовалась с Яковом, и они решили занятия проводить один раз в неделю у себя дома.
Месяца два изучали грамматику. Потом ученики Эллы несколько охладели к сухому, довольно трудному материалу. Кроме того, она заметила, что Мартин на занятиях английского делает в основном упор на живую речь. И, чтобы оживить дело, Элла решила попробовать ознакомить своих учеников с содержанием одной из сказок Пушкина, в тексте которой встречаются многократные повторения одних и тех же слов и предложений. Была выбрана "Сказка о рыбаке и рыбке". Гениальная простота и доходчивость пушкинского стиха, повторы в тексте должны были способствовать усвоению материала. Яков, как мог, сделал короткий пересказ знаменитой сказки на русском и его перевод на английский. Копии их в напечатанном виде вручил всем ученикам, – Мартину, Джулии, Эдит и Джону.
Элла объяснила, что сначала будет зачитан английский текст, на что уйдет два урока. После этого, будет разучивание наиболее распространенных изречений из сказки на русском языке.
Успех первой половины сказки превзошел все ожидания. Благородство и бескорыстие старого рыбака, отпустившего пойманную золотую рыбку на волю, и верность своему слову, которую она проявила, подарив старикам новое корыто, стали бурно обсуждаться.
- Непонятно, почему чудотворная золотая рыбка, которая совершает чудеса, не смогла сама освободить себя, выбраться из невода и уплыть в синее море? – удивилась Джулия, поглядывая в сторону Мартина с надеждой привлечь к себе его внимание.
За столом установилась тишина. Она выражала удивление всех присутствующих тем, что никому из остальных слушателей в голову не пришла такая простая мысль.
- И, в самом деле, почему? – нарушил тишину Джон.
- Так могло быть угодно Богу, – внушительно промолвил раввин Мартин, – Иешуа тоже мог применить свойственные ему сверхъестественные силы и избежать распятия. Но Бог ради спасения человечества распорядился иначе, пожертвовав своим сыном.
Яков, который сидел в стороне на диване, и не вмешивался в разговор за столом, мысленно допустил такую еретическую мысль:
"Почему же тогда обвиняют евреев в казни Иисуса Христа, если на это была сама божья воля? И даже, если допустить, что в смерти Иисуса повинны были евреи, то возникает естественный вопрос, где в это время, когда совершалось историческое злодеяние, был сам Бог?"
Тем временем, Эдит предложила:
- Давайте послушаем сказку до конца сегодня.
- Прошу прощения, но мы не успели с переводом, и нам придется потратить еще один урок на чтение сказки.
Все выразили сожаление по этому поводу. Самое большое разочарование было написано на лице у Джона. Он очень надеялся именно сейчас, на первом же уроке, услышать все до конца.
Через неделю, на следующем уроке, Джон с неустанным вниманием, словно ребенок, следил за развитием сюжета. Его возбужденный мозг впитывал одно чудо за другим, которые совершала золотая рыбка. Вот она подарила старикам новую избу, потом старуха стала столбовой дворянкой, вслед за этим – вольною царицей... Когда же она пожелала стать владычицей морскою и иметь золотую рыбку на посылках, Джон насторожился. Неужели, думал он, бывает в жизни такая неуемная жадность.
"Почему старуха не пожелала избавления от старческих болезней или возвращения в молодость?!" – думал Джон.
Он не отдавал себе отчета в том, как совершенно незаметно для себя стал отожествлять золотую рыбку с Мессией, в которого самозабвенно верил и так долго, мучительно ждал исцеления. Он настойчиво искал подтверждения в том, что вера в Мессию не заблуждение, а реальный божественный путь к своему собственному выздоровлению. Путь, который позволит ему встать на ноги, и наравне со всеми радоваться благам жизни, быть счастливым. Он готов был принять в качестве дополнительной опоры для этой веры все, что только напоминает, пусть даже отдаленно, о возможности чуда исцеления,..
Вот почему он сидел, слушал сказку, и был предельно внимательным, сосредоточенным, надеясь найти в этом повествовании поддержку в своем неустанном стремлении получить, наконец, ответ на вопрос, как из немощного калеки превратиться в полноценного человека. Человека здорового, крепкого, для которого главным в жизни стало бы делить со всеми окружающими его людьми простое счастье и радость, уверенно, размашисто ходить, бегать, летать, познавать, добиваться успеха, любить...
Ему мучительно хотелось услышать в этой сказке нечто обнадеживающее, что могло бы облегчить его страдания.
Чтение подходило к концу. Непредсказуемая развязка и вслед за ней конец сказки, наступили настолько неожиданно, что слушатели некоторое время в полном недоумении оставались сидеть молча.
Старуха опять осталась при разбитом корыте.
Первая опомнилась Джулия:
- It seems to me that old man has all life under the heel of his old woman11.
Потом прозвучали слова раввина Мартина.
- Правильно учат нас великие пророки. Настоящее и святое счастье приходит только тогда, когда человек доволен своим уделом в мире. Но, чтобы добиться этого, нужно укреплять свою веру в Бога. Если есть вера, человек знает, что все, что он должен получить, он получит и ему не надо беспокоиться о завтрашнем дне. Постоянно разговаривайте с Всевышним, и Вы увидите, как он принимает все Ваши молитвы. И тогда Вы удостоитесь чудес, которые произойдут благодаря Вашей молитве. Силой молитвы можно остановить даже пулю в дуле ружья.
Яков продолжал молча и придирчиво слушать то, что говорит Мартин.
"А что, – довольно таки интересно, – размышлял он, – Верить в Бога, сроднить свою душу с ним, постоянно беседовать с ним и все твои проблемы будут без всякого твоего беспокойства решены. Но тогда, зачем томиться в долгом ожидании Мессии, разводить споры о том, был он, не был, а, если был, то кто им был, – когда каждодневно можно говорить с Богом, и тогда все и так сбудется!?".
Эдит активно помогала присутствующим в преодолении языкового барьера и, как обычно, не вступала в разговор на серьёзные темы. Но на этот раз не сдержалась и добавила то, что отражало в настоящий момент ее внутреннее настроение и, что вообще ставилось ею во главу угла всей своей жизни.
- Как часто повторяет наш кантор, и это действительно истина, что самая прекрасная черта человека – уменье быть счастливым, радоваться тому, что дано, слушать хорошую музыку, напевать веселые мелодии...
Эдит увидела обращенное на нее печальное лицо Джона, и, не досказав слово "танцевать", вовремя остановилась. Потом с еле заметной смущением посмотрела в сторону мощной фигуры Мартина и слегка смутилась.
На прощание гости благодарили хозяев дома за интересный урок. Джон торопился к условленному времени попасть на свой автобус. Джулия вызвалась проводить его до автобуса.
Элла, Яков, Мартин и Эдит оставались сидеть в комнате за столом.
- Слушайте, Элла, Яков, – начал Мартин, – вы уже четвертый месяц, как посещаете наш приход. Мы счастливы, отметить Вашу прилежность к субботним и другим еврейским праздникам, интерес к нашей мессианской деятельности. Вашу интеллигентность, образованность высоко оценивают наши прихожане. Думаю, не ошибусь, если скажу, что вы уже готовы допустить Иешуа в свою душу. Начать жить для Бога Авраама, Исаака, Иакова. Не пора ли Вам по собственной своей воле покаяться в своих грехах и принять Божье искупление через церемонию погружения?
Это предложение не было неожиданностью. Супруги давно его ждали, но не находили в себе силы заблаговременно решить этот вопрос по собственной инициативе.
Яков многозначительно посмотрел в сторону Эллы. Это означало, что ему одному не потянуть столь сложный разговор.
- Мартин, мы с Яковом хотим ответить Вам с полной откровенностью. Нам очень понравились люди вашего прихода. Столько любви, доброты, внимания, терпимости, пожалуй, встречаем впервые в жизни. Общение с ними и, вообще, субботняя служба доставляет нам большое удовольствие. Но, я думаю, что лучше будет, если мы навсегда останемся вашими друзьями.
- А что вас смущает, если не секрет?
- Как Вам сказать, и так, чтобы вы нас поняли. Вы знаете, в каком государстве мы жили. С детства нас учили марксизму, который отрицал веру в Бога. Теперь мы оказались в стране, где существует свобода для всех вероисповеданий. Представьте себе, Мартин, закоренелого вчерашнего атеиста, который вдруг сегодня становится глубоко верующим человеком. Можно ли так легко поставить свое жизненное кредо с ног на голову? Не станут ли смотреть на нас, как на оборотней, которые завтра, при изменившихся обстоятельствах, так же легко изменят новой религии?
– Думаю, мои дорогие и уважаемые, что Вы глубоко ошибаетесь. Допустите близко в свое сердце Иешуа, твердо, искренне поверьте в него, и вы на второй день почувствуете, как легко шагать по жизни с верой в Иисусе Христа, в великого освободителя нашего. А обряд погружения как раз и призван помочь вам очистить свои души от всякой скверны, в том числе марксистской. И потом, знаете ли вы, что такое, у иудеев-ортодоксов миква? Это, по сути, тот же самый обряд очищения. Если кто решил принять иудейскую веру, тот обязан пройти омовение в водах миквы.
- Пойми, Мартин, прежде чем на это решиться, мы с Яковом должны задать себе вопрос, что означает поверить в Иешуа. Видимо, мы должны вместо единого Бога признать триединство Бога, – отца, сына и святого духа. Признать себя грешниками и верой, а не делами, искупать грехи свои...
Мартин не стал слушать Эллу до конца. Он встал из-за стола и спокойно сказал:
- Ребята, я вас понял. Только я хочу надеяться, что вы и в дальнейшем останетесь членами нашего прихода. Мы вас любим и почитаем.
Когда супруги остались одни, Элла тяжело вздохнула и опустилась на диван. Лицо ее выдавало крайнюю напряженность. Что-то хотел сказать Яков, но жена его прервала.
– Как-то я вычитала у Льва Толстого, – начала она, наконец, усталым голосом, – что в деле веротерпимости еврейская религия далека от того, чтобы вербовать себе приверженцев.
Элла не в состоянии была скрыть своей глубокой взволнованности. В глубине больших карих глаз, пока она говорила, мелькали огоньки душевной тревоги. Она искала оправдание проявленной ею твердости в разговоре с Мартином. Лишь только сейчас Элла явственно поняла, к какой опасной черте они с Яковом подошли. Какое легкомыслие и близорукость они могли бы допустить.
Яков решил, что жене нужно успокоиться и дать высказаться. Он набрался терпения и покорно ждал.
- Талмуд – продолжала она приводить слова великого русского писателя, – предписывает, что тому, кто хочет перейти в еврейскую веру, нужно разъяснить, насколько тяжело быть евреем, и, что праведники других религий тоже унаследуют царство небесное. Вот такой, диаметрально противоположный, подход.
– Пожалуй, – подытожила она после минутного молчания, – давай, закончим на этом. Я хочу только сказать, что считаю невозможным в дальнейшем навещать это братство и обнадеживать людей. Оставаться в дружбе с некоторыми из них, которые нам приятны – дело другое.
4
Храм в этот солнечный день выглядел необычно и празднично. Трогательная нежная голубизна небосвода, как бы, сроднилась с архитектурным богатством храма и порождала ощущение таинственности и святости.
Яркие лучи полуденного солнца щедро озаряли светло коричневый фасад. Он украшен скульптурными изображениями Девы Марии и ангела Гавриила, и обрамлен искусно выполненной каменной решеткой. За ними высоко возвышался многоугольный купол с пирамидальной крышей. Величественный портал, ограничен двумя мраморными колоннами, поддерживающими прямоугольный навес с нанесенным на нем тонким изобретательным орнаментом.
У каждой колонны стоит рыцарь, облаченный в рыцарские доспехи. Тонкие длинные кольчуги с наклепанными железными бляхами тянуться до самых колен. На плечах и коленях железные пластины. Под доспехами кожаная куртка. На голове шлем с пером. Поверх доспехов с плеч рыцарей спадает светло серый плащ с искусно вышитым красным крестом. Слева у бедра покачивается треугольный щит с изображением меча и лиры. Справа – рыцарский меч. В правой руке острием вверх – длинное копье. Временами каждый из рыцарей с железным стуком опускал забрало, и внимательно смотрел через прорезь стального шлема на дорогу, демонстрируя свою постоянную бдительность.
Знатные гости один за другим подъезжали к входу в храм. Вздутые рукава, широкие юбки со складками, тяжелые, спокойно струящиеся шлейфы, массивные корсажи с широкими вырезами на груди и плечах придавали женщинам достойный, неприступный вид. Мужчины, – в просторных, украшенных мехом и размашистых в плечах плащах, наброшенных поверх полуоткрытых курток с широкими рукавами. Они выглядели весьма респектабельно и помпезно.
Массивность и полнота одеяний заставляло двигаться спокойно и медлительно с выражением собственного достоинства и общественной значимости.
Юные стройные рыцари встречали важных особ, постукивая о мостовую копьем в такт церемониальному шагу. Они приближались к прибывающим гостям, галантным жестом подавали руку дамам, совершали поклон четко отработанным движением головы вперед и возвращением ее в исходное положение. После чего, провожали гостей в зал непосредственно к предназначенному для них месту, раскланивались, резко поворачивались, возвращались назад и опять повторяли порученное им дело.
Величавость мужчин и женщин, неторопливая их поступь в рыцарском сопровождении создавали атмосферу особой торжественности.
Один за другим подъезжали на своих шикарных, поблескивающих благородным сиянием, дорогих, разноцветных "Линкольнах", "Мерседесах", “BMW” родители, родственники, самые близкие друзья. Было удивительно видеть рядом современные средства передвижения, рыцарей в своих доспехах и знатных гостей, облаченных в одежды древних времен. Последним не просто было выбираться из современного автомобиля. Но рыцарская поддержка вовремя поспевала им на помощь, прибавляя к этому церемониалу элемент экзотики и аристократической изысканности.
Два времени, разделенных многими столетиями, совместно демонстрировали парадность и торжество свадебного обряда.
После знатных гостей, прибыли жених и невеста. Своей внешностью они несколько нарушали задуманный родителями средневековый спектакль. Сияющие от счастья, они выглядели в своих нарядах вполне современно. Она, – в длинном белом свадебном одеянии с букетом красных роз в руках. Он, – в строгом темном костюме при синем в клеточку галстуке, гармонирующем со светло голубой рубашкой.
Остальные гости приехали несколько раньше начала церемонии, оставив свои машины на парковке. Они выстроились недалеко от входа, чтобы иметь возможность посмотреть и поприветствовать кортеж, жениха и невесту. После того, как все приглашенные прошли в зал, рыцари последовали вовнутрь, заняли позицию у входа и стали лицом к аудитории. К этому времени все уже было приготовлено для проведения свадебного церемониала.
Сегодня счастливейший день для Эдит и Мартина. Это они решили навсегда соединить свои судьбы.
Не сумела Джулия добиться того, чтобы внимание, которое Мартин длительное время проявлял к ней, выросло в серьезные намерения. Она всячески давала ему понять, что готова ему быть преданной женой и заботливой матерью для их будущих детей. Ее чувства к нему проявлялись слишком открыто, прямолинейно. Эдит же, хотя и не разделяла полностью его взгляда на жизнь, его почти фанатичной приверженности религиозным традициям, сумела использовать его светские наклонности. Мартин увлекался теологией, философией, классической музыкой. Она же, на первый взгляд, вела себя по отношению к нему, в отличие от Джулии, без особого увлечения и, казалось, настолько, что, глядя со стороны, никто не мог предположить такого исхода. В ее постоянном посещении мессианской общины проглядывалось не столько преданность вере и богослужению, сколько страстная любовь к танцевальному искусству и возможности выразить себя там, в качестве танцовщицы. Уж, если говорить о божьей справедливости в ответ на преданность и беззаветное служение Всевышнему, то в отличие от Эдит, Джулия, конечно же, достойна была лучшей доли. Но, увы, пути Господни неисповедимы. Тем более, в любви.
Было ясно, что Джулия вряд ли найдет в себе силы прийти на свадьбу. И все-таки, Элле очень хотелось надеяться, что встретит ее сегодня, и в очередной раз проявит участие в ее неудачной любви, постарается возродить у нее надежду на будущее.
В течение последних трех лет, уже после того, как Яков с Эллой перестали посещать братство, Джулия часто навещала их, приходила к ним домой. Яков удалялся в соседнюю комнату, а женщины часами просиживали за разговорами. Элла могла по одному – двум знакомым ей в предложении словам улавливать полностью смысл сказанного, что позволяло ей уже почти свободно вести разговор по-английски. Во всяком случае, на бытовую тему.
При каждой встрече Джулия в розовом свете рисовала картину взаимоотношений с Мартином и, нисколько не сомневаясь, уже строила планы скорой счастливой совместной жизни с ним. Элла же принадлежала к числу женщин, для которых чужие беды и проблемы приравнивались к своим собственным, она принимала их довольно близко к сердцу.
"Жизненный опыт, – наставляла Элла растерянную, бывало, Джулию, – подсказывает, что излишняя доброта и готовность к всепрощению по отношению к своему избраннику, пагубно. Мужчину нужно постоянно держать в положении отчаянной борьбы за свое счастье, иначе благополучие семьи всегда будет под угрозой. Представлять ему счастье на блюдечке с голубой каемочкой, значить с самого начала обесценить его".
Однако Джулия, наоборот, стояла на своем. Боялась потерять судьбой посланное, как ей казалось, счастье. При каждой встрече с Эллой она в различных вариантах повторяла почти одно и то же, видя в придуманном ею мираже свою будущую, счастливую с Мартином жизнь.
- Что вы, Элла, мы уже обо всем договорились, – говорила она, – Свадьбу будем справлять месяца через три, после того, как он окончательно оформит свой новый бизнес. А пока, мы живем вместе в моем апартаменте. Он сказал, что купит, приглянувшееся мне недавно, кольцо с жемчугом. Мы даже уже обговорили, что медовый месяц проведем на Гавайских островах.
И вот, судьба сработала не в ее пользу. И можно было себе только представить, сколько горьких слез в эту ночь будет излито в прижатую к груди подушку, в то самое время, когда ее возлюбленный будет шептать слова любви ее сопернице.
Но фортуна человеческая неумолима.
Войдя в зал, Элла и Яков напряженно вглядывались в лица гостей, и, к удивлению своему, отметили, что за три года, прошедшие после того, как они перестали навещать общину, приход значительно обновился. Появились новые люди. Многие из тех, которых они знали, отсутствовали. Напрасно предвкушали приятную встречу с Максом, Адель и их милым семейством.
Кстати, Макс не забыл о своем предложении Якову взять его с собой в деловую поездку по Техасу. Не прошло и месяца после этого, как он, совершенно неожиданно позвонил ему по телефону и без всяких дополнительных объяснений заявил, что приедет за ним через день, в девять часов утра. Попросил быть готовым к трехдневной поездке.
Яков тогда серьёзно опасался, что во время путешествия его будут пытать стандартным вопросом о том, верит ли он в Иешуа. Прихожане со стажем неоднократно задавали новичкам этот вопрос. Правда, Макс внешне не производил впечатления глубоко верующего человека. Талес он одевал изредка, только во время больших праздников. Иногда по просьбе Вильяма читал отдельные выдержки из священного писания. И действительно, опасения Якова оказались напрасными. Разговоры на религиозные темы почти не велись.
Макс тогда приехал за Яковом на шикарном черном траке с кузовом необычайной длины. Новая машина блестела словно зеркало. Погрузив в кузов чемодан Якова, он с гордостью стал говорить о том, что ему досталась машина новой марки, сошедшая с конвейера одной из первых. Она снабжена, говорил он, навигационным устройством для определения места нахождения, специальным компасом, сотовой телефонной связью. Но предметом особой гордости Макса было предложенное им устройство для дистанционного управления крышкой кузова с пульта, расположенного в кабине водителя. Целью поездки и было ознакомить ряд производителей деталей кузова предлагаемым устройством. В течение всей поездки Яков напрасно пытался понять значимость и целесообразность этого новшества. Но так и остался в неведении, несмотря на то, что Макс несколько раз объяснял ему суть дела.
По дороге в Даллас Макс говорил о пагубной политике демократов во главе с добряком Клинтоном, который щедро дарит народу готовую рыбку вместо удочек, -чтобы люди сами ее ловили и себя кормили. Потом сокрушался по поводу падения нравов среди молодежи. Вел переговоры по сотовому телефону со своим братом, живущим в маленьком городке близ Далласа. Объяснил Якову, что его шестнадцатилетний племянник наркоман, поэтому он старается время от времени поддерживать настроение его отца.
Яков осмелился спросить Макса, велика ли его фирма. Можно было предположить, что такой вопрос может оказаться неприличным. Наподобие, скажем, вопроса о размере годового дохода. Однако опасения Якова оказались напрасными. Макс не выразил никакого удивления. Ответ его был краток. Он сказал, что фирма его состоит из трех единиц, – он, Адель и компьютер. Расчеты, чертежи, производство по заказу на стороне.
По его словам ему здорово повезло с Адель. Прекрасно владеет компьютером, толковый человек и работник. Но главное, прекрасная жена, очаровательная женщина, любимица его детей и внуков.
Поездка действительно оказалась интересной, познавательной. Даллас, Форт-Уэрт, небольшие населенные пункты, где Макса встречали, как старого знакомого. В каждом офисе, ресторане, гостинице при знакомых ему людях он старался представить Якова, как своего друга из России, связавшего навсегда свое будущее с Америкой. Яков решил, что это, видимо, один из общепринятых в деловой американской жизни приемов рекламирования своего бизнеса. Смотрите, дескать, этот парень не погряз еще целиком в долларах, а, поди, сохранил простые человеческие наклонности к дружбе, да с человеком из далекой загадочной страны.
Два дня были чисто деловыми для Макса. Яков, однако, не скучал. Пока тот отсиживался в кабинетах и устраивал свои дела, можно было с интересом пройтись по заводскому цеху, конструкторскому бюро или, скажем, по улицам небольшого рабочего поселка, в котором жили, как правило, одни только мексиканцы.
По мудрому замыслу Макса, последний день должен был быть посвящен только одной лишь теме. Для большего впечатления от поездки по Техасу, сказал он. Решено было посетить места Далласа, и Форт-Уэрта, которые рассказывали о романтике ковбойской жизни в прошлом.
Побывали на одной из площадей, где на глухой стене двухэтажного дома во всю ширину и высоту изображен исторический перегон техасского длиннорогого скота из Техаса в другие штаты в начале девятнадцатого века. Потом отправились посмотреть уличный спектакль из ковбойской жизни со стрельбой, женщинами, примерами предательства, мужества, галантности и чести.
В конце дня, довольно усталые, они сидели в небольшом уютном ковбойском ресторане. Макс не преминул представить молоденькой игривой официантке Якова, как своего лучшего друга из России. В ответ она выразила бурный восторг, затопала ножками под мелодию «Калинки», которую она же сама и напела. Но этим дело не ограничилось. Она тут же исчезла и через некоторое время вернулась с подносом, на котором лежали три довольно увесистых куска сырого мяса, и предложила их им на выбор для дальнейшего приготовления самого вкусного, как она выразилась, в Техасе barbeque.
После второй кружки черного чешского пива Макс разговорился.
- Жаль, что Адель нет сегодня с нами. Сегодняшний спектакль ей определенно понравился бы. Решила, кроме всего прочего, стать дистрибьютором фармацевтической фирмы и поехала в Филадельфию на совещание. Говорит, каждая женщина в наше время должна быть материально независима.
Макс протянул руку к пустой пивной кружке, отодвинул ее подальше и продолжал с застывшей улыбкой на лице:
- Она как-то сказала мне, что настоящая любовь должна постоянно бурлить, кипеть, обжигать, то проваливаться во мрак, то возноситься к поднебесью. Только тогда она настоящая и приносит истинное счастье. Может это и так. Но вслед за этим уточнила, видишь ли, что для этого нужно, чтобы муж имел хотя бы одну гейшу, а жена, как минимум одного поклонника.
Макс невесело усмехнулся, потом закончил сказанное вопросом.
- Так, что же прикажешь мне делать с этой проказницей?
Яков не собирался продолжать разговор на эту щекотливую тему. Он только подумал, что Макс проявляет, видимо, заботу о том, чтобы Адель, как можно быстрее, привыкла к новой жизни, и поэтому старается приобщить ее к субботним и другим праздникам, которые проводятся в синагоге. Однако достаточно было вспомнить, насколько аккуратно дети и внуки наравне с взрослыми посещали синагогу, чтобы поверить в то, что все они вместе, скорее всего, руководствовались убеждением и верой.
Яков тогда дипломатично увел разговор в сторону:
– Извини Макс, твоя Адель француженка?
- Почему ты это спрашиваешь?
- Я с удивлением смотрю, с какой любовью и вдохновением она исполняет израильские танцы и песни.
Макс оживился.
- Больше четверти нашей паствы не являются евреями. Я, например, немец по происхождению, Адель – чистокровная француженка, А Мартин по матери украинец.
Заметив смятение на лице Якова, Макс добавил:
- Мы любим Израиль и евреев. Ведь они дали миру основы поведения человека. Отмечаем религиозные еврейские праздники. Не почитать евреев, означает, не признавать Иисуса Христа. И вера наша во многом смыкается с иудаизмом.
Его рассуждения были прерваны появившимся в это время новым посетителем в ковбойском одеянии. Он сразу привлек внимание присутствующих своим значительным ростом и довольно интеллигентным лицом. На нем была коричневая широкополая шляпа с загнутыми краями, расстёгнутый серо голубой жилет, синий в горошек платок, повязанный вокруг шеи. Человек подсел к свободному столику и выставил свои ноги вперед, демонстрируя шикарные свои сапоги из светло желтой кожи с накладками и серебряными звездными шпорами.
- Полюбуйся, Яков. Это нам, как бы, на память о нашей с тобой поездке. Живой экспонат ковбоя. Сейчас мужчины в одиночку, и вместе будут собираться вокруг него, и оценивать достоинство его новой экипировки.
Встречи, беседы с Адель и Максом не могли не оставить глубокий след в душе Якова и Эллы. Оба они долго сожалели о том, что пришлось пожертвовать возможностью часто встречаться с такими незаурядными людьми из-за вынужденной необходимости прервать связь с мессианской синагогой.
Яков и Элла продолжали стоять в середине зала и осматривали все вокруг в надежде увидеть кого-нибудь из знакомых. С радостью они обнаружили в одном из передних рядов у центрального прохода Джона. Не успели они подойти к нему вплотную, как услышали:
- Hello, zo-lo-taya rib-ka! После Вас я купил книжку Пушкина на русском языке и попытался прочитать эту сказку. Рад вас видеть.
- Ты замечательно выглядишь, Джон. Галстук на тебе, какой шикарный. Рассказывай, как дела?
- Первый раз в своей жизни галстук одел. Долго мучился и не смог его, как следует, завязать. Пришла как раз к нам Хали и помогла.
- Ты нам никогда не рассказывал про Хали, – заметила Элла с доброжелательной поддевкой, но тут же поменяла разговор.
- Папа с мамой, твои, здоровы?
- Папа – здоров. А вот мама – нет. Ишемия сердца.
- А ты-то как?
- У меня теперь много работы. Я ведь уже два года работаю в доме престарелых, как Social Worker помощник.
Джон заметно изменился. Резче обозначился профиль лица, появились тонкие морщины вокруг глаз. Голос его окреп и звучал более уверенно. Раньше, бывало, его высказывание или вопрос заканчивался остановившимся в глазах выражением неуверенности или сомнения, чего не было сейчас. Его речь стала более живой и уверенной.
В зале стоял шум от многочисленных взаимных приветствий, громких восторженных восклицаний. Звучали трогательные, ностальгические звуки известной песни Sunrise-sunset12.
Они уселись рядом. Джон рассеянно поддерживал беседу. Глядя на него, могло показаться, что он одновременно прислушивался к словам и мелодии песни. Она изливала печаль расставания родителей с детьми, уходящими навсегда в другую жизнь, которую им предстоит строить самим. И в то же время эта медленная и плавная, как временной поток, песня шла от отцовского и материнского сердца сквозь слезы радости и гордости за своих детей. О чем мог думать в это время бледнолицый молодой человек, навсегда прикованный к инвалидной коляске?
Спустя некоторое время гости угомонились. Наступила напряженная тишина. Все уже было приготовлено к свадебной церемонии. И вот она началась.
Под хупу с красным балдахином, где уже стоял раввин, а также некоторые родственники и близкие друзья, вышли жених и отец невесты. Потом появилась невеста, покрытая вуалью, и мать невесты. Им предстояло "окрутить жениха". Для этого они семь раз обошли нареченного.
Потом Раввин налил в бокалы вина и провозгласил два благословения, которые зал слово в слово за ним повторял.
- Благословен Ты, Господь, наш Бог, царь мироздания, сотворивший виноградный плод! Аминь!
- Благословен Ты, Господь, наш Бог и царь мироздания сотворивший веселье и радость, жениха и невесту, ликование, пение, торжество и блаженство, любовь и братство, мир и дружбу! Господь, наш Бог, да звучит ликующий голос жениха и невесты из-под свадебного балдахина! Благословен Ты, господь, радующий жениха с невестой! Аминь!
Эдит и Мартин по очереди пьют вино из бокала.
Наступает самый торжественный момент, когда жених надевает свадебное кольцо невесте в присутствии свидетелей, и говорит на иврите:
- Теперь ты посвящена мне этим кольцом по закону Моисея и всего Израиля.
Зал загудел множеством голосов благословляющих новобрачных. Теперь уже как мужа и жену.
Джон не сводил глаз со стройной фигуры Эдит, ее лица, освещенного безграничной радостью и счастьем. В какой-то момент в его глазах все представилось в тумане и вместо Эдит, ему виделась... Хали. Сколько раз она со слезами на глазах говорила ему:
"Забудь свое несчастье. Ты сильный, ты все сможешь. А я...,- продолжала она, – еще в школе... Помнишь, как мы весной вместе, бегом взбирались на поросшую диким цветущим кустарником гору. Я тогда твердо знала..., что ты мой, мой. И сейчас утверждаю, ты – мой!".
Нельзя было не заметить, как Джон опустил свои задумчивые глаза вниз и долго оставался в таком положении.
Раввин зачитал все семь благословений. После этого невеста и жених пили вино. На этот раз уже, как муж и жена. Самым счастливым моментом свадьбы мог бы быть, когда жених, наконец, разбивает, специально предназначенный для свадебной церемонии, бокал. Но, это делается в память о великой трагедии еврейского народа, трагедии разрушения иерусалимского храма, поэтому ощущение счастья для еврейского сердца не может быть полным.
Грянула танцевальная музыка. Оркестр играл вальс AnniversarySong13. Гости постепенно стали выходить на танец. Однако значительная часть из них отправилась за угощениями. Застолье было организованно чисто на американский манер. Длинный стол с овощными, мясными и фруктовыми блюдами и вином стоял в стороне. Каждый мог сам себя обслужить.
Наступило время, когда к гостям вышли счастливые, возбужденные Мартин и Эдит. Их окружили плотным кольцом, поздравляли. Поздравляли также их родителей. Со всех сторон раздавалось: Мазелтов! Мазелтов14!
После вальса зазвучала песня IfIwerearichman15, как приятное шуточное дополнение к мечтам молодых людей, только что соединивших свои судьбы.
Когда толпа рассосалась, Яков, Элла, Джон приблизились к молодоженам и тут же услышали знакомый голос Мартина. Он извинился перед пожилым, небольшого роста мужчиной и прервал с ним беседу. Потом вышел вперед, держа за руку раскрасневшуюся, счастливую от всеобщего внимания Эдит.
- Потрясающая встреча! Мы чертовски рады Вас видеть! Как часто мы вспоминали Вас с любовью и надеждой! – наперебой раздавались их голоса.
Мартин предложил;
- Давайте пройдем в свободную комнату. Там посидим и немого поговорим.
Когда они уселись за стол, Элла сказала:
- От души горячо поздравляем Вас! Счастья Вам, здоровья, успехов!
Яков, пытаясь несколько развеселить молодых, принял позу и манеру говорить, как Мартин, когда тот читает молитву, и назидательно, не торопясь, промолвил:
- Создавая человека, Бог дает ему заповедь: «Плодитесь и размножайтесь, заселяйте Землю и властвуйте над нею». Так что, желаем Вам, прежде всего, заиметь много замечательных детишек.
Лицо Мартина расплылось в широкой улыбке. Он с шумом встал, сомкнул ноги, выставил по-солдатски грудь вперед и радостно выпалил:
- Yes, Sir16!
- Спасибо Вам за приглашение на свадьбу. Мы в восторге от вашего прекрасного незабываемого свадебного праздника.
- Я вижу, Яков, хорошим ты был у нас прихожанином. Тору цитируешь. Про Эллу тоже иначе и не скажешь. Приходите к нам опять. У нас теперь есть русский переводчик. Звуковую технику приобрели новую. Ждем вас.
- Пока не можем. Я назначена на глазную операцию по поводу катаракты. – Сказала Элла.
- О-о, мы с Эдит и Джоном будем молиться за Вас.
- Спасибо. Мы хотим в этот замечательный день подарить тебе Мартин диск Newclassic17. А это тебе Эдит. Я сама связала эту накидку.
- Большое спасибо! Мы с Эдит любим вечерами слушать музыку. Телевизор включаем редко. Только, когда новости, спорт.
- В следующий субботний день передайте, пожалуйста, от нас привет Дженнифер, Максу с Адель, всем, всем.
– Дженнифер в последние годы находится в Латвии, и нас не забывает..., – Мартин на секунду замолк, посмотрел в сторону Эдит, улыбнулся, – там, конечно, она испытывает трудности. Приходится нам поддерживать ее финансово. Макса?... Его с Адель мы уже давно не видели.
На этом они распрощались. Мартин с Эдит присоединились к гостям, которые все это время их ждали.
Оставшись втроем, Яков напомнил Джону, что он почти ничего не рассказал о своей работе.
- Так, что же ты делаешь, в качестве Social worker помощника18?
- Обращаются ко мне пожилые люди и просят помощи. В особенности тяжело проходится эмигрантам из России, Мексики, Китая, которые недавно переехали в США и не знают еще английского языка и наших порядков.
- И что же ты, как мудрый раввин, советуешь им, как жить и справляться с неурядицами в их жизни? – полюбопытствовала Элла.
Джон принял серьёзный вид, и некоторое время обдумывал свой ответ. Видимо, эта шутка его озадачила. Тем не менее, у него появилось намерение рассказать о своей работе подробней. Поделиться тем, как пожилые люди, не желая беспокоить своих взрослых детей, занятых на работе, приходят к нему с просьбой связаться с тем или иным учреждением и выяснить вопрос, который их интересует.
- Эти люди проявляют повышенную нервозность, характерную для их возраста, и, первым делом, приходится находить слова, которые успокоили бы их, – твердо повел речь Джон, – Знаете, я, конечно, не раввин, но, если хотите, я чувствую себя одним из помощников Бога на земле. Именно, так. Бог не может разглядеть все обиды, несправедливости, которые выпадают на долю беззащитных людей. Он не всегда может оградить нас от неряшливых работников, жадных людей, жуликов, обманщиков.
- И что же? – вмешалась Элла.
- Просят помощи по разному поводу. Один, что прислали счет на 235 долларов из госпиталя, к услугам которого человек никогда не прибегал. Другой, – беспокоится, что по неизвестным причинам задерживается оформление гражданства. Вот я и звоню по телефону в различные учреждения, обращаюсь за помощью к конгрессменам.
- Джон, мы восхищены тобой.
На прощенье Джон выпрямился в своей коляске и тоном человека, который уже приобрел некий жизненный опыт, заявил.
- Обычно говорят, – "Бог в помощь". А я говорю, – "Бог в помощь и Богу помощь"...
«Более тысяча лет, – подумала Элла, – идет спор о том, как очистить свою душу от содеянных грехов. Верой во Всевышнего или делом. Простой же народ, давно усвоил для себя, что на бога надейся, а сам не плошай».
Яков бросил случайный взгляд в сторону покоящихся на ступеньке инвалидной тележки безжизненные ноги Джона, и неожиданно для себя вздрогнул всем телом. Что-то на этот раз, до боли знакомое, горячим пламенем залило его сердце, сковало мысли, отбросило назад, в далекое прошлое.
После боя. Он тяжело ранен, – левая рука и грудь поражены осколками. Бессонные, мучительные, долгие дни и ночи. Беспомощность, бессилие, ожесточение.
Во что он тогда верил и верил ли он вообще во что-нибудь?
Джон верит, верит в чудо. Легче ли ему переносить немощность, боль? Видимо – да. Но, чтобы выжить, этого, пожалуй, недостаточно. И сама логика человеческого бытия склоняет его к завещанной предками мудрости: «Бог в помощь, Богу помощь».
5
Маленький, светло перламутрового покрытия, Nissan медленно шел по загородному шоссе, уступая дорогу идущим в обгон одиночным автомобилям. Дети пригласили их в гости с ночевкой на восемь часов вечера, и был у них, после свадьбы, большой запас во времени. Солнце только начинало склоняться к закату.
Часто бывает, когда водителя одолевает сумасшедший необъяснимый порыв, с которым справиться невозможно. И тогда он мчится на всех парах, не отдавая себе отчета в том, насколько это целесообразно.
Но сейчас, все обстояло наоборот. Преобладало желание ехать, как можно медленней. Тем более, трасса была мало загружена. Ничто не побуждало к быстрой езде.
Мимо проносились широкие зеленые луга, где мирно паслись стада коров и лошадей. Просторные сосновые и заросшие, непроходимые леса. Аккуратные фермерские дома с хозяйственными пристройками, обсаженные могучими развесистыми дубовыми деревьями для защиты от палящего солнечного зноя.
Одна за другой в памяти оживлялись сцены только что прошедшей свадьбы, и не хотелось расставаться с ними.
- Посмотришь, – с удивлением рассуждала Элла, находясь под сильным впечатлением от только что состоявшихся встреч, – прямо таки, созвездие добра, любви и дружбы. Излучение милых, добрых, симпатичных людей. И еще: притягательность новой, смешанной веры. Она, видите ли, приведет к вечному миру между двумя великими верованиями через их слияние. Для этого, нужно только одно. И совершеннейший пустяк. Признать Иешуа и, особенно, все, что с ним связанно. Причем, это должна сделать та сторона, которая веками подвергалась гонениям, притеснениям, кровавым, бесчеловечным погромам из-за этого имени... Но, допустим, что гарантия мира на этот раз неоспорима. Не переместится ли после этого прямиком в собственный дом вражда, злоба, ненависть между теми, кто останется верен древним заветам и теми, кто их нарушает? Не приведет ли это к междоусобице, расколу, и, может даже, к самоуничтожению древнего народа. Кто из этих добрых, милых людей этого хочет?! Кто, спрашивается, стоит за всем этим? Кто из них являются коварными дирижерами, а кто – покорными, слепыми актерами?
Яков продолжал держать руль, задумчиво уставившись взглядом на дорогу, и дал волю своим скрытым мыслям.
Шуршали колеса, гудели моторы, встречный ветер с шумом врывался в окна автомобилей. Люди куда-то мчались, зачем-то торопились, чего- то пытались достичь.
Яков вдруг нарушил молчание и то, что Элла услышала от своего мужа, в немалой степени ее удивило, и даже взволновало.
Яков говорил, не торопясь, и так, словно оправдывался в запоздалом прозрении.
- Считай меня, жена, кем угодно, – отступником, перерожденцем, неучем, наконец. Но в последнее время мне, человеку простому, незашоренному ворохом научных положений, после всего увиденного и познанного, хотелось бы сказать: давайте, все люди Земли нашей, закроем глаза и представим, что Солнца мы никогда раньше не видели и о нем ничего не слышали. И, вдруг, оно впервые величественно, медленно начинает вставать из-за горизонта... Мрак сменяется ярким светом, холод – нежным теплом. Страх, потрясение, трепет одолевает всех живущих на Земле. И, согласись, пожалуйста, что никому не надо будет в этот момент доказывать, что свету явился – Он сам. Его десница, его действо, его рука!
- Так вот, не кажется ли тебе, что такое именно явление народу происходит в начале каждого божьего дня, на заре. И именно он в образе чудотворного, сверхъестественного светила каждое утро открывает для нас роскошную красоту мира, в очередной раз согревает и увлажняет Землю нашу, дабы она давала рост всему живому. Он – каждодневно во всем и повсюду. В нашей совести – со сводом завещанных нам законов. В любви, приносящей человеку высшее наслаждение и возможность продления рода. Он, – кто одарил нас великой страстью созидания и усовершенствования, страстью делать так, как не делал человек никогда ранее!
Небольшая пауза и Яков продолжает.
- Прошло много миллионов лет, как Человек живет на планете Земля. И все это время он ждет прихода с небес избавителя от горя и несчастья. Ждет, не дождется, надеясь, гадая, предполагая, когда это произойдет... Тем временем, споры о приходе Мессии рождают звериную ненависть, приводят к безумному кровопролитию. В то время, как он, на самом деле, уже очень давно, с самого начала мироздания, постоянно с нами. Ежедневно является к нам в виде удивительного чуда, – чуда рождения очередного светлого дня...
Как бы желая подтвердить истинность своих слов, Яков машинально нажимает на акселератор. Машина, легко поддавшись, рванула вперед, и помчалась по дороге дальше на Запад.
В это время на небесах – мудрый, божественной красоты неторопливый закат преподносил людям совершено новый, неповторимый сюжет.
После кратковременного, обильного дождя, небесное представление выглядело, словно знамение. В то время, как одни золотые лучи вечного источника тепла и света несли свою древнюю мудрость напрямую к земле, другие проходили через разрывы в пушистом багряном облаке в виде трех стрел, смягчая строгое сияние и принося к земле иные заветы. И думалось о том, что каждый из лучей может нести правду по-своему, сохраняя свою самобытность, свое лицо, свою свободу.
Конец.
Хьюстон, США, сентябрь 2004 года
Послесловие соавтора проекта
Четвертая и последняя книга из автобиографического цикла «Твое время» переносит нас уже в Америку, куда из России переехал жить мой отец, автор этих рассказов, в конце прошлого столетия.
Первые три книги («Поведай сыну своему», еще не изданное «Счастья обещанное» и «Нить непрерывная») представляли собой литературную версию описания судьбы автора, его детство в еврейском местечке, счастливые и трагические события юности, которая пришлась на 30-40 годы, непростая послевоенная жизнь и, наконец, наполненные обычной, нормальной и полноценной жизнью, мирные 60-70 годы XX века.
Рассказы «В городе Хаимстоне» – это уже рассказ от человека, перешагнувшего 70-летний рубеж, но продолжающего чувствовать себя активным и «пассионарным», впитывающим новые пространства, времена, впечатления, встречи с людьми совсем из другого мира и другой страны…
Эта последняя страница сложной и многоликой судьбы одного человека показана не в виде единого романа или повести, а как набор рассказов, в которых в серьезной или юмористической форме описывается жизнь эмигрантов из Советского Союза, по-разному вписывающихся в новую жизнь в другой стране.
Сюжеты рассказов, как и в предыдущих книгах цикла, тоже основаны на реальных событиях, которые пережил автор, а герои, описанные в них – так или иначе, отражают конкретные характеры, взятые из жизни.
Прототипы автора в рассказах идут под разными именами, но повторяющимся атрибутом в них просматривается старенький «Олдсмобил», принадлежащий тем самым «прототипам».
… Когда мой отец в конце XX века уехал в Америку, то он первым делом купил за $600 автомашину «Олдсмобил», где-то 83-года выпуска. Былое великолепие и шик все еще чувствовался в нем – гладкое и блестящее торпедо, отделанное под темное полированное дерево, непростая форма руля, широкие удобные сиденья-кресла. Автомобиль был по-американски огромен. Мне казалось, что мои «Жигули», которыми тогда были у меня, вполне могли поместиться на капоте этого чудесного монстра. Когда-то, будучи серебристым, «Олдсмобиль» ко времени покупки стал уже просто седым, именно седым, а не серым или серебряным. Это очень соответствовало отцовской совершенно седой и все еще густой шевелюре…
Повесть «Под манящим куполом Мессии» завершает серию автобиографических книг философским и романтическим призывом к открытому восприятию разнообразия и красоты окружающего мира и живущих вокруг нас людей, незашоренному какими-либо религиями или мессианскими течениями. Как это бывает в детстве. Или в юности.
Я всегда ощущал это, как одну из главных сущностей моего отца.
Е.М. Белиловский Москва, 2013 г.
[1] Жареное мясо.
[2] Пренебрежительное название мексиканцев в США.
[3] Благотворительная организация еврейских иммигрантов.
[4] Доллар.
[5] Здравствуйте, Никита и Лёва! Как поживаете? Давно Вас не видели?
[6] Чем Вы занимаетесь сейчас?
[7] У нас большое дело. Приводим в порядок дворы.
[8] Здорово!!!
[9] Итак, мы очень рады видеть Вас и будем счастливы, если примете наше приглашение на рождественское представление в нашем храме.
[10] Ателье проката видеокассет.
[11] Но, Вы довольны?
[12] Прекрасно. Всего Вам доброго.
[13] Право, не стоит Вам беспокоиться.
14 Послушайте меня, пожалуйста, Никита. Это не там. Следуйте за мной.
15 То, что Вы ищете, находится здесь.
16 Скоростная, магистральная дорога.
1 Документ, подтверждающий возможность материальной поддержки эмигранта родственником.
2 Обиходное название Еврейского общества помощи эмигрантам ХИАС.
3 "Человечество в поисках Бога."
1 Неплохо! Целая гора еды всякой! Вот и хорошо, можно весь месяц сидеть дома и читать книжки.
2 О, боже! Никаких проблем!
3 Все бесплатно. Откуда Вы?
4 Из России.
5 Боже праведный, из России?! Мы очень рады встречи с Вами! Меня зовут Дженнифер, а моего товарища – равви Мартин. Приходите к нам на праздник Шаббата, пожалуйста!
[15] Давайте, Якоб и Элла, присоединяйтесь пожалуйста
[16] Дженнифер рассказала мне о вас. Вы действительно из России?
8 Я завидую Адель. Ее жизнь в полной безопасности.
9 Из под небес.
10 Знаете ли вы такое изречение: « Прежде всего, стоять лицом к евреям!» Надеюсь, - знаете.
11 Похоже, старик был под пятой у старухи всю жизнь.
12 То закат, то заря.
13 Юбилейный вальс.
14 Поздравляем! (евр.)
15 Быть бы мне богачом.
16 Есть, сер!
17 Новая классика.
18 Во многих учреждениях США - служащий, оказывающий помощь сотрудникам, пенсионерам, больным в решении социальных вопросов.