Воспоминания о прожитом

Посвящаю моей любимой дочери Татьяне

B эту тетрадь вошли события прожитыe мной с 1937 по 1970 годы. Первая тетрадь была написана в процессе 1997 – 1999 гг. Здесь я немного переработал, старался воспроизвести события не только хронологически, но и по темам. Попытался иллюстрировать материал старыми фотографиями, которые у меня сохранились с тех лет. Вторая часть здесь охватывает события с 1963 года по 1970 – 71 годы. Я счел необходимым поместить во вторую часть наиболее важные и интересные события на мой вкус.

Вступление

Трудно приступать к этому повествованию. Прожит 60-летний порог жизни. Hадо подвести итоги и осмыслить все прожитое: что сделано, где ошибался, а где можно поправить и предостеречь потомков от тех ошибок и неудач, которых можно было бы избежать на этом пути. Мы жили в другую эпоху, и трудности были другие. Наши потомки встретят другие проблемы и трудности, и их тоже нужно будет решать по-своему. Но опыт нашей жизни им пригодится.

Не знаю, как длинно или коротко будет это повествование. Конечно, трудно вспоминать события жизни десятков лет назад. Дневниковых записей я не вел и, наверно, перевру некоторые события, имена, фамилии, переставлю местами.

Итак, начнем, как принято, со своего рождения.

I. Ленинградский период (до войны)

Родился в г.Ленинграде в 1937 году 7 сентября. Родителей я вообще не помню, так как в очень раннем детстве я остался сиротой. Из рассказов моих родственников, которых я нашел, когда был мне 31 год, и из архивных справок, которые я получал в ответ на запросы из различных учреждений, я узнал, что мой отец жил и родился в еврейском местечке Домбровицы Волынской области, что в Украине. Это был Гехт Иосиф Григорьевич. Вместе с братом Вайвелем (по-русски его называли Володя) они приехали году в 29-ом в Ленинград. О родственниках и их родителях ничего не известно. По отрывочным сведениям, которые до меня доходили, я сделал вывод, что они погибли во время еврейских погромов в годы гражданской войны 1918 – 1920 годы. Оба в Ленинграде работали закройщиками в швейной артели «Ленодежда».

Моя мать, Лившиц Ида Абелевна, происходила из беднейшей многодетной семьи еврейского местечка Сенно Витебской губернии в Белоруссии. Родилась она в 1909 году. Отец ее, или мой дед, был религиозным, кем он был, я не знаю. Встретились и поженились мои отец и мать в Ленинграде. Ему было 32 года, ей – 21. Жили в центре Ленинграда, угловой дом ул.Фонтанка и ул. Ломоносова около Ломоносовского моста. Занимали большую комнату. Мать была домохозяйкой. В 1931 году родился первый ребенок, назвали Гришей – в честь деда. По рассказам родственников Иосиф (или Яша, как называли его в своем кругу) был серьезным неплохим закройщиком. Вайвель (Володя) – его младший брат был рубаха-парень, любил рассказать анекдот, сострить. Время было тревожное. Период арестов и ссылок. И вот, в 1937 году, в январе, черный ворон увез Вайвеля в тюрьму, как предполагают, за рассказанный кому-то анекдот. Ему присудили 58-ю статью, пункт 10 – контрреволюционная пропаганда и 10 лет тюрьмы. Мой отец как брат арестованного «врага народа» был сослан. Мать моя в это время носила в своем чреве меня. И вот, ей пришлось ходить хлопотать по инстанциям, носить передачи. Соседи стали коситься на нее как на жену «врага народа», пытались выселить, а, может, это и было одной из причин ареста и высылки. Зависть и стремление приобрести большую комнату, на которую они зарились. Они, может быть, и состряпали донос. Родственники и знакомые перестали посещать и общаться с нашей семьей, боялись. Если и посещали, то задворками, с оглядкой, чтобы никто не видел. Поэтому и не сохранились фотографии отца и его родственников.

В это страшное время и появился я на свет. Болезненный – сказались все переживания моей матери. Дышал с хрипом, была астма. Лишь на третьем году стал ходить. Но именно этому «рахитику» и суждено было одному пережить все трудности и невзгоды лихолетья, остаться в живых из всей семьи и продолжить ее род. Но об этом несколько позже.

По воспоминаниям родственников, жили трудно. Нужно было моей матери растить двоих детей без отца-кормильца. Да еще в квартире произошел пожар, который, правда, быстро затушили. Это рассказывал дядя Саша – брат моей матери. После больших хлопот и ходатайств отец в 1939 году вернулся из ссылки, а где он был в ссылке выяснить пока не удалось. Брат его, Вайвель, пропал на Колыме навсегда. Вообще, что касается отца и его родственников, сведениями о них делились неохотно, многое умалчивали, поэтому я почти ничего не знаю. Только догадываюсь.

II. Война. В блокадном Ленинграде

В 1941 году 22 июня началась война. 8 сентября замкнулось кольцо блокады Ленинграда, и мы оказались в этом кольце. Отец добровольно пошел в народное ополчение: был пожарным МПВО (местная противовоздушная оборона). Это тогда считалось опасным, так как немцы очень много бомбили и обстреливали город. Затем он был призван в регулярную армию. Отсюда следы его затерялись: ни в живых, ни в пропавших без вести, ни в умерших от ран он в архивах не числится, судя по многочисленным запросам, посылаемым в разные годы.

У меня в связи с этим возникла такая версия, что он был арестован в войну как брат осужденного и пропал там. Много было таких случаев.

Мать пошла работать. Были введены продуктовые карточки. Она получала продуктовую рабочую карточку на себя, а на нас с братом – иждивенческую. Очень трудные дни первой блокадной зимы 1941 – 42 годов: голод, холод, бомбежки, обстрелы. Из окон нашей квартиры хорошо было видно пламя пожаров над домами города.

Что я помню из периода блокадной зимы. Кухню, забитые фанерой окна, мы сидим там. Помню, там была большая плита. это было, наверно, самое теплое место в нашей квартире.

Однажды мама вернулась с работы; ноги опухли от голода – не снять валенки. Кое-как мы с братом помогли ей снять валенки. Брат был старше меня на 6 лет. А ведь мы тоже от голода валились без сил. Лежали мы втроем, чтобы согревать друг друга своими телами. Ночью я проснулся и что-то захотел. Кричу: «Мама, мама! – но она не отвечает, не просыпается. Проснулся брат, и тут мы поняли, что она умерла. Я помню кто-то (какой-то мужчина) вез нас на саночках, и тут же лежал хлеб. Я все время думал, что это дядя Митя – муж моей тети, материной младшей сестры. Но уже много лет спустя после войны, когда я с ним встретился, он сказал, что в Ленинграде их в это время не было. Очевидно, это был один из добровольцев, находивших детей, у которых умерли родители. Они свозили детей в детские сады и детские дома. Так в 5 лет я стал сиротой.

III. Эвакуация

Это был июнь 1942 года. Полутрупы, не могущие самостоятельно двигаться от истощения. Многие умирали в пути, не доезжая до места назначения. На чем только не везли: на пароходах, очевидно, через Ладогу, на поезде и даже на лошади в повозке. Hемцы бомбили и обстреливали эшелоны с вывозимыми детьми. На моих глазах вспыхнули огнем и утонули несколько пароходов с детьми. В эшелон, везущий нас, попала бомба; задние вагоны разнесло в куски, погибло много детей и сопровождающих их работников. Я смутно помню, что люди бежали из вагонов, было тепло, трава зеленая, слабых выносили из вагонов на носилках или брали под руки. Я был в их числе.

Однажды я проснулся в сене. Оказывается меня и еще одного мальчика везли в сене на телеге. Было холодно. В сено нас буквально зарыли, чтобы мы не замерзли. неужели нас так долго везли, что уже было холодно. Я это запомнил, потому что проснулся мокрым – описался.

Хотя прошло и много лет, но навсегда осталась в памяти встреча на вокзале. Это было в Иваново, наверно, было холодно, потому что я помню, что женщины были в телогрейках. прошел слух, что привезли из блокадного Ленинграда детей. В то время вся страна следила за мужественными ленинградцами, вся страна восхищалась их подвигом. На вокзале собралось много народу. Я помню слезы на глазах многих женщин, которые видели перед собой сморщенных маленьких «старичков» и «старушек», которые были, как тени, еле передвигались, некоторые от слабости не могли двигаться и сидели неподвижно. Некоторые женщины тут же на вокзале брали детей к себе в семьи, чтобы выходить. Остальных отправили в детские дома. А сколько детей умерло в пути от слабости – не хватило сил доехать до места. Да, хлебнули мы горя и невзгод вдоволь!

IV. Детство. Детдомовский период

Попал я в детский дом в село Мытищи Комсомольского района Ивановской области. Пребывание в Мытищинском детском доме помню смутно. Очень хотелось все время есть. Детдом находился в деревянном здании, что это было – не знаю. Сельские ребята дразнили нас «выковырянные». Я был настолько слаб, что через некоторое время был направлен в санаторный детский дом Шуйского района Ивановской области, село Юрчаковское. Об этом периоде сохранилось письмо, которое написала воспитатель этого детдома в ответ на запрос моей тети в розыске меня. (Это письмо-треугольник сохранилось через много лет и является семейной реликвией. Вот дословно его содержание:

«Тов. Лившиц! Отвечаем вам на Ваше письмо от 17.05.1945 года. Ваш племянник, Фима Гехт, прибыл в наш санаторный детский дом 10 марта 1945 года из Мытищинского (Комсомольского) детдома. Наш детдом – санаторный с туберкулезным профилем; поступают дети из детдомов всей Ивановской области для укрепления своего здоровья. Дети поступают с туберкулезной интоксикацией, с пониженным питанием. Дети же с открытым туберкулезом к нам не поступают. Фима – мальчик слабый, но туберкулеза у него нет, в легких чисто. Его физическое развитие среднее, имеет для своего возраста средний рост. Фима у нас окреп, поправился, чувствует себя хорошо. К нашей обстановке привык. Фима послушный, исполнительный мальчик, воспитателей слушается, с коллективом детей уживчив, иногда бывает замкнут. На установленных занятиях усидчив. Тетю Аню, Фима сказал, что помнит. За Фиму не беспокойтесь, ему здесь хорошо. Когда он еще лучше поправится, мы отправим его в его детский дом – в Комсомольский (Мытищинский).

Будьте здоровы.

Воспитатель Шабарина

Фима шлет Вам большой привет и крепко целует.

24.06. 1945 года»

Это письмо в 1968 году дала мне тетя Аня, а до этого я не знал о его существовании.

Предыстория этого санаторного детского дома, очевидно, такова, если мне не изменяет память. Я помню, что лежал в кабинете директора и был настолько слаб, что находился без сознания, при смерти. Директор детского дома сказала медработнику, что, если я умру, то она пойдет под суд. Очевидно, эта угроза подействовала, так как она не отходила от меня несколько суток и потом, когда я пришел в себя, меня, наверно, и направили в санаторный детский дом. Медработник меня и сопровождала. Ее звали то ли Мария Ивановна, то ли Мария Петровна. Я помню, что ели какой-то суп, хотя время было утреннее. Это было, наверно, на вокзале в Шуе. Здесь же на вокзале я взял фуражку военную, которая лежала недалеко, и начал с ней играть. Нечаянно ремешок соскочил, я испугался, что испортил ее. Но подошедший военный улыбнулся, поправил и надел ее сначала на мою голову, и я утонул в ней по уши, а затем на свою голову.

Тетя моя, Лившиц Хана Абелевна, по-русски и среди близких ее звали тетя Аня или Анна Алексеевна -младшая сестра моей матери – разыскивала (в то время) меня. Они с мужем были в то время на военной службе. Они с мужем, дядей Митей, участвовали в строительстве стратегических мостов. И вот, в 1944 году они попали в Ленинград после снятия блокады. Она сделала запрос, и ей дали адрес моего детского дома.

Это письмо – затертый треугольник на коричневой бумаге. Привожу его полностью с теми подчеркиваниями, которые были ею сделаны:

«24.11.1944 года

Уважаемый товарищ Директор! Mне сообщили, что в Вашем детдоме находится ребенок моей сестры, умершей во время блокады Ленинграда от голода. Ребенка зовут ФИМОЧКА ГЕХТ. Покорнейше прошу Вас, уважаемый товарищ Директор написать мне о нем. Как его здоровье, учится ли он уже в школе, ему уже, кажется, 8-ой год, в каких условиях он живет. Напишите мне, пожалуйста, о его характере, способностях и УМСТВЕННОМ РАЗВИТИИ. С самого рождения это был очень болезненный мальчик. На первом году жизни он болел 3 раза воспалением легких, вследствие чего у него сделалась астма, подлежал светолечению и т.д. В период начала войны состояние его здоровья еще не совсем было хорошим, у него была одышка, дышал с хрипом. Вследствие перенесенной болезни, он развивался поздно, был отсталым, на третьем году стал ходить. В заключение всего он пережил голод, как и все ленинградские дети.

Также прошу Вас очень написать мне о том, почему не могли спасти его братика ГРИШУ ГЕХТА, который был с ним в Краснодарском крае и погиб от рук гитлеровских бандитов. Сейчас я нахожусь в рядах РККА, когда демобилизуюсь, то есть когда кончится война, я возьму Фимочку к себе.У меня есть квартира в Ленинграде. Спросите Фимочку, может быть он помнит тетю Аню или дядю Митю (моего мужа).

Мой адрес: полевая почта 56280-Г, Лившиц Анна Алексеевна

С уважением к Вам.»

Этот потертый треугольник на коричневой оберточной бумаге до сих пор я храню как семейную реликвию.

1. Начало учебы

В этом же Мытищинском детском доме я пошел в 1-ый класс. Помню, мы были в простой одежде – простенькие рубашечки и короткие штанишки, и выделялся у нас только один мальчик – Вова Хомяков. У него была новая матросская форма, которую приобрела ему его сестра. Она работала в нашем детдоме, наверно, воспитателем. Это было 1 сентября 1945 года. Мы стояли, построенные парами, в коридоре перед входом в класс. Очень трудно давалась учеба. Все время хотелось есть. Я помню, ходили на помойки, собирали картофельные кожурки, ели. Я очень удивлялся выкинутым огрызкам моркови и яблок, подбирал их и ел, даже в 1947-48 годах. И, хотя нам давали кое-что поесть, но этого было очень мало, так как давал о себе знать перенесенный блокадный голод. И я до сих пор не могу оставить на тарелке ни капли еды. Бережливость в еде сохранилась у меня на всю жизнь.

Было очень холодно. Топили круглые печки, но они почему-то не нагревали помещение, и мы занимали места по очереди погреться у печки.

Были чернильницы-«непроливайки» и ручки деревянные – «вставочки» с перьями. Чернила часто замерзали, тетрадей не было, писали на оберточной желтой или коричневой бумаге или в конторских книгах. В такой обстановке я учился в 1-ом классе в 1945 году. Учительница была очень строгая. Я ее так боялся, что даже не мог отпроситься с урока в туалет, что иногда приводило к конфузу.

Конечно, слабое здоровье, голод, да и психологическое состояние не могли не сказаться.

Я не смог освоить программу 1-го класса, и меня оставили на 2-ой год. На другой год учительница попалась более удачная, понимала, что за дети у нее. Местное население села относилось к нам нормально. В школе мы учились вместе со своими сверстниками – местными сельскими детьми. Но не всегда взаимоотношения местных и детдомовцев были ровными. Я помню, как мы сплоченной группой выходили из школы. Нас поджидали сверстники местные с цепями. Были драки.

Конечно, следующий учебный год был для меня успешнее. Я освоил чтение. Это было так радостно, что я смог прочитать первые книги. Это был Некрасов –«Михаил Топтыгин», «У дедушки Якова товара много всякого» «Дед Мазай и зайцы».

2. Вера в победу и окончание войны

Мы всегда верили в победу, и часто, лежа в постелях, мечтали вдоволь поесть. Некоторые из нас еще помнили вкус довоенной пищи. «Вот, кончится война,» – мечтали мы. Еще у нас часто возникали разговоры о том, что, когда кончится война и мы победим, какая будет казнь Гитлеру. Мы придумывали самые различные казни

Спали мы в большой спальне. Ночью почему-то было страшно. Ходили разговоры о каких-то бандитах, дезертирах. Один раз ночью я проснулся, чтобы идти в туалет (я спал у окна), и вдруг в окне увидел отражение какого-то мужчины. Будто он заглядывает в окно. Я заплакал и закричал. Пришла ночная няня, меня успокоила. Работники детдома выходили ночью делать засаду вместе с местными жителями с охотничьим ружьем, сидели в картофельном поле, что было около детдома. Я долго боялся после этого смотреть в темноте в окно. Мне все чудилось, что кто-то заглядывает.

Шла война, но она подходила к концу. И вот мы дождались ее окончания. Был обычный день. 1-я смена пошла в школу, и вдруг они быстро пришли и сказали: «Сегодня занятий не будет. Война окончилась. Победа!» Судя по хронологии, это, наверно, было в Юрчаковском санаторном детдоме, и я еще не учился.

3. Кохомский детский дом

В начале 1946 года я уже был в другом детдоме – N1 г. Кохмы Ивановской области, примерно 7 – 10км от Иваново. Этот детдом был создан специально для ленинградских детей. Как я после узнал, все ленинградские детдома были возвращены в Ленинград и многие дети. В общем, не знаю, по какому принципу создавали этот детдом. Может быть, наши родители в чем-то провинились. Наш путь в Ленинград был отрезан. Было это в марте 1946 года, нас везли на машине. Сопровождала нас инспектор ОБЛОНО Романовская. Она нас пугала: «Сейчас привезут вас в избу без окон и дверей. Холодные, будете пилить дрова и колоть их, спать на полу.» Мы испуганно прижимались друг к другу. Когда же приехали, это оказался настоящий дворец, бывшая помещичья усадьба. Спальни, большой зал, лепные потолки. Кормили нас, хотя и получше, но все равно не хватало. Война кончилась, и везде было трудно. Один раз мы даже подсмотрели, когда развешивали нам хлеб, что были довески, а дали уже на столы без довесков. Их забрала наш медработник, Антонина Ивановна. Мы даже сочинили по этому поводу стишок: «Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь. Я довесок этот съем!» Кроме картофельной кожуры, которую мы собирали на помойках и ели, в большом почете была «дуранда» – это спрессованные жмыхи различных масличных культур, которые шли на корм скоту. Большой радостью было достать «дуранду». Это было для нас, как мороженое. Мы висли на бортах проходивших машин, перевозивших «дуранду», сбрасывали, сколько успевали и спрыгивали. Особенно вкусна была подсолнечная «дуранда». Во дворе у нас был погреб, я любил по нему взбегать бегом, представляя, что штурмую высоту. В этом погребе хранились овощи. Ребята брали длинные палки-шесты с гвоздями на конце и через небольшое оконцев погребе доставали оттуда морковь и другие съедобные овощи. Это было до тех пор, пока не заметили и не поймали «воришек».

4. Отмена продуктовых карточек

Мы мечтали хоть один раз наесться досыта. Впервые мы наелись досыта в 1947 году. Накануне нас собрала в столовой директор детдома, Клюхина Мария Петровна, и рассказала нам, что жизнь улучшается, отменяются карточки. это было накануне нового 1947 года. Она говорила нам, что мы будем сыты, и у нас будет «шея здоровая» и «женя» румяная. Однажды мы пришли в столовую и увидели, что на столах на тарелках лежат горы хлеба, а не по пайке, как раньше было – без всякой нормы. Радости нашей не было предела. Мы ели хлеб – один, два, пять и т.д. кусков. Прибежала работница столовой к директору: «Ой, что делать, тарелки пусты!» «Режьте еще, – ответила директор. Потом, когда наедятся, войдут в норму». И, действительно, мы «обжирались» только первые дни. Потом все вошло в норму. К сожалению, это было недолго. Летом 1947 года был неурожай, засуха. Хлеб сгорел. В стране был голод. В школах ввели питание: маленькие булочки и чай, чтобы немного поддержать детей. Конечно, мы, детдомовцы, были в лучшем положении. Многие городские дети приходили голодные в школу, падали в обморок от недоедания. Я сидел за одной партой со Смирновым Колей. Он был из многодетной семьи, учился хорошо, но всегда ходил голодный. Это ответ тем, кто начал вспоминать, как хорошо жили. Что с 1947 года отменили карточки и начали снижать цены. А сколько голодных ртов было в деревнях, у которых выгребали последнее в виде налогов. Сколько умерло от голода в этот период. Вот какова цена этого мероприятия.

5. Воспоминания врываются

Немного вернусь назад в те дни, когда нас только что привезли из Мытищ в Кохму. Нас привели в большую залу, мы сидели. Вдруг заговорил голос и раздалась песня: «А кто его знает, чего он моргает...» Затем: «Капитан, капитан, улыбнитесь». Я оглянулся, но нигде не увидел ни поющего, ни говорящего. Потом я увидел на стенке висящую черную тарелку. Это оттуда неслись мелодии и слова песен. Так я познакомился с радио. Очевидно, до войны я был несмышленышем, не понимал радио, а в Мытищах, наверное, его не было.

Очевидно, я еще не отошел от всех переживаний войны, так как до сих пор помню: когда директор, Мария Петровна Клюхина, передавала дела новому директору, она говорила ей про меня: «Этот мальчик был так замкнут, не разговаривал, только односложно мычал, а теперь начал оттаивать, смеяться. Вот такие у нас дети.» Да, столько у меня пережито, такое тяжелое было детство, да и эвакуация.

Вспомнил я еще один эпизод из периода эвакуации. Я не знаю, где и когда это было. Было тепло. Мы накануне в каком-то помещении слушали сказку о том, как лиса и волк рыбу ловили. Ночевали мы на полу прямо на матрасах. Ночью я захотел по нужде. Встал, пошел во двор. Когда я вернулся, то не нашел своего места. Все было занято. Воспитательница проснулась и помогла мне устроиться. Рано утром вдруг нас неожиданно подняли. Оказалось – бомбили, и нас быстро погрузили и увезли. Я не знаю, может быть, действительно, я был в Краснодарском крае, как пишет тетя Аня в письме, но последующие документы этого не подтверждают.

6. Кохомский детский дом (продолжение)

Да, воспоминания врываются по мере написания.

Директора:

Первым директором была Клюхина Мария Петровна. я помню ее доброй, отзывчивой. Oна курила.

Второй директор была у нас недолго. Сердитая, дети ее не любили, я даже не помню, как ее звали.

А вот третий директор – Василевская Лилия Ивановна была, можно сказать, нашей мамой. Она нас и приласкает, и пожалеет, и поругает. Ее кабинет всегда был заполнен детьми. Мы любили общаться с ней. Бывало, в долгие зимние вечера мы сидели у нее в кабинете и слушали различные истории, которые она нам рассказывала. Она ездила в Иваново, пробивала все для нас, ругалась с начальниками, хотела, чтобы наша жизнь была более светлой. Детдом преобразился. На окнах появились тюлевые занавески, на кроватях – покрывала, на подушках – накидки. Стало уютно. И питание улучшалось. Она всех любила, несмотря на то, что у нее был свой сын, она хотела усыновить меня и девочку Майю Шугалей. Но мы отказались. Почему я отказался, я так и не знаю причину. Мы с Майей крутились около нее. Майя помогала ей по хозяйству – стирать, убирать. А я крутился так, потому что Лилию Ивановну я любил, как мать.

К сожалению, она сделала аферу. До нас она работала в Болхове Орловской области, бухгалтером в детдоме, сделала недостачу, скрылась и появилась в нашем детдоме с фальшивыми документами. Ее муж хорошо рисовал – он ей и сделал документы. Ее не посадили, так как к этому времени у нее родился еще ребенок. Но эти события прошли без меня. В это время я уже учился в Ивановской школе кулинарного ученичества. Поэтому мне об этом рассказали. Хочу добавить еще, что она писала стихи. Помню, ее стихотворение о 18-летнем избирателе было опубликовано в областной газете «Рабочий край».

7. Воспитатели

Воспитатели были разные, и многих я не запомнил или за кратковременностью из работы, или за безликость.

Были Анна Петровна, фронтовичка, нервная, она часто кричала на детей. Мы ее недолюбливали. Она, наверно, поняла, что не может здесь работать и куда-то ушла от нас.

Малышева Юлия Ивановна. Пришла к нам в детдом из школы. Была там награждена «Орденом Ленина». А за что – неизвестно. Пришла к нам попозже, было очевидно – завучем. По ее инициативе меня сажали в темную комнату и раздевали. Можно назвать это «карцер». Однажды надрала меня за уши за то, что я матюгнулся.

Лидия Петровна Чеснокова, как я помню, очевидно, была все время воспитателем в моей группе. Имела дореволюционное гимназическое образование. Несколько раз я был у них дома. Муж ее, Иван Никифорович, был сильный педагог-математик, очень требовательный. Он преподавал в школе, где мы учились.

Александра Ивановна – жена летчика, была у нас воспитателем. Строгая, серьезная, с печальными глазами, похожа на жену капитана Татаринова из книги В.Каверина «Два капитана». Однажды я ей чего-то нагрубил или в чем-то провинился. Она заставила меня просить прощения, но я не стал. Я несколько дней шлялся – меня выгнали из детдома, пока я не извинюсь. Я ночевал, где придется, мне выносили поесть ребята наши и из других детдомов, N2 и 3, куда я заходил. Я не чувствовал себя виноватым. Потом я заболел и все-таки не извинился. Она сказала: «Да ты упрямый!» Она хорошо рисовала.

Федосья Ивановна Баранова. Сначала была завучем; педагогического большого образования она, очевидно, не имела – на уровне дореволюционной гимназии. После прихода Юлии Ивановны ее перевели воспитателем. Сначала она была чересчур строга, но постепенно она смягчилась, нашла нужный тон и стала находить с нами общий язык.

Была в детдоме воспитателем Марья Петровна. Душевная женщина, молодая. Бывший учитель русского языка. Мы ее любили. Иногда мы приносили из совхоза свеклу. Она брала у нас и приносила пареную, да еще своей добавляла. Мы любили бывать в ее обществе. Она всегда была окружена детьми.

Все воспитатели были женщины, и вдруг к нам прибыл воспитатель – молодой мужчина. Красивый, фронтовик с орденом «Красной звезды». Звали его Владимир Никандрыч. Он был хороший художник, рисовал картины, которые висели в нашем детдоме, а карикатуры его публиковались даже в Москве. Мы с ним были, как друзья: боролись, играли в футбол, бегали, ходили в походы. Мы все хотели походить на него, он был нашим кумиром. Иногда он ночевал у нас в спальне, тогда мы слышали увлекательнейшие рассказы и истории из книг А.Дюма. Он был прекрасный рассказчик. У них был роман с Марией Петровной, хотя у него была жена. Мария Петровна забеременела от него. И оба они покинули наш детдом, к сожалению.

После Владимира Никандровича к нам пришел Китаев – не помню его имени-отчества. Он тоже хорошо рисовал, был мастер на все руки, вел кружки, где изготовляли модели морских судов, которые занимали призовые места. Но такой близости с ребятами у него не было. Почему я запомнил его? Потому что на картине, которую рисовал Владимир Никандрович, он что-то подрисовал и написал: «Исправитель Китаев».

8. Учеба в школе

В Кохме мы ходили в несколько школ, в зависимости от изучаемого иностранного языка. Большинство из нас училось в школе N7. До 4-го класса была у нас чудесная учительница, Зинаида Ивановна, фронтовичка. Она нас учила не только писать, читать, считать, но и тому, что пригодится в жизни: как писать деловые бумаги, заявления, письма. И это я запомнил на всю жизнь. Я уже к этому времени ожил, вошел в ритм, и в меня вселился бес. На уроках нужно было выкинуть какую-нибудь штучку, подать реплику, сорвать урок. Она меня выгоняла из класса, я не шел, она хотела силой выгнать, но я побежал по партам, она – за мной, споткнулась и упала. Пожаловалась в детдом. Меня вызвали в канцелярию, налетело на меня человек 5 воспитательниц, я сопротивлялся, но они раздели меня и закрыли в темную комнату. Затем без одежды отправили в спальню, лишили гулянья (как раз начались зимние каникулы), на Новый год лишили сладкого. Да, сурово наказали, но я как-то сумел пробраться в канцелярию, нашел свою одежду и уходил гулять. К обеду или к ужину я лежал в постели, как ни в чем не бывало. Мне приносили покушать. Да, выгоняли меня с уроков не раз. Я был шкодливый. После войны очень трудно было с тетрадями, писали на конторской желтой бумаге, на каких-то бланках. Тетради давали в качестве поощрения лучшим ученикам. В 5-ом классе у меня появилось упорство в учении. Я очень долго не мог писать красиво, всегда была грязь, кляксы. Самостоятельно я занялся чистописанием под руководством воспитательницы Лидии Петровны Чесноковой. Она дала мне тетрадь для 1-го класса, в ней я тщательно и упорно выводил каждый день буковки с нажимом. Однажды после диктанта наша учительница русского языка и литературы, Рязaнова Евдокия Николаевна, принесла тетради и объявила, что Гефт ее приятно удивил. Она не узнала моего диктанта, так красиво и чисто он был написан. Там стояла оценка «5». Это была моя первая пятерка по русскому и литературе. Я успешно выступил на общешкольной читательской конференции по книге Ликстанова «Малышок», успешно выступил на какой-то викторине. Изменилось отношение ко мне как взрослых, так и ребят в лучшую сторону.

Лидия Петровна радовалась нашим успехам и огорчалась неудачами. Однажды, когда мы делали уроки в детдоме (у нас были специальные часы самоподготовки и помещение соответственно), все ребята справились с заданием и ушли, а у нас с Сережей Бодуновым никак не выходила задача по арифметике, хотя он в математике был сильнее меня. Сидели долго. Лидия Петровна начала нас утешать, но мы заплакали, так как никак не получалась задача. Потом мы разобрали ее на уроке. Я уже ранее вспоминал, что математику нам преподавал Иван Никифорович Чесноков, муж Лидии Петровны. Мне математика давалась туго. Он был очень требовательным. Даже число заставлял писать прописью (даты, вопросы к задачам и прочее). Он считался одним из лучших учителей области. Вообще учителя у нас были разные. В каждом классе, начиная с 4-го, мы сдавали экзамены переводные. В детдоме воспитатели были распределены по предметам для консультаций и помощи в подготовке к экзаменам.

9. Общественная жизнь и кружки, спорт

Мы, мальчики, занимались в столярной мастерской, делали табуретки, даже лыжи. Руководил нами Иван Матвеевич и, хотя он учил нас хорошо, но у меня не было тяги к этому, я был бестолков, и у меня ничего не получалось. Хотя многие ребята научились делать столярные работы. После Иван Матвеевич был посажен в тюрьму. Время было ужасное. После я приезжал в детдом. Иван Матвеевич опять работал там. Но он до того изменился и состарился, что сначала я думал, что это не он. Он был мрачный, неразговорчивый. Так сломали человека.

Были у нас в детдоме уроки музыки. Вел их Василий Дмитриевич. Шикарный рояль стоял в зале. Учились петь, узнавать музыку и композиторов. К праздникам у нас были концерты, в которых я участвовал в драмкружке; в пьесах «О козле» и «Сказка о попе и его работнике Балде» я играл роль попа. Я очень любил читать книги. Я уже упоминал, что после Владимира Никандровича у нас работал Китаев. Я думаю, что он был по труду вместо Ивана Матвеевича. Он вел технические кружки, но к ним у меня тяготения не было.

Летом играли в футбол. Сначала гоняли тряпочный мяч, потом, к концу, и настоящий появился. Мы в основном играли на пыльной площадке у детдома. Это была моя любимая игра. Я даже играл однажды за сборную детдома с какой-то школой на настоящем стадионе. Меня поставил играть Владимир Никандрыч. Сыграли хорошо, выиграли! Я был очень ярым болельщиком футбола. В те годы наша Кохомская футбольная команда играла прилично. Был построен хороший стадион, играли на первенство области. Наша команда на равных играла с командой мастеров г.Иваново «Красное знамя». Приезжали команды из Москвы. В нашей команде вратарем был Огурцов – сын нашей поварихи. Он стоял в воротах прилично. Они жили на территории детдома в служебном доме для работников, там жила и директор с семьей. Потом у нас была молодая повариха Катя. Я бегал к ней на кухню, любил ее подразнить. Готовила она чудесно.

Я уже писал, что мы делали самодельные лыжи, на которых катались. Однажды нам привезли несколько пар настоящих лыж. Я взял покататься и, катаясь с горки, не смог затормозить, врезался в забор и сломал лыжи. После этого ни о каких лыжах не могло быть и речи. К лыжам у меня долго была боязнь. Вообще-то я любил спорт в качестве болельщика, а так с физкультурой было у меня неважно.

Купались мы на запруде. Была новая и старая запруды. Новая была глубже и чище, но я боялся купаться на новой. Там было глубоко, а я не умел плавать. Плавать я научился, наверное, в пятом классе. Сначала я становился на дно и греб. Однажды я оттолкнулся ногами и поплыл, не держась за дно. Заходил первое время по горлышко и плыл к берегу.

Летом мы переходили на лагерный режим. Были линейки, рапорты, спуски и подъемы флага. В общем, вся пионерская атрибутика. Последние годы мы ездили в пионерские лагеря Бурмахино и Стромынино, где мы проводили лето. Там были быстрые речки с большими бочагами и песчаным дном. В Кохме протекала река Уводь, но она была такая грязная от спуска красок сс текстильных фабрик, что после купания в ней все окрашивалось в черный цвет.

Нам очень хотелось в кино. Шли фильмы очень хорошие, но водили нас редко. Мы старались обманом пройти или прошмыгнуть мимо контролеров или прятались под скамейки в перерыве между сеансами, а затем вылезали и смотрели кино. Умудрялись проходить по склеенным билетам. Приклеивали оторванный контроль и почти всегда проходили Вот так и протекала наша жизнь.

10. Отзвуки войны

Хотя кончилась война, и жизнь постепенно входила в свое русло, но ее отзвуки еще долго давали о себе знать. Во-первых, большинство из нас осталось сиротами. Иногда, правда это было редко, находились родственники, которые забирали детей к себе. У кого-то находились сестра, брат, тетя, дядя. Один раз приехал к одному мальчику отец, без ноги, и взял его с собой. Приехала из Ленинграда пара – муж с женой, у них умер сын во время блокады, и они приехали усыновить нашего Домбика. Он им очень понравился, он был похож на их сына, и они взяли его с собой. Были и слезы, и мечты, были и болезни, но все постепенно уходило.

11. Поход

Летом 1950 года, точно не помню, мы ходили в поход, очень отличный, мне так понравилось! Мы проходили по деревням, ночевали в шалашах, купались. Побывали в Шуе – это районный центр в 30км от Иваново, играли в футбол с ребятами из других детских домов, были на месте, где была могила рядового Юрия Смирнова – героя Советского Союза, взятого немцами в плен и замученного ими. Здесь была его родина, его мать рассказывала о его жизни. Были встречи с интересными людьми, с участниками Великой отечественной войны, партизанами, подпольщиками. В Шуе мы побывали в музее. Здесь жил и боролся за светлое будущее легендарный герой революции и Гражданской войны М.В.Фрунзе. Это город славных революционных и трудовых традиций. Здесь текстильная фабрика и знаменитая фабрика гармоней. В Шуе мы ночевали в детдоме. Ребята из этого детдома были в это время в лагере. Мы были у них в гостях, играли с ними в футбол. Наш воспитатель разговаривал с их завучем, Лаханиным Николаем Николаевичем, он рассказывал, что у них есть мальчик, который не поддается никакому воспитанию, неуправляемый. Потом Николай Николаевич был направлен работать к нам завучем. Однажды на каком-то празднике пришла его жена, она была медработником в том самом санаторном Юрчаковском детдоме, и она меня узнала. Мы с ней немного поговорили. Вообще, Николай Николаевич много сделал для нас. Организовал шефскую помощь, выпуск стенгазеты, поездки на экскурсию в Москву и Ленинград. Степанов Гена – тот самый «неуправляемый» мальчик тоже потом попал к нам детдом из Шуи. Он, наверно, попросился к Николаю Николаевичу. Это был живой, подвижный мальчик, хороший организатор, мог организовать и хорошее, и плохое. Покуривал и уже пробовал спиртное. Как он сам говорил, его настоящее имя – Генрих Перцович Бах. очевидно, его родители были репрессированы. Я с ним был немного, потом мы с ним дружили, когда я уже был в Иванове и навещал кохомский детский дом.

12. Первая смерть

Был у нас мальчик, Леня Иванов. Он, очевидно, попал в детский дом позднее. Большинство у нас училось в 7-ой школе. Он учился в 10-ой, так как изучал французский язык, а мы – немецкий. Он учился очень хорошо, но потом заболел. Была у него водянка. Живот раздулся. Мы ходили к нему в больницу. Больница находилась недалеко от детского дома. Он был рад, когда мы его посещали. Однажды утром нам сообщили, что он умер. Мы все очень плакали, хоронили всем детдомом. Это была первая смерть среди наших воспитанников после войны, которую я уже осознавал. Я посадил на его могиле березку. Вообще не было у нас жестокости, мы жалостливо относились к кошкам, к собакам и другим животным. Был у нас конюх, дядя Саша Отековский и был мой тезка, Ефим Иванович – какой-то подсобный рабочий. Мы писали письмо Буденному, и нам прислали лошадь. Звали ее Голубка, мы все ее очень любили. Однажды дядя Саша убил кошку – ударил ее об угол. Мы долго его не любили.

Для Голубки мы заготавливали сено, летом ездили на сенокос. Мы очень любили свою лошадь, подкармливали хлебом. Просили мы и машину. Писали об этом письмо Сталину. Машина вроде была в последний год моего пребывания в детдоме.

13. Взаимоотношения между воспитанниками

Взаимоотношения между собой у нас были хорошие. Я не помню, чтобы у нас были драки. Мы жили дружно. Основным наказанием был «бойкот». Особенно не любили ябед и подхалимов. Бойкот означал, что с человеком не разговаривали и не общались, его как бы не замечали. Это было очень страшное наказание, некоторые не выдерживали, и их отправляли в другие детдома. Я только один раз дрался -с Толей Воробьевым, не помню из-за чего. Это было летом в пионерлагере, я ему разбил нос, потекла кровь, и драка прекратилась. В нашем городе было 3 детдома. Наш – N1 – специальный детский дом для ленинградских детей, детдом N2 – областной и детдом N3 – от текстильного комбината. Взаимоотношения между нами были разные. Даже дело доходило до ссор и драк. Особенно их раздражало, что мы были ленинградские дети – более интеллигентные, более развитые. Они подстерегали нас, происходили драки. Однажды мы ходили в баню. Когда шли из бани, нас подстерегала группа ребят из детдома N2, хотели нас побить. Завязалась драка. Мы, кажется, победили. Драка прекратилась, когда подошел Владимир Никандрович. Потом в детдоме N3 был пожар, и они какое-то время жили у нас. Потом мы с ними подружились. Очень серьезные драки были между воспитанниками 2-го и 3-го детдомов, одного убили.

Как-то мне повезло: я нашел 2 раза по 10 рублей, потом мелочь и пачку бритвенных лезвий. И вот эти деньги я держал в карманах, завернутые в галстук. Все ждал праздника, думал: вот пойду в город, наемся мороженного, конфет. Предвкушал, что будет пир. Но Федосья Ивановна заметила, что у меня что-то оттопыривается в кармане. Она позвала меня. Я хотел убежать, но она сумела меня остановить. Забрала мои деньги и не отдала.

Ездили мы делегацией от нашего детского дома в Ивановский интернациональный детский дом. Там жили и воспитывались дети революционеров, коммунистов. Очень много испанцев, негры, китайцы – вообще дети со всего мира. Воспитывался и жил там негритенок Джимми, участвовавший в съемках кинофильма «Цирк». Все произвело на нас отличное впечатление. Нас встретили хорошо, провели по всей территории, показывали достопримечательности, беседки, цветники. Покормили. Было, на что посмотреть. В общем, было здорово!

14. Стригучий лишай. Больница

Нас часто посещали общие болезни: то «куриная слепота» – ходили вечерами слепые и ничего не видели, то глисты и другие болезни.

В 1948 году очень много наших ребят заболели стригучим лишаем, и я тоже, конечно. Почему я помню, что в 1948 году? Потому что в больнице мы услышали о смерти Жданова. Были струпья, вылезали волосы, и нас срочно направили в Ивановскую кожную больницу. Нас, конечно, вылечили. У нас там были воспитатели и медсестры. Нас водили в какой-то карьер, где мы брали глину. Из глины мы лепили игрушки. Игрушки в то время мы делали такие: танки, самолеты, пароходы и другие. Сушили и раскрашивали. К нам часто приходила врач, высокая, красивая женщина. Она садилась за рояль и играла нам. Я любил рассматривать и трогать ее крашеные длинные ногти. Больница была в процессе строительства, работали пленные немцы. Видя нас, они улыбались и с акцентом произносили некоторые русские слова. Мы смеялись над ними. Отношение к ним у нас было миролюбивое. Но однажды один немец прибежал к врачу жаловаться на нас. Он кричал: «Цап-царап, табак, мальчишки!» Не знаю, кто у него украл табак, но мы не курили, и он нам был не нужен. Время было трудное. Табак, как и другие продукты, был в дефиците, и для них это была потеря. Не знаю, может, кто и украл и обменял на что-нибудь.

Сюда же, в Ивановскую больницу к нам пришло известие, что умер один наш воспитанник, Владик Заславский. Их было два брата. Феликс – постарше. Как потом мы узнали, причиной его смерти была медсестра. У него была грязная шея, так она засунула его в большую бочку, что стояла на огороде под водопроводным краном. Он заболел воспалением легких и умер.

К началу учебного года нас выписали из больницы и привезли в детдом.

15. Кружок юннатов

Летом мы бегали босиком. На ногах были «цыпки», но было весело. Ходили купаться и загорать. Особенно любили бегать после теплого дождика раздетыми по лужам. Однажды, это было, наверно, в 1947 году, 5 июня, пронесся сильный смерч, выпал снег, повыворачивало с корнем много деревьев в парке. Он был рядом с нашим детдомом. В парке было много редких деревьев. До революции он принадлежал помещику, как и вся территория детдома вместе со зданием. В парке уничтожено было много деревьев. Там стояли огромные щиты, где было написано, что к 1950 году будет восстановлено то-то и то-то, то есть определенные рубежи. Мне это казалось так далеко и долго.

Кроме работ в столярной мастерской и кружков художественной самодеятельности, я участвовал очень активно в кружке юннатов (юных натуралистов). У нас в детдоме был огород. Своими руками я посадил чернослив, ухаживал за грядками. Моей подшефной культурой была морковь. Руководила кружком Баранова Федосья Ивановна, о которой уже упоминалось. Я вел дневник, в который записывал наблюдения и основные агротехнические мероприятия. Дневник мне оформляла Александра Ивановна, она вроде у нас уже не работала, но она не отказала мне и нарисовала красивую морковь. Морковь выросла средняя. Нас вызвали в Иваново на областной съезд юннатов. Пришлось взять очень крупную морковь у нашего завхоза. На слете было очень интересно. Делились опытом выращивания, ходили на экскурсии на близлежащие пришкольные опытные участки. Работе в кружке мне нравилась даже нa пришкольном участке у меня были свои грядки. Меня не надо было заставлять ухаживать за ними. Я вспоминаю один случай. Мы с одним мальчиком (не помню, с кем) решили пойти на пришкольный участок. пришли и стали полоть и рыхлить. А в это время завхоз и директор школы ползком подбирались к нам, чтобы застать нас врасплох. Они думали, что забрались воры, но, увидев нас, успокоились. Я даже думал поступать в техникум на садовода. Но об этом позже.

Любил я заниматься общественной работой. Но вот, что удивительно: в пионеры меня приняли не сразу со своими сверстниками, из-за моих приколов в школе. Как и все в жизни, у меня с первого раза не получалось. Однако, будучи пионером, я был и звеньевым, и председателем совета отряда, в школе – старостой класса. Я думаю сейчас уже, что это было в воспитательных целях, чтобы я чувствовал свою ответственность. Это дало свои результаты и привило мне любовь к общественной работе. Я стал лучше учиться.

В 1949 или 1950 году – точно не помню – был объявлен Сталинский план преобразования природы по созданию лесополос в степной части страны для защиты от суховеев и задержания влаги. Мы в нашем огромном парке собирали вместе с учителями семена липы и ясеня. Их в парке было очень много, и много мешков мы набрали и отправили в школу, а оттуда – в лесничество.

16. Шефы

Над нашим детдомом все время кто-то шефствовал. Сначала это были комсомольцы Ив-ГРЭС. Они приезжали к нам на праздники, дарили подарки, вместе с нами сажали деревья. Наш завуч, Лаханин Николай Николаевич, послал письмо в Ленинград на завод Ленотип, чтобы они взяли шефство над нами. Это письмо они читали там со слезами на глазах, к нам пришло ответное письмо от них, но шефства почему-то не получилось. Потом к нам в детдом поступили два брата Винокуровы – Петя и Володя. Приехали они из Казахстана, где служил их старший брат. Он был офицером-летчиком. Они были сироты, его перевели служить в Иваново, там, под Иваново был военный аэродром и летная воинская часть. И вот, полк, где он служил, взял шефство над нашим детдомом. Мы были очень довольны, ждали своих шефов каждый выходной. Подключились к этой работе и офицерские жены, а руководила шефской работой жена командира части. Они приезжали к нам с подарками, фотографировались с нами. Некоторых детей брали они к себе домой на выходные. Жизнь была интересной. Несмотря ни на что, в детстве были свои радости и горести, и мы все делили вместе – и совместные увлечения, и совместные болезни. Увлечения были разными в разное время: стрельба из рогаток, дразнилки и другое. Были и корь, и скарлатина и другие заболевания. Болели многие, так как мы пережили блокаду и долго поправлялись.

17. Экскурсия в Москву

В конце пребывания моего в детдоме в 1950 году были организованы экскурсии в Ленинград и Москву. В Москву направили нас только двоих: меня и Витю Александрова как лучших учеников. Это было на зимних каникулах. Да, к этому времени я уже учился неплохо и занимался много общественной работой. Как раз в это время шла война в Корее. Я ловил все сведения об этой войне, делал вырезки из газет и выпускал стенд «Сегодня в Корее» с картой, на которой я отмечал положение на фронте. С этого момента я пристрастился к чтению газет, приобщился к политике. Особенно интересовался международными новостями. Витя Александров до этого как лучший ученик был во Всесоюзном лагере «Артек» в Крыму. Впоследствии у него нашелся дядя, полковник-артиллерист, и он уехал к нему.

Очень много мы увидели в Москве. Были различные экскурсии. Мы буквально были очарованы Московским метрополитеном, Кремлем, зоопарком, Историческим музеем, Третьяковской галереей. Жили мы вроде бы в какой-то школе. К нам приходил композитор Островский, партизанский доктор Цесарский, который был в партизанском отряде вместе с легендарным разведчиком Николаем Кузнецовым. Метрополитен так нас очаровал лестницей-чудесницей (эскалатором), сказочными подземными дворцами, голубыми красивыми вагонами, дневными люминесцентными лампами. Я думал, что этот свет излучается из земли. Я не видел до этого такого света. Я спросил экскурсовода, она сказала, что это – лампы Вавилова. Наверно, это был все-таки 1951 год, начало его. Недавно страна отметила 70-летие Сталина. Со всего мира шли подарки ему. Специально был создан Музей подарков Сталину, от которого мы были в восхищении. Столько уникальных экспонатов было представлено там. Однажды мы были с экскурсией вокруг Кремля, в Кремль тогда не пускали. Вдали мы увидели в Кремле прогуливавшегося мужчину. Мы закричали: «Сталин, Сталин!» Но экскурсовод сказала, что это не Сталин, а вот предыдущей экскурсии повезло. Они, действительно, видели Сталина, и он помахал им рукой. В Москву были собраны лучшие воспитанники детдомов со всей страны. Мы посетили мавзолей В.И.Ленина. Нам была оказана большая честь: нас пропустили самыми первыми как детей-сирот. Это было славное время. Это событие надолго врезалось в память.

18. Друзья – товарищи

В детском доме мы с Женей Даниловым любили бывать в прачечной. Сначала это была наша баня, когда мы были поменьше, нас там мыли. Потом нас стали водить в городскую баню. Работала прачкой простая, очень бедная женщина. У нее был сын нашего возраста. Жили они на территории детдома в служебном доме. Мы сидели у нее и смотрели, как она стирает белье и кипятит в щелоке (зола в мешочке). Время было трудное и бедное. Мы помогали ей носить воду и выносить грязную – добровольно – нас никто не просил. Мы жалели ее, прикармливали – приносили ей хлебца или еще чeго-нибудь. У Жени Данилова нашлась тетя в г.Алга (Эстония). Она писала ему хорошие письма, он читал и показывал их мне. Потом он уехал к ней. Я уже писал, что мы жили дружно. С девчонками мы не дружили. Они были сами по себе. Если кто водился с девчонками, называли его «бабник». Таскали их за косы. Помню Полю Жукову. Однажды она дежурила по столовой, разливала чай. Я ее чего-то подразнил. Она побежала за мной, споткнулась с горячим чайником и ошпарилась. Она участвовала в художественной самодеятельности. До сих пор помню, как объявили на концерте: «Акробатический этюд. Исполняет Поля Жукова.»

Майя Шугалей – высокая, светлая, красивая девочка, блондинка, хозяйственная. Она очевидно мне симпатизировала. Мы потом вместе учились в Иваново в школе ТКУ. Она помогала нашему директору, Василевской Лилии Ивановне стирать, мыть полы. И я крутился там.

Люся Расторгуева была бледной тоненькой девочкой. Она была больна, у нее было шелушение кожи, от нее пахло мазью. Бедная девочка! Она очень мучилась. Это был результат перенесенной блокады. В последствии она выправилась.

Нина Румянцева – с ней мы потом вместе учились в Ивановской школе ТКУ.

Из мальчиков мне был ближе всех Лева Алемасов. Очень хороший мальчик. Мы с ним вместе проводили время, боролись и делились, играли.

Толя Космынин, Вова Семенов, Толя Козлов – у них были родственники в Ленинграде. У Вовы – сестра, у Толи – тетя. И они уехали к ним. Впоследствии я приезжал к ним гостить. Об этом позже.

Толя Воробьев. Мы с ним поругивались. У него была сестра в детдоме – Нина Новожилова. Она была намного старше и раньше выпустилась из детдома. Кончила вроде медучилище или институт и вышла замуж за кохомца Ильичева. Он был городской, помню, рыжий такой, высокий. Он есть на одной из фотографий. Толя Воробьев после выпуска жил у них. Чем он занимался, я не знаю.

Витя Караваев – очень ехидный, вредный мальчик. Потом он был направлен в Ленинград к родственникам и там учился на гравера.

Вова Голиков был очень умный, романтичный, начитанный мальчик. Я наблюдал из-за кустов, как он махал палкой, как саблей рубил. представляя какого-то героя, о котором он читал. Это у меня получилось нечаянно; я тоже был в кустах – кого-то изображал. Читал он книги оригинально. Читал в начале или в середине и заглядывал в конец книги, пытался узнать, что будет, раньше времени.

Толя Губкин. Выпущен из детдома раньше меня, приезжал в детдом на лето. Помню, мы были в лесу, как раз шел сенокос – заготавливали сено для нашей лошадки Голубки. Он был, очевидно, уже созревшим в половом отношении. В лесу увидел двух девочек детдомовских, хотел съозоровать, я его, естественно, остановил, а то была бы беда.

Женя Никифоров. Мастер был сочинять и рассказывать сказки. После детдома он закончил ремесленное училище в Иваново, работает в селе Воскресенском. У него случилось несчастье: на каком-то станке ему оторвало два пальца на руке. К сожалению, он пристрастился к пиву, а, может, и к водке. Я с ним встречался в Иваново, когда учился в школе ТКУ. Я его жалел, давал деньги на еду, покупал ему обеды, так как он всегда был голоден. Денег, правда, у меня почти не было, но я старался делиться, чем мог. Но он на эти деньги шел в пивную и пропивал на пиве, хотя был голодный. Я как-то поделился обо всем этом тоже с нашим детдомовцем, Толей Тимофеевым, который был на год младше меня и учился в Иваново в ремесленном училище. Он мне сказал: «Ну, и зря. Чего его жалеть?» И я больше с Женей не стал встречаться.

Лева Алемасов был направлен во Владимир в ремесленное училище учиться на столяра-краснодеревщика. Он был очень способным к столярному делу, делал модели самолетов и кораблей. В армии он служил во флоте. У меня есть его фотография в морской форме. Встречались мы с ним после выпуска, когда приезжали в детдом на каникулы.

Вова Сокольский. Высокий, худенький мальчик, прибыл к нам из Сокольского детского дома. Так как его фамилия была неизвестна, то он получил ее по названию села, где он был – Сокольское.

С Осколковым Толей мы после детдома учились вместе в Иваново в школе ТКУ, но он много воображал из себя в детдоме, потому я его сторонился и был далек от него.

Саша Гершевицкий и Давид Кляцкин были очень хорошими учениками. Саша Гершевицкий очень болел – сказались последствия блокады. На голове были струпья, он очень страдал, но потом поправился. Недавно, буквально в 1997 году, все средства массовой информации сообщили об аварии вертолета на Новой земле. Два человека погибли. У одного из них нашли документы на имя военного полярного врача Гершевицкого Александра. Я думаю, что это был наш Саша. И Саша, и Давид в детдоме были оставлены учиться до 10 класса как отличники.

Да, некоторые из нас не знают своих фамилий, имен и отчеств, и нам придумывали их в детдоме. Так, Федосья Ивановна ходила и придумывала. Мне она сказала: «Я – Ивановна, и ты будешь Ивановичем.» И дату рождения, 5 августа, тоже мне придумала. Как потом я узнал, отца звали Иосиф, а родился я 7 сентября.

19. Праздничные демонстрации

Каждый праздник мы ходили на демонстрации. Наша детдомовская колонна всегда отличалась каким-нибудь оригинальным оформлением. Однажды сделали из фанеры большой самолет с настоящей кабиной, покрасили в голубой цвет. Были нарисованы большие красные звезды. В кабине сидел сын Лилии Ивановны, нашего директора – Вова. Он был маленький и легкий, а старшие ребята несли самолет с ним на руках. Были сделаны ручки, как у носилок, чтобы было удобнее нести. Это было удивительное зрелище.

20. Прощай, детский дом

Как я уже писал, после 4-го класса мы каждый год сдавали

экзамены. К любым экзаменам я готовился хорошо. Помню, стояли у нас поленницы дров, а я сделаю в дровах норку, сижу и зубрю. С экзаменами я справлялся успешно и за счет этого получал хорошие итоговые оценки. И вот, в 1951 году, я сдал экзамены за 6-ой класс. летом мне должно было исполниться 14 лет, то есть я должен был выпускаться из детского дома. Я думал, что дадут окончить 7 классов, и я поступлю в техникум. Но взрослые рассудили иначе. По инструкции выпускали из детдома в 14 лет, исключение было только для отличников и для детей офицеров. Я не попадал ни в ту, ни в другую группу. Ведь я пошел в школу на год позже, плюс в 1-ом классе учился 2 года, поэтому к 14 годам у меня было только 6 классов. В это время в Иваново организовали специально для воспитанников детских домов школу торгово-кулинарного ученичества по профессии кулинар. Вот в это училище и был я направлен. Из нашего детдома, кроме меня, еще Толя Осколков, Майя Шугалей, Нина Румянцева. Я не имел способностей и никаких задатков к этой профессии. Но в то время нас не спрашивали, и мы не выбирали себе профессию – нам выбирали. Но, все, что ни делается, все к лучшему. Я не жалею по прошествии многих лет, что я получил эту профессию. Кончался один из периодов моего детства, начинался другой период моей жизни. Что-то такое было в детстве, с чем жалко было расставаться, с грустью вспоминаю, хотя и непростое, но и неплохое детство. Ведь мои сверстники нашей страны также провели непростое детство. Детство, опаленное войной. Многие дети пережили голод, холод, обстрелы, бомбежки, потери близких. Но это поколение во взрослом возрасте вынесло на своих плечах многое. Для меня это был лучший период жизни. Даже по прошествии многих лет иногда проскакивает ностальгия по тому времени. Давайте перейдем к следующему периоду моей жизни.

1. Школа ТКУ – последние годы детства. Переход к юношеству

В конце августа 1951 года мы были вызваны в г.Иваново на собеседование в училище. Сначала нас каждого вызывали по одному и с нами беседовали. Потом кастелянша примеряла нам одежду, которая должна выдаваться. Догуляв остаток дней в своем детдоме, мы прибыли в Иваново. Поместили нас в общежитие. Это большие комнаты на 8 – 10 человек, крыло девочек и крыло мальчиков, в здании фабрики-кухни, где располагалась и сама наша школа. Фабрика-кухня включала в себя столовую, где и нас кормили, ресторан «Заря», кондитерский цех, мясной, овощной и другие цеха с новейшим по тому времени оборудованием. Здесь размещался и техникум общественного питания. Из окон наших классов были видны огромные склады, а также ледники. Лед, покрытый опилками, стоял и не таял все лето. Все время сновали машины. Виден из наших окон был и кондитерский цех, и все, что там делалось. Напротив фабрики-кухни было центральное здание- «Дворец труда» на центральной улице имени Ленина. Там размещались все областные и городские власти. В то время мне было 14 лет. Нам выдали обмундирование и белье. В общем, мы были на всем государственном обеспечении, как и в детдоме. И мы стали учиться. Учились мы ни шатко, ни валко. На уроках сидели плохо. Возраст переходный сказывался. Нас тут собрали со всех детдомов области: 100 девочек и 100 мальчиков. Учились здесь и группы продавцов, но они были взрослее нас и жили на стипендию. Эти были, в основном, из семей городских или из области.

1. Город Иваново

Иваново – город большой по сравнению с теми городишками или селами области, откуда мы приехали. Здесь было много соблазнов, чтобы пропускать занятия. Трамвай, мой любимый вид транспорта, мороженое, парки и сады отдыха, духовые оркестры, цирк. Где деньги брал на все это, не помню. Выдавали нам, я помню, деньги на трамвай для проезда на практику. Столовые находились в разных концах города. Мы большей частью добирались зайцами или пешком, а деньги экономили. Водили нас в цирк, драмтеатр, на городские детские новогодние елки, в музеи. В Иваново было, что посмотреть. Выезжали за город на реку Талку, где было место первых маевок. Иваново- большой текстильный центр с революционными традициями. Это родина первых Советов. Все это отложило свой отпечаток на облик города. Каждое предприятие имело свой сад отдыха: БИМ, имени рабочего Зиновьева, имени Балашова, имени 8 марта и много других. Был в Иваново ипподром, мы ходили на скачки. Футбольная команда «Красное знамя» играла на первенство страны в классе «Б». Здесь нас приняли в комсомол и профсоюзы.

2. Учеба

Общественной работой я здесь не занимался. Учился я средне – на «3» и «4». Первый раз, когда мы надели свою спецодежду – колпаки, куртки, передники – мы очень хохотали друг над другом, так нам было смешно. На практику нас направили в столовую пединститута. Это было осенью. Ходили мы на практику все вместе, одной компанией: Балюба Леня – он был старостой нашей комнаты, Байков Юра, Конаков Витя, Поляков – рыженький, как солнышко, смешной мальчик и еще двое, сейчас не помню, кто.

Наша комната среди комнат других мальчиков была самая спокойная и чистая. Мы жили дружно, не дрались, так – поборемся, повозимся. Воспитатель приходил к нам отдыхать. Он говорил: «Вот здесь живут вменяемые нормальные дети.» В других комнатах творилось черт-те что.

Мастером или инструктором, как тогда называли, у нас была Андреева, имени-отчества не помню. Молодая девушка, серьезная, потом она была секретарем комсомольской организации и вышла замуж тоже за инструктора Шмелева, красивого, с усами. Мы работали на практике в овощном цехе. Чистили овощи, шинковали. Заведующая производством, женщина строгая. Мы ее слушались, наверно, боялись. Давали нам задание нарезать какие-либо овощи к такому-то сроку, и мы старались. Шинковали мы первое время медленно, и нам хватало этого задания на весь день. Но она не приходила принять нашу работу, что было обидно. Это позже я понял: чтобы мы не толкались и не бегали по кухне, она держала нас там.

Директором столовой был у нас худенький, небольшого ростика, хроменький мужчина, похожий на Геббельса. Он ходил все время с хлопушкой-мухобойкой и бил мух, где только он их видел.

Вообще-то инструктор навещала нас редко. Варились мы в собственном соку, были на подсобных работах у поваров и должны были сами присматриваться и вникать в работу повара. То оладьи жарили, то ходили на овощесклад перебирать овощи. Это позже, когда я сам работал мастером, группы с инспектором вместе все время были на практике, и овладение профессией зависело от желания. Я учащимся мог показать, рассказать, подсказать, поправить, спросить, а нас так не учили.

3. Первые производственные экзамены

И вдруг к нам пришла инструктор с комиссией принимать экзамены по практике за первое полугодие. Я помню, нужно было нарезать овощи и приготовить соус. Нарезка у меня была хороша, а вот соус я никогда не готовил, и у меня вместо соуса получился клейстер. Повар взяла, вылила мой соус и помогла мне сделать хороший. И я получил оценку «хорошо». У нас были предметы теоретического цикла: кулинария, санитария и гигиена, товароведение, организация производства, арифметика, физкультура, политзанятия и др. У нас были преподаватели хорошие, опытные, но мы своим поведением сводили их работу на нет. На фоне других я был тихим и дисциплинированным. Потому что другие ребята были сорви-голова. Особого прилежания и старательности у меня не было, так как мне было 14 лет, и я, естественно, не понимал, что все это в жизни может пригодиться.

4. Дисциплина на первом году

Директором у нас была Коновалова Лидия Петровна, очень добрая женщина. Она нас жалела по-матерински, но эта жалость выходила ей боком. Дисциплина в школе ТКУ была ужасная. Очень трудный возраст – 14 – 15 лет. Мальчишки лезли к девчонкам в спальни, выламывали двери, а затем приставали. Вызывали милицию. несколько человек посадили в колонию, был суд. Да, кроме того, еще несколько ребят взломали магазин и украли товар. В столовой, где нас кормили, тоже порядка не было. Не успеет официантка принести поднос с тарелками еды, как все вскакивали, хватали тарелки с подноса. Дикари. Вот в такой обстановке мы воспитывались. Издевались над мастерами и преподавателями. Воспитателем у нас был один военный отставник, который все время нас строил, но у него не получалось. Воспитательница, рыжая, Майя – отчества не помню. В общежитии дежурил один только мужчина- без ноги, с деревяшкой и с палкой. Ногу он потерял на войне, говорил, что он тоже кулинар. Он очень ругался, а мы его дразнили «Сильвер одноногий». Он очень был похож на Сильвера из кинофильма «Остров сокровищ». Он бегал за нами, кого поймает – бил костылем. Старшим инструктором был Игнатий Иванович, старейший повар, высокий, толстый, плешивый. Хотя он был и строгий, но ребята и над ним издевались. Кто-нибудь сзади подходил, плевал на лысину ему, и все моментально разбегались. Многие ушли, не выдержав.

5. Летний отдых

Летом я поехал в свой детдом и там провел целый месяц. Меня тянуло в свой детдом. Почти каждый выходной приходил туда. Мы ходили по какой-то тропке буквально 2 – 2,5 часа. До Кохмы было 7 км. Зимой рано темнело. Мы шли, в темноте нащупывая дорогу. В детдоме я отдыхал душой от всей этой бестолковой жизни в школе. Из детдома я также уходил пешком, иногда давали денег на автобус, билет стоил 5 руб.25 коп. В общем, один год – 1951-52 закончился. После летнего месячного пребывания в детдоме я приехал в Иваново и затем поехал в специально для нас открытый лагерь отдыха. Там уже ребята отдыхали с начала лета. Я помню, что там я начал курить. Иногда можно было купить папиросы поштучно. Собирали «бычки», то есть окурки. Этот лагерь был в живописном месте где-то под Лежневым. Это – районный центр. Экзамены за 1-ый курс сдал нормально, только физкультура хромала.

6. Новый директор, новые работники

С начала учебного года нам прислали нового директора – Васина Василия Михайловича. Он был полковник в отставке, и так совпало, что он воспитывался в том же Кохомском детском доме. Он спрашивал меня о воспитателях, которые сейчас там работают. Оказывается кастелянша, что была у нас, была когда-то директором детдома, когда там воспитывался Василий Михайлович. У нас появились новые воспитатели, душевные, добрые, требовательные. Одна из них пришла к нам из Ивановского интернационального детдома, о котором я ранее уже упоминал. Звали ее Надежда Александровна. Это была очень душевная, чуткая женщина, к которой, как к матери, можно было подойти по всем вопросам, дать деньги на хранение. Она, действительно, была Воспитателем с большой буквы. Пришли к нам новые инструкторы-производственники с большим стажем работы.

7. Друзья

Летом я подружился с двумя ребятами – Венкиным Вовой и Михайлиным Витей. Мне вообще никогда не везет на друзей, я надолго с людьми не схожусь. Правда, привыкаю и адаптируюсь в обществе быстро. Вова Венкин тоже из Кохомского детдома, только N2. Наглядно я его знал еще по Кохме, а здесь мы с ним подружились. Михайлин Витя – из Горьковской области, У него вроде были какие-то родственники. Витя Михайлин был мне ровесник, но с большим жизненным опытом. Он многие жизненные вопросы понимал и мне подсказывал, В детдоме, где я воспитывался, мне дали драповое пальто. Оно было мне мало. Дали, чтобы только отстал. При выпуске нам должны были выдать целый перечень белья и одежды, но мы не получили. Только вмешательство Василия Михайловича помогло нам чего-то получить. Кое-что я сдал в комиссионный магазин, а пальто решил продать на рынке. Витя Михайлин понимал в этом. В общем, он мне помог продать пальто. У меня скопилась энная сумма денег, которую я сдал на хранение Надежде Александровне.

8. Первая рюмка

Новый 1953 год я встретил с весельем, до этого я взял часть денег у Надежды Александровны. А у нас на фабрике-кухне был буфет, где продавали водку на разлив. Мы зашли с Витей Михайлиным в этот буфет, взяли по 100г водки и выпили. Так я впервые попробовал алкоголь. Мне было 15 лет. Я был в легком, приятном настроении, очень благодушном. Всех встречных поздравлял с Новым годом. Надежда Александровна ругала Витьку за то, что он соблазнил меня. Конечно, он уже пробовал это зелье неоднократно. Витя меня просвещал и насчет девочек, то есть прививал мне мужское начало. Правда, я был теленок и плохо это усваивал.

Второй мой друг, Вовка Венкин как-то привязался ко мне, мы знали друг друга еще до кулинарной школы, а сюда попали вместе и подружились. Он ревновал меня к Витьке, говорил: «Дружи со мной!» Но я дружил и с ним, и с Витькой.

9. Вечерняя школа

Вовка уговорил меня, и мы пошли учиться в вечернюю школу, так как у нас было по шесть классов. Ходили мы далеко в среднюю школу рабочей молодежи при фабрике «8 марта». В Иваново было много вечерних школ, почти при каждом предприятии, и несколько городских школ. Эта школа располагалась в Красном уголке фабрики, где было несколько классных комнат. Учились тут не только рабочие фабрики, но и другие. Учителя были в основном мужчины. Директор преподавал историю и Конституцию, математику и физику преподавал Шанин. Он был и классным руководителем. Учитель географии, имени-отчества не помню, запомнился как отличный учитель. Он очень хорошо знал географию, привил мне любовь к картам. Я потом часто вспоминал его высказывание: «Знание карты – это 90% знания географии.» Он часто приводил меня в пример. Географию я очень любил. Учились мы 4 раза в неделю после своих занятий в школе ТКУ или после практики. Из школы приходили в 11 часов вечера. В столовой нас ждал холодный ужин и холодный чай. Однажды ученица нашего класса Шигаева Галя – она работала в тресте столовых и ресторанов – узнала, что нас кормят холодным ужином. Она подняла на ноги работников столовой, и после этого мы уже после школы получали горячий ужин. Ну, заодно окончу о вечерней школе. Ни шатко, ни валко, но мы закончили 7-ой класс. Был выпускной вечер, вручение документов. На этом выпускном мы с Вовкой напились. Это был для меня второй раз.

10. Второй год обучения

На втором году обучения произошли не только большие изменения в училище, но и в стране в целом. Я уже проходил практику в железнодорожном ресторане при станции Иваново. Крупнейший ресторан работал почти круглосуточно. Как и на вокзале, здесь полный день и ночь гудело, шевелилось, как в муравейнике. Люди приезжали и уезжали, посещали ресторан и буфеты. Сначала я работал в холодном цеху. Приходили из многочисленных буфетов буфетчицы. Буфетов было много с горячими и холодными закусками. Здесь работал повар, очень опытный, старый, он работал еще до революции. Так много и быстро он нарезал бутерброды и приготавливал закуски, что любо-дорого было на него смотреть. Я думал, что мне никак не научиться так работать. В общем, практика была хорошая. В горячем цехе на приготовлении вторых блюд и соусов работал мужчина-татарин. На приготовлении супов – женщина-еврейка по фамилии Гохман. В общем, интернационал. У нас было большое желание научиться готовить, и специально мы ходили в ночную смену, так как здесь нам давали готовить самостоятельно, особенно Гохман доверяла нам готовить.

Дело врачей

Но был конец 1952 года. Исчез из ресторана повар-татарин. Про него говорили всякие небылицы. Потом опубликовали «дело врачей» и уволили Гохман. Шли репрессии не только против врачей, но и вообще евреев. Очень много было публикаций в газетах на эту тему. Я тогда ничего не понимал, думал, так и надо. Я уже писал, что к нам в школу в качестве инструкторов пришли опытные старые мастера, они много знали и умели. В школе стали устраиваться выставки кулинарных изделий, на которые собирались все лучшие повара г.Иваново.

Некоторые ребята из нашего детдома учились в Иваново в разных ремесленных училищах. Общение между собой у нас в школе было нормальным, так как у нас все были одного года обучения. Но в других ремесленных училищах было что-то вроде теперешней «дедовщины». Старшие курсы пытались над младшими взять верх: били, отбирали курево, деньги и т.д. Один раз прибыли и к нам из ремесленных училищ, хотели и над нами поиздеваться, но не получилось. Один из них был из нашего детдома – Брюзгин Юра – мы его называли Филин. Он был подслеповат, неприятной внешности. В детдоме ему давали рыбий жир и белую морковь для улучшения зрения. Увидев его, мы стали дразнить его: «Филин, Филин!» Он смутился, и они ушли.

Госэкзамены

На государственных экзаменах по практике я справился с заданием хорошо. Принимать экзамены приходил Василий Михайлович. Мне поставили «отлично». Теоретические экзамены я тоже сдал хорошо. Это было в конце мая – начале июня 1953 года.

11. Болезнь и смерть Сталина

В начале этого 1953 года произошло большое событие в нашей жизни. В начале марта 1953 года начали сообщать бюллетени о состоянии здоровья т.Сталина. Это было, кажется, 4 марта, а потом рано утром мы прибежали в большую спальню, где было радио. Передавали сообщение о смерти Сталина. Все были расстроены, многие плакали. Помню, прибежал бывший воспитатель (он жил в комнате при нашем общежитии) и начал выяснять, кто бросил снежком в траурный портрет Сталина. Кто-то нечаянно бросил, а шуму было много. Везде стояли очереди за газетами. Все читали и слушали по радио траурные сообщения. Как раз я работал на практике в железнодорожном ресторане. В эти дни вокзал особенно гудел, все пассажиры разбирали газеты, за ними были большие очереди. Я ходил смотреть в залы ожидания, наблюдал реакцию людей на эти события. Слушал я сообщения Информбюро, выступления членов политбюро. Я их знал по портретам. В одном из магазинов Иваново висели портреты членов политбюро почему-то в военных мундирах. Берия тоже был в генеральской форме. У одной девочки из нашей школы были родственники в Москве. Она ездила туда на похороны и рассказывала, какая давка была на похоронах. Хрущев ездил по Москве и призывал учителей и родителей не пускать детей на улицу. Но все хотели проводить Сталина в последний путь. Потом рассказывали, сколько жертв было при похоронах.

12. Окончание училища

Да, нам было по 15 – 16 лет. некоторые уже начали крутить любовь. Одна пара уже жила как муж и жена. У них была любовь, и они все время были вместе. Я, конечно, был далек от этого. Был скромен и несмел. Многие нахально рвались к девчонкам, выламывали двери, пытались насиловать. Они поплатились колонией. После смерти Сталина они были выпущены по амнистии, некоторые опять были приняты в нашу школу и закончили ее.

Итак, я закончил сразу и кулинарное училище, и7-ой класс вечерней школы. Кулинарное училище я закончил неплохо. Было только две тройки – по товароведению и физкультуре. По товароведению- по глупости, а по физкультуре – законно. Мне присвоили самую высокую категорию – вторую. Ее получили только несколько человек – самых лучших. Повлияло, наверно, на это решение и ходатайство Василия Михайловича, а почему, я писал выше. После окончания я остальное время провел в детдоме в Кохме. Как оказалось, это было последнее посещение детдома. Позднее в результате пожара детдом сгорел. В детдоме вместе со мной гостили еще несколько бывших воспитанников. Там же был и Лева Алимасов, который учился во Владимире в ремесленном училище на столяра-краснодеревщика. Мы провожали его потом на станцию на поезд. Железнодорожная станция в Кохме была маленькой и далековато от города. В это лето мы узнали, кажется,как раз в это время (на станции было радио) об аресте и расстреле Берия. В детдоме директор и воспитатели были, в основном, те же. С Левой Алимасовым я поддерживал связь, потому что у меня есть его фотография в форме моряка. Когда и почему прекратилась переписка, я не знаю.

13. Распределение

Распределяли нас на работу по Российской федерации. Даже на Сахалин. Михайлин Витя звал меня с собой в Горьковскую область, Вова Венкин- на Северный Кавказ. Я решил ехать в Новгородскую область – самую ближайшую от Ленинграда – моего родного города. Приехали представители тех мест, куда нас распределяли, чтобы сопровождать нас до места. От Новгородской области прибыла из отдела кадров Боровичского горторга Нина Федоровна. Нас вызывали по одному. Меня спросили, как писать мою фамилию, Гефт или Гехт. Мне больше нравится Гефт, поэтому на эту фамилию и выписали мне документы. Я сейчас точно не помню, сколько нас везли в Новгородскую область. Наверно, человек 20.

14. Путь во взрослую жизнь.

Так закончилась моя учеба в Кулинарном училище, и начиналась новая, рабочая пора, пора взросления. А было мне тогда 15 лет. Это был июнь 1953 года. Мы сели в поезд и поехали. В поезде Нина Федоровна дала нам посмотреть наши личные дела, и там я впервые увидел письма тети от 1944 года, когда она нашла меня в детдоме. Об этом письме написано в 1-ой главе. На станции Чудово была пересадка. Поезд в Чудове стоял всего 1 минуту, мы еле успели выпрыгнуть из вагона. Некоторые выпрыгивали уже на ходу. Город Чудово мне не понравился – одни развалины, так он был разрушен. Где-то пообедали в какой-то столовой, которая находилась в подвале. Затем мы сели в поезд и поехали в Новгород. Новгород тоже был разрушен. Стоял вокзал, но кругом были пустыри. Областное управление торговли, в распоряжение которого мы прибыли, находилось на территории Кремля. Кремль тоже имел непривлекательный вид. Купола церквей лежали на земле, кругом разруха. Нас принял начальник отдела кадров Решетов. Нас, мальчишек – меня и Лешу – он хотел оставить в Новгороде, уже договорился о пионерлагерях, только я не понял, отдыхать или работать. Я думаю, что работать. Но мы отказались. Мы попросились в город по названию грибов – Боровичи (по аналогии с «боровики») с Ниной Федоровной, она нам расхваливала город, и мы к ней в дороге привыкли. Сейчас, по прошествии многих лет, я думаю, что мог бы поступить иначе: или остаться в Новгороде, или попроситься в Чудово, потому что из Чудова на электричке за 1,5 – 2 часа на выходные можно было съездить в Питер, но теперь поздно об этом рассуждать. Итак, мы четверо: я, Леша Мель, Рая Савичева и Майя Рисс – попали в Боровичи. И началась наша трудовая деятельность в славном городе Боровичи.

1. Трудовая деятельность. Боровичи

1.Устройство на работу и жилье

Мы приехали в Боровичи в июле 1953 года. Нина Федоровна отвела нас в отдел кадров. Там мы сидели и ждали, пока нам освобождали жилье. Вызвал нас директор торга, Петровский Михаил Петрович. Он нас подбодрил, дал хорошее напутствие, пожелал всего хорошего на нашем пути. Распределили нас по предприятиям. Меня – в столовую N4. Это была столовая при гортеатре. Лешу – в ресторан N1, девочек: Раю – в столовую N11, Майю – в столовую возле моста – N8 – сейчас это ресторан «Березка». Еще нас не определили на жилье. Пришел мужчина – это оказался повар столовой, куда меня направили на работу, Девятловский Виктор Владимирович, взял меня с собой, и мы пошли с ним в столовую. Меня накормили обедом, и он сказал, чтобы я приходил завтракать, обедать и ужинать, пока не устроюсь. Заведующим производством был старый повар, Бобков Василий Сергеевич. Я прошел медосмотр, затем собрал документы для паспорта и получил паспорт в августе, так как мне только исполнилось 16 лет. Жить нас устроили с Лешей на улице Льва Толстого в Боргорторговский дом. Здесь жили работники торга. Сам директор, Петровский Михаил Петрович с женой и дочкой (Мария Ивановна и Люся), жена бывшего директора Борисова (сам он получил назначение, а она ждала, когда он устроится и возьмет ее к себе).Выселили девочек-специалистов в Красный уголок, а в их комнату поселили нас с Лешей; это – наверху, а внизу жили Анна Борисовна Егорова с дочкой Наташей в маленькой комнатке, Анна Эрастовна, секретарь суда, старая дева, еврейка, Анна Петровна Николаева – зав. торговым отделением торга, она дружила с Люсей Петровской, потом она вышла замуж за Васильева Леню, он окончил учительский институт, потом кулинарное училище, работал поваром. Анна Петровна была старше его, очень некрасивая, худая, как доска, а он был мужчина хоть куда. Вот в этот дом нас и поселили. Нам выдали кровати, тумбочки, стулья и другой инвентарь постельное белье. Девчонок поселили на той же улице во дворе конторы Боргорторга, там был маленький домик, и там их устроили.

2.Первый рабочий день

Не помню, на какой день я пошел на работу, а до этого Виктор заходил за мной на завтрак, обед и ужин. Первый мой рабочий день прошел неудачно. Мне поручили нарезать бутерброды, и я, конечно, с этим не справился, и все поняли, что я ничего не умею и свою 2-ю категорию не оправдываю. Кухня находилась в подвале, пол был цементный, условия работы – тяжелые. Плиты топились дровами. Дым, чад, жара. Не было никакого цехового деления. В подвале еще была поварская (кладовка для продуктов), склад. Заведующей была Сорокапудова Клавдия Степановна. Зав.производством был сначала Бобков Василий Сергеевич. Василий Сергеевич был шумливый, скандальный, но не вредный. Он не любил начальство, и начальство не любило его, и его перевели в другую столовую. Потом был Петров Федор Петрович. Повара: Девятловский Виктор, Федорова Нина. Нина была молоденькой девочкой 18-ти лет. Ей было очень трудно, она работала через день на раздаче. Участок был очень трудный, работать с ней было труднее, чем с Девятловским. Это были мои наставники.

Ее старшая сестра часто приходила в столовую, иногда брала починить мои брюки – видела, что дырки, а я на дырки не обращал внимания. Уезжали они с Виктором в пионерлагерь работать. Впоследствии Нина завербовалась в военную часть за границей, и там вышла замуж. Муж очень красивый. Я видел его, когда приезжал в отпуск из армии. У нее тогда уже кончился контракт.

3. Рабочие будни

Девятловский Виктор Владимирович был мне учитель, наставник, друг, брат. Я часто сердился на него, не понимал, что он очень переживает за меня, ведь у нас выла общая судьба. Он тоже был сирота, воспитывался в детдоме, очень не любил вспоминать свое прошлое. Он много пережил во время оккупации на Украине. Был еще мальчиком. Вы знаете, как официальная пропаганда тех лет преподносила этих людей? Их считали чуть ли не врагами народа, людьми 2-ого сорта. Однажды он пришел расстроенный с какого-то собрания. Ему не дали рекомендацию, так как он был в оккупации. Ему было в то время лет 25 -26, жил он на частной квартире с женой и дочкой.

Работали там также повар Осипова Анна Васильевна, кухонные работницы Тумазова Надежда Ивановна и Петрова Мария Васильевна; буфетчицы Завидовская Полина Константиновна, Иванова Мария Тимофеевна и официантки. Начал я работать на подхвате: принеси, поднеси, посмотри. Самым трудным участком работы была раздача: повара и кухонные приходили очень рано. Надо было растопить плиту, приготовить обеды и раздать. Кухонные работницы должны были растопить плиту, замесить тесто и разделать его, сделать соус и помогать повару в течение всего дня. Работали они через день с утра до вечера. Анна Васильевна и я работали каждый день с одним выходным днем. Приходил я часов в 7 утра и уходил поздно. Да и в выходные дни иногда просил Федор Петрович придти помочь. Отношение ко мне было как к мальчишке. Это меня обижало. Иногда я огрызался. Работать было очень тяжело. Все делали вручную, очень было жарко. Меню было разнообразное, ассортимент продуктов тогда был большой, нужно было выдерживать ассортимент блюд по меню в течение всего дня. Следили за этим очень строго.

Последний год перед армией я работал больше самостоятельно, поручались ответственные операции, оставляли в выходные за старшего, так как я был серьезным и честным. Вспоминаю такой случай: наша столовая пользовалась хорошей репутацией в городе. Было много посетителей, особенно в часы пик. Нужно было подавать окрошку, в каждую тарелку мы клали по кусочку пищевого льда, а пищевой лед готовили в небольшом холодильнике – тогда больших холодильников еще не было. Были ледники. И вот, не успели наморозить льда и подали окрошку без льда. Вызывают повара к столу, подставляет Федор Петрович меня: «Иди ты.» Я выхожу. Сидит мужчина и говорит: «Вот, хожу к вам, и всегда хорошо готовят, а вот сегодня окрошку подали без льда.» Я объясняю, что много посетителей, не успели, извините. Он думал, что выйдет солидный повар, а вышел худенький, молоденький мальчик. Он меня понял, и вместо жалобы, написал благодарность.

А вот еще один случай. В воскресный день Федор Петрович оставил за себя меня. Он знал мою честность и добросовестность. Однажды в меню было оладьи. Растворяла тесто на оладьи Маша Горячева. Она была недобросовестна и не чиста на руку. Жарил оладьи я. Питались у нас артисты. Они часто приезжали на гастроли. И, как на грех, конферансье взял оладьи, и в них попал гвоздь. Он чуть не подавился и на концерте высмеял нас. Ходила такая реприза: «Что вам за 1 рубль 20 копеек бостоновый костюм положить?» Конечно, на следующий день был шум. Вызывали зав.столовой и зав.производством к директору торга. Все свалили на меня, молодого. Да, я был как мальчик на побегушках, ходил по складам с заплечной корзиной, приносил продукты, работал на подсобном, на овощескладе. Жили мы вдвоем с Лешкой. На первых порах надо мной шефствовали. У нас была калькулятор, Рита Кувайкова. Мы ходили с ней, покупали ботинки, сшили костюм, и все это в кредит. Это была большая помощь. Конечно. зарплата была мизерная, да еще подписывали на займ, вычитывали за бой посуды и еще черт-те за что. Оставалось совсем немного. Хорошо, что, в основном, был я сыт. Правда, Федор Петрович был жаден, не очень-то давал поесть. Меня пошлют в кладовку чего-нибудь принести, а я поем там чего-нибудь вкусненького, пока никто не видит. Он тоже меня жалел по-своему. После работы заходили с ним в рюмочную, выпивали с ним по рюмке водки. Я был несколько раз у него дома. Он давал мне кое-что из одежды. Когда отправляли в армию, проводил меня хорошо. Приходилось мне и пирожками торговать на морозе.

4. Мои друзья

Я привязывался ко всем, кто проявлял ко мне внимание, жалость, заботу. Часто я бывал дома у нашего повара, Осиповой Анны Васильевны. Я любил у нее чаепитие у самовара. У нее был сын такого же возраста, как я, Эдик, и престарелая мать. И мы садились пить чай. Я сидел тоже как член семьи, и мне это нравилось. Эдик был серьезный, неразговорчивый, и я с ним не контачил.

Бывал дома я и у кухонной работницы Тумазовой Надежды Ивановны. Жила она очень бедно. У нее был сын моего возраста и дочка поменьше. Сын сидел в колонии. Когда его выпустили, мы с ним дружили. Я бывал у них в доме и с его компанией, вместе ходили в баню. Я же первый и принес ей известие, что ее сын скоро приедет. Я узнал случайно. Ехал в поезде с парнем, который сидел с ним и возвращался домой, он мне и сообщил, так как в дороге мы разговорились. Анна Васильевна сердилась, что Надежда Ивановна привечает меня, но там мне было интересней. Материнскую любовь ко мне проявила и Петрова Мария Васильевна и считала меня своим третьим сыном. У нее были сыновья Виктор, мой одногодок, и Валера, на год помладше, и дочь Лида. Приехали они из Сталинграда, пережили всю сталинградскую эпопею в войну. Здесь у нее были сестра Анна Васильевна, и они все жили у нее. У Анны Васильевны была дочь Шура, то есть им она приходилась двоюродной сестрой. Жили они очень бедно, но дружно. Витя и Валера учились в школе, Лида – в техникуме. Я подружился с ними, и фактически до армии проводил время с ними. Витька и Валерка иногда приходили в столовую. Их Виктор Девятловский кормил и давал денег на кино, хотя и сам жил бедно. Потом он их устроил работать. Они пилили и кололи дрова в нашей столовой. Там и питались, и деньги зарабатывали. Мы с Девятловским им помогали дрова разделывать. После школы Витька поступил и окончил Маловишерское железнодорожное училище. Валерка устроился работать на механический завод в литейный цех сначала учеником, потом рабочим. Лида после окончания техникума была направлена на Украину в г.Часов Яр, также связанный с огнеупорной промышленностью. В нашу компанию еще входили Рудик Кошелев, Юрка Владимиров и Алик Григорьев. Мы вместе проводили время, я бывал у них, они приходили ко мне. Иногда пьянствовали, гуляли. Из них самым самостоятельным был Витька. Он рано женился, но неудачно и не на той девушке, с которой дружил. Им пришлось расстаться. От этого брака у него остался сын Миша. Он сошелся со своей первой любовью, и они уехали из Боровичей. Он стал потом каким-то начальником. Валерка помладше, он был более легким, хорошо играл на гитаре, пел. Уходя в армию, я оставил Валерке всю свою одежду. С другими я несколько меньше общался. С Рудиком Кошелевым мы были дружны, у него были строгие сестры. Тoня, или Антонина Георгиевна, была учительницей. Она преподавала мне историю и была моим классным руководителем. Рудик затем уехал в Сибирь, в Бодайбо, на золотые прииски. Там он женился. Юрка был хвастун. Любил выпить, причем за чужой счет. С женщинами не столько гулял, сколько болтал про них. Придет, бывало, выпивши, и начнет говорить: «Пойдем по блядям!» – а сам не ходил. Женился в Новгороде и жил там. Я с ним позже встречался в Новгороде. Потом они с женой расстались, он приехал опять в Боровичи, но жизнь свою не наладил. Очень рано умер. Да, они все рано умерли. Уже давно нет Валерки, Юрки, недавно ушел из жизни Алик Григорьев, а они все младше меня. Причины разные, но, наверно, не последнюю роль сыграла водка.

Часто мы ездили гулять на Волгино. В то время туда в основном ездили отдыхать на речку. Там живописные места на Мсте. Около нас всегда крутилось много молодежи. Их привлекал Валерка с гитарой. Однажды мы выехали на Волгино компанией. Нас было человек 5. Нами верховодил один шустрый, бойкий паренек. Собственно, он был не из нашего круга, но в этот раз попали вместе. Выпили, жгли костер, куролесили, у кого-то угнали лодку. Хозяин прибежал за ней. Потом мы лодку пригнали. Была ночь, автобусы уже не ходили. Шли машины с шахты, возили глину. И вот мы по одному на ходу прицеплялись и ехали. А я в этих делах неуклюж. Как я прицепился и доехал, до сих пор не объясню. Хмельной был.

5. Мой напарник

С Лешей Мелем у нас были разные интересы. Он любил выпить, погулять. Уже был знаком и спал с женщинами. Он был старше меня на год. В общем, я был скромнее. Кроме того, он мочился в постель, от его кровати пахло. Один раз он привел ночью домой девушку и попросил меня лечь в его кровать, я не мог отказать. Кроме того, он без спроса брал мои вещи, так как у него ничего не было. Все свои деньги он пропивал и прогуливал. Он имел подругу в ст. Бурга Маловишерского района и в хлебном магазине имел девушку по фамилии Яблокова. Она работала продавцом. У нас с Лешкой был общий друг, Боря Харечкин. Они с Лешкой были из одного детдома. Я его наглядно знал еще по Иваново. Он учился там в ремесленном училище и приходил к нам в школу ТКУ. Он был очень положительный хороший парень. Старался Лешку приструнить. У него были здесь в Боровичах отец и мачеха. Но он отца не любил, а дружил со своим дядей Федей. Его отец и дядя Федя сидели в тюрьме. Отец Борин вроде бы донес на дядю Федю, и Боря не мог его простить. Боря учился в вечерней школе, после армии куда-то уехал, работал большим начальником, парторгом. А Лешка вел разгульную жизнь. Однажды Лешка заболел, и приехала санэпидемстанция делать обработку. Увидев творящееся у нас безобразие, они позвонили в торг, чтобы администрация обратила на нас внимание. Матрасы и постельное белье Лешкино выкинули, дали другие. У нас навели порядок. В 1955 году его взяли в армию. Я не помню, чтобы я его провожал, наверно, нет. Но письмо и фотографию он мне присылал, и я ему, наверно, писал. А в комнате я остался один. После армии Лешка несколько раз женился. От жен остались сын и дочь, а, может быть, еще есть дети от других женщин. Потом его за неуплату алиментов посадили. Мотался он по стране. Говорят, что он умер. Да, такая жизнь к хорошему не приводит. Девочки, которые со мной прибыли, Майя и Рая, проработали год, потом началась целинная эпопея, им захотелось романтики, и они поехали по зову сердца, по призыву комсомола. Дошли слухи, что обе там погибли по разным причинам. Конечно, зря, могли бы не ездить. К Рае Савичевой в Боровичи приезжал Стасик Белов – ее симпатия по училищу. Он уговаривал ее поехать с ним. Он был очень хороший, серьезный парень. Но судьба распорядилась иначе.

6. Учеба продолжается

У меня была тяга к учебе, я считал, что семилетки мне мало и поступил в 8-ой класс вечерней школы. В классе были собраны разные люди – и взрослые фронтовики, и дети военных лет. Для многих из нас не было возможности учиться в нормальной школе. Поэтому после тяжелого рабочего дня мы садились за парты и получали общее образование. Некоторые ученики были намного старше своих учителей. Учиться было трудно. Очень тяжело жилось: трудно и работать, и учиться. Часто не хотелось идти в школу, поэтому я много пропускал занятия. Приходила классная руководительница к моей заведующей, Сорокапудовой К.С., вместо того, чтобы душевно побеседовать, она пугала меня: «Не будешь учиться – пойдешь работать в колхоз.» Я таких методов не приемлю. Попала неудачная учительница. Директором школы была Квасова, она преподавала у нас историю. Восьмой класс я не закончил – бросил школу.

В школе рабочей молодежи я продолжил учиться на следующий год. Опять в 8-ом классе. Здесь я был уже посерьезнее. Классным руководителем был сначала Бернштейн Яков Ефимович – молодой учитель истории, который мне нравился лаконичностью, краткостью и доступностью преподавания. Впоследствии у него были неприятности с какой-то девицей. Его уволили, и классным руководителем и преподавателем истории стала Кошелева Антонина Георгиевна, сестра моего друга Рудика Кошелева.

Старостой класса был Коля Евсеев. Я учился со сверстниками, с которыми сдружился. Коля Бриль, Воронин, Самсонов. В общем, и коллектив учителей и коллектив учеников в этот раз подобрался хороший. Меня подбадривали учителя, зная, что я сирота, и мне еще труднее. Поэтому я закончил и 8-ой и 9-ый классы до армии. Учиться было трудно. Занятия начинались в 6.15 вечера. Меня отпускали с работы поздно, как раз только успевал дойти до школы. Только соберусь уйти, Федор Петрович дает задание: “Очисти корзину рыбы, потом пойдешь.» А я уже и так устал, и еще до 11 ночи сидеть в школе. Виктор Девятловский, у которого все кипело в душе и который сдерживался, постепенно вмешивался и брал эту работу на себя, хотя и сам был очень загружен. 9 классов я кончил слабо, даже по геометрии получил переэкзаменовку на осень, но потом, в связи с уходом в армию, Наталья Васильевна Бурдина, учительница математики, кстати подруга Шуры Михайловой, поставила мне «3». Да, математика и физика давались мне трудно. Лучше я осваивал гуманитарные науки. Жизнь шла и тяжело, и интересно. В 11 часов вечера после школы мы шли домой. Я заходил в хлебный магазин – он тогда работал допоздна – покупал батон, приходил домой, пил чай с батоном и ложился спать.

7. Театральные развлечения

Скрашивали мою жизнь театральные спектакли. Это очень положительно повлияло на мое духовное развитие. Так как я работал в столовой при филармонии, то смотрел много спектаклей. Приезжали различные артисты и артистические труппы. Я их все смотрел бесплатно. Если была возможность, то в зрительном зале, или в оркестровой яме, а то и вовсе из-за кулис.

Многие знаменитости страны были у нас: Лидия Русланова, Зоя Бакланова, Максим Михайлов, Ленинградский балет, оперетты, различные драматические труппы из других театров, сатирики, куплетисты. Один раз приезжал тенор, Борис Осипович Гефт. Художественный руководитель нашей филармонии, Яхнис, спрашивал у него про меня, не родственник ли я ему. Все знали, что я – сирота. Часто были гастроли Новгородского областного театра драмы. Все они питались в нашей столовой. Артистов, хотя их было и много, мы знали в лицо. Тогда в Новгороде была сильная труппа. Это и Непокойчицкий, и Рубцов, Пестов, Разгуляев, Мирзоева, Коликова и другие. Сейчас, по прошествии многих лет, это уже подзабылось. Любил я очень читать книги. Жизнь моя культурная никем не направлялась, я варился в собственном соку, но и это мне много дало. Хотя, конечно, и недостаточно.

8. Черты характера

Да, эти три года, 1953 – 1956 много мне дали. Я возмужал, кончилось детское восприятие жизни, хотя наивность по многим вопросам осталась и до сих пор. Да, все мне давалось с трудом. У меня плохо развита смекалка, большая стеснительность, робость, излишнее доверие к людям, скрытая и явная обида на малейшую несправедливость, отсутствие хитрости, раскрытая душа, могу высказать в глаза человеку, если я чем недоволен, хотя нужно бы и промолчать, нет чувства юмора, на могу сразу найти нужное слово в ответ на оскорбления. не могу постоять за себя. Bсе это мне мешало и мешает сейчас.

9. Опять Иваново

Новый 1955 год встречал в Иваново. Дело в том, что в вечерней школе были зимние каникулы. Мы переписывались с Вовкой Венкиным, с которым я учился в кулинарной школе и вместе с ним оканчивал 7-ой класс вечерней школы. Оба воспитывались в Кохомских детских домах, я – в N1, а он – в N2. Там мы виделись мельком. В кулинарной школе сдружились. Он был направлен после кулинарной школы в г. Новошахтинск Каменской (теперь Ростовской) области. Там ему было плохо, и вот он уехал оттуда и приехал в Иваново, и я захотел с ним встретиться. Я попросился у заведующей столовой, но она меня не отпустила. Тогда я пошел к Петровскому – мы жили по соседству. Он не только отпустил меня, но еще и премировал 100 рублями за учебу в вечерней школе. Добирался до Иваново тяжело. В Угловке на поезд Ленинград – Горький билетов не было, так как это было перед Новым годом. Мы вскакивали на ходу. Я забрался на третью полку, вагоны были переполнены, и так доехал. Приехал вечером, часов в 10. Устроился в общежитии при фабрике-кухне от треста столовых и ресторанов. Там жили ребята, с которыми я учился в Кулинарной школе, и они были оставлены работать в Иваново. Жили там Блинов – сильный, красивый парень, Вова Магорин – смешной, рыженький и по-своему симпатичный, Леша Рулев – серьезный, коренастый юноша, любивший лошадей и все свободное время отдававший конному спорту, кто-то еще жил, сейчас не помню. Вова Венкин, как я понял, жил на нелегальном положении, его не прописывали, хотя на работу он устроился. Когда я приехал, Вовы не было, он был где-то на Новогоднем балу. Он пришел ночью, мы обнялись. Все 10 дней я жил здесь. Я посетил кулинарную школу, встретился с инструктором Шмелевым. Он был дежурным. Были каникулы, и в школе я никого не видел. С Вовой мы ходили к первому нашему директору, Коноваловой. Он был с ней дружен, часто бывал в ее тесной комнатке. Да, она была добра и жалостлива к нам, сиротам. Мы посетили с ним все старые места. мне уже было 18 лет, но я был худенький, небольшого роста, и мне не давали моих лет. Когда мы пришли с Вовой в ресторан, меня не хотели пускать, пришлось показать паспорт. В Иваново все полки магазинов были пусты, хуже, чем в Боровичах. В общем, время я провел хорошо. Больше мы с ним не встретились, и переписка почему-то прекратилась.

10. Я в Ленинграде

В этот доармейский период, как я его называю, я смог посетить свою родину – Ленинград впервые после эвакуации в 1942 году, то есть прошло 13 лет. Я не помню, как связался с Толей Козловым. Он жил после детдома в Ленинграде и пригласил меня в гости. Мы с Толей Козловым в детском доме особо не дружили, отношения были всякие. И вот летом 1955 года он меня встретил в Ленинграде на Витебском вокзале. Поезд из Боровичей приходил тогда туда. Жил Толя на Таврической улице в однокомнатной коммунальной квартире с тетей. Меня все поражало. Я был в приподнятом настроении. Толя водил меня везде: и в Эрмитаж, и в музей, и в Петродворец. Гуляли мы с ним много. У него были друзья-ленинградцы, и я ходил с их компанией, но на их фоне я выглядел, конечно, серым, провинциальным. Он уже окончил ремесленное училище и собирался в армию. Тетя его меня любила, как своего племянника и часто ставила меня ему в пример. Жила она в войну в Пушкине, где-то в районе. Рассказывала, что во время войны и свои под видом партизан грабили не меньше, чем немцы. Отбирали, не спрашивая. В Ленинграде жил и общался со мной и с Толей Вова Семенов, тоже мой одноклассник по детдому, правда, он младше меня. Толю взяли в армию, я провожал его. Он был на 1 год старше меня. Вова Семенов пригласил пожить у него. У меня времени оставалось еще до конца отпуска несколько дней. Жил он с сестрой и ее семьей на ул. Рубинштейна. Учился он в школе. В период, когда я приехал, он заканчивал 10-ый класс, сдавал экзамены. Они с Толей попали в Ленинград после детдома, потому что всех, у кого были известны какие-нибудь родственники в Ленинграде, Николай Николаевич Лаханин, наш завуч, послал на экскурсию в Ленинград и там оставил. Мудрый был человек. А я его недооценивал. Он внес много светлого в нашу жизнь в детдоме: и шефство, и экскурсии, и выпуски стенгазеты и другое.

Итак, после того, когда мы с Вовой проводили Толю в армию, я стал жить у Вовы. Семья большая, я помню, за обеденным столом садились человек 5. Да, ленинградцы – хорошие люди. Пережили они сами очень много и поэтому понимали других. Вова кончил в это время школу, и я попал с его классом на проводы белых ночей. Гуляли всю ночь, катались на лодках. Было много хорошеньких девочек, но я всегда был с ними очень робок. Я не умел и не садился кататься на лодке. Одна девочка пригласила меня покататься, очевидно, я ей понравился. Я смутился и отказался. В общем, так прошел этот отпуск, последний перед армией. Вова проводил меня, и я уехал. С Толей я переписывался, он прислал мне фото в морской форме, красавец.

11. Первое увлечение

И еще год я работал и жил в Боровичах. Закончил 9 классов, затем меня призвали в армию. Но об этом позднее. А перед этим у нас на работе появилась худенькая девочка, рыженькая. Она была мне симпатична. Мы ходили вместе с ней с работы, я ее провожал, ходили гулять в парк. Это была Рая Кутузова. Но я был робок, не мог ничего сказать и боялся дотронуться. А потом меня призвали в армию.

12. Проводы в армию

Итак, меня призвали в армию. Военком Шихов Яков Николаевич собрал нас, призывников, после медкомиссии. С нами проводил беседу старый революционер Каршенек А.П.. Он рассказывал о встрече с Лениным, об организации и участии в Красной гвардии, рабочих дружинах.

Взял я расчет на работе, получил документы, деньги. Все вещи оставил на Советской у Петровых. Это было днем. Поезд на Ленинград тогда уходил в 5 часов вечера, и мы шли через весь город на вокзал. Очень много призывали тогда. Это было 5 июня 1956 года. Обычно призывали осенью, а нас – летом. Меня провожали мои друзья и А.Г.Кошелева, мой классный руководитель вечерней школы. Она постеснялась сама, и через Рудика передала мне 10 рублей. Когда я сидел в вагоне, какая-то женщина тоже передала мне немного денег. Она, наверное, знала, что я сирота. Вот мы поехали. Закончив трехлетний цикл моей жизни, очень важный, я стал взрослым.

VII. Служба в Советской армии

1. Повторная медкомиссия в Окуловке

Доехали мы до Окуловки, и здесь часть призывников сняли с поезда. Ходили по вагону, выкрикивали по фамилиям, кому выходить в Окуловке. В эту команду попал и я. Когда мы вышли, нас послали повторно на медкомиссию. Очевидно, здесь были более квалифицированные врачи. Проверяли всех, у кого были какие-то сомнения. Врач-окулист забраковала меня, так как зрение у меня было 1 и 0,1. Но, посмотрев мои документы, сказала, что повар на целину пойдет. Эту команду пополняли местными, Окуловскими призывниками. Мы сидели на зеленой лужайке и мирно разговаривали, знакомились, некоторые были уже навеселе. Сопровождающие строго предупредили нас, чтобы не было никаких пьянок. Затем посадили в вагоны и повезли в Ленинград.

2. Фонтанка, 90

В Ленинград мы приехали вечером, шли строем с вещмешками, чемоданами. Был я очень рад еще раз пройтись по этим родным улицам, где я не так давно был. От Московского вокзала мы прошествовали до Фонтанки, 90 – пункта формирования, где за нами закрылись ворота. Кончилась свободная гражданская жизнь. Здесь, очевидно, раньше располагались кавалерийские части, потому что были стойла для лошадей. Здесь мы в этих стойлах и расположились. Нас не кормили и не пускали в казарму. Ночевали в этих стойлах под открытым небом, как скоты. Утром мы прошли медицинскую комиссию. Сделали такие сильные уколы, от которых некоторые падали без сознания. Затем нас отправили в баню и накормили. Выдали обмундирование солдатское. Мы пришивали подворотнички, прикрепляли погоны. Сопровождающие нас солдаты показывали, как все делать. Я сам небольшого роста, щупленький, выглядел в форме не совсем хорошо, мешковато. Всю одежду, обувь и вещи, которые были у нас, мы зашивали в мешки, писали адрес и отправляли. Мне посылать было некому, и я послал все Валерке Петрову в Боровичи. Прикрепление погон, петлиц, подшивание подворотничков сначала вызвало трудности, но впоследствии все научились. В этот день мы ночевали в казарме, а наутро нас экипировали, и мы опять отправились на Московский вокзал, где уже нас поджидали вагоны-теплушки для перевозки скота. Нас разбили на колонны по 100 человек. Наша колонна носила N52. Командиром у нас был майор Наров, были сержанты, старшины, повар.

3. Дальняя дорога

В вагонах были сделаны нары, постелена солома, и в таких условиях нас отправили в Казахстан на уборку богатого целинного урожая. Дорога была трудной. Я не помню, сколько времени мы ехали. Ехали долго. Нас загоняли на станциях в тупики, где мы стояли часами. Проезжали города, станции и мелкие полустанки, различные климатические и природные зоны. Лесные хвойные массивы северо-запада сменялись лиственными дубравами, равнины и холмистая местность, а затем пошли Уральские горы, а на них росли хвойные леса. Потом начались степи с редкими перелесками. Стояло начало июня, и еще довольно сочная зелень.

Некоторые ребята были ушлые, доставали в дороге все, что могли: спиртное, курево, продукты. Кормили нас в дороге 2 раза в день горячей пищей. Дневальные ходили с ведрами в вагон-кухню, где на остановках им отпускали еду, а затем раздавали по котелкам. Как только наш эшелон приближался к какой-нибудь станции, закрывались ближайшие магазины, ларьки, так как наши ребята совершали на них набеги. По всему протяжению железной дороги было отдано распоряжение запретить продажу спиртного, но ребята ухитрялись доставать, приносили во фляжках, чайниках. Это, конечно, к хорошему не приводило, на почве пьянства совершались хулиганские поступки. Однажды ночью состав был остановлен, вошли в вагон с фонарями офицеры. Подняли всех, сонных, построили, осматривали, взяли двоих подозреваемых. Оказывается, было в пути какое-то ограбление.

Мы проезжали довольно красивые степные места. Беседовали на остановках с населением, там было много башкир, татар – это было к Уралу. Под городом Красноуфимском также живописные места, не передать словами. Там впервые я услышал слово «нацмен». Оно мне было неприятно, мне не понравилось. Женщина так и сказала: «Мы нацмены.» (национальные меньшинства). После опять начались большие степные просторы, домики из глины, мазанки, побеленные, как на Украине. Простая, обычная жизнь. Иногда нас угощали фруктами, молоком. Так мы приехали в Казахстан. остановились около одного дома, нам вынесли буханки пышного белого хлеба, молока. Это оказались украинцы, которые переселились сюда еще до войны. Нас посадили в кузова автомашин, так как рельсы кончились и начались простые степные дороги. В степях встречались красивые березовые рощи с сочной зеленой травой. В одном месте мы сделали привал около такой березовой рощи. Там было столько земляники! Больше я никогда столько не видел. Села, которые мы проезжали, были отсталые. В некоторых не было ни радио, ни электричества. Среди жителей началась паника. «Война! Война!» Еще бы! Такое количество солдат и машин здесь видели впервые. Но узнав, что мы посланы на уборку урожая, быстро успокоились. И началась наша целинная эпопея.

4. Целинная эпопея

Приехали мы в совхоз Менды Гаринского района Кустанайской области. Поставили палатки среди степи далеко от центральной усадьбы совхоза. Было нас здесь 2 колонны – 200 человек. Так как у меня гражданская специальность – повар, то меня поставили работать на кухню. Там работал Вова Семенов. Он уже служил 3-ий год, и у него был большой опыт. Он же был и за старшего. Кухня была полевая, походная, огорожена толстым канатом, как боксерский ринг. Две кухни – 4 котла топились дровами. Большая палатка, там стояли столы, где мы разделывали продукты. Специально отведено место для приема пищи. Была выкопана выгребная яма для отходов. В общем, все по инструкции. У солдат были котелки, ложки, кружки при себе. Стояла палатка, где находилась кладовка для продуктов. Нам давался наряд из солдат. Они чистили картошку, топили котлы, носили воду, мыли, убирали. Вода была жесткая, поэтому некоторые продукты, особенно бобовые, плохо разваривались. Поэтому нашли колодец с мягкой водой, правда, далековато, и для блюд из бобовых носили воду оттуда.

Первые дни, когда мы приехали на целину, уборочная еще не началась. Ребят посылали строить кошары для овец. Их строили из глины, и для прочности обмазывали кизяком (это – коровьи лепешки). Производились и другие работы, которых много в успешном совхозе. Затем в начале августа началась большая уборочная страда. Под грохот комбайнов, присланных со всех уголков нашей страны, началась битва за урожай. В этом, 1956 году, вырос небывалый, невиданный урожай впервые со времени освоения целины (1954 год). День и ночь гудели комбайны и слышался гул и гудки машин, отвозивших зерно. От зажженных фар было ночью так же светло, как днем. Не было подготовлено ни элеваторов, ни зернохранилищ, и зерно валили прямо на землю, предварительно постелив брезент, в огромные кучи, напоминающие терриконы шахт. Потом зерно в этих кучах начинало гореть, мы его перелопачивали, но много зерна испортилось.

После уборки на полях оставалось огромное количество соломы, которую сжигали, чтобы освободить поля. Но даже согнанные со всех концов люди и техника не смогли справиться с уборкой зерна, а подсолнечник, просо и другие культуры так и ушли под снег неубранные.

Очень нравился нам на целине хлеб – пышный, душистый. В Казахстане жило много переселенцев из Украины, которые в голодные 30-е годы уехали сюда, осели и освоили эти земли. Они и завезли рецепт такого хлеба. Но мы скучали по привычному черному ржаному хлебу.

Большие степные просторы с небольшими перелесками и с многочисленной дичью привлекали охотников. У нас старшина ушел охотиться и потерялся, но через несколько дней его нашли. Немудрено заблудиться, так как степь – такая похожая, однообразная для нас, непривычных, из Средней полосы России.

Мыться нам было негде, и мыться нас возили в центральную усадьбу совхоза. Там были походные бани, куда привозили воду. Специальный транспорт не выделялся, и мы добирались на попутных машинах. Туда, в баню, нас везли на пустой машине, а из бани мы почему-то ехали на груженной зерном машине. Машина была полная, мы лежали на зерне. Меня развезло после бани, и я задремал, скатился с зерна на землю, упал. Не помню ничего, как доехал до своей части, наверно, получил сотрясение мозга. Я прибыл весь вывалянный в земле. Меня обступили, стали спрашивать, откуда я приехал? Что со мной? Но я ничего не соображал, не помнил. Голова была совсем пустой, легкое головокружение, тошнота. Потом, конечно, я очухался. Да, мог бы лишиться жизни или получить амнезию, но все обошлось благополучно.Поработали мы какое-то время в целинном совхозе. Одну колонну с капитаном оставили здесь, осталась и походная кухня с Вовой Семеновым, а нашу колонну отправили в казахский колхоз. Размещались мы в каком-то бараке или клубе. Были сколочены деревянные нары, и вот на них мы и спали. Кухней была бывшая колхозная баня. Были огромные вмазные котлы, очень неудобные, с большой вместимостью. Пищи нужно было на 100 человек, и я еле доставал черпаком, так как было глубоко. Работал я здесь самостоятельно. В помощь мне дали помощника, земляка из Боровичей, Вальку Федорова. У него болели уши, и его освободили от полевых работ и приставили к кухне. Кстати, у нас в колонне почти все ребята были из Новгородской области и из Боровичей, было несколько москвичей и ленинградцев.

Колхоз казахский был какой-то неухоженный, кругом грязь, саманные избы. Доставка хлеба производилась из централизованной пекарни. Однажды хлеб не привезли. Наняли молодую женщину. Она приготовила нам национальный казахский хлеб – «баурсаки». Это такие пресные лепешки из муки и воды, жаренные в бараньем сале. Было очень вкусно.

Когда я уезжал в армию, у меня были кое-какие деньги, не помню, но порядочная сумма. Все это лежало в рюкзаке. Я, как всегда, простой, сам ничего чужого не возьму. Показывал кому-то фотографии, а тут и деньги на виду лежали. На следующий день деньги исчезли из рюкзака. Подозревать я никого не мог. Майор Уваров, начальник колонны, узнал от кого-то про пропажу денег. Дипломатично вызвал меня к себе под предлогом подмести у него пол. Он побеседовал со мной, расспросил про деньги, чтобы убедиться, что я не вру. Спросил про родителей. Ему кто-то сказал, что я сирота. В общем, все тактично. Затем собрали деньги и мне отдали. Справедливый был человек! Валька Федоров был хорошим спортсменом в Боровичах, но до армии я его не знал. У него болели уши, была течь, поэтому ребята настояли на том, чтобы его убрали из кухни. Он воспринял это болезненно, очень близко к сердцу и хотел покончить жизнь самоубийством, но его отговорили. Я тоже был некоторое время спустя отстранен от работы на кухне. Щетько, которого дали мне в помощь вместо Вальки Федорова был аккуратен, быстро вошел в дело и заменил меня. Причиной моего отстранения была моя неряшливость. Я стал работать на уборке урожая, как все.

Щетько был уже женатым, и у него был ребенок. Женили его, по его рассказу, обманным путем. Заманили на какую-то вечеринку, напоили его. Очнулся – спит с девушкой в постели, и ему пришлось жениться. Родители настояли.

Это было полезно для меня. Я даже был доволен, что работал на уборке урожая. Как же побывать на целине и не поработать с зерном? Мы грузили зерно из больших куч на машины. Так как техники не хватало, зерно не успевали возить, оно прело, так как его мочило дождем. Мы по несколько раз перелопачивали его в амбарах. Сушилок и элеваторов не хватало. К большому урожаю не подготовились. Мы почему-то никогда не видели, чтобы казахи-колхозники работали на полях, а приезжали часто получать трудодни. Наш майор часто гонял их. Они приезжали, когда его не было. Когда мы работали еще в целинном совхозе, соседи, то есть казахские чабаны, просили нас помочь в дезинфекции овец. Было подогнано большое стадо, в глубокие цементированные канавы наливали дезинфицирующий раствор, открывали заслонки на воротах, пускали по несколько овец в этот дезинфицирующий раствор. Мы должны были длинными шестами подталкивать овец к канаве с налитой жидкостью, чтобы они погружались в этот раствор. Через другие ворота выпускали уже продезинфицированных овец. Так, через наши руки прошло все стадо. Это была трудная работа. За это нам выделили хорошего упитанного барана, но ребята тайком угнали еще парочку. Попробуй, сосчитай, их тысячи. А мы с удовольствием полакомились бараниной.

Потом нас перебросили в немецкий колхоз. Это были немцы с Поволжья. Предки их по приглашению Екатерины II осваивали пустующие земли Поволжья. В 1941 году их всех сослали в Казахстан и Киргизию. Немецкий колхоз резко отличался от казахского, и даже от целинного. Все сделано добротно, механизировано, дома чистенькие, черепичные крыши, дороги мощеные, прекрасный клуб, столовая. Мы жили с ними очень дружно. Вместе ездили на работу, с работы. Они пели песни на немецком языке, были навеселе, но не пьяные. Где-то доставали шнапс, хотя на целине строго соблюдался сухой закон. Они нам давали дополнительно к рациону молоко, овощи, мясо, и мы питались здесь хорошо. Мы работали в поле и с чеченцами и с другими кавказцами, тоже сосланными в Казахстан. В то время был принят закон о реабилитации, и они собирались уезжать к себе на родину. Особых трений у нас с ними не было. А у соседей, рассказывали, вырезали ночью всех солдат. Потом к нам в немецкий колхоз приехала вторая колонна, с которой мы были в первом целинном совхозе. Это был уже октябрь месяц. Началась осень с дождями, грязью. Пшеница так и была в кучах в поле, мокла, горела, да и та, что была под крышей, тоже прела. Мы перелопачивали ее деревянными лопатами.

5. Конец целинной жизни

Потом начались октябрьские события 1956 года в Венгрии. С Белорусского военного округа туда направили войска, а, чтобы восполнить брешь, нас срочно направили туда. Приехали мы на железнодорожную станцию в Кустанае. Мы были оторваны от жизни, от цивилизации с июня по октябрь и смотрели на мирную гражданскую жизнь, на большие кирпичные дома, как будто мы этого не видели. Нам все было интересно. Был сильный холодный ветер, но нас в вагоны не сажали. Выдали холодный сухой паек, расставили палатки, поставили печки-буржуйки, а топлива мало, и полетели в печь все окрестные заборы. Мы разутые сушили портянки, но они у нас не сохли, а горели. Кое-как улеглись и заснули в палатках на деревянных щитах. Ночью проснулись от холода. Сильным порывом ветра наши палатки сдуло и отнесло в сторону, а мы оказались на улице. Да еще пошел снег. В общем, нас, как скотов, держали на улице, потом, очевидно, опомнились и подали вагоны. Нас посадили в вагоны, где мы отогрелись и заснули. Вагоны были «телячьи», как мы их называли, в которых мы приехали. Так окончилась наша целинная эпопея с июня и почти по ноябрь 1956 года.

6. Прибытие к месту службы

Опять застучали колеса вагонов, и нас повезли в Белоруссию. Везли нас быстро, останавливали мало. проезжали красивые уже заснеженные места, особенно к Уралу. В вагонах были печки, которыми мы отапливались. 2 раза в день давали горячую пищу. Обратно ехать было веселее, так как мы уже знали друг друга, появились друзья, и было интереснее общаться. Подъезжая к Белоруссии, мы ощутили разницу в уровне жизни. Пока мы ехали по степным и черноземным районам, население угощало нас различными продуктами. Но уже в Белоруссии и ближе к ней стали попадаться бедные, нищие населенные пункты. Дети бегали за вагонами, просили хлеба и еды; мы выбрасывали им хлеба и консервов из окон вагонов.

Да, Белоруссия очень пострадала от войны, а в 1956 году, через 11 лет, еще не зажили раны войны.

Итак, мы прибыли в Белоруссию, я понял, в историческое место – г.Борисов в 30км от Минска. Этот город находится на реке Березина, где в 1812 году, отступая, Наполеон потерял шляпу. Военный городок Печи, где дислоцировалась наша армия, в которой я должен служить, состояла из множества военных частей и казарм. Здесь в годы Великой Отечественной войны у немцев тоже располагались казармы и разведшкола. Эти события показаны в фильме о наших разведчиках «Сатурн», кажется, трехсерийный. Уставшие с поезда, мы приехали в свои части. Я был направлен в свою часть 68559, которая называлась «отдельный батальон связи» при штабе армии. Этот батальон по своему значению приравнивался к полку. Дивизия и армия, которым мы подчинялись, были танковые. Нашим батальоном командовал подполковник Герасименко, начальником штаба был майор Чарелидзе. Дивизия имела славные боевые традиции. Свой путь она начала от Ельца, где сформировалась и получила первое боевое крещение под Москвой зимой 1941 года. За свои успехи она получила звание гвардейской и прошла боевой путь до Берлина и Праги. Вот в такую часть я попал. Шатаясь от усталости, мы носили на себе кровати, тумбочки и все, что нужно для оборудования казармы. Так началась моя служба.

7. Курс молодого бойца

Я был в телефонно-телеграфной роте, где и проходил 1,5-месячный курс молодого бойца. Началась будничная армейская жизнь с ее точным распорядком, где все твое время расписано по часам и минутам. Занятия на плацу, изучение телефонного аппарата, политзанятия, физподготовка, стрельба, строевая, хозработы, очистка от снега и льда дорог, изучение устава. Кроме того беспрекословное подчинение всем вышестоящим начальникам, скрупулезная чистота в казарме, заправка идеальная постелей, внешняя выправка. Часто тупые, бессмысленные действия. В нашем батальоне и в роте было несколько ребят-земляков из Новгородской области. Иногда приказы были несправедливыми, не хотелось их исполнять.

День начинался с подъема в 6 часов утра. Нужно было одеться в считанные секунды, что сначала не у всех получалось. При построении то не застегнуты пуговицы, то плохо обернуты портянки, а то и вовсе без портянок. Поэтому проводили разные тренировки, муштру: подъем – отбой, встать – сесть – раз по 20 – 30, пока не начинало получаться. Очень важно было правильно намотать портянки, так как можно было стереть ноги. Этому я научился быстро. Зимой в одних гимнастерках бежали по холодку на зарядку. Сначала бегали, потом делали упражнения, потом опять бегали. Заправка постелей, умывание, завтрак, занятия, и все строем и с песней. Занятия до обеда, после обеда различные хозработы, строевая, немного давалось на личное время, и все строем, по команде. Затем отбой. Были дежурные и дневальные, которые имели свои обязанности. Армейская служба мне давалась трудно. Я не мог привыкнуть ходить строем, подтянуться на перекладине и сделать упражнения. Плохо стрелял. Не было способностей к армейской службе. Всячески из меня старались вытянуть, что же я могу. В армии существовал девиз: «Не можешь – научим, не хочешь – заставим». Но я так и не приохотился ни к какой военной дисциплине. Ни к строевой, ни к стрельбе. Я так и говорил, что я сугубо мирный человек и к армии не приспособлен. Вот такие трудные армейские будни начались у меня.

8. Первое наказание

Однажды сержант Чугунов, помкомвзвода, где я служил, дал мне наряд вне очереди за то, что я не сделал упражнение на перекладине. Я вступил с ним в пререкание и сказал, что за это не дают наряды. За пререкание он мне добавил еще. Но я не собирался выполнять. Вечером сержант Чугунов подошел и приказал вымыть туалет и Ленинскую комнату, но я не пошел из принципа. Тогда меня вызвал старший сержант Сучков, наш старшина. Я думал, будут бить, потому что слышал от других о таких методах воздействия. Но он поговорил со мной по душам, и я все сделал, все, что мне приказали. Все это, конечно, после отбоя за счет сна. В Ленинской комнате я посмотрел фотоальбомы о социалистических странах, об их руководителях. Здесь были и руководители коммунистических партий капиталистических стран. Я долго их рассматривал, читал текст, и с этого времени я стал знать и интересоваться коммунистическим и рабочим движением. Я сдал свою работу, и меня старшина отпустил. Вообще хочется сказать, что ст.сержант Сушков был очень хороший парень, и, когда позже он за какую-то провинность был посажен на гауптвахту, я тайком приносил ему поесть. Я тогда уже работал на кухне.

9. Первое учение

Командиром роты у нас был капитан, не помню фамилии, сухой служака. Нашу роту дрессировали больше всех: ползали, бегали, ходили до издевательства. Узнав об этом, командир батальона сделал ему внушение. Однажды у меня было хорошее настроение и в туалете я напевал какой-то мотивчик. Услышал это сержант Чугунов и как-то, когда шли строем, заставил меня запевать. Я, разумеется, начал, но не успел закончить, сорвался, и запевалы из меня не вышло. Раз рано утром, это было начало ноября, команда: «Рота! Тревога!» Это наш ротный решил вывести нас на учение. Начали ребята заводить БТР-ы, а там вода не слита на ночь, и мотор не завести. Неожиданно в эту ночь пришли первые сильные заморозки, чего, естественно, никто не ждал. Пришлось отогревать моторы. Потом все-таки завели и поехали. Мы таскали катушки тяжеленные с телефонным кабелем, даже по кустам перебрасывали через незамерзающую реку, подключали аппараты и налаживали связь. Это прошло буквально за день, потому что обедали мы уже в столовой у себя в части.

10. Принятие присяги

Но мытарства наши продолжались недолго. потому что 15 января 1957 года мы уже принимали присягу. Нас построили на улице. Была солнечная морозная погода. Перед развернутым знаменем части мы повторяли слова присяги. Так мы стали полноправными солдатами Советской армии.

После принятия присяги некоторых ребят отослали в другие части или по другим взводам нашей части. Я попал в хозвзвод, то есть на кухню – по своей гражданской специальности.

11. Наша солдатская столовая

На кухне меня встретили по-разному. Там были повара из разных частей. В столовой питалось более тысячи человек. Наш батальон связи, учебный танковый полк, комендантская рота при штабе армии. Столовая была при учебном полку. Начальником тыла учебного полка был майор Карпенин, начпрод – лейтенант Бондарь. Зав. столовой был сверхсрочник старшина Даманькин. Были два повара из комендантской роты – Сашка из Донбасса, шахтер, и Юра из Калининграда. Сашка служил 3-ий год, Юра – 2-ой. С ними я был очень дружен. Другие – из танкового учебного полка: Хорза – тоже служил 3-ий год, Огарков из Киргизии, моего года призыва, Мелешко из моего батальона, служил 3-ий год, какой-то странный, бирюковатый, смотрел исподлобья, и рассуждения у него были странные.

Юра приглашал меня после службы в Калининград. Хорза из учебного батальона, выделистый парень, наверно, молдаванин. Он сразу дал понять, что он не просто повар, старший смены. Они с Мелешко пытались мною помыкать, но я не поддался. Я был в этот период самый младший на кухне, поэтому меня хотели «привести к присяге». Я был «салага». Всех салаг «приводили к присяге». Взяли здоровенную большую толкушку, которой толкли картофельное пюре, и хотели меня бить. Я не приемлю насилия, получил только 3 удара, правда, не больно, но это унижение человеческого достоинства, и меня оставили в покое. Затем к нам пришел Огарков из учебного батальона. Он был здоровый, как бык, из Киргизии. И похож на меня. По возрасту он был старше меня, но, как и я, служил 1-ый год. Они с Хорзой нашли общий язык и хотели взять верх. Когда эти ребята демобилизовались, Мелешко и Огаркова перевели из кухни, так как они не были профессионалами и для кухни не годились. Огарков был переведен на свинарник, но ходил есть на кухню. Не ел в свинарнике. Сам лез в котел и наливал себе. Я сделал ему замечание, он ударил меня, но больше на кухне не появлялся. Потом на кухню приходили молодые ребята из последующих призывов, я их учил, показывал, рассказывал, и они начинали работать самостоятельно. Пришел из учебного батальона молдаванин по фамилии Попа. Такой пронырливый, смекалистый. Он быстро вошел в курс дела. Потом он был старшим смены. У нас было 2 смены – работали через день. Попе присылали каракулевые шкурки. Он снабдил ими всех офицеров и сверхсрочников. Делал бизнес, как говорят сейчас. Шеф-поваром был сначала старший сержант сверхсрочник Штурм. Очень серьезный, никогда не улыбался и нe смеялся. Потом ст. сержант Белик – тоже белорус. Белик был очень оборотистый и хитрый, в настоящее время он мог бы быть хорошим бизнесменом. Очень много острых словечек и поговорок я от него перенял. У нас часто сверхсрочники-старшины приходили «на халяву» пообедать в комнату отдыха поваров – была у нас такая. Толклись и мешали работать. Они получали паек и денежное довольствие. Мне это не нравилось. Я с Беликом сговорился и написал по этому поводу статью в армейскую газету. С ребятами из редакции я был знаком. Статью мою опубликовали, был разгон, и после этого сверхсрочники в столовой не появлялись.

Кухня состояла из восьми огромных вмазных котлов и плиты. Котлы были на 30, 50 и 100л. Топилось все дровами и углем. Выделялись специально из наряда истопники. Очень трудно было сначала приспособиться, чтобы не подгорала каша чтобы вовремя дать команду затушить топку, регулировать нагрев. А топку нужно было тушить так: или выгрести весь огонь с углями, и каша доходила постепенно на том тепле, которое еще было от разогретых колосников, и в крайнем случае топку залить водой. Это зависело от вида приготовляемой пищи. Особенно трудно было варить ячневую кашу, но приспособился. На кухню выделялся наряд во главе с сержантом. Они мыли котлы, чистили картошку, мыли полы, посуду, в общем, выполняли все подсобные работы. Однажды дежурные после ужина мыли котлы, кончили и пошли. Я заглядывал в котлы и постепенно заполнял их водой. Подошел к последнему, а оттуда небольшой храп раздается, заглядываю, а там, свернувшись клубком, спит паренек. Котел теплый, он пригрелся и уснул. А однажды прислали в наряд салаг, то есть первогодок. Был как раз в эти годы период «хрущевской оттепели», глотнули глоток свободы после сталинских репрессий. И вот такой из Украины с польской фамилией Андриевский, небольшого роста, худенький, сильно развит интеллектуально, и грузин с фамилией Чиладзе. Поставил я их мыть котлы, а они отказываются, умничают. Андриевский всякие ехидные слова вставляет, оскорбляет меня, а грузин говорит: «подумаешь, мы таких стреляли». (Как раз до этого в Грузии была буза типа восстания, они добивались отделения Грузии, этого в печати, конечно, не было). Я пошел к сержанту, возглавлявшему этот наряд. Ну, их проработали хорошенько, и они поняли, что они на службе. Они пришли ко мне извиняться, отработали в наряде хорошо, а потом сделались моими друзьями. Мы работали через день. Смена заступала с вечера, обычно кто-то один принимал смену и готовил завтрак, на раздачу завтрака приходила вся смена. Готовила и раздавала обед, а на ужин опять оставался один или два повара. В одну смену работали 3 – 4 повара. Старший повар (шеф-повар) – сверхсрочник, работал каждый день, кроме выходных. Если по меню была соленая рыба, в основном треска, то смена выходила заранее, с вечера, чистить рыбу и замачивать в больших ваннах, чтобы вымочить соль.

12. Хозвзвод. Взаимоотношения

Поваров не будили на подъем, но иногда строили. Мы относились к хозвзводу: повара, писаря, хлеборез, кладовщики, водители, сапожник и другие. Иногда выгоняли на занятия в перерывах между сменами, но в основном жизнь была повольготнее, чем у других солдат. Иногда ребятам присылали посылки, а там что-нибудь, что требовало готовки, они просили меня, и я не отказывался. Однажды одному парню прислали что-то бьющееся, а, чтобы не разбилось, пересыпали мукой. Он дал мне эту муку и попросил что-нибудь сделать, а я как раз заступал с вечера в ночь и был один. Я замесил эту муку с водой и солью, сделал пресные лепешки, обжарил их в масле. Лепешки получились очень вкусные и красивые. Ночью я тихонько прошел в казарму и положил их ему в тумбочку, дневальные спали. Потом он меня очень благодарил. Из ребят, с которыми я служил, дружил я с Володей Пополитовым из Боровичского района, Толей Ефимовым, Володей Федоровым из Новгорода, Колей Ремизовым, вроде, тоже из Боровичского района. Сапожником был ефрейтор Неприцкий. Он был старше по возрасту. Как-то послали меня с ним пилить дрова, и он меня учил, так как я пилить не умел. Он был очень комичен и делал позу «череп и кости»: он так вытягивал щеки и ставил руки, как покойник. Это была умора. Потом был сапожником Володя Толстов из города Ступино Московской области, мы были с ним очень дружны, и он приглашал меня к себе после армии. Он кончил служить раньше меня на год. Я уже писал выше, что нам служить было вольготнее, можно было достать выпить. Местное население гнало самогон, назывался он «Бимбер» – 1 рубль полулитровая бутылка. Однажды с парнями из редакции мы выпили, а как раз был банный день, и меня заметил, что я навеселе, капитан, зам.командира батальона по тылу, в общем, мой непосредственный начальник. Он все допытывался, где я взял и с кем пил, но я никого не выдал. Меня даже и не наказали.

А однажды собрались Толя Ефимов, Володя Федоров, еще кто-то и я, купили цветочный одеколон и распили флакон с водой. Я ни разу до этого не пробовал, и так мне было плохо, так рвало, думал, умру, но все обошлось.

13. Гауптвахта

А наказание строгое я получил. Два раза сидел под арестом на гауптвахте. У меня сапоги были старенькие. Я всегда ношу обувь плохо, быстро изнашиваю, каблуки скашиваются и стираются. Начпрод мне часто делал замечания и вставлял остроты по поводу моей обуви. Но вот, выдали новенькие сапоги, и ко мне подошел Юра, наш повар, мы были в очень хороших отношениях, он попросил меня поменяться сапогами. Ему надо было демобилизоваться. И я обменялся с ним. Начпрод увидел, что я опять в старых сапогах и стал меня спрашивать, где новые. Я ничего не сказал. Он сообщил в батальон моему начальнику. Меня взяли под стражу и посадили на гауптвахту на 10 суток простого ареста. Отличался простой арест от строгого тем, что на простом давали пищу и выводили работать. Больше всего чистили снег на территории. Формулировка была: за проматывание государственного имущества.

Второй раз я получил гауптвахту вот за что. Я приготовил завтрак. Нажарил рыбу, все сварил. Остался часок свободный. Я лег на раздаточный стол и уснул. В это время зашел дежурный по части и доложил по команде, и я опять сидел под арестом на гауптвахте. Все несерьезно, по глупости. В общем, «за потерю бдительности». Так как были открыты все двери, можно было сделать диверсию, да мало ли что можно придумать, если подходить принципиально.

14. Мои начальники

Моим непосредственным начальником был капитан, фамилию сейчас не помню. Он был большой буквоед. Часто рылся в вещах демобилизованных. Искал воров. Боялся, чтобы чего-нибудь не стянули. Так же было и, когда я демобилизовался. До этого у нас был майор Дулецкий, отличный мужик, простой, коммуникабельный. Но его куда-то перевели.

15. Летние лагеря

На второй год службы нашим военным округом был назначен командовать маршал Г.К. Жуков, как раз после снятия его с поста министра обороны и других партийных постов. Это было понижение. А мы были рады: такой прославленный маршал будет командовать нашим округом. Готовились все к этому. В нашем военном городке был построен первоклассный стадион. В казармах и в части наводили порядок: красили, белили, занимались строевой и военной подготовкой. В общем, готовились во всеоружии. Части были вывезены из казарм в военные лагеря – на природу, в лес. Пищу готовили в походных кухнях, в общем, полевые условия. Однажды я варил суп картофельный с перловкой. Я заложил картофель и крупу вместе в котел. А в это время здесь находился капитан, руководивший питанием в полевых условиях. Он посмотрел и ничего не сказал. Через некоторое время, перед обедом, он пришел специально снять пробу, так как решил проверить, почему я так сделал, ведь крупа перловая варится намного дольше, чем картофель, а у меня и крупа дошла, и картофель не переварился. Тут дело в том, что походная кухня – на дровах, котел плотно закрыт, и пища томится, как в русской печи и хорошо упревает. Я часто использовал это свойство походных кухонь при варке макарон, тушении рыбы и пр. После этого случая меня перевели работать в офицерскую столовую. Питалось человек 30 – 40 – офицеры штаба армии. Это было намного легче и престижнее. Однажды был борщ. Я подумал, дай-ка я сделаю поострее, но высыпал перцу больше, не рассчитал. Офицеры ели, морщились, но ничего не сказали. Этот выезд в полевых условиях прошел хорошо. Кстати, Жукова в скором времени вообще отправили в отставку. Так Хрущев отблагодарил его за то, что он помог ему избавиться от Берии.

16. Как я проводил свободное время

Свободного времени у меня было много в тот день, когда у меня не было наряда. Я спал много – поваров не будили на подъеме. Иногда занимались политзанятиями. Я интересовался политикой. Выписывали читал журнал «Международная жизнь». Часто обсуждал политические события со своими сослуживцами. Хозвзвод почти никогда не трогали, так как работали на разных важных объектах, и фактически людей было трудно собрать. Я помню, проводил много времени в автопарке. Там, в основном, были ребята из хозвзвода, ошивались, трепались. Я даже учился водить машину. Проехал один раз самостоятельно по автопарку. Это дал мне порулить Иващенко, который возил командира части. Я в увольнения почему-то не ходил. Да и девушек у меня не было. Проверяли при увольнении выправку, внешний вид, а я этого не любил. Я решил продолжить поиски тети Ани, которую я начал искать еще до армии в Боровичах. Я собрал всю переписку, которая была у меня. В один из дней взял увольнительную и поехал в город Борисов, туда ходил автобус из городка. Нашел отделение милиции, поговорил, оставил все документы. Так что в Борисове я был один раз. Березину, конечно, видел. А так, город – ничего особенного. Приезжали к нам девчата гражданские, давали концерты, были танцы. Я этим не увлекался – ни девочками, ни танцами. Надо мной всё подтрунивали по этому поводу. В эти дни я отпускал напарников повеселиться, а сам за них работал. Был такой молодой парень из нашего батальона, Лапин. Был послан поваром на кухню, и я его учил. Хотя он был моложе меня, но по части девочек он уже имел опыт. Я все время отпускал его, когда приезжали девчата, если был наш наряд. Некоторые переписывались у нас заочно с девушками. Лапин тоже дал мне адрес своей двоюродной сестры. Звали ее Лида, из Великих Лук. Она работала на льнокомбинате. не знаю, почему, но переписка у нас с ней не получилась. Написали друг другу несколько писем, обменялись фотографиями.

17.Военные учения

Несколько раз мы выезжали на учения. Первый раз я поехал с Лапиным, но он отсачковался, так ни разу и не приступил к приготовлению пищи, у него, видите ли, заболели зубы. И мне пришлось кормить батальон одному с утра до вечера всю неделю, на холоде. Спали на еловом лапнике в палатках. Кормил я и офицеров. Ставили специальную палатку, возили раскладные столы, стулья, посуду для офицеров. Наш командир части, майор Чарелидзе сел обедать и всю перечницу с перцем высыпал себе в тарелку с борщом Я удивился, а он смеется. Любил острое, так как был грузин. Чудесный человек, отзывчивый. А солдаты ели из котелков просто на снегу, кто где может, и свои котелки носили с собой и мыли, кто где может. Специально после обеда грели воду в походной кухне для мытья посуды. Ложки тоже носили с собой. Я тогда здорово устал. Но я вовремя справился. Неплохо готовил и получил за эти учения в качестве поощрения отпуск на 10 суток. Приобрел здесь опыт работы с походными кухнями. На снимке там, где идет раздача пищи – это уже другие учения, так как я ездил на несколько учений. В дальнейшем меня даже брали на учения от штаба армии. Это меня рекомендовал тот майор, который был у меня начальником во время летних лагерей. Неожиданно к нам в часть приехал тот майор. Подняли по тревоге, это было перед ужином. Задействовали только водителей с машинами, взяли и меня. Это были учения от штаба армии. Другие водители с машинами присоединились к нам из других частей. Это была сборная авторота. Я быстро затопил походную кухню, которую быстро снял с консервации, опыт уже бы. Рыба была очищена и нарезана к ужину. Я взял эту рыбу, заложил в котел походной кухни, прослаивая луком, морковью, томатом, растительным маслом, закрутил плотно крышку котла. Заварил в другом котле какую-то крупу – сейчас не помню, какую. Во время дороги несколько раз регулировал топки котлов. Получилось быстро, оперативно, вкусно. Приехали в Городок – так называлось место, поселок. Там была воинская часть и воинские склады ГСМ (горюче-смазочных материалов), а точнее, ракетного топлива.

Открыл котел на месте. Рыбка сготовилась, стушилась, даже косточки мягкие, и каша готова. Майор стал снимать пробу и удивился: «Где же ты взял консервы?» Так стушилась рыба, вымоченная, соленая. Здесь в Городке мы были несколько дней. Водители возили куда-то топливо ракетное. А я их кормил. Здесь была поваром женщина гражданская. Она готовила завтрак и обед, а ужином занимался один из солдат. И вот, когда мы прибыли, количество людей увеличилось, и вся нагрузка по кухне пала на меня. Женщина только днем приходила помогать. Она была неграмотна и ленива, плохо готовила, особенно первые блюда. В первый же день я сварил настоящий борщ, такой, что солдаты местного гарнизона так нахваливали, что пришел попробовать их командир части, майор. Он сказал женщине-повару: «Вот, учись, пользуйся моментом, пока он здесь.» Учения кончились благополучно. Мы из Городка объездили всю Западную Белоруссию. Проехали много городов и поселков Белоруссии: Гомель, Могилев, Лида, Брест и другие. Особенно мне понравился маленький уютный городок Кобрин, чем-то он напоминал Боровичи. Он находился недалеко от Бреста. В основном, пищу готовили на ходу. Пока едешь, несколько раз остановишься, помешаешь в котле, подложишь топлива и дальше едешь. На место приезжаешь – пища готова. Видели много замечательных мест. У нас все было в порядке – вовремя и вкусно. Все солдаты и офицеры были довольны. Однажды в Брестской области дорога шла через сад. Столько яблок на ветках я никогда не видел. Все машины прошли, а мы остановились и с машины прямо в кузов стали рвать яблоки. Прибежал сторож, кричал, стыдил, но мы набрали и поехали. Рядом с нами на учениях остановилась войсковая часть с Украины. Командиром там был майор. Несмотря на то, что у них была своя кухня, он ходил обедать к нам. Город Брест, через который мы проезжали, это пограничный город. Там много военных с зелеными погонами – это пограничники. Проезжая по Бресту, мы обратили внимание на мальчишек, которые считали наши машины. Мы думали, что это игра. Но обратил на это внимание наш старшина Фирсов. Учения закончились. Я получил большую благодарность, но, так как подходил скоро срок демобилизации, то в качестве поощрения было ходатайство перед командованием нашей части о досрочной демобилизации.

18. Отпуск

Выше я уже писал, что меня поощрили отпуском на 10 суток.Это было зимой на последнем году службы. Вместе с Толей Ремизовым, он откуда-то из Боровичского района, вместе служили в батальоне связи, и вместе поехали. Доехали до Ленинграда. Поезд шел ночью, времени до Боровичского поезда было много, и мы пошли с Ремизовым на ул.Рубинштейна, где жил Вова Семенов, мой товарищ по детдому. Он как раз был дома. Он учился в институте, поэтому у него была отсрочка от армии. Мы купили бутылку водки, выпили, закусили, поговорили. В этот раз Вова был какой-то хмурый, не так гостеприимен, что-то беспокоило его. Потом я зашел к Толе Козлову на Таврическую, его тетя была больна. Толя из-за ее болезни был досрочно демобилизован из армии. Тетя мне очень обрадовалась. Когда Толя пришел, она сказала ему: «Отгадай, кто к нам пришел!» Ему надо было на работу, и он предложил мне поехать с ним. Он работал в котельной. Я у него посидел. Он сказал мне, что он гуляет с девушкой, но она не нравится тете. Тетя его при мне сказала, что, пока она жива, он не женится на ней. В общем, когда я ехал из армии после демобилизации проездом через Ленинград, я заходил к Толе, но он уже не жил там, и люди, живущие в их квартире, тоже не знали, где. Так я потерял с ним связь.

Приехав в Боровичи, я остановился на Советской у Петровых, так как у меня ближе никого не было. Я обошел всех знакомых, зашел в столовую, где работал до армии. Мне был устроен теплый прием. Со мной был Ремизов. Нас хорошо угостили. Во все дни отпуска я ходил кушать в свою столовую, где меня кормили бесплатно. Заходил в торг к директору Михаилу Петровичу Петровскому, моему соседу по ул.Льва Толстого. Он мне оказал материальную помощь в сумме 100 рублей. В конце отпуска мне шеф-повар Федор Петрович устроил угощение. Это было организовано у Ивановой Марии Тимофеевны, буфетчицы столовой. Она жила на улице Л.Толстого, дом 1. У Марии Тимофеевны дочь жила и училась в Кинешме. Окончила юрфак и работала там прокурором. Выпили, закусили, поговорили. Они думали, что и Ремизов придет, но у него были свои дела, да я и не знал, что его тоже пригласят. В общем, время пролетело быстро. На прощанье я купил 2 бутылки водки, чтобы угостить ребят в части. Приехав в часть, я собрал ребят в автопарке, в мастерской, там было более тихое место. Думаю, что такое? Ребята выпили и переглядываются друг с другом. Оказалось, что водкой почти не пахнет. Сначала я подумал, что мне подсунули в магазине вместо водки воду. Оказалось, как я узнал впоследствии, эти скоты, Юрка с Володькой, выпили мою водку, налили воды и запечатали. Я у них останавливался, они видели эти бутылки у меня и напакостили. Это было зимой 1957 года. Летом я был на учениях. Зимой к нам в часть, когда я был в отпуске, пришло пополнение. Ко мне в помощники пришел серьезный паренек Костенко. На гражданке он был далек от кухни. Здесь я его учил, выезжал с ним на учения. А Лапина, наверно, отозвали из поваров, я не помню.

19. Вызов в особый отдел

Неожиданно меня вызвали в особый отдел дивизии. Обстановка была серьезная, я не знал, в чем дело. Оказывается, они уже знали про меня все. Офицер-капитан спросил, за что я сидел на гауптвахте, я сказал. Тогда он спросил про учения, в которых я участвовал, в частности, его интересовал тот эпизод, когда мы проезжали через Брест, и мальчик считал машины. Узнали они об этом от старшины Фирсова, это он проявил бдительность. Он, очевидно, на них работал, и в качестве свидетеля назвал меня. Я все рассказал, как было. Капитан вышел, я сидел один в кабинете, просидел минут двадцать. Пришел майор и начал спрашивать то же самое. Я так же ответил. Это было своего рода психологической обработкой, они все время следили за мной. Я спросил его об этом деле. Он сказал, что по их версии, этот мальчик был сыном шеф-повара местного ресторана, который работал на иностранную разведку. Но я в это не верю. Они работают тоньше.

20. Учения на Украине

Примерно в августе-сентябре 1959 года, сейчас точно не помню, меня снова командируют к другой части для проведения учений в распоряжение тыла армии. Я получил проездные документы. Конечный пункт моей поездки – г.Старые дороги Минской области. В Минске сделал остановку, пересел на другой поезд и прибыл в г.Старые дороги в распоряжение воинской части. С солдатами этой части я должен был выехать на маневры. Почему меня прикомандировали к этой части, я не знаю. У них было много своих поваров. Очевидно тот майор, с которым я ездил на предыдущие учения, меня порекомендовал, так как и эти учения были от штаба армии, а может, и округа. Меня познакомили со старшиной, с которым я должен был ехать на учения. Я пробыл в Старых дорогах, наверно, с неделю. Готовились, получали походные кухни, инвентарь, продукты. Я шлялся по городку. Там был стадион, смотрел футбольный матч, в общем, провел время неплохо. Старые дороги – небольшой, пыльный, грязный городок, мне он не понравился. Итак, выехали на учения. Как всегда, я – с шоферами. Проехали белорусские города Гомель, Могилев, небольшой город Рогачев, где имеется завод по производству сгущеного молока. Затем кончилось полесье и началась северная Украинская замля. Город Чернигов и села. Ласкали глаз ухоженные села, состоящие из побеленных глиняных уютных хат с садами, зеленью, обязательно с прудами, кишащими рыбой. Я впервые увидел здесь помидоры, зреющие накорне на улице. Белая церковь, Фастов, Житомир, Коростень, Бердичев и еще много мест мы проезжали, в основном, небольшие города, поселки, деревни. Ровные зеленые поля и луга, перемежающиеся холмами, небольшие лиственные дубовые леса, каштаны, бук. В одном месте мы стояли долго, несколько дней. Там был большой пруд, принадлежащий местному колхозу. Командиром у нас был тот самый майор, который приходил к нам обедать еще на учениях в Белоруссии. Тогда они были нашими соседями. Теперь он был нашим начальником. Майор договорился, и нашим ребятам потихоньку разрешали ловить рыбу, которая, естественно, шла на общий стол. Майор был капризен, да и я вредный. Он хотел, чтобы я ему, как слуга, отдельно жарил и готовил, да еще приказным тоном, чего я не люблю. Мне и так доставалось, было много работы. Я, конечно, отказался. Тогда он взял для своего удовлетворения парня из своей роты (из Моздока), и он ему жарил, парил. А я готовил для солдат и всех остальных офицеров. Были довольны. Ребята были шофера и заправщики из службы ГСМ (горюче-смазочные материалы). Учения были секретные и связаны с ракетным топливом. Они его возили. Ребята меня уважали и всегда всем делились со мной. После ужина на ночь ребята уходили шарить по местным садам. А утром я всегда находил под кроватью у себя арбузы, яблоки и другие фрукты. Эти учения закончились благополучно. По окончании учений мы прибыли в Старые дороги. Оказалось, что из всех рот, выезжавших на учение, наша справилась лучше всех. Об этом и сказал командир части из Старых дорог, подводя итоги. Он получил обо мне хорошие отзывы и хотел ходатайствовать, чтобы меня оставили у них. Но, узнав, что мне скоро демобилизоваться, не стал настаивать, а написал ходатайство о поощрении меня досрочной демобилизацией. Здесь, в Старых дорогах, я провел еще несколько дней. Чистил, мыл походную кухню, инвентарь. Ставил на консервацию и отдыхал. Но, очевидно, я задержался здесь дольше обычного. Меня никто не сторожил. Пришел запрос из моей части. Командир вызвал меня, выдал документы, и я прибыл в свою часть.

21. Конец службы. Демобилизация

Я готовился к демобилизации. Купил чемодан, приобрел черные гражданские полуботинки, новый комплект обмундирования, бушлат, зимнюю шапку, фуражку. Кладовщиком вещевого склада был у меня дружок из Одессы, грек, Ваня Чербаджи. Вот он здесь на снимке рядом со мной, собирается бороться. Мы с ним были очень дружны. Он мне обменял кое-какое обмундирование, и я был готов к дембелю. Хотя на меня и было подано два ходатайства о досрочной демобилизации, но ее еще не было. В октябре я, наконец, попал в первую партию, пришлось угостить писаря, так как от него зависело, мог бы и не вписать меня в список. Этот писарь был неприятной внешности, прыщавый, но ничего не поделаешь. Я получил документы, простился с остающимися и поехал. Нас ехало несколько человек. На вокзал в Борисов приехал командир части, майор Чарелидзе, он уговаривал меня остаться на сверхсрочную, так как знал, что я сирота, и ехать мне некуда, но я отказался. Армия – это не мое призвание. Мы ехали с Толей Колодяжным, он направлялся в Новгород, а я – в Боровичи. Толя Колодяжный был сильно пьяный, хотя я тоже выпил. Где-то, кажется, в Витебске, мы делали пересадку и всю ночь провели там. Какой-то мужик, пьяный, нас все звал к себе переночевать, но мы отказались. Доехали до Ленинграда. Наши с Колодяжным пути разошлись. Я еще походил по Ленинграду, ходил на Таврическую к Толе Козлову, но там он уже не жил. На вокзале меня остановили патрули-моряки, почему не по форме одет, так как я был в зимней шапке, а на зимнюю форму одежды армия еще не перешла. Узнав, что я демобилизовался, не стали придираться, отпустили. И я сел на поезд и прибыл в город Боровичи.

VIII. Время становления (1959 – 1961гг)

1. Устройство на работу

Приехал я в Боровичи и остановился у Петровых. Наверное, с неделю там жил. Пришел в торг к Петровскому Михаилу Петровичу, директору. Жилье, где я жил, было занято. Так как законов я не знал, да мне никто и не подсказал, что воспитаннику детского дома, возвратившемуся из армии, положено жилье, то, естественно, я этим не воспользовался, а Петровский не предложил, да и сам я был теленок – не мог за себя постоять. Здесь опять мой опекун и друг, Виктор Девятловский, вмешался в мою судьбу, походатайствовал за меня, чтобы меня направили к нему работать. Он работал зав.производством закусочной N6 напротив рынка. Сейчас это полностью перестроенное здание – кафе «Ольга». Итак, на работу я устроился, правда, поваром 4-го разряда, хотя у меня была 2-ая категория, которая соответствовала 5-му разряду. Произошли изменения: вместо трех категорий были введены шесть разрядов. Я понимал, что по 5-му разряду я первое время работать не смогу и не стал себе усложнять.

2. У Чернышевых

А жил пока у Петровых, мер к устройству жилья я не предпринимал. А они сами ютились на маленьком клочке втроем: Марья Васильевна, Валерка, Витька. Жили они у сестры Марьи Васильевны – Анны Васильевны и ее дочери Шуры. Лида Петрова – сестра Валерки и Витьки, к этому времени окончила горно-керамический техникум и работала по направлению в Украине, в г.Часов Яр, там были огнеупорные заводы.

Видя, что я не предпринимаю никаких мер для своего устройства, Анна Васильевна сама начала принимать участие в моей судьбе. Она спрашивала меня, а я молчал. Она сходила к моей бывшей заведующей, Сорокопудовой Клавдии Степановне, та сходила к Евгении Ивановне и Павлу Ананьевичу Чернышевым, рассказала обо мне и попросила их взять меня к себе на квартиру. У них детей не было, жили они вдвоем, занимали больше половины верхнего этажа (дом двухэтажный) в центре города, места хватало. И вот Клавдия Степеновна привела меня к ним. Я им понравился, и они приняли меня. Платил я им 5 рублей – чисто символическая плата. Они меня прописали. Немного о них: Евгения Ивановна Чернышева (девичья фамилия Белградская) – сирота, воспитывалась в чужой семье в деревне Боровно Окуловского района. Она грудным ребенком была подкинута к детскому приюту. Родилась в 1907 году, была членом КПСС, участвовала в организации колхозов, очень активно работала в комсомоле. Приехала в Боровичи. Как активную комсомолку ее направили работать в общепит буфетчицей, тогда это было престижно. По тем временам считалась грамотной, у нее было образование 7 классов. Училась на курсах в Ленинграде – тогда Боровичи входили в состав Ленинградской области. Она была очень душевной, доброй женщиной, отзывчивой на чужую беду.

Павел Ананьевич был уже на пенсии. Он был профессиональным поваром. Сам он из Тверской губернии, но еще до революции попал в Питер. Сначала был мальчиком на побегушках, но затем своей смекалкой выдвинулся в большого повара. Тогда все так начинали. Он работал в престижных ресторанах Питера. Был с очень большой коммерческой жилкой. Ездил по стране, торговал, тогда это называлось спекуляцией, а сейчас это предпринимательство. Тогда это преследовалось по закону. Да, жить бы ему в нынешние времена! Вот бы развернулся! Он, очевидно, где-то попался и был сослан на 101 километр, в Боровичи, тогда это был ссыльный город. Там познакомился с Евгенией Ивановной, она была очень красивой, и они поженились. Он участвовал в Гражданской войне в Красной армии, так как был из бедной крестьянской семьи. Болел тифом, но выжил. Как он рассказывал, что чуть не вступил в партию под влиянием Троцкого (Троцкий был такой изумительный оратор, что после его выступлений красноармейцы воодушевлялись и шли бить врага). В Великую Отечественную войну он был личным поваром генерала, и не только поваром, но и прислугой. По его рассказам, там, в штабе собирались различные вечеринки, и поставлялись начальникам «девушки» – ППЖ – походно-полевые жены. Он их подготавливал, причесывал, одевал. Он стирал и гладил генералу. Прошел войну до Вены. Его рассказы были очень интересны. После войны вернулся в Боровичи. Здесь работал шеф-поваром в столовых и ресторанах. Был он тоже не жадным, отзывчивым. Это была мне на руку. Я попал в хорошую профессиональную семью, где я получил много советов по своей профессии и по жизни вообще. Я быстро с ними сдружился. У меня никогда не было семьи, и я привязался к ним. Они считали меня за сына. Был разговор об усыновлении, но я уже был взрослый, и поэтому не получилось. Я у них кушал, помогал носить воду (водопровода не было), топить печку, колоть дрова, работать на огороде. Они держали то кур, то поросенка, была собака Пушок, кошка, так что они все время были заняты. Они мне сразу посоветовали встать на очередь на получение жилья. Я пошел с заявлением в горисполком. Тогда председателем работал Щербаков Михаил Степанович. Не совсем порядочный, он позвонил Петровскому, чтобы узнать, что я за человек. И после этого разговора поставил меня на очередь.

Как только я поселился у них, Евгения Ивановна пошла всем говорить обо мне, по всем столовым и собрала деньги, а я как раз присмотрел в магазине довольно приличный дешевый костюм, потому что это был детский размер, а я был небольшой и худенький, и мне костюм подошел. И мы купили его. Деньги пригодились. Спасибо людям за отзывчивость. В общем, на жилье я попал удачно. Спасибо Сорокопудовой Клавдии Степановне. Павел Ананьевич и Евгения Ивановна были гостеприимными. К ним часто приходили различные люди, было интересно. Проходили весело и хлебосольно праздники. Из музыки у них был патефон и много пластинок. Павел Ананьевич очень любил цыганские танцы, любил выпить. Плохо было то, что к ним приходили иногда пьяницы, занимали деньги на водку и там распивали. Деньги, конечно, отдавали не всегда. А они жаловались друг другу, но отказать не могли. Жили они на втором этаже. Лестница была крутая. Очень тяжело было носить воду, особенно зимой. Бывало, прольется вода, а потом намерзнет лед, и вот идешь с ведрами с полными, стараешься, чтобы не споткнуться и не упасть. Весной носили черную землю из сквера Кирова. Ее привозили для клумб, а мы носили вечерами на огород. Они же стирали и гладили мне белье. В общем, я жил в это время хорошо.

2. Работа в 6-ой Закусочной

Как я уже писал, меня взял к себе на работу Девятловский Виктор, в шестую закусочную. Это было неприспособленное к зимним условиям деревянное здание с тонкими дощатыми стенками, с печным отоплением и плитой на дровах.

Она находилась напротив рынка. Контингент посетителей был, в основном, люди с рынка, продавцы, рабочие Леспромхоза, который находился недалеко. Рядом была автостанция. У нас питались пассажиры автобусов, водители, приходили продавцы близлежащих магазинов. Посетители меня очень уважали. Работники рынка даже собирали мне деньги на подарки к праздникам, знали, что я сирота. Евгения Ивановна Чернышева информировала всех. У нас в меню были холодные закуски, бутерброды, супы, вторые блюда, третьи блюда, выпечка, особенно жареные пирожки. Торговали бочковым пивом. Зимой работать было тяжело, особенно с утра. Придешь, пока растопится плита, обычно это делала кухонная работница, но, если я приходил раньше, то растапливал я. Очень холодно. Под мойкой образовывался лед, и вода замерзала. Вроде снизу огонь, а сверху холодно. Приходилось у плиты работать в бушлате, и соус я делал в перчатках, особенно в холодные зимы. Летом было нормально работать. Заведующей была женщина, бывшая заведующая детсадом. Очень нахальная. Бывало, целые компании водила обедать бесплатно. Я, конечно, как всегда, конфликтный, не могу смолчать и, естественно, не стал кормить ее прихлебателей, и это прекратилось. Девятловскому было не сказать ей, и он мне был благодарен за это. У этой заведующей была дочка, черноглазая, с большой косой. Звали ее Аня. Она мне симпатизировала, но это было детское, ей было 13 -14 лет. В столовой работали практикантки из торгово-кулинарного училища. Две девочки, они уже заканчивали училище, были ловкие на работы, и они помогали мне. Они стали со мной дружить. Им было 17 – 18 лет. Мы ходили вместе в театр на спектакли, в перерыве гуляли в фойе, я угощал их мороженым, а потом провожал домой. Жили они на квартире у нашей заведующей, где-то в Ламошино. Одна была слишком бойкая. Когда я провожал их, она подставила мне подножку, и мы вместе упали в снег. Я был, как тюлень. Она напрашивалась, очевидно, на поцелуи, а я поднялся и пошел, как ни в чем не бывало. На второй или на третий день после этого я ходил на спектакль с Евгенией Ивановной и Павлом Ананьевичем. Там был и Девятловский с женой. На следующий день Девятловский сказал девочкам, что я ходил в театр с другими. Я сказал им, что ходил с хозяевами квартиры, но они не поверили мне, рассердились и демонстративно бросили мне деньги за мороженое, которым я их угощал. Очевидно, Девятловский не хотел, чтобы я дружил с ними, так как он видел, что они могут меня захомутать. Может, это и к лучшему. Потом эти девочки не приходили к нам на практику. Потом Девятловского взяли в ресторан шеф-поваром и заведующую сменили. Заведующей стала Васильева Нина Гавриловна, зав.производством -Галина Вячеславовна Ужинская. Нина Гавриловна приехала из Ленинграда, ее бросил муж с двумя детьми. Работала она до этого в ДРСУ секретарем-машинисткой, сама она учительница, женщина очень порядочная, честная, добросовестная, интеллигентная. Она меня любила, называла своим сыном. Были у нее две дочки – Надя и Таня. Таня была помладше, высокая, худенькая, черноглазая. Девочка, еще школьница. Она мне говорила, чтобы я перекрасил глаза, тогда она меня будет любить, подарила платочек, ею вышитый. Это были детские шалости. Отец у Нины Гавриловны, тоже очень простой мужчина, как и многие в те годы, невинно пострадал, был репрессирован, сидел в ГУЛАГ-е, а затем его реабилитировали. Он приехал и жил с ними. Галина Вячеславовна приехала в Боровичи из Новгорода, где у нее жили родители. Она была очень простая, любила пошутить. Мы зависели от плана, который нам давали. Вообще, этим планом манипулировали, как хотели. План дадут на месяц, видят, что выполняем и еще накидывают. Однажды мы выполнили план и ждем премии. Пришла Нина Гавриловна и говорит. что план еще прибавлен, и премии не будет. Очень обидно стало. Я пошел в горком профсоюза к Логиновой Марие Николаевне и все объяснил, хотя я не был ни профоргом, никем другим. Надо отдать должное: Мария Николаевна разобралась и добилась того, чтобы нам сделали перерасчет, и заставила заплатить. Галина Вячеславовна не боролась за план, она была какая-то несерьезная, ее из-за этого и перевели из ресторана к нам. Я часто с ней из-за этого ругался. Она жила с мужчиной, не знаю, были ли они записаны. Из-за него она из Новгорода уехала. Он устраивал ей скандалы, ревновал, пил. С ним она потом опять уехала в Новгород, родила, но ребенок умер, и она очень переживала. Как-то мы с Ниной Гавриловной попали вместе в командировку в г.Новгород и зашли к ним домой. Она жила с матерью, сестрой и ее семьей. Семья очень простая, как и она сама. Она в последнее время болела. Потом умерла.

За этот 1959 – 60 год я маленько оделся, обулся, так как из армии пришел только в бушлате. Зарплата, конечно, была мизерная, и много не купишь. Купил кровать у соседки внизу, конечно, кровать старая, но, в основном, ничего, пружинный матрас купил по дешевке. За этот год и несколько месяцев, что я жил у Чернышевых, они мне помогали советами, давали в долг деньги, если я покупал что-то большое, то потом отдавал сразу или частями. Зима в том году была холодная. Утром на полу все заледеневало, пока не разогревали. Женщина, которая мыла полы, простыла, получила рак и умерла. Топили дровами. Дрова пилил и колол у нас Василий Иванович Подконьск, старик высокий, австриец, оставшийся в России после плена еще в Первой мировой войне. Он был сыт. Деньги получал. Дрова привозили сырые, осиновые, и они не успевали просохнуть, а утром, пока их разожжешь, да пока разгорятся – только к обеду. Однажды я сказал Петровскому Михаилу Петровичу, в каких условиях мы работаем. И вот весной, наверно, в марте, к нам в столовую приходит Петровский и с ним председатель облисполкома Александров. Это была большая честь – такую маленькую закусочную посетил такой чин. Михаил Петрович представил ему меня: сирота, воспитанник детского дома, учится в вечерней школе и т.д – похвалы в мой адрес. Я растаял. А Александров спросил об обеспечении меня жилплощадью. Петровский сказал, что я живу у хороших людей, как сын. И еще он сказал, что не холодно у нас. Я ему сказал, что на дворе март, зашли бы вы в январе, феврале, когда были сильные морозы.

Работницей по залу была Семенова Елена Александровна, тетя Лена, как я ее называл. Она относилась ко мне по-матерински, очень жалела, помогала мне советами. Я с ней озоровал и дразнил: «Тетя Лена, дай полено, нечем печку растопить». Она не обижалась. Она топила печь в обеденном зале, убирала со столов грязную посуду, вытирала со столов и мыла посуду. Работал я сменами. Утром около 6.00 я приходил, и кухонная работница тоже. Столовая открывалась в 8.00. Растапливали плиту, готовили и раздавали. 2-я смена приходила в 13.00 и до 20.00, до закрытия столовой. Работал поочередно с разными поварами сменами. Одно время работал с Плехановой Клавой, отчества не помню, по возрасту она мне в матери годилась. Ко мне все хорошо относились. Наверно, у них дома был разговор обо мне. И вот, ее муж приревновал ее ко мне. Как-то так получилось, что было какое-то мероприятие, было много работы, и мы вышли на работу оба с утра. Вдруг появился ее муж, пьяный, и начал нести всякую ахинею, хотел меня задушить, но я толкнул его, и он упал, поднялся и, рассвирепев, начал идти на меня, я его толкнул еще раз, он сильно ушибся и лежал. Тут подошла Галина Вячеславовна и вытолкнула его. Мне было тогда 22 года. Потом ее куда-то перевели, и к нам пришла работать Баранова Мария Григорьевна, чудная, спокойная женщина. Она все говорила: «Не спешите, не горит». Не случайно она прожила 90 с лишним лет. Кухонными работницами были Рая Иванова и Дуся (фамилии не помню). Они приехали из деревни. Рая была обманута, родила сына, но муж ее бросил. Дуся была незамужняя. Ей было около 30лет.В коллективе взаимоотношения были нормальные, хотя, конечно, я кое-кого одергивал, но на меня не обижались. Столовая была на бойком месте, торговали пивом. Были у нас две буфетчицы: Загоровская Вера Николаевна и Назарова Анна Андреевна. Буфетчицы всячески мудрили. Недопитое пиво в кружках сливали в чайник и потом подогревали на плите и в качестве подогрева подливали в кружки, чтобы оно было не холодное. А я вредный. Они поставят чайник с опивками, а я возьму и вылью в раковину, нечего людей поить опивками. Они не обижались и старались в мою смену это не проделывать. После Галины Вячеславовны к нам прислали Миловацкую. Они с мужем откуда-то приехали. Он работал в тюрьме. Она была неграмотна, но умела себя поставить, была строгая, я с ней иногда ссорился, но она мне доверяла, всегда оставляла меня за старшего в свое отсутствие, так как надеялась на мою честность. Потом ее повысили в какую-то другую столовую. К нам прислали Маслякову Катю, толстую, добрую женщину, ей было лет за 30, любила выпить. Запои были по несколько дней, Я ходил к ней домой, носил на подпись отчеты, выписывал накладные. Несмотря на это недостач у нее не было. Меня ценили. Я был как бы совестью для многих. Нина Гавриловна, когда ее поставили завскладом пищеторга и у нее получилась недостача, оправдывалась передо мной. А я что? Бог что ли? И относились ко мне, как будто я – идеал. Конечно, это было приятно, что обо мне так думают. Начальником общепита был Павлов Николай Васильевич, бывший военный, «рябой» или «цветной», как его называли, потому что на лице у него были оспинки. Общепит тогда входил в пищеторг, а пищеторг выделили в отдельную организацию. Он иногда заходил к нам в столовую, когда работала Галина Вячеславовна, он ее ругал за халатность, а к Кате приходил выпить на дармовщину. Особенно часто приходил к нам в столовую начальник отдела кадров, парторг Васильев Яков Васильевич. Этот так напивался, и Катя с ним, что его несколько раз в невменяемом состоянии отправляли на машине. Он был очень грамотный, окончил высшую партийную школу, одно время был директором школы ТКУ, но пьянка его сгубила. Речи на собраниях говорил, прибаутки, поговорки так и сыпались у него в речах.

4. Свидания. Проводы.

Летом 1960 года я увидел Раю Кутузову, девушку, которую провожал домой с работы перед армией. Я тогда ей симпатизировал. Я снова стал ее провожать с танцев в Летнем саду. Она жила на Ломоносовской. Правда, я не танцевал, сидел на скамеечке и скромно ждал ее. Она была где-то на целине и недавно приехала. Была такая худенькая, рыженькая, но все равно мне нравилась. Я, конечно, молчал, и она была не очень разговорчива. Так, молча, я провожал ее до дома и уходил, не мог решительно заговорить, объясниться. 5 августа у меня был день рождения. Я отмечал его у Павла Ананьевича. Все было приготовлено. Пришли мои друзья: Олег Григорьев, Юрка Владимиров. Валерка был еще в армии, а Витька учился в Малой Вишере в железнодорожном училище. Был еще кто-то, сейчас не помню. Пригласил я и Раю. Я ходил к ней домой, она отнекивалась, но я ее уговорил. На моих гостей она не произвела впечатления, она им не понравилась – худенькая, рыженькая. Мне сказали: «Неужели ты лучше не нашел?» Я расстроился, напился и не мог проводить ее домой. На другой день у меня болела голова. Хорошо, что я работал во вторую смену. Рая зашла меня проведать на работу, справилась о моем самочувствии. Буфетчица Анна Андреевна тоже мне сказала нелестные слова о ней, и я перестал с ней встречаться. Лучше это или хуже, я не знаю, как бы сложилась у нас жизнь. Но Евгения Ивановна потом пожалела, что отговорила меня встречаться с ней, так как она потом общалась с ней и поняла, что Рая – хороший человек. Рая уже в то время работала завпроизводством в столовой железнодорожного вокзала.

5. Тимофей Андреевич

К Павлу Ананьевичу ходил в гости Васильев Тимофей Андреевич, высокий старик, старый барин или лакей с интеллигентскими замашками. Он наносил визиты, как до революции это делали. К Павлу Ананьевичу он ходил по воскресеньям. Готовился соответствующий обед. Когда я стал жить у них, он стал наносить визиты и по средам, то есть в мои выходные дни. Жил он у Ниловых на Дзержинской в маленькой комнатке. Нилова Ольга Александровна работала у нас в столовой N14, где я работал до армии, торговала пирожками на разноске. Была она с большими странностями, так же, как и он. Однажды он составил завещание. Душеприказчиком назначил Павла Ананьевича. Мне пришлось переписывать большой список вещей и предметов, которые он завещал, вплоть до ночного горшка, который в списке фигурировал как «ночная ваза». Мы так смеялись. Очевидно, он был выслан, а до этого сидел в тюрьме. Потом он уехал в Ленинград. Павел Ананьевич приезжал в Ленинград, заходил к нему.

6. Учеба в вечерней школе

Павел Ананьевич и Евгения Ивановна посоветовали мне, чтобы я зря время не терял, а поступил в вечернюю школу повторить 9-ый класс, так как уже учебный год начался, а за три года я много подзабыл. Я так и сделал. В вечерней школе учиться мне было, естественно, легче, чем до армии. Во-первых, я повзрослел, во-вторых, были хорошие наставники, да и жил я не один, а в семье. Знал, что меня ждут, интересуются моей учебой. В школе я учился нормально, сидел за партой с Николаевым Андреем. Паренек моего возраста, работал в геологоразведке, жил далековато, один раз даже заночевал у меня. Дела в школе шли хорошо. Я повторил 9-ый класс и перешел в 10-ый. Классным руководителем у нас была Бокарева Лидия Алексеевна, жена офицера. Они в Боровичи приехали недавно. Сюда перевели воинскую часть из Иваново, и некоторые офицеры тоже учились у нас. В 9-ом классе у нас был старший лейтенант Озеров. Рядом со мной за партой сидела Нина Бачманова. Она работала в пищеторге бухгалтером. Я был все время простужен, нос был не в порядке. Она взяла надо мной шефство. Купила мне, конечно, на мои деньги, носовые платки. Жила она во дворе конторы пищеторга, где раньше жили Рая с Майей, которые приехали со мной из Иваново. Так вот. Нина Бачманова была ужасно влюблена в этого Озерова, а он всячески над ней издевался. Она становилась перед ним на колени, а он был ужасный циник. Лидия Алексеевна разбиралась с ним, вроде даже в части. Потом я сидел с Самсоновым, это был воспитанник воинской части, он был в музыкальном взводе и играл в духовом оркестре, был рыжим, но мы с ним нормально дружили. Наш 10-ый класс был очень сильный. все учащиеся относились к учебе серьезно и ответственно. Директором школы был Кузнецов Василий Александрович. Он преподавал химию мне еще до армии, а в 10-ом классе химию преподавала Бокарева Лидия Алексеевна. Завуч, Евдокимова Людмила Ивановна, преподавала географию. Математику – Говорова Юлия Эдуардовна, очень хорошая, чуткая женщина. Историю преподавала Кузнецова Нина Ильинична. Это был мой любимый предмет. Я всегда на уроках был активен, но один раз так получилось, что не мог подготовиться, и мне было стыдно. Очень здорово преподавала нам русский и литературу Лавровская Людмила Васильевна. Она работала очень творчески и старалась выходить за рамки урока. Проводила викторины, конференции, литературные вечера. Я научился хорошо писать сочинения не книжными, а своими словами, и урок литературы стал для меня любимым. Физику и астрономию преподавал нам Иванов Иван Яковлевич, толковый учитель. В общем, состав подобрался хороший, а класс наш был образцово-показательным. На базе нашего класса проводились все открытые уроки, различные мероприятия, семинары. Надо было готовиться к экзаменам и повторять за весь курс средней школы. В школу ходили 4 раза в неделю, консультации во внеучебное время. Ходил на консультации по математике, так как она у меня шла слабо.

7. Моя комната

Вот так я потихоньку жил, работал, учился. В 1961 году, примерно весной, умер Андрей Анатольевич. Он работал начальником торгового отдела пищеторга и жил в той комнате, где я жил до армии. Евгения Ивановна и Павел Ананьевич посоветовали мне пойти к директору и просить эту комнату. Я написал заявление и пошел к нему. Михаил Петрович дал мне ее без всяких разговоров. Когда я взял ключи и вошел в комнату, то все было там пусто, снята была даже электропроводка. Это сделала любовница Андрея Анатольевича в отместку за то, что ей не оставили эту комнату. Комната была 11 квадратных метров, там же была плита, водопровод, раковина, в общем, все в одном месте. Не было никакой прихожей, сразу с лестницы открывалась дверь в мою комнату, но все равно это был свой угол, что было уже хорошо.

К Павлу Ананьевичу ходил из Леспромхоза Генка Растатуров. Он также ходил ко мне в столовую обедать. Жена у него была зубным врачом. Я ему сказал про проводку, он достал провод и сделал мне проводку. Потолки помыли, они были окрашены белой масляной краской, побелили печку, поклеили стены обоями и покрасили пол вместе с Павлом Ананьевичем. Навели порядок. Перевозить было нечего, так как вещей и мебели у меня почти не было. Я привез немного дров от Павла Ананьевича на санках, благо жили недалеко, на одной улице через квартал. И я стал жить один. Конечно, к Чернышевым ходил каждый день почти. С одной стороны хорошо было жить отдельно, но скучновато. Белье я носил стирать в прачечную. Готовил на электрической плитке, в основном, чай, так как кушал в столовой. В 1961 году прошла с 1января денежная реформа. Деньги стали в соотношении 10:1. Я стал получать 58 рублей. Да, зарплата была очень маленькая. Как следует ни одеться, ни шикануть.

8. Соседи по дому

По соседству почти весь этаж занимала семья директора пищеторга Петровского Михаила Петровича. Его жена, Мария Львовна, и дочка Люся, учительница иностранного языка. Потом она вышла замуж за Мишу Трофимова, инженера Вельгийской бумажной фабрики. Его потом повысили. он работал в горкоме и жил в нашем доме. Внизу жила Анна Петровна, после выделения промторга она стала его директором. Анна Эрастовна, старушка, секретарь суда, Анна Борисовна Егорова жила в маленькой комнатке с дочерью Наташей, а в большой комнате жили девочки из торгово-кулинарного училища. Это было их общежитие. Девочки заигрывали со мной. Одна, Катя, всячески меня задевала, всяческие шуточки и остроты отпускала в мой адрес, бросалась в мое окно камнями, грязью. Бойкая девчушка была! У меня была фотография с Валеркой Петровым, он тогда пришел из армии, так она увидела эту фотку, взяла у меня, отрезала Валерку, а мою взяла. Девчонки все дразнили: «Вот невеста на «К» – Катя, корова, кровать и т.д.» Очень бойкая была. Неравнодушна была ко мне.

9. Первые взаимоотношения с Шурой

Я часто ходил на Советскую. Мне нравилось там бывать. На Советской собирались многочисленные родственники Кузьминых на праздники. Шура Михайлова в это время вышла замуж за Володю Кузьмина. Они оба состояли в обществе слепых и работали там. Там я и отмечал все праздники. Я был компанейским, много шутил, и меня охотно приглашали в компанию. Была там и Шурина подруга, тоже Шура, Стребкова. Впервые я ее увидел еще когда приезжал из армии в отпуск. Она тогда как раз только приехала в Боровичи, тогда она работала вместе с Шурой Михайловой в конторе Главсахар (потом она называлась Главбакалея) товароведом. Шура дружила с Валей Золотовой, продавщицей из магазина. И они обе дружили с парнями из ремесленного училища. Шура – с Юрой Полухиным, Валя – с Павликом. Шура с Юрой хотели пожениться, уже искали квартиру для совместной жизни. В какой-то праздник я был на Советской, и они были там, что-то там не получилось, и я пригласил их к себе. Дома у меня водки не было, и я пошел в магазин, купил бутылку водки, споткнулся, бутылка выпала и разбилась. Я был обескуражен. Пришлось зайти к Павлу Ананьевичу, занять у него денег и купить еще одну бутылку водки. Неудобно же идти с пустыми руками. Я принес, мы посидели втроем. В общем, у них с Юрой ничего не получилось. А Павлик оказался женатым. А у Вали была надежда. Увы!

10. Человек в космосе

12 апреля 1961 года было передано очень важное сообщение: первый человек полетел в космос. Им оказался советский человек Юрий Алексеевич Гагарин, простой парень из Гжатска. Вся страна и весь мир ликовали. Все люди на планете повторяли слова: Гагарин и космос. У кошки Чернышевых в этот день родились котята. Один котенок предназначался мне. Я назвал его в честь этого события Юркой. Потом взял его к себе, растил, кормил, играл с ним. Однажды я поставил для Юрки что-то сварить на электроплитке и забыл, все выкипело. Хорошо, что я вовремя схватился. Правда потом я отдал Юрку на хранение Чернышевым, пока ездил сдавать экзамены в институт.(Об этом – позднее). Когда приехал, моего Юрки уже не было. Куда они его дели, я не знаю, сказали, что попал под машину.

11. Окончание вечерней школы

Я уже писал, что учился в 10-ом классе и активно готовился к экзаменам на аттестат зрелости. Учил экзаменационные билеты, по выходным дням ходил в школу на консультации для подготовки к экзаменам. Писали ответы на вопросы билетов. Экзамены сдал неплохо. Было воодушевление. Сочинение писал на свободную тему, даже стишок сочинил. Я вообще любил свободные темы. В общем, экзамены сдал. Гуманитарные предметы на 4 и 5, а математику и физику на 3. Ну, я и этим был доволен. В течение нескольких лет сочетать работу и учебу нелегко. Окончена вечерняя школа, получен аттестат зрелости. Прошел выпускной вечер. Нам вручали подарки и поздравляли представители трудовых коллективов. Меня поздравили от торга и вручили ценный подарок – картину. Мы простились со своими учителями, которые давали нам знания. Старались они, как могли, им было тоже трудно. Они сочувствовали нам, что после трудового дня нам приходилось 4 раза в неделю посещать школу, да еще нужно было выучить домашние задания,

12. Поступление в институт

Встал вопрос: что делать дальше? Решил продолжать учебу и поступать в институт. Пошел к директору пищеторга Петровскому Михаилу Петровичу. Он мне посоветовал ехать поступать в Москву, мотивируя тем, что там дают лучшие знания. Он мне дал направление как стипендиату торга, и я подал документы в Московский институт Народного хозяйства имени Плеханова. На время экзаменов с 1 августа я взял отпуск. Павел Ананьевич договорился с бывшей женой своего брата, которая жила в Москве, чтобы я пожил у нее. И вот с полным чемоданом книг я сошел с поезда, доехал на метро до станции Динамо. Здесь, в этом районе она и жила. Я ее знал, потому что она неоднократно приезжала к Павлу Ананьевичу и гостила у него. И вот я ищу ее дом. Обливаясь потом, с тяжелым чемоданом, я, наконец, добрался до Ольги Александровны. Она была одинока. Детей у нее не было. Я помылся, она меня накормила, и я поехал в институт. Списал расписание консультаций и экзаменов, и началась экзаменационная сессия. Мне нужно было сдать только на тройки, потому что я шел вне конкурса как стипендиат. У Ольги Александровны были замечательные соседи, квартира коммунальная, но было только две семьи. Жили они дружно. Иногда я обедал у ее соседей. Это были муж с женой и дочь с зятем. Он, так же, как и я, был сиротой, беспризорником после революции и воспитывался в приюте – так тогда называли детские дома. Их часто посещала Н.К.Крупская, жена Ленина, о которой он говорил с большой теплотой. Он работал инженером в МГУ (Московский Государственный Университет), а жена была учительницей – добрейшая, интеллигентнейшая женщина. Сосед Ольги Александровны очень не любил футбола, о болельщиках отзывался отрицательно. Я одновременно с экзаменами ходил на стадион «Динамо», потому что футбол я очень люблю, а тем более игру такого высокого класса и такой команды, как московское Динамо. Там, на стадионе, я встретился с зятем соседа. Он любил футбол и ходил на стадион тайком от тестя. Сосед говорил, что люди, увлекающиеся футболом, учиться не будут. В основном, все шло нормально. Я постепенно сдавал экзамены. 5 августа, в день своего рождения, я сдавал химию, на меня нашел какой-то заскок, как будто затемнение мозгов, этого на экзаменах у меня никогда не было. Меня преподаватель спрашивает, а я молчу, и в голове пусто, как будто куда-то все ушло. Даже простейшие формулы написать не могу. Точь-в-точь такая же пустота, как тогда, когда я упал с машины на целине. Женщина-экзаменатор хотела ставить мне «неуд.», посмотрела в экзаменационный лист, а там 5 августа – день моего рождения. Пожалела она меня и сказала: «Не буду вам портить день рождения,» – и поставила мне оценку «3» в экзаменационном листке, тем более, что я шел вне конкурса. После этой радости я пошел на Красную площадь, где собралось много народа, чтобы посмотреть на Германа Титова, космонавта -2, который только недавно вернулся из космоса, и его чествовали в Москве. Хотя торжественная церемония встречи уже закончилась, но людей здесь было много, все ликовали. Часа в четыре или позже, я сейчас точно не помню, толпа начала скандировать: «Титов! Титов!» – и просила его выйти к нам. В это время в Кремле шел торжественный прием по случаю полета Титова в космос. Сотрудники милиции, находившиеся тут же, разъяснили присутствующим, что он не может выйти, так как идет прием. Но люди не расходились. Все переживали радость случившегося, слышались смех, шутки, звуки гармоники, пляски, танцы. Во всю шло гулянье на Красной площади. Многие продолжали скандировать: «Титов! Титов!» Из Боровицких ворот стали выезжать машины. Видно, прием закончился. Толпа стала настойчиво просить Титова выйти, но выходящие из Кремля люди отшучивались, говоря, что Титов поехал к Гагарину. После этого вышел прославленный летчик Алексей Маресьев. Мы его сразу узнали. Он сказал, что Титов очень устал и поехал отдыхать. Праздничные гулянья продолжались допоздна. Когда стемнело, небо осветилось праздничными фейерверками. Москва салютовала своему герою.

Последними экзаменами были русский и литература- сочинение, с которым я справился. Мы писали большой группой. С одним парнем мы, когда написали, обменялись и проверили друг у друга. Я у него нашел несколько ошибок. Одного парня с экзамена удалили. Он, оказывается, пришел писать за кого-то, и преподаватель его разоблачил.

В это время в Москве работала французская выставка. Я посетил ее. Стояли большие очереди, чтобы попасть туда. Это были первые прорывы «железного занавеса».

Это были годы, когда происходили обмены культурой, выставками. Открывалось окно в жизнь, стала прорываться правда, как живут люди в других странах. Я был очень наивен и принимал все на веру. Думал, что мы самые сильные, самые счастливые, самые большие борцы за мир, что у нас все лучшее. Так преподносила нам наша советская пропаганда. Французская выставка произвела на меня огромное впечатление. Я увидел, что там, так же, как и у нас, дети ходят в сады, и, если что, люди борются за мир. Что Франция имеет много достижений в науке и технике, особенно в области цветного телевидения. Во Франции самая лучшая косметика. Франция является законодательницей мод. Много нового открыл я там для себя. Встретил там учительницу русского языка и литературы Лавровскую Людмилу Васильевну. Я с ней поделился, что я сдал экзамены и поступил в институт. Она порадовалась за меня. Затем было зачисление. Иногородним обещали общежитие, на что я и надеялся. И я поехал в Боровичи, чтобы собраться и начать учиться. У меня была комната, я ее закрыл. Взял расчет на работе. Погулял несколько дней в августе и в конце августа прибыл в Москву.

13. Несостоявшийся студент

Итак, я прибыл в Москву. Но обещанного общежития нам не дали, так как приехало много студентов из Вьетнама и Африки. Их поселили в общежитии, а нам нашли частные квартиры под Москвой в Томилино, куда надо было ехать с Казанского вокзала на электричке. Мы возмущались, а что толку. Мы должны были платить за квартиру 10 рублей, а стипендия была 22руб.50коп. – это повышенная как стипендиату, а простая – 20 рублей. Но я решил начать, попробовать, попытка – не пытка. Институт очень престижный, его окончили многие видные деятели государства. очень много студентов училось как на дневном, так и на заочном отделении. В большом конференц-зале института в начале учебного года, 1 сентября 1961 года, собрались студенты и преподаватели института. Ректор Фефилов поздравил с началом учебного года, познакомил с профессорско-преподавательским составом. Итак, я студент Московского института народного хозяйства имени Плеханова, факультет инженеров-технологов общественного питания.

Начались лекции, семинарские занятия, и я понял, к своему сожалению, что мне не осилить эту программу, особенно такие дисциплины как начертательная геометрия, черчение и другие дисциплины технического цикла. Я оказался не готов. Я ошибся в выборе. Надо мне было выбирать или товароведение, или экономический факультет, где меньше технических дисциплин. Да плюс к тому низкие финансовые возможности, неустроенность с жильем. В Томилино мы жили в комнате втроем. Одного вообще не помню, потому что их группу отправили сразу на сельхозработы, а второй демобилизованный из флота, очень хороший парень, учился по специальности товаровед промтоваров. Его почему-то не послали на сельхозработы, хотя его группа была направлена туда. Наши группу не послали в колхоз, так как специальность сложная. Хозяйка была очень старая, за 80 лет, но бодрая и богатая. С детства была сиротой, жила по людям. Самостоятельно научилась всему: шить, готовить, вообще всему, что надо в жизни. Несмотря на преклонный возраст, у нее были хорошие зубы, она никогда их не чистила и удивлялась, зачем мы чистим зубы. Была у нее машина. В те годы владелец машины считался богачом. Водил машину зять. За квартиру мы должны были платить 10 рублей. За электричку мы взяли абонемент на месяц, льготный, так как было накладно покупать билеты каждый день. Мы ездили на воскресник на переборку овощей на овощебазу. Пришли все, даже вьетнамцы, хотя иностранцам ехать на воскресник было необязательно. В группе у нас были студенты из Вьетнама и из Африки. Я сидел несколько лекций с неграми из любопытства и видел, что они башковиты, вьетнамцы несколько туже соображают. Училось и несколько китайцев, но они уже собирались в Китай, так как отношения с Китаем в это время стали сложными, и обмен студентами ликвидирован. Были уроки физкультуры, но меня на них не пускали, так как не было спортивной формы. До этого она была мне не нужна, а сейчас приобрести не было денег. После лекций я оставался в институте, занимался в читальном зале. Узнав, что я собираюсь переводиться на заочное отделение и что я в сложном положении, один парень предложил мне работу в одном подмосковном санатории на свое место. Я не знаю, почему, но я не пошел. Меня смутило то, что он рассказывал, как они мухлевали на кухне, и это отбило мне охоту, я на это не способен.

В начале октября я взял документы и перевелся на заочное отделение. Забегая вперед, могу прямо сказать, что и заочно я здесь не учился. Позднее я поступил учиться и закончил институт Советской торговли в Ленинграде. Денег у меня не было. Я ждал, когда вышлют стипендию за сентябрь. Во время учебы в выходные дни я заходил к Ольге Александровне, родственнице Павла Ананьевича, там меня подкармливали. Узнав, что я бросаю институт, сосед Ольги Александровны сказал: «Вот видишь, я говорил, что любители футбола не могут учиться.» Но, не в этом дело. Дни стояли теплые, осень хорошая. Хозяйка попросила нас с морячком отремонтировать забор. За это она нас кормила. Конечно, в основном, морячок этим занимался, а из меня какой плотник. Платить мне хозяйке было нечем, но она жалела меня как сироту и сама дала мне 10 рублей, на которые я смог уехать домой. Так из меня получился «несостоявшийся студент». Стипендии из торга я так и не дождался.

14. Первая любовь

Итак, я приехал опять в Боровичи, в свою комнату. Так как я не собирался зимовать, то, естественно, дров не заготовил. В письме я попросил Павла Ананьевича купить мне дров. Он дрова привез и сбросил к себе во двор. Пришел к Михаилу Петровичу, меня восстановили на работе, выплатили стипендию за сентябрь и оказали материальную помощь. Работать я пришел опять в свою столовую. Коллектив там был хороший, да я во всех коллективах быстро приживался. За время моего отсутствия к нам в столовую прислали выпускницу торгово-кулинарного училища работать поваром молодую девушку, Ефремову Людмилу, она была из Калининской области, красивая голубоглазая блондинка. Я как увидел ее, так и екнуло мое сердце. У нас сразу установилась взаимная симпатия Жила она здесь у дяди на квартире. Дядя был полковник. Жили они на Пушкинской напротив кинотеатра «Дружба». Мать у нее тоже была связана с работой в столовой. Была у нее сестра старшая, а кто еще, я не знаю. Мы общались с ней на работе. Я ей помогал, как мог, опекал, а когда мы оставались одни, у меня словно язык отнимался. Я молчал, робел, боялся потревожить. Она была небольшого росточка, красивая фигура, отзывчивая, но строгая. Она одевалась хорошо, со вкусом, особенно мне нравилась ее белая меховая шапочка, пальто вишневого цвета с белым меховым воротником. Ну, настоящая Снегурочка! Ходили с ней в кино, но я боялся до нее дотронуться. Мы часто оставались у меня с ней наедине, но я не смел даже разговаривать. Она тоже, наверное, робела и тоже не предпринимала никаких шагов к сближению. Хотя в коллективе столовой все заметили наши симпатии и прочили нас как жениха и невесту. К нам приехала в Боровичи и работала в нашей столовой Зоя Наумова. Мы учились с ней вместе в Иваново в школе торгово-кулинарного ученичества. Она была направлена на работу в Чудово, а сюда приехала с парнем, хотя они официально не были зарегистрированы, но жили. Она все говорила: «Как хорошо будет звучать «Гефт Людмила Сергеевна».» Людочка училась в 10-ом классе вечерней школы. Я чувствовал, что она ко мне неравнодушна. Даже белье полоскать на речку ходила по ул. Льва Толстого, чтобы встретиться со мной. Однажды она несла заплечницу с бельем, я увидел, взял у нее корзину, и мы пошли вместе с ней. Я проводил ее до своего дома. Наконец, где-то в конце февраля я осмелился и признался ей в любви и попросил ее выйти за меня замуж. Конечно, целовать я стеснялся. А проговорил эти слова от робости заплетающимся языком. Она как раз собиралась в отпуск и сказала, что поедет и посоветуется с матерью. И она уехала. В нашем доме было общежитие, жили девочки из ТКУ. Это были хорошие девочки. Одна из девочек очень симпатизировала мне, правда, я ей повода не давал. Она мне нравилась, но не так, как Люся. Она старалась попасть мне на глаза. На кухне внизу стоял стол Анны Борисовны, она им не пользовалась. Я попросил, и она мне дала. Зина помогала мне принести стол. Как и у Люси, у нее была длинная коса, но не белая, а черная. Я к ним в общежитие ходил. Они меня уговорили участвовать в драмкружке. Кружок вела Кувайкова Маргарита Николаевна. Вместе со мной участвовали Валя и Зина, они были подругами. Зина была из Старорусского района, а Валя – из Маловишерского. Когда у нас зашел разговор с ними, я признался, что вот с Валей я бы смог дружить, но оказалось, что она замужем. Они приходили ко мне домой, мы вместе репетировали пьесу. В общем, нашлись общие интересы. Однажды Зина поссорилась с одной из девчонок в общежитии, и она в слезах прибежала ко мне вместе с Валей. Она ростом была почти с меня, а я ей говорил, что она ростом повыше меня. И это меня смущало. Она доказывала, что ниже. Становилась мериться со мной ростом. В общем, я был ей небезразличен. Как-то в начале марта Зина пригласила меня в общежитие отмечать ее день рождения, и я пошел. С девочками было весело. Естественно, она мне наливала больше, и я перепился до беспамятства. Очнулся я в своей комнате на своей кровати, одетый, но разутый. Зина сидела около меня на стуле. Когда я очнулся, девчонки бегали из любопытства посмотреть, нет ли чего у нас с Зиной. Она посидела, посмотрела, что я в порядке, и пошла к себе. Я на 2-ой день после работы зашел в общежитие. Зина, оказывается, была в больнице с гландами. Я сразу в больницу не пошел, а на следующий день меня прямо с работы вызвали в контору и дали направление на восьмимесячные курсы зав.производством в г Туле. И я с Зиной больше никогда не виделся. Хотя, жаль. Мог бы ей написать, она славная девчонка. И сейчас иногда я ее вспоминаю. Интересно, как сложилась ее судьба. О Люсе почему-то не вспоминаю с такой теплотой. Многие интересы у нас сходились. С ней было интересно. Она приходила поделиться со мной горем или радостью. Мне было тогда 23 года, ей – 17 – 18 лет. Да, на закате жизни я сейчас больше всех вспоминаю ее. В то время я этого не анализировал.

15. Курсы зав.производством. Тула

Итак, отдел кадров отправил меня на курсы в Тулу. Яков Васильевич Васильев, начальник отдела кадров, сказал мне: «Вот с этого и надо начинать,» – имея в виду мою неудавшуюся учебу в институте.

Приехал я туда перед 8-ым марта. Группа еще не съехалась. Определили меня на частную квартиру к одной женщине. Она была еврейка. Деньги за квартиру платило государство. Женщина была очень нечистоплотная. Она хотела получать деньги и ничего не делать, и чтобы мы были у нее в работниках. У нее была дочь-инвалид. Она в одной кастрюле и пищу варила, и белье кипятила. Очень нечистоплотная.

Подъехали Юра Виноградов из Новгорода, уже женатый, имел сына, и Вася Окороков из Сортавалы (Карелия), тоже женатый, с двумя детьми. Пока делать было нечего, так как занятия еще не начались. Нас посылали в контору треста столовых, и там мы перебирали бумажки по папкам со входящим и исходящим. Одним словом, приводили в порядок запущенные дела. Затем мы втроем нашли другую квартиру на улице Пархоменко, подальше, зато спокойнее. Хорошие хозяева – муж с женой – пенсионеры. Он – инвалид без ног. Дом частный, но большой. Во второй половине дома жил их сын с семьей – полковник милиции.

И вот, мы начали учиться. Ходили на занятия, в основном, во вторую смену. Эти курсы много дали, повторил всю теорию, которую уже подзабыл. на практике был в железнодорожном ресторане станции Тула, где работали очень хорошие специалисты. Я почерпнул здесь много хороших практических знаний и умений. Да и занятия в кулинарной лаборатории проводились на высоком уровне. Учились мы по программе повара шестого разряда, учились готовить фирменные и банкетные блюда. Все оценки на этих курсах у меня были только отличные. На квартире много занимались игрой в карты – в подкидного, в козла. В карты Юра и Вася играли хорошо. Я всегда проигрывал. В общем, били баклуши. Переписывался я с Люсей Ефремовой, но письма были без теплоты, какие-то сухие казенные строчки.

Знакомились мы с Тулой, ее историей. В то время Тула еще не была городом-героем, то есть была, но официально не была награждена, хотя заслуги этого города в истории Великой Отечественной войны большие. Здесь имеется небольшой кремль с табличкой: «Здесь был Иван Болотников, предводитель крестьянского восстания.» В Туле лучший в России велотрек (в то время), неплохой стадион, где я как любитель посещал проходившие футбольные матчи. Посещали мы Музей оружия при Тульском оружейном заводе, смотрели спектакли в местном драматическом театре. Нам повезло, мы попали на празднование 100-летия тульского Оружейного завода, которое проводилось на стадионе. Мы несколько дней стояли в очереди за билетами, но нам не досталось. Пропустил нас на стадион сын хозяина – полковник милиции. Он дежурил там. Выступали лучшие артисты страны тех лет.Вот так мы учились и проводили время. Это был 1962 год.

На майские праздники я на несколько дней приехал домой. На другой день после приезда я пошел к Люсе Ефремовой. Она была дома. Косы у нее не было, была приятная короткая стрижка, которая ей очень шла. Я спросил ее, что она ответит на мою любовь и мое предложение о замужества. Она ответила, что ее мама сказала: «Как хочешь, смотри сама.» «А я хожу на танцы, и у меня есть парни.» И все в таком роде. Вызывающе. Я, конечно, ушел, ничего не сказал, очень обиделся. Встретил нечаянно Шуру Стребкову, которая ходила на Советскую к Шуре Михайловой. Как будто ее мне послала судьба. У нас с ней были отношения хорошие, в общем, хорошие знакомые. Гуляли вместе в одной компании всегда. В основном, обменивались ничего не значащими дежурными фразами: «Здравствуй! До свидания! Как жизнь?» А тут встретились и договорились после демонстрации 1 мая встретиться и отметить праздник. Я пришел к ней домой, где она жила на квартире. Пили красное вино, пьяными не были. Потом после разговоров появились взаимные симпатии, обнимались, целовались. Это была моя первая девушка, с которой я вел себя так раскованно. Я признался ей в любви. Я был, как на крыльях. Такого со мной никогда еще не было. Я обещал ей писать. Все дни праздника я ходил пьяный от любви. А что же Зина? Просто ее не было. Они, то есть девочки из общежития, уехали на праздники по домам, я же с ней не переписывался. А после курсов ее уже не было. Был я занят другой девушкой. Не думал об этом. Значит, судьба, и Зину я больше не видел и не встречал в жизни.

Затем я опять уехал в Тулу на курсы. Шура провожала меня на вокзале. Это было приятно, так как меня никто еще не провожал. А тут невеста провожает. С дороги я слал ей письма из Москвы и Тулы, полные признаний в любви. Стихи я тогда еще не писал. Итак, я влюбился. Такого еще не было. С Люсей и Зиной я не мог слова сказать от скованности, здесь же, наоборот, чувствовал я себя раскованным и выражал то, что чувствовал. Она тоже мне писала ласковые, хорошие письма. Письма были полны любви, радужных надежд, мечтаний. Я учился на курсах в Туле. Директор тульского училища, приехав из Москвы, сообщила, что мы поедем на практику в Сочи, она заключила договор с сочинским трестом. Мы очень обрадовались. Кстати, оплата за курсы шла нам по тарифу 5-го разряда, а у меня был 4-ый разряд. Когда я был на майских праздниках в Боровичах, я пришел в отдел кадров треста общепита и попросил присвоить мне 5-ый разряд, что мне и сделали. Во время пребывания на майских праздниках, конечно, я навещал и моих дорогих Чернышовых, Павла Ананьевича и Евгению Ивановну. Да, это был 1962 год, после развенчания культа личности Сталина и «Хрущевской оттепели» снова началось закручивание гаек. Как всегда, экономика была в очередном упадке. Началось повышение цен на продукты питания, говорили, что это временно. Об этом говорили и на курсах. Товароведение у нас вел Гринев Иван Александрович. Он же был и парторгом и по обязанности разъяснял нам эти решения. Я тогда не знал о событиях в Новочеркасске. Об этом не сообщали.

16. Сочинская практика

И вот мы в Сочи, прекраснейшем уголке нашей страны, жемчужине природы. Ласкающее солнце, море, все великолепно. Определили нас, мальчишек, жить на улице Красной, далековато от моря, надо было ехать на автобусе. Работать определили в детское кафе. Оно было только по названию детское, а питались в нем все. Рядом было море и пляж. Питающихся было очень много. Очереди стояли от открытия и до закрытия столовой, то есть с 8.00 до 20.00. Была очень большая пропускная способность. Четыре линии раздачи пищи. Приходили мы на работу в 6,00. В первые дни купаться и загорать пришлось только во второй половине дня. Так и устраивались. Это и хорошо: не перегрелся, адаптировался постепенно к солнцу,. а потом загар пошел хороший.

Итак, подробнее о работе. Готовили мы 2 первых блюда, несколько вторых. С вечера парили большие котлы гороха, варили вермишель, макароны, выпекали кучу блинов, чтобы утром сразу придти, разогреть и начать работать, так как с утра готовить некогда, люди уже шли завтракать. Работал я на приготовлении первых блюд с женщиной. В процессе дня мы готовили несколько100-порционных котлов. Мы должны были подготовить бульоны с вечера. Надо было подготовить овощи, механизации почти никакой не было, все вручную. Температура на улице очень жаркая, да еще у плиты. Справлялся я хорошо. После приготовления делал заготовки на следующий день. Еще вручную жарил большой котел блинов (то есть, конечно, большой котел теста). Несколько раз пробовал на раздаче, но я не привык работать, как механизм. Я люблю работать с людьми, а там этого не нужно, нужнo, как автомат. Ну уж заодно про практику, а потом про остальную жизнь в Сочи. Я работал на практике. Мною были довольны. Но как-то случился конфликт с зав.производством. Я конфликтный человек, это мой недостаток. Я ей высказал в глаза все, что думаю. Она считала столовую своей вотчиной. Она меня попросила, а короче – выставила из столовой. Я хотел найти правду, ходил в трест, в Сочинский горком, но там круговая порука, и правды не добиться. Пошел проситься в один из ресторанов. Зав.производством хотел взять, но потом узнал, что нужно за меня платить за дорогу, за квартиру, – не взял. Я пошел на практику в столовую напротив Детского кафе. Эта столовая называлась «Фестивальная». Это был один куст, руководил один директор. Эта столовая еще больше, чем Детское кафе. Шеф-повар – Иван Иванович. Там тоже работали девушки и парни с наших курсов и группа практиканток – девушек из Томского техникума общественного питания вместе с мастером. Кстати, жили они тоже на Красной в одном доме с нами, только у другого хозяина. Дом у них был на двоих. Сначала я работал на приготовлении 1-ых блюд. Старшей была женщина-пенсионерка – аферистка. Получит продукты, сначала возьмет мясо, масло и другие продукты, закроет в свой шкафчик, где раздевались, а потом начинала готовить. В общем, себя не обижала, да и другие работники тащили, кто что мог, без зазрения совести. Несколько раз Иван Иванович проводил рейды, изымал ворованные продукты и всех работников вызывал на эту выставку ворованных продуктов. Воспитывал наглядным примером. Потом я работал в мясном цехе, где мне очень нравилось. Здесь надо мной не было старшего, я сам был старший, Иван Иванович доверял мне, так как понял, что я честный человек и мне можно доверять. Иван Иванович обращался ко мне, чтобы я подсказывал девочкам из техникума советами. Я им подсказывал, исправлял их огрехи, так как они делали много ляпов. Мастер, которая с ними приехала, уехала на 2-ой день, так как ей отказались платить за счет треста. Я работал очень хорошо. Хотели дать мне грамоту. Но Манько подстрекал, и мы написали жалобу в министерство, а я поддаюсь быстро влиянию. И приехала комиссия разбираться с недостатками. В общем, я доволен был очень, что я получил хорошую практику. Питались мы там же, в столовой, где работали. В те дни, когда мы не работали, ходили кушать 3 раза в день и брали, что хотели, с нас потом высчитывали из получки.

В первый же день по приезде в Сочи, пока мы устраивались с жильем и работой, попали на море только во второй половине дня. Жара уже спала. Кроме того, нас предупредили, чтобы мы не сразу стремились загорать. Я следовал этим советам и не сгорел ни разу. Мы приходили на пляж, народу кишело много, не было не то что места, некуда было ногу просунуть. Мы старались свою одежду как-нибудь просунуть между загорающими и шли купаться, и там же у воды загорали. Потом постепенно люди шли кто на обед, кто еще куда-нибудь. Находилось место, и мы располагались на пляже. Было очень тепло – свыше 30 градусов, и вода теплая от солнца и от тел, которые были в воде, она почти не освежала. В воде можно было сидеть часами. У берега мелко – волнорез. Были расставлены буйки, за которые заплывать не разрешалось. Берег – из ракушечника и мелких камешков-гальки. Так лежать плохо, нужны лежаки или покрывала. Ну, с питанием у нас проблем не было. Плавают красивые прозрачные медузы. По-моему, там медузы не обжигают, как на Средиземном море. Во всяком случае, я там не слышал, чтобы кого-то обожгла медуза. На далеком горизонте видны военные и гражданские суда. К пристани подходят прогулочные катера, созывая отдыхающих на экскурсии по морю. На пляже медпункты, много кафе, туалеты, душевые, шезлонги, лежаки, игры в шахматы, в домино, бильярд. Ходят лоточники – продают мороженое, вареную кукурузу, бутерброды, булочки, пирожки, различное питье. Недалеко находятся автоматы, где, опустив монетку 20 копеек, можно получить стакан сухого вина. Такие же автоматы для продажи пива, кваса, газированной воды. Мы называли их «автопоилки». Иногда пройдет дождь, а после дождя опять светит солнце, опять сухо и тепло. Иногда бывают штормы. Волны набегают одна на другую и разбиваются о волнорез. В это время приятно покачаться на волнах, хотя и опасно, о чем предупреждает спасательная служба. На пляже вывешиваются показатели температуры воды и воздуха. Большая масса народа влияет и на загрязнение пляжа и моря. В море плавает мусор, фекалии, презервативы. Туда поступает и много мочи, так как люди испражняются прямо в воду. Поэтому лучше купаться утром рано, пока еще море не загрязнено, или вечером, когда основной поток отдыхающих уже ушел с пляжа. Вечером приятно посидеть у моря просто так, посмотреть на воду и жизнь в ней. Мы старались уехать от основного пляжа на ведомственные (санаториев, домов отдыха). Там более чистые пляжи, и вода в море чистая, и нет такой скученности людей. Мы ездили от столовой на экскурсию на озеро Рица, великолепный горный пейзаж и здесь же огромная голубая водная чаша озера. великолепное зрелище, которого словами не передашь. Ходили в сочинские музеи. Несколько раз мы с ребятами ездили в местные леса на пикники с вином и шашлыками. Старались разнообразить свое времяпрепровождение в те дни, когда не работали. В это время приехал отдыхать наш преподаватель из Тульского училища, Гринев Иван Александрович, он преподавал нам товароведение. Компанейский мужик! Мы с ним пили вино, кормили бесплатно его и его семью, часто бывали у него на квартире. Жена его тоже была хорошая женщина, не ругала. Ребята, с которыми я учился: Юра Виноградов из Новгорода, Вася Окороков из Сортавалы, Эдик из Алексино Тульской области, Овсянников, длинный парень из Тулы, Боря Красный из Тулы, Манько из Сыктывкара. Однажды мы гуляли около одного дома. Там росло огромное дерево с грецкими орехами. Вдруг ни с того, ни с сего выскочил хозяин дома, армянин, с огромным колом. Он обвинял нас в том, что мы будто бы рвали орехи. Все побежали, а на меня что-то нашло, я не побежал, а схватил огромный камень, откуда столько силы взялось, в обычной обстановке я не смог бы его поднять. Я пошел с этим камнем на армянина с колом. Ребята испугались, что я натворю дел. Вася Окороков бросился мне под ноги. В это время прибежали с колами мужики-отдыхающие, жившие недалеко от нас. Мы дружили с ними. Армянин, видя такое дело, скрылся и больше не показывался. Вася поранился, был в ссадинах. Но большую часть времени мы проводили на море. Море было разное: то ласковое, спокойное с зеленовато-синеватым оттенком, то вдруг огромные волны рассыпают воду на множество белых брызг. Я любил в это время кататься на волнах. Так приятно! Вода надвигается на тебя, обдает, затем проходит дальше, а затем следующая волна. На работе было тяжело, но зато много приятных минут, воспоминаний осталось с той поры. незабываемы бархатные ночи, когда вдруг погружаешься в темноту. Это не совсем приятно после наших белых ночей. Однажды я сидел в кино, показывали американский фильм «Великолепная семерка». На этот фильм валили толпами. Очень хороший фильм. Когда я вышел из кино, была тихая темнота, хоть глаз коли. Идти было далеко, автобусы уже не ходили, освещение плохое, особенно в том районе, где мы жили. И вот шел на ощупь, еле нашел свой дом. Очень красивый город Сочи. Великолепный вокзал, морской и железнодорожный, великолепный Курортный проспект, парки: Ривьера, Курортный и другие. Чистота, зелень, пальмы, кипарисы – это впечатляет. В конце августа – начале сентября было хорошо, много народа разъехалось. Везде стало свободно – и в столовой, и на пляже, и отпала необходимость в нас, и в сентябре мы приехали в Тулу. Прошло три месяца практики. И еще у меня была любовь – Шурочка, с которой мы часто переписывались. Я приглашал ее приехать в Сочи в отпуск Но она не поехала. Жаль, много потеряла. Учебу в Туле мы завершили быстро, досрочно сдали экзамены, получили документы, и уже к октябрьским праздникам я приехал в Боровичи.

IХ. Женитьба и женатая жизнь (1962-1963гг.)

1. Первая размолвка

Прибыл в свою комнату на Льва Толстого, а Шура в это время жила в общежитии комбината огнеупоров, которое называлось «Дом молодежи» Мы с ней встретились очень хорошо.

Она не совсем поверила в мои искренние чувства и любовь, которые я ей излагал в письмах и устно. Я подтвердил ей свои намерения, и через несколько дней мы подали заявление в ЗАГС. Это было в ноябре. Первые дни мы были очень дружны, но она начала показывать свой занудный характер, всячески подчеркивала мои недостатки и унижала меня. Если любишь, то принимаешь человека, как он есть, с его недостатками. Она устроила мне занудство у Чернышевых, где меня всячески уважали, – что я такой-то и такой-то. От обиды я даже заплакал. Я даже хотел взять назад свое заявление из ЗАГС-а. Несколько дней не ходил на свидания. Один раз приехал из Новгорода мой сослуживец по армии, Толя Ефимов. Он возил секретаря обкома комсомола Митрофанову и он пришел ко мне домой, мы сидели. Потом пришла Шура и начала плакаться. Я растаял, так как в душе у меня остались к ней чувства. Пока я ходил в туалет, Толя давал ей обо мне отрицательную характеристику, что я не поддерживаю своих. Может, он хотел отговорить ее от брака со мной, так как видел, что мы не пара. Ну, в общем, мы решили связать с ней жизни. Я подумал: девушка самостоятельная, хозяйственная, домашняя. С Люсей Ефремовой я не виделся после того приезда с курсов на майские праздники, когда она отказала мне в своем общении. И вот я истопил печь и пошел к Чернышевым. Смотрю – Люся... Она или подстерегала меня, или шла ко мне. Она начала оправдываться, сказала, что у нее никого нет, и она не танцует. Хотела продолжить наши взаимоотношения и принять мое предложение. Наверно, поняла, что парень уплывает от нее. Но я ничего ей не ответил. Это было как раз во время размолвки с Шурой. В это же время пришла открытка от Зины из Тулы, с которой мы учились на курсах, но я не стал отвечать. Девушка она хорошая, но у меня к ней никаких чувств не было. Она была серьезной, самостоятельной, жила в бедности у родственников в Туле. Родители у нее были где-то в деревне.

2. Женитьба. Создание семьи

22 декабря 1962 года у меня был очень торжественный день. Я вступал в брак со Стребковой Александрой Васильевной. В этот день утром мы встретили ее мать. Она приехала из Товарков Тульской области. Свидетелями на регистрации были Кузьмины Шура и Володя – наши общие знакомые и друзья. Свадьба была на квартире у Чернышевых Было много народу. Как я сейчас понимаю, было много лишних людей, можно было обойтись меньшим количеством приглашенных. Запись проводилась в зале регистрации браков. Он находился в то время при районном Доме культуры. На свадьбу пришли представители Росбакалеи с Шуриной работы. Они принесли в подарок ковер на стенку. Колец и белых платьев не было, было скромно, потому что оба мы были голь перекатная. Распили бутылку шампанского. На свадьбу подарили много ценных вещей: круглый стол, стулья, посуду, все нужные вещи. Мы только создавали семью. У меня было немного вещей, Шура привезла кое-что. Возили на санках, так как у нее было тоже немного. Но главное – была крыша над головой, маленькая, но своя комнатка, что на первое время нас устраивало. Мы могли создать свое гнездышко. У Шуры были постельные принадлежности и кое-что из нужных вещей. Она молодец, что-то приобрела. Начались и бытовые неурядицы. Так как я пробыл на курсах, то и дрова не заготовил. Пошел в торг, выписал, но дрова были сырые – осина. Пила была тупая, и пилили мы тяжело, а точить я не умел, да и пилил плохо. Из-за сырых дров печь дымила. Из-за всего этого начались недовольства. Были мы совсем неграмотные в вопросах интимной близости. Опыта не было. Все было внове у нас, первое время не все получалось, как надо.Это вызывало обиды и неприязнь. Но постепенно приходила притирка. Приезжала мама Шурина – Федосья Павловна. Она, хоть и неграмотная, но мудрая, сумела воспитать троих детей без мужа в очень тяжелое довоенное, военное и послевоенное время. Муж был репрессирован, как и многие тогда, и безвинно осужден, и погиб там. Шура воспитывалась без особой ласки. Она жесткая, кроме того, у нее были большие требования ко мне. Она немного старше, и все промахи мои она обращала в унижения и занудство, и этим попрекала все время. Мне это не нравилось. Я был лишен ласки и внимания в детстве, и здесь оказался без них. Неохота было идти домой, так как знал, что опять там меня ждет ругань. Проводил время у Чернышевых. Такие были первые месяцы моей женатой жизни.

3. Работа в ресторане

После курсов я был послан на работу в ресторан «Майя» по просьбе его директора, Шиховой Софьи Николаевны. Работа в ресторане многое мне дала. Софья Николаевна была строгая, серьезная женщина. Она не кричала, но спокойным тоном добивалась выполнения своих распоряжений. Она сама составляла меню, была большим гурманом и знатоком кулинарии. В меню всегда были оригинальные блюда. Если мы не знали, мы ее спрашивали, и она нам объясняла. Ежедневно сама снимала пробу, очень серьезно к этому подходила. Повара были собраны в ресторане квалифицированные, грамотные. Зав.производством была Антонова Мария Матвеевна, с большим опытом работы, тоже серьезная и справедливая женщина. Михаил Петрович Петровский старался меня продвинуть, но я не стремился к этому, да и способностей к этому у меня не было. Он назначил меня исполнять обязанности директора ресторана. Софья Николаевна была в отпуске, потом болела, но этого поста я не осилил, не было хватки, нахальства и опыта работы с людьми. Некому было подсказать, так как люди попались корыстные. Тамара Павловна Родионова, главный бухгалтер ресторана, вместо помощи, ставила мне палки в колеса, так как сама хотела на эту должность. Я благодарен Марии Матвеевне, она мне подсказывала. Потом пришла Софья Николаевна, а меня отправили работать зав.производством в столовой при гостинице. Это был один куст. Да, летом 1963 года я был направлен на работу в пионерлагерь.

4. Пионерлагерь Сопины

Летом 1963 года я поехал работать в пионерлагерь в Сопины. Танюши еще не было. Шура ходила беременная. Меня взяла к себе работать Баранова Мария Григорьевна. До этого я никогда в лагерях не работал. Она была шефповаром, а я – поваром. Начальником лагеря был Серов из Новгорода. Это был лагерь детей работников образования. Он был мужик с широким размахом. Раньше он где-то работал на Урале в таком же лагере, но там было богаче, отпускалось много денег, и можно было размахнуться. А здесь – другое дело. Бюджет был более бедный. Работали две девочки из ТКУ – Нина Некрасова и Света – забыл фамилию. Они помогали на кухне здорово, даже брали стирать мое белье. У Серова не было бухгалтера. Некому было делать калькуляцию. Первое время я этим занимался, потом прислали бухгалтера, но она здесь ничего не понимала, так как работала по другому профилю. Дело наладилось с приездом Гоголюк Надежды Александровны, с ней мы начали работать нормально. Шура приезжала ко мне. Мы с ней ночевали на сеновале, «доделывали глазки», как сказала Мария Григорьевна. Отработали хорошо. На следующий год опять ездил в лагерь Сопины. Начальником была Николаева Антонина Георгиевна, работавшая ранее старшим воспитателем. Конечно, было намного хуже во всех вопросах.

5. Комсомольская работа

В это же время по протекции Петровского я был избран секретарем комсомольской организации пищеторга. В Боровичи несколько раз приезжала секретарь обкома Митрофанова. Я с ней познакомился, так как она обедала в нашем ресторане. Она была очень довольна тем, что комсомольцев выдвигали на руководящую работу. Очень живо работала в это время и городская комсомольская организация: проводились диспуты, обсуждения и совместный просмотр фильмов. Руководил горкомом комсомола Куразов Алексей. Очень часто проходило мероприятие при нашем ресторане. Называлось оно «Кафе “Улыбка”», где собирались активисты и комсомольцы города, развлекались. Проводили конкурсы типа КВН. Руководителем и душой этого мероприятия был Яша Пармит. Затем он уехал в Москву, а сейчас живет в Израиле. Секретарь комсомольской организации – трудная и почетная обязанность. Трудность этой работы заключалась в том, что все комсомольцы были разбросаны по магазинам и столовым всего города, и работу нужно было вести через директоров магазинов и столовых. Комсомольцев много, но большинство пассивных. Многих надо было исключать из комсомола автоматически, так как принимали в комсомол в школьные годы, а в школах принимали большими партиями по разнарядкам Гороно. Они числились на бумаге только формально, месяцами не платили взносы и никакого участия в работе комсомола не принимали. В общем, это был формализм, как и многое другое. И вот я занялся без отрыва от работы. Активность была невысока. К этому времени у меня родилась дочь, но об этом позже. Моим заместителем была Бела Княженко, молодая девушка, технолог, выпускница техникума, серьезная, красивая, ответственная. И другие девчонки подобрались в комитете с желанием работать. Один парень входил в комитет, Вася Морошкин, он работал в стройгруппе. От партийного бюро по оказанию помощи нашей комсомольской организации была закреплена завуч ТКУ Афанасьева Капитолина Ксенофонтовна. В комитет входили также Скрипка, как звать – не помню, украиночка, живая, энергичная. Лида Мошкина была еще молоденькой, но уже был у нее ребенок, от торгового отдела 2 девушки входили. Начали потихоньку работу. Проверили личный состав, сняли с учета «мертвых душ», которые давно уволились из торга, а с учета не снялись. Провели несколько собраний. Провели вечер совместно с комсомольцами ПТКУ, правда, от нас пришло всего несколько человек. Начали регулярно собирать и сдавать взносы. Сделали хорошую подписку на газету «Новгородский комсомолец». Это была областная газета, план подписки перекрыли Работу нашей организации курировала инструктор ГК ВЛКСМ – Женя Петрова. Первое время она строго и требовательно

--------------------в тексте отсутствует страница----------------------

ников жены. оставалась там мать Валиной жены. Мы пообщались с ней и поехали опять в Товарково. Жили мы тогда в Узловой на ул.Пятисотников, туалет тоже был на улице. Шура приехала домой позднее.

7. Я отец

13 октября Шура вдруг начала рубить капусту на зиму, я не мог ей

помочь, так как она не согласовала со мной, и я не мог отложить свои дела. Поздно вечером этого же дня на скорой помощи ее увезли в родильное отделение. 14 октября, придя на работу, раз 10 звонил в родильное отделение. Наконец, сообщили и поздравили меня с рождением дочери. Так я был рад! Я стал отцом, и у меня появилась ответственность за это прекрасное создание. Я стал настоящим мужчиной. Весила доченька 2 кг 900 г. Я подходил к окну родильного отделения. Шура в окно показала мне наше совместное создание. Я был на седьмом небе от радости. Она была крошечной, но, что удивительно: на голове был волосяной покров, что бывает нечасто у новорожденных. Итак, мы – мать и отец, и отныне на нас лежит ответственность вырастить и воспитать этого человечка. Все предложенные проекты имен, которые я предложил, были отвергнуты, и решили назвать ее Таней. Я пошел в ЗАГС и зарегистрировал свою дочку. Особых осложнений не было, и через несколько дней мать с дочерью были выписаны из больницы. Через автопассажирское предприятие заказал такси, купил букет цветов и приехал в родильное отделение. Цветы вручил жене, которая вынесла дочку. Так было принято. Взяли дочку и поехали домой. Дома с утра печь была истоплена. Я побежал на Советскую и у Шуры и Володи Кузьминых взял детскую кроватку. Их дочь, Надя, была уже побольше, и ей кроватка эта больше не была нужна. Эту кроватку своими руками сделал Витя Петров, Валеркин брат. Дочка была прелестная, махала ручками и ножками, сопротивлялась, когда ее пеленали. В общем, с самых первых дней уже любила свободу, простор. Каждый день топили печку, грели воду, купали дочку. Была Танечка неспокойной, ночью она не спала, кричала, требовала внимания, а днем спала. Перепутала день с ночью. Шура намучилась с ней. Иногда вставал и я, успокаивал, но редко, так как я уходил на работу, и мне надо было выспаться. Первое время у нее оказались пролежни на попке, раздражение и красное пятно. Носили в поликлинику. Врачи хотели делать операцию. Им бы только резать. Как-то были у Шуры Михайловой (Кузьминой), и она посоветовала смазывать это пятно материнским молоком. Через несколько смазываний это пятно исчезло. Кормила Шура ее все время грудью, но из одной груди молоко почему-то плохо поступало. Прикармливали питанием с молочной кухни. У Шуры встала проблема – осложнение с этой грудью – отвердение, называемое мастит. Она мучилась. Даже хотели делать операцию. С рождением ребенка жизнь осложнилась. Трудно в это время обоим: и отцу, и матери. Не случайно это время кризисов в семье, иногда семьи распадаются. Но, несмотря ни на что, мы сумели сохранить семью. Нас связала наша доченька на долгие годы совместной жизни.

Итак, я заканчиваю1-ую часть своего повествования, хочу включить дополнительно некоторые материалы из второй части и часть фотографий, относящихся к ранее описанным событиям.

Итак, я закончил первую часть.

Это вторая переработанная запись.

Первая писалась два года- с 1997 по 1999.

11 ноября 2005 года

Тель Авив

Израиль

г. Шахты Ростовской области

Не помню, но по-моему летом 1964 года после работы в пионерском лагере я пошел в отпуск. Мы втроем всей семьей поехали в г.Шахты Ростовской области. Дело в том, что теща уже жила в г.Шахты. Маруся, старшая Шурина сестра, получила квартиру и взяла мать жить к себе. Поездка была интересной как для нас, так и для Танюши. Она, еще маленькая, первый раз ехала в поезде. Все было внове – и дорожные впечатления и меняющийся пейзаж за окном вагонов. Хвойные леса сменялись лиственными, затем огромные степные просторы. Где-то на станции Лиски Воронежской области появились ведра с яблоками. У нас яблоки стоили 50 – 80 копеек за килограмм, а здесь предлагали ведро за 1 рубль. На станции Скуратово Тульской области на остановке носили торговки в вагоны горячую молодую картошечку с укропом и малосольными огурчиками. Ближе к Дону появились абрикосы – 2 -3 рубля за ведро, причем ведра нормальные-8 – 10 литров. Проезжали станции и станицы Волгоградской области, появились города Ростовской области – Батайск, Аксай, Новочеркасск, столица донского казачества, с огромным собором Петра и Павла, видным издалека, так как он находится на высоком холме. В окно видны излучины Дона, реки так образно описанной М.Шолоховым в романе «Тихий Дон». Вот, наконец, и станция Шахтная. Город Шахты. Само название говорит о многом. Здесь расположены шахты по добыче каменного угля. Это часть Донбасса. Город с населением более 200 тысяч человек. Основная работа – на шахтах. Есть обувная фабрика, предприятия пищевой промышленности, в конце 70-х годов построили крупный текстильный комбинат, чтобы дать женщинам рабочие места. Большой железнодорожный узел Шахты находится на расстоянии 60км от Ростова. В шестидесятых годах, когда проводились различные эксперименты, шахтные города и поселки были преобразованы в отдельную область. Называлась она Каменская, а город Шахты в течение нескольких лет был областным центром. Из городского транспорта – трамвай, автобусы, а позднее, в связи с вводом в действие крупного текстильного комбината, был пущен троллейбус. Снабжение здесь несколько лучше, чем в других городах. Шахтеры снабжались по первой категории, да и все дешево. Большой рынок, жители в большинстве покупали продукты там. Овощи и фрукты – все копейки, так как юг, Северный Кавказ. Мы приехали как раз в сезон абрикосов и черешни. Естественно, это было очень дешево. Город состоит из разных поселков, так как каждая шахта образует свой микрорайон. Родственники жили в новом микрорайоне, остановка называлась Машиносчетная. Квартира однокомнатная, благоустроенная частично, ванна отапливалась углем. Был бочок и топка. Затем, через несколько лет поставили газовые колонки. Жили в этой квартире мать Шурина, ее сестра Маруся и дочь сестры Нина (ей было тогда 8 лет). Маруся работала продавцом в магазине. Когда мы приехали, то спали на полу. Было жарко, и на полу спать было хорошо. Маруся обрадовалась и затеяла большую стирку, как будто она не стирал целый год и ждала Шуру. Несколько дней они стирали и гладили белье. У каждого дома были разбиты грядки, а чуть дальше была степь, вдали виднелись территории шахт. Стояла сухая жаркая погода. Степь была желтая, такая рыжеватая, так как трава выгорела. В этой траве можно было встретить цветы-бессмертники, которые не вянут даже зимой. Пахло горьковатым запахом полыни. Вечерами мы ходили, дышали уже вечерним воздухом, когда спадет жара. Ходили в парк. Меня поразило в парке в городе большое дерево, облепленное абрикосами. Я такое видел впервые. Подобрал несколько плодов с земли, сладкие, сочные. Целым событием были поездки на рынок. Брали ведра и ехали на автобусе в центр города. Там был базар. Закупали ведрами, потом ехали обратно домой. Транспорт всегда был переполнен, жарко, все были потные. Купорили (то есть консервировали) в баллонах, так там назывались трехлитровые стеклянные банки. Купорили помидоры, фрукты и другое. Все было очень дешево. Огурцы можно было купить за 5 копеек, арбузы – 8 копеек, помидоры – 15 – 29 копеек (получше – 40 копеек). Много молочных продуктов, вкусный был варенец и на рынке, и у частников. Везде продавалось подсолнечное масло собственного производства. Мы брали с собой бидончик этого ароматного, душистого масла. В магазине «Кулинария» покупали мясо, продавали хорошую рыбу. Как я уже писал, топили ванны углем и дровами. За домами были ящики, где хранился уголь. Собственно, это были небольшие самодельные сарайчики. У Федосьи Павловны было наношено много палок и досок, я их все перерубил на зиму. За степью вдоль дорог проходили лесополосы. Они были посажены во время кампании 1949 – 1952 годов, так называемого сталинского плана преобразования природы, когда по всей стране в степных районах сажали лесополосы для задержки ветров и снега. Я тоже участвовал в этой кампании, будучи в детском доме в детском возрасте. Мы собирали в парке мешками семена липы и ясеня и отсылали в различные лесничества. Говорили, что в лесополосах росли дикие абрикосы – жерделы. Нас хотел свозить туда Михаил Федоринин, Шурин двоюродный брат. У него была машина, но так и не свозил. Мы ходили к ним в гости. Они жили в Артеме, так назывался один из микрорайонов г.Шахты. Михаил так и не свозил нас. У него была жена, Галя, дети. Дочь жила в Краснодаре, а сын был еще школьником. Мать Михаила, тетя Груша – родная сестра Федосьи Павловны. Жили они в своем доме, был сад, даже рос виноград. В это же время в Шахты приехал брат Шуры, Ваня и две его дочери, Лариса и Нина. Они были в Баку у своих родственников и по пути заехали сюда. Было весело. Но как мы помещались, 9 человек в такой квартире, не могу понять. Домой набрали много фруктов. Очень трудно было с билетами. Два дня ходили, заказывали, выстаивали длинные очереди, очень большая проблема. А, когда ехали, вагоны были не заполнены, проводники сажали на дороге без билетов, а деньги брали себе. Так мы ездили несколько раз. В 1972 году умерла Маруся, Нина осталась одна с бабушкой. Я был с учениками в колхозе на сельхозработах, мне позвонили из училища, я тогда работал в училище ТКУ мастером, срочно вызвали. У Шуры умерла сестра, ей было всего 42 года. У нее осталась дочка 12 лет с бабушкой. И я поехал домой. Шура поехала в г, Шахты на похороны, а я с Таней остался. Она ходила в школу, я за ней смотрел и помогал. Моя последняя поездка в Шахты была летом 1972 года. Это была поездка после смерти Маруси. В Москве у нас было немного времени. Мы купили Танюше приличное трикотажное платье за 25 рублей, голубое, темное. Приехали в Шахты. Жизнь там, конечно, подорожала. Подорожали овощи и фрукты. Хуже стало снабжение в магазинах, хотя намного лучше, чем у нас. Нина жила с бабушкой, но она бабушку не слушалась, отговаривалась, дерзила. В школе училась плохо. На музыке училась играть, но ленилась. Ей еще мать купила аккордеон и наняла учителя музыки. Нина ходила к ней заниматься. Бабушка неграмотная, не могла ее проверить, а Нина ей врала. Мать при жизни ее избаловала. И теперь мы не знали, что делать. Ее отец, Борис, приходил и ходатайствовал, чтобы Нину отдали ему, но она сама не хотела к нему идти. Он бросил их еще, когда мать родила, и никаких отцовских обязанностей не проявлял. И вот решили, что Нина поедет к нам в Боровичи заканчивать 8-ой класс, а дальше посмотрим. Нина сама загорелась желанием к нам поехать. Oна думала, что мы ей купим в Москве такое же платье, как Тане. Несмотря на противодействие отца и школы, мы получили разрешение и документы.

Нина в Боровичах

Платьев в Москве таких, конечно, уже не было. Ведь такой товар не залеживается. Мы привезли Нину к нам домой. Нину устроили в среднюю школу, куда ходила и Таня. Я ходил с ней 1 сентября. Классным руководителем у нее была Вейс Нина Михайловна, учитель биологии. Встретили ее в школе хорошо. Она быстро приобрела подруг, и даже знала всех Таниных одноклассников. Она защищала Таню от мальчишек, которые ее обижали. Спали они с Таней вместе на диванчике, подставляли стулья. Условия у нас, конечно, были плохие. Как они вдвоем умещались на этом диванчике, я до сих пор не могу понять. 1-я школа очень сильная, там очень повышенные требования, и Нине трудно было успевать. На фоне ее хороших и отличных оценок в Шахтах, здесь у нее были тройки и двойки. В общем, как оказалось, у нее были большие проблемы в знаниях. Усидчивости и терпения у нее не было. У нее стало пропадать желание ходить в школу. Каждый день ее уговаривали. Заниматься по-настоящему она не хотела и не умела. Мы с Шурой пытались ей помогать, заниматься с ней, но толку не было. Она грубила, отговаривалась, издевалась. Когда ходили в баню, она даже не хотела мыться. Шура ее мыла, как маленького ребенка. Мы с Таней столько не возились, сколько с ней. Однажды я не выдержал и побил ее ремнем. Конечно, это была ошибка с моей стороны, этого делать было не надо. Тем более, чужой ребенок. Она ушла из дома и ночевала где-то у подруг. Потом ее уговорили, я извинился перед ней, и она пришла домой. На зимних каникулах она ездила в Узловую к дяде Ване и своим двоюродным сестричкам – Ларисе и Нине Стребковым. Нина с горем пополам окончила 8-ой класс, музыкальную школу тоже кое-как дотянула, она была туда устроена у нас, аккордеон ее был с ней. Ей как сироте занятия были бесплатными, но она плохо занималась. Приходил преподаватель музыки к нам домой, чтобы она училась. На 8-е марта Нина подарила тете Шуре вазу с гравировкой. Этот подарок так и стоит у нас как напоминание о том времени. К выпуску из школы ей пошили платье. По окончании школы Шура проводила ее до Москвы, и она уехала в Шахты. Нина в Шахтах закончила 10 классов, училась и закончила Харьковский пищевой техникум. Работала кулинаром, вышла замуж, родила и вырастила 2-х прекрасных сыновей. У мужа ее оказались еврейские корни, и они всей семьей в 2000 году переехали в Израиль, где мы с ними снова встретились.

Встреча через 27 лет

Это была весна 1968 года. Я учился в Ленинградском институте торговли им.Энгельса заочно. Я был в это время в Ленинграде на экзаменационной сессии за 3-ий курс. И здесь я получаю письмо от Шуры. Шура пишет, что приходили из милиции и что меня разыскивает тетя, она написала мне адрес отделения милиции. Это было здесь, в Ленинграде, на Васильевском острове. И вот, я поехал на Васильевский остров, прихожу в отделение милиции. Там такая красивая, приятная, доброжелательная женщина, Антонина Ивановна. Я ей объяснил, а потом показываю письмо, в котором меня тетя искала в 1944 году. Она говорит: «Да, это она!» И мы пошли с ней по адресу тети. Жила она на 8-ой линии Васильевского острова. Когда мы пришли, дома никого не было, были соседи-старички. Его звали Сергей Иванович, а жену забыл, как звали. Квартира была коммунальная. Они пригласили меня к себе. Они жили с тетей дружно. В это время они пытались дозвониться на фабрику им.Веры Слуцкой, где тетя Аня работала в архиве. Потом пришел Саша, тетин сын, мой двоюродный брат. Его спросили соседи, знает ли он, что мать ищет племянника. Он, конечно, не знал. Он позвал меня к себе. Он 1945 года рождения, ему было 23 года, он учился в институте связи им.Бонч-Бруевича. У них была огромная комната в коммунальной квартире. В квартире, кроме тети Аниной семьи, и Сергея Ивановича жили еще сапожник с женой, тоже пенсионного возраста и молодая женщина, Неля, с матерью и ребенком жили в маленькой комнате, она пила, к ней ходили пьяницы. Саша стал показывать мне альбомы с семейными фотографиями. У меня оказалась куча родственников в Ленинграде, Москве, Уфе, Киеве. Саша мне очень понравился. Высокий, красивый, эрудированный, тактичный. Немного погодя в комнату влетает женщина небольшого роста, средней полноты, светлые волосы, карие глаза. Ей сообщили обо мне, и она примчалась. Она сразу ко мне: «Фимочка!» Мы обнялись, расцеловались, у меня захватило дух, я растерялся и не знал, что сказать. Она спрашивала меня: «А где же твои черные кудрявые волосы? Черные глаза?» А у меня голова уже, конечно, с сединой. Она видела меня только маленьким ребенком до 4-х лет. Я показал ей ее письмо от 44 года, она узнала его, сразу успокоилась. У нее рассеялись все сомнения. Да, я был четырехлетним ребенком, когда она видела меня последний раз. а теперь это семейный мужчина в 30 лет. Сразу начались разговоры. Дядя Митя, ее муж, оказывается, был в командировке и не был в этот день дома. Я рассказал ей все, что помню из детских лет. Сказал, что видел из окна какую-то речку. Она сказала, что мы жили на Фонтанке в центре города, Я рассказал, как умерла мама, и что нас с Гришей, моим братом, вез на санках какой-то мужчина. Я думал, что это дядя Митя. Она сказала, что их в это время не было в Ленинграде, они были в действующей армии. В общем, разговоров было много. Оказывается, я не мог найти тетю, потому что я искал Лившиц Анну Алексеевну, а она по документам Ханна Абелевна и фамилию теперь носит мужа – Фридман. Расписались они только в 1945 году после рождения Саши. Потом приехал дядя Митя, и мы снова стали вспоминать. Они рассказали мне кое-что обо мне, Грише, об отце и его брате, которые были репрессированы. Потом тетя Аня позвонила своему брату, дяде Саше, который жил в Ленинграде со своей женой. Они приехали. Опять начались расспросы, воспоминания. Здесь же оказалось, хотя я иногда подозревал, что я из типично еврейской семьи. Через несколько дней мы с дядей Митей пошли в баню. Он был подозрителен и, очевидно, все проверял меня. Успокоился, увидев, что я обрезанный. Потом вспомнил и сравнил мою походку с походкой Яши, моего отца, так они его звали между собой. Oказалось, моя походка похожа на его. Нашли фотографии моей мамы и дали мне одну. Ее звали Ида Абелевна. Фотографий отца не было ни у кого. Время было трудное, 1937 год, и, естественно, старались все уничтожить (письма, фотографии и пр.), так как опасались, что за связь с «врагами народа» их тоже могут репрессировать. Моя мама с двумя детьми оказалась одна. Родственники украдкой, чтобы никто не видел, навещали нас. У дяди Саши была вторая жена. А первая жена, Дина, жила с ним недалеко от нас, на Фонтанке. Он рассказывал, что до войны мы горели, был пожар, и он нас тушил. Он ушел на фронт, а жена его, Дина, оказалась с двумя детьми в Краснодарском крае. Когда немцы оккупировали Краснодарский край, они убили ее, а детей живыми бросили в колодец. Очень трагичная судьба. Со своей второй женой, Соней, он познакомился на фронте, она была медицинским работником.

Тетя Аня настояла на том, чтобы я ночевал и жил у них, пока идет сессия, хотя место в общежитии я не отдавал. Мои сокурсники, узнав, что я нашел родственников, были рады за меня. Я обо всем написал Шуре и сказал, что родственники хотят посмотреть на нее и на нашу дочку, чтобы приехали на майские праздники. Итак, я учился, сдавал семинары, зачеты, экзамены. Ходил на занятия (установленные лекции, коллоквиумы, семинары) иногда во вторую смену. В один из дней, это было 23 апреля, приехал из института (учился во вторую смену), звоню, выходит дядя Митя, дает мне букет цветов и говорит: «Сегодня день рождения у тети Ани, вручи ей цветы». Я разделся, вхожу в комнату, а там зажжены все лампы в люстре, светло, накрыты столы, и много людей сидит, и все смотрят на меня. Я растерялся, подал цветы тете Ане, поздравил ее. Потом она начала поводить меня к каждому, знакомить. Она сделала мне сюрприз. Собрала всех моих ленинградских родственников. Оказалось, что, кроме тети и дяди, у меня были еще и тети, и дяди, но они не дожили до этого дня. Одни умерли в блокаду, другие – после войны. Время было трудное. Кроме двоюродного брата Саши, у меня были Аля и Зина – родные сестры – мне – двоюродные. Зинин муж, Вилен Партиспанян, очень хороший человек, инженер-химик, родился и жил в Тбилиси, хотя сам армянин. Дяди Митина родня: его племянник Рема с женой Галей, его сестра Саша. Лева, муж Али, Зининой сестры и другие. Зина с Виленом жили тоже на Васильевском острове на 1-ой линии. Я был у них несколько раз. Алик Лившиц был заслуженным артистом балета, исполнял комедийные роли. Работал он в Кировском (Мариинском) театре. В один из дней я пришел из института. Меня поджидали Зина и Алик. У Алика была своя машина, и они решили покатать меня, показать вечерний Ленинград. Они хорошо разбирались в искусстве, архитектуре и называли строения, архитектурные стили, правда, в этом я слабо разбираюсь. Но было все здорово. Через несколько дней мы с тетей Аней купили букет цветов и пошли поблагодарили женщину, которая занималась моим поиском.

Перед майскими праздниками приехали Шура с Таней, чтобы познакомиться с новой родней. Танечка была почти у всех родственников, они сами приходили посмотреть на мою жену и дочку. Дядя Митя подарил Тане куклу. Когда мы были у дяди Саши и тети Сони, тогда они жили на Фонтанке, недалеко от цирка, ей подарили игрушку-обезьянку. Танечка насмешила всех, сказав, что тетю Соню зовут так потому, что она много спит. Таня очень живая девочка, поэтому дядя Саша называл ее «живчик», а она его – «ливчик» по его фамилии – Лившиц. Были и у Али, моей двоюродной сестры, там у нее были две маленькие девочки, ее дочери-двойняшки, Ира и Рита. Побывали в музеях, зоопарке, покатались в метро. Столько у Танюши было впечатлений! Ей было 4 года и 7 месяцев. Мне особо некогда было с ними гулять, так как надо было готовиться к экзаменам. 3 мая я должен был сдавать очередной экзамен. Саша одергивал Таню, говорил: «Танечка, не мешай папе.» Очень много было впечатлений от встречи с родственниками. Потом Шура с Таней уехали. Пока я был в Ленинграде, я ходил по организациям в поисках узнать что-нибудь об отце, так как кое-какие данные у меня были. Был на Литейном, 4, его зовут «Большой дом». Там размещается МВД, КГБ и прочие правовые структуры. Я оставил запрос, но ответ мне прислали позже, уже в Боровичи, что ничего не известно о его судьбе, но оказывается там документы были, потому что в 1996 году оттуда мне выслали справку о ссылке отца и аресте дяди Володи, брате отца, справки об их реабилитации и признании меня пострадавшим от политических репрессий. Был в военкомате. Там тоже ничего не было известно. тоже получил такую же отписку. Ходил в ЖЭУ по месту нашего пребывания в Ленинграде. Такую справку мне выдали, что, действительно, все проживали, и мы с Гришей есть в домовой книге. И запрос в Министерство обороны мне ничего не дал. Родственники кое-какие подробности рассказали о моих родителях, но в войну они в Ленинграде не жили и ничего не знают. Вот такое важное событие произошло в моей жизни. Общение с родственниками было, в основном, с тетей Аней, дядей Сашей, Зиной. Впоследствии дядя Саша с тетей Соней уехали в Израиль. Я знаю, что здесь он и умер. Репатриировался в Израиль и Алик Лившиц, организовывал здесь балет, и его тоже уже нет. Зина с Виленом уехали в Америку. Света, сестра Алика уехала тоже в Америку. В Ленинграде осталась одна Аля. Танюша моя уехала в Израиль в 1992 году, а я – в 2002. Вот такая жизнь. Сейчас ни с кем связь не поддерживаю, не знаю, у кого как что сложилось.

Моя учеба в институте

Теперь я сделал вторую попытку учиться в институте. На этот раз поступил в Ленинградский институт советской торговли им.Энгельса. Поступлению предшествовали подготовительные курсы, которые были организованы для желающих из пищеторга при медицинском училище, где мы готовились по математике, химии и другим дисциплинам. Сдавали экзамены в Новгороде. Мы жили в общежитии торгово-кооперативного техникума. В техникуме и экзамены проходили. Приезжали преподаватели из Ленинграда, проводили консультации и экзамены. Сдал я экзамены и поступил на заочное отделение факультета Товароведения и организации продовольственных товаров. Это было в 1965 году. Получал задания и контрольные работы. Трудно мне было, не справлялся. Брал усидчивостью, ходил в библиотеку, читальный зал, брал книги. Особенно трудно давалась математика и физика. Я старался, кроме своего варианта, решать и другие варианты контрольных работ. При индустриальном техникуме был консультационный пункт Новгородского политехнического института. Преподаватели читали лекции, проводили семинарские занятия. Математику читал Осипов Василий Иванович, но там математика была другая, зато общую часть химии я спихнул, то есть ходил на занятия, лабораторные работы и сдал зачет. Химию вел Карлин, отец Карлиной Людмилы Александровны, учительницы английского языка у Тани в школе. Весной я сидел у себя во дворе под вишней, зимой приходил домой пораньше, так как рано уходил на работу. Шура была на работе, Таня – в садике. Мне никто не мешал. Все контрольные работы выполнил вовремя, отослал и получил положительные рецензии и вызов на экзаменационную сессию. Приехал в Ленинград, а общежития не дают. Мы с Тамарой Григорьевой пошли к одному ее знакомому или родственнику, он как раз уезжал на лето и сначала согласился пустить нас жить в свою комнату, но потом отказал – соседи отговорили. Пошел я в институт к проректору по хозяйственной части. Я сказал, что здесь родился, была квартира. но по воле случая, я не проживаю в Ленинграде. Он нашел мне место. Дал мне направление в общежитие на Ярославской, это недалеко от Смольного, рядом конечная остановка троллейбусов 5 и 10 маршрутов. Там были дешевые обеды для водителей, и мы иногда там ели. Там мы жили в комнате втроем: один мужчина с нашего факультета с еврейской внешностью, а фамилией Титов, мужчина с факультета технологии общественного питания и я. Тамара Григирьева сразу уехала, учиться не стала. Жили женщины-заочницы из нашей группы.Обычно вечером мы всей компанией ходили гулять. Ходили через Охтинский мост и к Смольному. Часто я ходил в Смольнинский парк с книгами и там готовился к экзаменам и зачетам. Жили дружно. Товароведов продтоваров было две группы. В группе, в которой я учился, было всего два мужчины, остальные – женщины. В другой группе было больше мужчин. Но на лекциях обе группы сидели вместе, поэтому мы знали друг друга. Хорошо, что химию я сдал в Боровичах, это мне облегчило задачу. Первые экзамены и зачеты давались нелегко. Надо было сдать зачет по немецкому языку. Я купил «Сказки» братьев Гримм на немецком языке, и везде, где бы ни ехал и ни шел, читал текст, и одолел, и зачет сдал. Очень трудно было сдавать физику. Преподаватель попался строгий, никаких скидок, что мы заочники, не делал. Он был прав, когда говорил, что в институте должны учиться только способные и работящие, а не все подряд. С первого раза у него сдали экзамены только шесть человек, в том числе и я. Я вылетел с тройкой, как с пятеркой, так я был рад. Вообще, в физике я был слаб и в школе, так что это для меня достижение. Фамилия преподавателя была Кортужанский, он был зав.кафедрой. Он видел, что я пытаюсь что-то сделать, что формулы я знаю и пытаюсь из них склеить задачи, что какие-то знания у меня есть. Ведь дома я серьезно готовился. Математику – дифференциалы и интегралы я знал хорошо. Я много занимался дома. Семинарские занятия вела у нас аспирантка. Я находил такие решения в задачах, к которым она сама не всегда приходила. Знал какие-то сложные формулы. В общем, по математике преподаватель меня вызвал прямо к доске. Я все решил недавно по заданию, щелкал, как орешки, только в одной формуле ошибся, вернее, маленькая описка, и сразу же ее исправил, но преподаватель учел и поставил мне не «отлично», а «хорошо». Другие экзамены и зачеты как-то не запомнились. Сдал без усилий и перешел на 2-ой курс.

2-я экзаменационная сессия

Эту сессию я сдавал не со своим потоком, так как мы собрались с Шурой в Шахты. У нее подходил отпуск, а сроки сессии не совпадали. Мне разрешили ее сдавать раньше, тем более все контрольные выполнены, рецензии получены положительные. Приехал. Зашел в деканат, объяснил. Мне дали зачетную карточку и направили в поток для прохождения лабораторных работ по химии, физике и другим предметам. Да, это сложно сдавать не со своим потоком. Ходил, договаривался с преподавателями и сдавал экзамены и зачеты. Кое-как сдал лабораторные по химии, тем более трудные и малознакомые аналитическая, физиколлоидная и другие химии. Осложнения возникли с физикой. Я ходил на лекции и лабораторные занятия, но ничего не понимал. Я хотел сдать зачеты и экзамен у преподавателя-мужчины, но он куда-то потерялся. А женщина, его ассистентка, очень строгая, никак не сдать было ей зачет. Кто-то предложил мне сходить к нему домой, так как у преподавателя, наверно, запой. Я взял в деканате его адрес и поехал к нему домой. Он вышел ко мне, опухший и почерневший от запоя. Я объяснил, что мне нужен зачет по физике, сунул ему 3 рубля. Он даже спросил: «Может, тебе четверку надо?» Я сказал, что мне хватит и тройки. Потом пришел на экзамен по истории. Там сдавали девушки с дневного отделения. Я подождал, когда они сдадут. Не успел войти в кабинет, как преподаватель сорвался и побежал. Оказывается, он всем поставил оценки автоматически. Я побежал за ним. Догнал его у подземного перехода в метро, объяснил ему ситуацию. Он поставил мне здесь же, на ходу, четверку в зачетку. Математику я сдавал у зав.кафедрой, это был тот преподаватель, который приезжал и принимал у нас экзамены в Новгороде. Теорию вероятности и математическую статистику я знал не очень хорошо. Но, в общем, сдал. Жил я в общежитии на Ярославской, где жил и на первой сессии. Сначала меня поселили с молодым преподавателем, только что окончившим аспирантуру. Конечно, он был против, так как ночевал со студентками. На второй день меня поселили к ребятам с дневного отделения. Я с ними жил дружно. Отмечали сдачу всех экзаменов. Даже гулял с ними на мальчишнике, где-то на квартире. Был и земляк из Новгорода, Валерий Могучий. Впоследствии он работал зам.председателя Новгородского облпотебсоюза. Я окончил сессию рано, мой поток еще только приехал и начинал сдачу экзаменов, а я уже сдал и уезжал. В 1968 году я сдавал экзаменационную сессию за 3-ий курс, которая стала для меня счастливой. Я нашел своих родственников, о чем уже написал выше. В этот раз я устроился жить в общежитии на 8-ой Советской. Собрались все сокурсники, собрали стол, сделали вечеринку, женщины были заводные, торговые работники. Немножко я поссорился с одной женщиной, которая пыталась сделать надо мной насмешку. Я был пьяный, может быть, надо было сдержаться, но я резко повел себя с ней, грубо говорил. Все экзамены, как всегда, я сдавал с первого захода нормально. Время шло быстро, и подошло время сдачи экзаменов и зачетов за 4-ый курс. В этот раз тетя Аня и слышать не хотела, и я жил у них всю сессию. Общежития я не брал. Было спокойно и беззаботно. В этот раз возникли осложнения по микробиологии, получился конфликт с преподавателем на семинарских занятиях, и это мне вылилось в «неуд.» на экзаменах. Это было у меня впервые за все 4 курса. Девчонки из моей группы ходили к зав.кафедрой просить, чтобы меня спросили еще раз. На твердую тройку материал я знал. Меня допустили, и я пересдал. И остался самый ответственный 5-ый курс.

Последняя экзаменационная сессия и госэкзамены

Это был год 1970-ый. Он оказался очень насыщенным событиями. Были маневры, в которых я участвовал, об этом – ниже, и вот теперь завершение института. Подошло время экзаменационной сессии. В этот раз я устроился в общежитии на Ярославской, хотя тетя Аня и звала к себе, но вместе со всеми легче готовиться к экзаменам. Сначала сдал все экзамены за 5-ый курс. Потом дали подготовиться немного, и начались госэкзамены. Первый – политэкономию сдал я на отлично, так как знал и любил этот предмет. После первого экзамена, конечно, отметили с девчонками. Я отключился. Я был в новой нейлоновой рубашке, которую специально купил на экзамены и выпускной вечер. Спал я у девчонок на чьей-то кровати. Я лег с папиросой и рубашку прожег. Очнулся – никого нет, все ушли гулять. Одна девушка из Старой Руссы тоже была в отключке. После этого я не поехал к тете. Товароведение я сдал хорошо и организацию тоже. Профессор Данилов, который принимал экзамены, был очень очарован моими ответами по политэкономии, что сыграло положительную роль в сдаче других экзаменов. После последнего экзамена мы тоже немного отметили. Я сидел с Идой Мартовой и Людой Плешановой из Астрахани. Ида была из Лен.области. С Людой у нас начались разговоры, и мы нашли много общего друг в друге. Хотя она не была красивая, но что-то вызывало в ней мою симпатию. Это я почувствовал и с ее стороны. Пять лет учились вместе, не общались, а тут вдруг проявилось то, что нас тянуло друг к другу. Мы стали обниматься и целоваться. Грудушки маленькие, но упругие, приятные. Уединиться было негде, и далеко дело не зашло. Мы пошли в кино. Ида подцепила какого-то морячка. Но кино мы не смотрели, а все время обнимались и целовались, как и Ида с морячком.

На второй день у нас был выпускной вечер. Я обещал проводить Люду в аэропорт. В одной из аудиторий нам вручили дипломы и институтские значки. Сначала вручали красные дипломы. Со всего факультета было всего 2 красных диплома. У меня результаты были неплохие: 12 удовлетворительных оценок, 14 хороших, 3 отличных. Я был доволен. В честь сдачи экзаменов дядя Саша подарил мне новую нейлоновую рубашку. Костюм черный у меня был куплен недавно к выпускному. Вечером мы собрались в ресторане «Нева» на Невском проспекте. На выпускной собирали по 25 рублей. Днем мы всей группой фотографировались. Было очень весело. Я сидел с Людой Плешановой. Пили, ели, веселились. Но я, как всегда, выпил лишку и проводить Люду не смог. Ее провожал Костя-осетин. Ему тоже надо было в аэропорт. Ни адреса, никаких данных я у Люды не взял, и мы с ней больше не виделись. Мы ходили по Невскому, сидели у Казанского собора, гуляли всю ночь, так как мосты были разведены. Под утро, когда мосты соединили и началось движение транспорта, я поехал к тете Ане. Тетя Аня меня предупредила с вечера, чтобы я в дверь не звонил, а тихонько постучал в окошко. Я так и сделал. Часов в 6 утра я постучал в окошко, она открыла окно, я через окно попал в комнату и долго спал. Вот, наверное, и все, если не считать, что я встретил в Ленинграде Васю Зарецкого, моего одноклассника по вечерней школе. Он зашел ко мне в общежитие на Ярославской. Мы хотели обмыть диплом, но ничего не нашли, да я и не хотел. Поэтому мы с ним расстались без обмывки.

Итак, мои многолетние труды оказались не напрасны. Я специалист с высшим образованием. Нелегко далось, но получилось.

Маневры Двина

Шел 1970 год. Он шел под знаком подготовки и проведения столетия со дня рождения В.И.Ленина. Это должно было произойти 22 апреля. Все средства массовой информации были направлены на это. Международная обстановка в то время была сложной. В 1968 году силой была подавлена «Бархатная революция» в Чехословакии. Очень напряженными были отношения с Китайской республикой. На Советско-Китайской границе происходили вооруженные инциденты, были события на полуострове Даманский.

Большим событием в моей жизни стало мое участие в маневрах Двина. Эти маневры были организованы руководством нашей страны, чтобы показать силу и мощь нашей страны, поиграть мускулами. Было задействовано огромное количество техники и людей. Это были крупнейшие военные маневры за последние годы. Развертывались подразделения из военнообязанных запаса. Я тоже получил повестку. Это было, кажется, в конце марта. Мы прибыли на территорию воинской части, где были склады военного снаряжения на территории бывшего монастыря (в настоящее время монастырь отдан церкви). Здесь мы получили походные кухни, инвентарь, продукты, взяли топливо, воду. Я сразу растопил свою кухню, чтобы снять с консервации, так как котлы были смазаны солидолом. И вот, через весь город проехали на свою стоянку. Лагерь раскинулся недалеко от деревни Плёсо, это недалеко от деревни Заречное, недалеко от реки Мcты. Здесь уже ставили палатки. Я два раза прокипятил воду. Отмыл кухню и уже был готов приступить к приготовлению пищи. Другие повара – Славик Артеменко, а второго не помню, вроде Борисом звали, даже не думали снимать с консервации – то ли не знали, то ли не хотели. Славка жил в Ланошино и завернул машину в свой двор, сбросил туда часть дров. Мне бы никогда не догадаться, да и совесть не позволяет. Я не видел этого, он мне сам говорил. Со Славкой я работал в ресторане. Он готовил обеды и школьникам. Нас одели в военное обмундирование, и мы стали выглядеть солдатами. Нашим начальником был ефрейтор Рыбин Иван, на гражданке он работал зав.столовой в лагере заключенных. Я получил гречневый концентрат и мясную тушенку. Кухня состояла из двух котлов – для первого и второго блюда. Чай грели отдельно в котле на костре. Я еще не примерился к этим котлам, поэтому первая каша получилась жидковатой. Но, в общем, пошло нормально, и чаю попили. С нами приехал капитан из Ленинградского военного округа – помочь в организации питания. Увидев мою сноровку, он сказал, что ему здесь делать нечего, можно возвращаться домой. Они не рассчитывали, что сегодня уже будет развернуто горячее питание. Так начались армейские будни, с утра до вечера. Выделялись рабочие из солдат, которые нам помогали, но, в основном, мы справлялись сами. Весь город хлынул сюда. Приходили жены, родственники, приносили еду, водку. Началось повальное пьянство. Командиром был назначен майор Шурсков – начальник пассажирского автотранспортного предприятия. Это была автомобильная часть. В основном, были мобилизованы шофера с машинами и ремонтная база. Только моя Шура ничего не знала, что я здесь под боком, и не приходила ко мне. Как-то раз, откормив ужином, я тоже сам, как и другие, поехал в город домой. Шура уже легла, дочь так и не видела меня в солдатской шинели – она не проснулась. Ночевал я дома. Стояли в Плёсо, наверное, с неделю. Потом приехал генерал с округа, дал всем разгон. Днем все были отправлены в баню, там нас и постригли. Когда я прибыл из бани, лагерь уже свертывался по тревоге, и вот мыв походе. В пути была большая неразбериха. Наш командир по тылу, Овсянников, был бестолков. Кухню всегда ставили в такое место, что солдатам было не найти ее. Мы долго метались по дорогам, искали своих. Да еще грянула гололедица, машины буксовали. Колонна растянулась на большое расстояние, и не все могли получить горячее питание. Была неразбериха. В районе Пустошки(это Псковская область) была большая гора, она обледенела, многим машинам было не подняться. Все время ездили «технички», ремонтировали на ходу, брали на буксир. Кое-как поднялись наверх. Водителем у меня был паренек из Онеченского. Я под стук колес все время дремал. И вот мы в Невеле. Это городок в Псковской области, граничит с Белоруссией. До войны здесь жило много евреев, но их уничтожили, и сейчас еврейского населения осталось очень мало. Здесь мы вымылись в бане, а затем под Невелем раскинули лагерь, палатки. Многие ночевали в машинах, там теплее. Для выполнения боевой задачи нас разделили на три роты. С каждой ротой была своя походная кухня. Я попал к хорошим ребятам. Так раздельно мы были несколько дней, а затем нас снова соединили в одно место. Основные события развертывались на территории Белоруссии, а мы были как бы в тылу. Как-то никто не учитывал, кто где, кого накормили, кому надо оставить расход. Это было дело старшин, они были в каждой роте и у нас, в хоз.взводе, тоже. И по этому поводу произошло недоразумение. Как всегда Славик и его напарник сачковали. В этот раз, вместо консервов, мы получили свежее мясо и свежие овощи. Обед был: щи мясные и картошка с мясом. Было очень вкусно. Кормили до самого вечера. Все съели. Котлы пустые.И вдруг откуда-то пришло несколько человек с капитаном. У нас ничего не было. Он ругался, кричал, что в военное время повара бы расстреляли. Они где-то были на задании, а нас не предупредили, чтобы им оставить расход. Я ушел в палатку, думаю, пускай разбираются. Рыбин – начальник. Выдали им хлеба, консервов, еще чего-то. В общем, накормили. Порядка не было. Я уже писал, что с приготовленной пищей мы искали солдат, чтобы их накормить. Не знал никто – ни мы, ни командиры, где кто. Не было никакой связи, по полдня ездили искали, а люди на холоде голодные. Потом Овсянникова отстранили, уже другой, ст.лейтенант Столяров, все это наладил. Намытарились мы на этих учениях. Говорили, что надолго, на несколько месяцев. Я беспокоился, что не успею на выпускную экзаменационную сессию. Но вот, все кончилось. дали отбой. Мы снова в Плёсо. Приехало начальство из автоколонны и военкомата. Они попросили не задерживать людей, а побыстрее отпустить, так как у них план трещал. Быстро почти побросали все свою амуницию, получили все одежду и разошлись. Я с походной кухней еще несколько дней работал в парке ПАТП. Приводили в порядок, ремонтировали, красили. А потом сдали. В общей сложности были мы на учениях 21 день. Мою работу на маневрах заметили и наградили памятной юбилейной медалью «За военную доблесть» в ознаменование 100-летия со дня рождения В.И.Ленина.

Мой первый урок

После маневров я закончил институт и получил должность заведующего столовой. Одновременно мне предложили в торгово-кулинарном училище вести уроки товароведения в группе поваров. 1 сентября 1970 года я пришел в училище на свой первый урок. Так началась моя педагогическая деятельность. Я хорошо помню свой первый урок и своих первых учеников. ТКУ находилось в трех небольших классных комнатах. Теснота неимоверная. В больших группах учащиеся сидели даже втроем за партой. Мастера и преподаватели встретили меня хорошо. Завуч, Афанасьева Капитолина Ксенофонтовна, проинструктировала меня, как составить план и вести уроки. Первый урок я провел хорошо, с подъемом, тем более, что это была вводная часть. Так как классы отделяли друг от друга тонкие перегородки, то слышно, что твориться у соседей. Я объяснял материал очень громко так, что слышно было у соседей, а я этого не замечал. Я потом это учитывал. Мне сказали, что я провел урок хорошо. Работа в училище мне понравилась, я 29 сентября я перешел туда на работу постоянно – мастером производственного обучения и по совместительству – преподавателем. И с первых же дней я назначен классным руководителем. Работать мне в начале было трудно. Уроки я давал по конспектам, которые составлял к каждому уроку, и по институтским конспектам тоже. К урокам приходилось много готовиться Учащиеся были, в основном, девочки, 2-3 мальчика на группу. Они меня испытывали на уроке мои знания, мой характер,

искали мои слабые места. Приходилось лавировать, искать разнообразные формы проведения урока. Навыков и знаний у меня по педагогике не было. Да и товароведение только из института. Ведь я кулинар, до этого 17 лет отработал поваром, опыт большой. Приходилось начинать с чистого листа. Сергеева Зоя Николаевна, директор училища, несколько раз приходила ко мне на уроки, подсказывала, помогала. Мое добросовестное отношение к работе делало свое дело. У меня стало получаться. Пришлось и самому много учиться. Учащиеся, в основном, были хорошие, мне было с ними легко. Это был лучший набор из тех, с которыми мне пришлось потом работать, вот только опыта не было. Основное занятие – это, конечно, практика учащихся. Главная задача научить ребят работать на кухне, показывать им все приемы и навыки в работе и развивать в них все это. Для этого надо было много знать и уметь самому. И вот ребята со мной на практике в столовой 17 автодорожного техникума. Я присматриваюсь к работе других мастеров, и у меня начинает получаться. Практика для ребят хорошая, это, действительно, учебная база: все, начиная с мытья полов и посуды до приготовления блюд, раздачи и продажи кулинарных изделий выполняли сами учащиеся под руководством мастера.

Третье направление работы, не менее важное – это вспомогательная работа, так как я по совместительству еще и классный руководитель. Здесь требовалась большая грамотность, большие знания, начитанность, организаторские способности: нужно уметь составить сценарий, помочь выпустить стенгазету, подготовить классные часы, организовать ребят на различные мероприятия. Это необъятный край работы. Многие девочки были иногородние, жили на частных квартирах. Нужно было их посещать, помочь им налаживать быт, приучать к порядку и организованности. Одни оторвались от дома, почувствовали свободу, другие растерялись без папы и мамы. Всем нужно помочь, улаживать отношения с хозяевами квартир. Я брал Таню с собой, и мы вечерами ходили с ней к девочкам на квартиры. Они любили мою Танюшку. Особенно подружилась они с Лидой Семеновой. Она жила на Вельгии. Она училась после 10-летки и была немного взрослее. Таня была с моими девочками и на физкультурном празднике и на других мероприятиях. Она ходила в садик, а вечером была свободна. Мне повезло в том, что первая моя группа, с которой я работал, оказалась хорошей. Девочки подобрались сильные, активные. Они сами проявляли инициативу в проведении многих мероприятий. Трудновато было только на первом году, когда я входил в курс дела. Но с первых же дней приобрел высокий авторитет среди работников и учащихся. Зоя Николаевна была требовательна, справедлива. Она сама горела на работе, нас вдохновляла. Хотелось все делать хорошо, добротно. Мне не хватало времени. Я бы трудился день и ночь. Было интересно работать, хотя и трудно. Помещение тесное, не хватало классов. Печное отопление, холодный туалет, но условия не пугали. Я работал на энтузиазме. Это были самые лучшие, плодотворные годы моей жизни.

Первый раз в 1-ый класс

Танюша уже готовилась к школе, умела считать, знала некоторые буквы. Ходила в садик последние дни. В садике был устроен утренник, посвященный выпуску детей в школу. В Красном уголке торга собрали детей торговых работников, идущих в 1-ый класс. Там мне подарили набор для первоклассника: портфель и учебные принадлежности, а также детскую игру. Летом к Тане пришла познакомиться ее будущая учительница, Григорьева Александра Александровна, и беседовала с ней. Нас дома не было, мы были на огороде на Дзержинской. Таня прибежала к нам такая взволнованная и радостная, что к ней приходила учительница и просила ее считать, и Таня рассказала ей стихотворение «Мужичок с ноготок». 1 сентября Танюша пошла в школу вместе с мамой. Шура специально взяла отгул на это время. У меня с 1 сентября у самого начинался учебный год в училище. Когда Танюша пришла из школы, было много разговоров о том, как они сидели, как шли парами, как мальчик, с которым ее поставили в пару, Андрюша Трофимов, сказал ей: «Не потеряйся». Разговоров и впечатлений было много. Таня начинала привыкать к школьным порядкам и урокам. Вся основная нагрузка по подготовке к школе и к урокам легла на Шуру. Вырабатывались навыки по выведению палочек, крючков, кружочков, потом пошли буквы. Таня была развита средне. У нее не совсем получалось, и только терпение и настойчивость матери помогали ей в преодолении трудностей. Пошли школьные будни. Таня особо не выделялась. Была не в плохих и не в хороших. Где-то посередине. На нее были небольшие нарекания со стороны учительницы: непоседлива, вертится. Но это все живое и не должно было пугать. В общем, доченька училась нормально. Обычно ее отправляла в школу Шура. В младших классах Таня училась во вторую смену, поэтому во время обеденного перерыва она ее отправляла. Приходила еще и Ленa Дмитриева, Танина подруга, ей тоже приходилось заплетать косички, так как мамаша у нее была несерьезная. В общем, Шура проявляла основную заботу о ней. Но я тоже старался уделить дочери внимание. Приходил с работы, проверял домашние задания. Объяснял ей, что было непонятно. Ходил на родительские собрания в школу. Я часто был в школе по проф.ориентации, агитировал учащихся поступать к нам в училище. Проводил беседы в классах, выставки-дегустации кулинарных изделий. Учителя меня знали, я имел с ними связь, и все недоразумения по учебе Тани решал с ними сразу. В конце окончания почти каждого учебного года мы получали благодарственные письма школы за хорошую учебу и дисциплину нашей дочери. Правда, дисциплина не всегда была безукоризненной. Были кое-какие шалости, но какой ребенок растет без шалостей. Мать ругалась на нее, а я заступался. Она говорила: «Не потакай ей!» Иногда Тане доставалось и от меня ремнем, если выведет из себя. Но я быстро отходил. Летом, когда мы никуда не ездили, мы устраивали Таню в летний лагерь при школе, большинство при своей 1-ой средней, а один раз почему-то при 11-ой школе. Устраивали Таню в совхоз на прополку овощей от предприятий. Была на воздухе, работала и кое-какие копейки зарабатывала. На заработанные деньги мать обещала ей что-нибудь купить, но обычно обещаний не сдерживала. Это очень огорчало и Таню, и меня. Я старался добиться выполнения этого обещания, но ее ничем было не прошибить. Танюша сдавала и макулатуру, обычно я ей помогал. Не только от школы, но и от себя. Обычно в школьных лагерях они завтракали, обедали, ходили в кино, ездили на экскурсии, отдыхали на озере Крюково, купались на Мсте. Ездила Таня и в пионерские лагеря. Когда Таня ходила в спортивную школу, она ездила в спортивный лагерь. Я тоже туда ездил в качестве повара и поддерживал ее там.

Работа в столовой N2

После ремонта открыли столовую при гостинице. Я был назначен туда зав.производством. Работе уделял много времени, и, хотя у Шуры был трудный период, я не мог ей помогать в полную силу. Ну, в этой столовой я работал недолго. Софья Николаевна Шухова подсидела меня, так как я не хотел плясать под ее дудку. Меня перевели поваром в столовую N2 при профтехучилище, и проработал я там значительное количество времени – до 1969 года. Когда я пришел в эту столовую, то там были очень трудные условия работы. Огромные вмазные котлы топились дровами. Грязь, жара. Но в таких условиях мне работать почти не пришлось. После отпуска столовую переоборудовали электрическими плитами, эл.котлами. Стало светло и чисто. Коллектив был хороший. Заведующей была Курочкина Людмила Васильевна. Она любила покричать, но была безвредная. Здесь мне работать было удобно. Близко садик, куда ходила Танюша, дом рядом. Вставал я на работу в 5 часов утра, конечно, было беспокойно, но зато я в 1 час дня был уже дома. Оставалось время для учебы в институте, и печку истопить, и Танюшу из садика привести. После окончания института я поступил работать вв торгово-кулинарное училище, о чем я уже писал, и отработал там 22 года, правда, училище наше 3 раза реформировали: сначала объединяли с сельским на Гверстянке, потом со строительным N18. Поработал я и мастером, и заместителем директора. Один год исполнял обязанности директора. Работал завучем, потом уволился по инвалидности, но это было уже в 1992 году.

Коротко о других событиях (1963 – 1970гг.)

В 1967 году умер наш сосед Петровский. Его вторая жена с дочкой остались в огромной квартире вдвоем. Я сходил в торг к директору и попросил расширить мне жилплощадь, и мне дали дополнительно комнату от квартиры Петровского. Сразу с чердака принесли круглый стол, который был подарен на свадьбу. Купили диван. Я после этого уехал на экзаменационную сессию. Приехал с сессии, зашел домой, а там полно гостей, кто где расположился. Шурина мать, Федосья Павловна, Шурин брат Ваня и его две дочки – Лариса и Нина, одной тогда было 15 лет, а другой – 14.Стояли новые стулья – не распакованные. Шура купила накануне. Потом сходили в мебельный магазин, купили сервант. Гостили они у нас недолго. Знакомились с городом, отметили вместе с ними новоселье. Я был очень доволен. В этом же году поставили баллонный газ. Надоела керосинка. Вообще, 1968 год был богат на события. Произошло одно из важных событий, в то время это было очень важное. Вступление в ряды КПСС. Я пользовался большим авторитетом в училище. В 1971 году меня избрали зам.секретаря партийной организации, а с 1972 по 1983 год я был секретарем.

Заканчиваю описывать этот период своей жизни, непростой, но интересной. Что-то получалось, что-то нет. Чего-то достиг. Конечно, хотелось бы большего, но что поделаешь. Я ведь воспитанник детдома. У меня не было базы, не было семьи, не на что было опереться, но попадались хорошие люди, которые поддерживали меняв трудную минуту, и я благодарен им за это. Вырос я не последним человеком, и совесть моя чиста. Я думаю, что есть, что взять из моей жизни будущим поколениям.

Основные материалы написаны в тетради в 1997 – 2000 годах, то есть в течение трех лет в России.

Переписано и переработано в октябре – ноябре 2005 года.

г. Тель Авив