[О М.Д. Байтальском]
Михаил Давидович Байтальский (8.12.1903 – 18.08.1978) был вторым мужем моей бабушки, Бетти Марковны Бичман (1901 – 1991?). Они встретились в Москве, на встрече «старых большевиков» (не знаю, формальной или неформальной) в середине 60-х годов. Михаил Давидович приехал из Нальчика, где он жил после последней отсидки и где у него была жена, женщина чужого ему круга. Я не знаю, были ли они с бабушкой знакомы в молодости, но у них среди «старых большевиков» (моя бабушка была членом партии большевиков с 15 лет!) было много общих приятелей. Видимо, бабушка его приютила (у нее была отдельная однокомнатная квартира с большой, 12 м2 кухней, где стояла гостевая кровать) – сначала на несколько дней, а потом он оформил дела в Нальчике и переехал к ней.
Я познакомилась с ним почти сразу, но сблизилась уже поступив в институт в 1969 г. Мы много разговаривали, и он поражал меня неожиданным (для меня) взглядом на вещи, вдумчивым подходом ко всему, что его занимало. Он был настоящим умельцем: смастерил шкафчик для кухни, а для себя – висячие полки с откидывающейся крышкой, это было его рабочее место, на подобие секретера. Он писал книги-исследования. У него было множество выписок, газетных вырезок, наклеенных на плотную бумагу, всевозможных справочников, в том числе, статистических. Материалы, необходимые ему в текущей работе, стояли картотекой в обувной коробке, а другие лежали в папках и коробках на антресоли в прихожей. Помню, он работал над книгой о водочной промышленности в России и СССР, где показал, что не евреи, а государство спаивало и продолжает спаивать народ. Эта книга – «Товар номер один» – вышла на западе под псевдонимом Красиков с предисловием правозащитника Роя Медведева.
Позднее я познакомилась с его дочерью Ниной и двумя ее сыновьями – Володей и Мишей. Нина Михайловна учила иврит у бывшего сидельца Меира Гельфанда и в январе 1975 года вместе с детьми уехала в Израиль. Они поселились в Нагарии, и она работала технологом в фирме, изготовлявшей детали для самолетов. Авиационным инженером она была и в Москве. Ее старший сын, Владимир Тарасов, стал талантливым поэтом, прозаиком и литературным критиком на русском языке. Тетя Нина (р. в 1928 г.), как я ее зову, все еще жива. Она всегда была добрейшим человеком, много помогала новоприбывшим и, конечно, нам тоже. Это она в свое время набрала «Тетради для внуков» на компьютере и распечатала несколько экземпляров – для семьи.
Я видела эти «Тетради» напечатанными на машинке в папке у бабушки и Михаила Давидовича дома. Но, думаю, копия – а может, и не одна – хранилась где-то еще. Я впервые прочла их тогда и кое о чем спорила с автором, но мое уважение к нему только возросло. От большинства лагерных воспоминаний мемуары Михаила Давидовича отличаются тем, что он не просто записывает факты, но, в первую очередь, ставит общественные и моральные вопросы и пытается дать на них ответ. Он размышляет сам и побуждает к размышлению читателя.
Бабушкин дом был гостеприимным. Беседовать с Михаилом Давидовичем и с нею приходили отказники Паша Абрамович и светлой памяти Володя Престин, Владимир Лазарис и Зеев Вагнер. С ними дружил физик Саша Воронель (именно Сашей я его и звала, несмотря на разницу в возрасте). Знаю, что они дружили с Львом Копелевым и его женой, хотя я их не видела. С Копелевым Михаил Давидович познакомился в «шарашке», или, если воспользоваться образом Солженицына, «в круге первом». В романе Копелев выведен под именем Льва Рубина. Михаил Давидович был не просто интересным собеседником, он буквально излучал бесконечную доброжелательность. А бабушка больше помалкивала, зато всегда готовила что-нибудь «вкусненькое».
Приходил в гости и тоже нередко спорил с обоими мой родной дед Элькон Георгиевич Лейкин, первый муж бабушки и отец моей мамы. Он тоже был убежденный троцкист и ленинец, но между ними то и дело возникали разногласия. Дед тоже писал в «тамиздат», помню именно в бабушкиной квартире он встречался с американским профессором-историком с редкой фамилией Коэн. Элькон Георгиевич отсидел два больших срока: с 1934 по 1940, кажется, и потом повторно, окончательно освободился в 1956 году, но в Москву сумел вернуться не сразу. Я познакомилась с ним и его братом на моем Дне рождения, когда мне исполнилось 10 лет (1962 г.). Вообще в родне мамы сидели многие: брат Элькона Борис Григорьевич (у них были разные отчества от имени их отца Гирша Лейкина; Борис так и остался в Воркуте), сестра-близнец Бетти Марковны, моя двоюродная бабушка Аня (посадили в 1948-м как жену «врага народа»), а ее муж, партработник Евсей Григорьевич Макар был в 1937 году расстрелян. Знаю, что Михаил Давидович до самых последних дней жутко кричал по ночам, и бабушка его будила, чтобы прогнать лагерные кошмары.
Зимой 1977/1978 года у Михаила Давидовича произвели обыск. Он длился 14(!) часов. Вынесли все: все его выписки и вырезки, все папки и коробки с антресоли и с полок, справочники, изобиловавшие его пометками, а заодно прихватили альбомы по искусству («книги на иностранном языке», как они их зарегистрировали). Бабушка и Михаил Давидович были страшно измучены. Телефоном в этот день им пользоваться не позволяли, и мы не понимали, что происходит. Когда поздно вечером мама им дозвонилась, мы все узнали.
После обыска Михаил Давидович стал готовится к вызову на Лубянку. Он все продумывал, что будет им говорить, пытался представить себе эту «беседу». Работа его остановилась – он остался без всех своих материалов и заготовок. Но КГБ, как видно, понимало, что разговаривать с ним бессмысленно, – старика не посадишь, да он и как-никак известен на Западе. Короче говоря, его так и не вызвали. И он совсем сник, потерял вкус к жизни. У меня в январе родилась первая дочка, он так ей радовался, а теперь, весной и летом, даже Авия не могла отвлечь его от грустных мыслей. Он буквально ходил как потерянный. И в августе 1978-го у него случился какой-то приступ в кишечнике. Бабушка-хирург тут же поставила диагноз, и его госпитализировали, чтобы сделать срочную операцию. Но он не хотел жить. Перед тем, как его взяли в операционную, он с нами – со мной и моим мужем – попрощался и попросил, чтобы над его могилой никто не выступал, только Женя, мой муж. Он умер на операционном столе. Это было 18 августа. Мы исполнили его волю. Бабушка кремировала тело, и в 1979 г. знакомый привез урну в Израиль, Нине Байтальской. Дочь Михаила Давидовича захоронила прах отца в кибуце Глиль-Ям, недалеко от Хайфы. Через много лет кремировали в Москве и бабушку, а в 1992 году урну с ее прахом привезли нам, и мы вместе с тетей Ниной похоронили ее рядом с любимым мужем.
Иерусалим, 2025