Воспоминания

Мои родители, Лянглебен Вольф Аронович (1884 года рождения) и Лянглебен (Левартовская) Рива Евсеевна, оба родились в Варшаве. Познакомились они в г. Ростове-на-Дону, куда разными путями добрались из Варшавы во время Первой мировой войны в 1917 году. Поженившись, они перебрались в Москву, где у них в 1921 году родился мой старший брат, Лянглебен Евсей Вольфович. В 1924 году родители с моим братом переехали в Белоруссию в г. Климовичи. Там в 1925 году родился я, Лянглебен Моисей Вольфович.

Из Климовичей в 1927 году наша семья переселилась в г. Могилев, где отец получил работу бухгалтера.

В Могилеве мы прожили до июля 1941 года.

Мой брат Евсей после окончания в 1941 году средней школы № 1 поступил в Московское военно-авиационное училище связи. В начале войны их курс был отправлен на фронт, где мой брат пробыл до конца войны, а затем направлен на учебу в Военно-воздушную академию им. Жуковского в Москву. После окончания Академии он служил в Военно-воздушных силах дальней авиации (или авиации дальнего действия) инженером по электроспецоборудованию самолетов. Служил он на Дальнем Востоке, в Казахстане, в Белоруссии. В звании подполковника в 1971 году уволился в запас. После этого он проработал в качестве инженера в лектории Гос. Политехнического музея в Москве до 1988 года, а в 1989 году он с семьей эмигрировал в США.

В 1995 году Евсей Вольфович Лянглебен умер и похоронен в г. Чикаго.

Я учился в той же школе № 1 Могилева. В том же классе учились и Исаак Гольдман, живущий сейчас в США, а также Михаил Цывин и Наум Тыктин, живущие сейчас в Израиле.

В 1940 году я поступил в Московское художественное училище памяти 1905 года.

Перед войной вернулся в Могилев. Ну а 22 июня 1941 г. мы услышали о начале войны.

Хорошо помню ситуацию в Могилеве в июне и начале июля 1941г. По слухам, всяческие руководители с семьями поспешили уехать. Народ (в основном евреи) был растерян. Большинство людей из старшего поколения помнили немцев по Первой мировой войне, когда немцы оккупировали западную часть России. Немцы тогда вели себя вполне цивилизованно. Поэтому многие считали, что незачем покидать насиженные места. Другие колебались. Вскоре в Могилеве появились беженцы – евреи из Польши. Помню одного из них, обходившего дворы и кричащего на идиш: «Евреи! Бегите! Немцы убивают евреев».

И все-таки очень многие остались и погибли.

Мой отец твердо решил, что надо уезжать. Правда, мы были уверены, что уедем ненадолго, что обстановка на фронте изменится, и мы сможем вернуться.

Никакой эвакуации населения не было. Может быть, она была на крупных предприятиях. Наверное.

Были разговоры, что от вокзала на восток отходят поезда с товарными и пассажирскими вагонами.

Мы уехали с третьей попытки. Сначала отцу сказали, что утром 3 июля можно будет уехать на автобусе того предприятия, где отец работал, но, когда мы утром туда пришли, оказалось, что автобус ушел ночью.

На следующий день мы отправились на вокзал. По дороге на вокзал валялись брошенные чемоданы и тюки. Перрон был запружен народом. На путях стоял эшелон из товарных вагонов и (в основном) открытых платформ. Они были полны, но люди с перрона напирали, пытаясь залезть на переполненные платформы. И тут мы увидели трех военных: командира и двух солдат с винтовками. Они, растолкав людей, влезли на платформу, ближайшую к нам, и стали с нее сбрасывать мужчин. Командир закричал: «Вам нравится Советская власть – так защищайте ее!» Как эти пожилые, в основном, люди могли защищать власть, если в городе уже отсутствовала организация. Стоял невообразимый шум. Какой-то мужчина умолял, чтобы ему позволили передать оставшейся на платформе семье документы и деньги. Его не слушали и отталкивали. Вдруг раздался грохот взрыва – рядом со станцией взорвалась бомба, сброшенная с немецкого бомбардировщика. Город уже несколько дней бомбили, но не очень часто. Эшелон ушел, мы вернулись домой. На следующий день нам удалось сесть, и даже в пассажирский вагон.

А соседи наши по этажу в нашем доме остались и были уничтожены вместе с другими евреями – уничтожены вошедшими в город немцами. За одной стеной жили пожилая пара Романовских с невесткой и внуком 4-5 лет. Все они были уничтожены. Оба их сына, Абрам и Яков, в это время были в армии. Абрам погиб. А Яков прошел всю войну с музыкантским взводом, демобилизовавшись, женился. В 1952 году жена его Поля родила сына Леву. Яша играл в разных московских оркестрах, в частности, у Эмиля Горовца.

За другой стеной нашей могилевской квартиры жила другая пожилая пара – Клебановы. Когда немцы были уже близко от Могилева, их взял к себе стоявший с частью в Луполово их племянник-военврач. У Клебановых перед войной учился в Москве сын Лева.

После войны он разыскал нас в Москве, надеясь, что мы что-нибудь знаем о судьбе его родителей.

А поезд, в который удалось сесть моим родителям и мне, увез нас из Могилева в Тамбовскую область. Там мы работали в колхозе. Потом была Пенза, где я поступил в художественное училище и мог жить в общежитии. Но родители нигде не могли устроиться, не имея документов об эвакуации.

И снова был эшелон, который больше месяца тащился среди степей в Ферганскую область. В Ферганской области мы сначала работали в колхозе, потом я устроился на работу в клубе цемзавода в поселке Кува-Сай, и мы туда перебрались. Вскоре отец нашел рабору бухгалтера в геологоразведочной партии, но проработал недолго, так как заболел брюшным тифом и попал в больницу. А 6 марта 1942 г. отец умер. Меня взяли работать в ту же геологоразведочную партию.

Осенью я уехал сдавать вступительные экзамены в художественную школу при Ленинградской Академии художеств, которая была эвакуирована в Самарканд. Был принят, учился, а в 1943 г. меня призвали в армию. Я окончил военно-химическое училище и до конца 1945 г. служил в войсках химической защиты. В конце 1945 г. я демобилизовался, съездил в Кува-Сай за матерью. А брат Евсей в 1946 г. был принят в Академию им. Жуковского.

Я выдержал конкурс в Московский государственный Художественный институт, который окончил в 1952 году. В том же году мои работы экспонировались на Всесоюзной художественной выставке в Третьяковской галерее. После этого я был принят в 1953 г. кандидатом в члены Московского Союза художников. С 1955 г. – член Московского Союза художников, а после образования в 1957 г. Союза художников СССР – член этого союза.

В 1991 г. эмигрировал в США. Сейчас живу в Чикаго. Здесь же живет мой сын Дмитрий с женой и двумя детьми – моими внуками.

Возвращаясь памятью ко времени 1941 г. в Могилеве, хочу вспомнить добрым словом начальника пионерского лагеря Пузикова, имени которого я, к сожалению, не помню. В мае 1941 г. он мне заказал изготовление оформления пионерского лагеря. Я работу выполнил. И, хотя в связи с началом войны пионерский лагерь не был открыт, Пузиков привез мне домой деньги за выполненный заказ. Эти деньги помогли нашей семье выдержать дорогу в Среднюю Азию и прочие мытарства.

Чикаго, 13 декабря 2004