Воспоминания

ОЛЬГА СЕРГЕЕВА

… Шоссе по улице Гаражной в это время заново асфальтировали и по обеим сторонам дороги тянулись песчаные откосы. В песке среди мелких камней попадались прозрачные, как мы их называли кремушки. Все девчонки были увлечены коллекционированием этих кремушков. Целыми днями мы ходили вдоль дороги, невзирая на выхлопные газы от машин, разыскивая все новые и новые кремушки. Они хранились дома в коробках, мы любили их рассматривать, менялись особенно красивыми.

Вечерами мама часто была на работе, она преподавала в техникуме вечерникам, и я оставалась одна дома. Никогда не боялась сумерек и темноты, играла в свои куклы, а потом спокойно ложилась спать. Однажды я сидела на полу и вдруг увидела бегущую мокрицу (причём первый и последний раз в жизни), быстро прихлопнула её тапочком, но почему-то побоялась ложиться в кровать, решив, что мокрица туда заберётся. Составила рядком 3 табуретки, постелила на них одеяло, и улеглась спать. Когда пришла мама, она увидела, что все одеяла валяются на полу, а сверху сплю я. После этого мама наняла старушку соседку сидеть со мной по вечерам.

Как-то, собирая кремушки вдоль дороги, я нашла коробочку с *резиновыми изделиями № 1*, очень обрадовалась, что нашла так много воздушных шариков (правда, плохо, что все были одного цвета), к приходу мамы надула несколько шариков и развесила в комнате, желая её порадовать. Но каково же было моё удивление, когда мама рассердилась, собрала все шарики и выбросила в помойное ведро, ничего мне не объяснив, только сказала, чтобы я никогда не прикасалась к этой гадости. Это была загадка, которая была разгадана через много лет.

Во дворе у меня была подружка Ира, её мама умерла и они жили вдвоем с отцом-военным. В их доме также жила семья сестры отца, у них было четверо мальчишек, погодков. Ира росла вместе с двоюродными братьями и была сорвиголовой, не знаю, почему она со мной дружила, я была медлительная, любила разные девчоночьи игры, а Ира никак не могла играть в куклы. Отец покупал ей много игрушек, и она звала меня в них поиграть, но игры почему-то не получалось, мы только разбрасывали игрушки, а потом их собирали. Братья Иры всей толпой несколько лет учили меня кататься на велосипеде, но так и не достигли успеха, пока они вели велосипед с двух сторон, я еще крутила педали, но как только они отходили, сразу становилась ногой на землю и стояла насмерть. Зато Ира отлично играла с мальчишками в футбол, волейбол, каталась на всевозможных велосипедах и самокатах и бегала быстрее всех во дворе!

Вскоре ее отец женился, и их семье дали благоустроенную квартиру в 1-м микрорайоне. Это было чудо – получить такую квартиру в 60-е годы. Я несколько раз ездила к ней в гости и всегда восхищалась их домом, несмотря на то, что эта была 2-х комнатная *хрущевка*. Последний раз мы встретились с Ирой, когда я приехала к ней уже лет в 14. Ира выросла в красивую девушку, небольшого роста, с очень ладной фигуркой, у нее гостила еще одна подруга из соседнего дома. Они начали взахлеб рассказывать мне, как толпой ходят на местную танцплощадку, и там дерутся с группировками из соседних районов. Потом стали учить меня захлестывать на ладони ремень, пряжкой наверх, у меня никак не получалось захлестнуть ремень с одного раза, и я их спросила, зачем мне это надо? Они очень удивились вопросу, и ответили, что начну же я когда-нибудь драться, а без ремня это сделать невозможно! Но  я сказала, что вообще никогда не собираюсь драться с кем бы то ни было. Кажется, они не поверили, и с сомнением отпустили меня восвояси, так и не выучив своей премудрости.

Школа № 76

Мое детство и юность прошли во времена так называемого *застоя*.  К счастью, люди не знали, что живут в такую *ужасную* эпоху, и жили так же, как и все, живущие в этом бренном мире: было хорошо – радовались, было плохо – горевали, строили свои семьи и взаимоотношения, влюблялись, разводились, мечтали о будущем, учились, работали. Конечно, жизнь была труднее, чем в западных странах, но много было и плюсов – самое главное, мы были уверенны, что Вторая Мировая война была последней в истории и дальше нас ожидает только мирное будущее.

Отношение к религии в СССР было негативным. Моя мама училась в школе в 30-х годах, и тогда уже им уже внушали, что бога нет, т.ч. и мама была атеисткой. А в 60-е, когда я училась в школе тем более о религии даже речи не шло. Вполне возможно, были верующие люди, но они тщательно скрывали свои убеждения. Во всяком случае в моем окружении таких людей не было.

В Израиле слабые слои населения вообще не интересуются Россией, более образованные часто меня спрашивают, как же мы жили при коммунистическом режиме. Трудно им объяснить, что мы жили не при коммунизме, а при социализме, они не понимают разницы между этими понятиями. Обычно я отвечаю, что мы жили так же, как и тут, только более бедно. А как же КГБ, спрашивают они? Отвечаю, что в это время уже не было тотальной слежки, предложений сотрудничать, повальных арестов (наверное все это было, но меня, к счастью, совершенно не коснулось ). О Сталине в 60-70 годах постарались забыть, даже в учебниках истории его имя почти не упоминалось. О репрессиях я узнала, только в годы перестройки, когда начали печатать Солженицина, Шаламова, Гинзбург, и была в шоке – неужели это было? В нашей семье на эту тему не разговаривали.

С тех пор, как мы покинули нашу комнату на Гаражной прошло 47 лет, однако я прекрасно помню всю обстановку и ауру этой комнаты, иногда она мне снится, правда чаще всего в кошмарах. Она была примерно 12 кв.м, вытянутая от двери до окна. Войдя в комнату, мы видели по правую руку печку, слева была импровизированная прихожая, выражавшаяся в вешалке с пальто и уличной обувью, длиной примерно 80 см. Сразу за *прихожей* стоял шифоньер. Затем шло пианино, к нему вплотную стояла кровать, упирающаяся одним концом в шифоньер, а другим в стену с окном. У окна стояла тумбочка с маленьким телевизором *Енисей-3*.

С левой стороны комнаты вплотную к стене с окном стоял секретер, в котором хранились книги и мои учебники, затем диван, на котором спала мама. К нему примыкала тумбочка, которая служила одновременно кухонным столом, хранилищем посуды и продуктов, а также на ней стояла электроплитка для приготовления пищи, ели также за этой тумбочке. Можно сказать, что она была многофункциональная. За тумбочкой, после небольшого пространства, мы опять возвращались к печке. Проход между мебелью посередине был примерно метр. Вот и все нехитрое убранство комнаты, которая вмещала, однако все, что нам было необходимо.

Осенью 64 года я пошла в школу № 76. Школа находилась в здании бывшего общежития швейной фабрики *Восход*. Это было уютное 4-х этажное здание, на первом этаже находились спортзал, столовая и административные помещения, а на остальных трех этажах классы. Дворовый фасад выходил в обширный двор, где располагалась спортплощадка, обнесенная высоким деревянным забором. Осенью и весной около входа стояло корыто с водой и тряпками, намотанными на палки. Дети должны были мыть обувь, прежде, чем войти в школу. Также на входе стояли дежурные, которые следили, чтобы все мыли обувь и приходили с полотняными мешочками, в которых была вторая обувь, для хождения в здании.

Я очень любила нашу первую учительница Валентину Ефимовну Соловей. Она была строгая, но  справедливая, на ее уроках всегда была железная дисциплина. Валентина Ефимовна жила неподалеку от нас, я ходила к ней в гости, была знакома с ее семьей. Учеба давалась мне легко, по всем предметам были 4 и 5, причем уроки всегда делала без помощи, как сейчас принято у родителей школьников. Мама никогда не интересовалась моими отметками, знала, что все всегда в порядке, иногда учителя меня ругали за то, что мама не расписывается в дневнике, тогда вечером я давала ей дневник, и она расписывалась сразу за несколько месяцев.

Оказалось, что у меня есть способности к декламации и хорошая память, поэтому Валентина Ефимовна всегда назначала меня и Витю Островерха ведущими различных мероприятий, концертов. Еще у нас каждый год проходили праздники песни и строя, которые устраивали в Доме Офицеров. Каждый класс должен был строем, чеканя шаг, пройти перед жюри, с песней и речевкой. Классам, занявшим первые места, давали подарки.  Зачем это устраивали сейчас трудно понять, может быть, это было частью военизированного воспитания, но тогда нам нравились такие праздники, и все топали и кричали речевки с большим энтузиазмом.

Стихотворения я также запоминала быстро, стоило только несколько раз прочитать. И до сих пор помню почти все стихи и цитаты, которые мы учили в школе, причем не стараюсь их помнить, а они сами лежат на дне памяти. К сожалению, этого нельзя сказать про иврит, который я учу в Израиле уже 20 лет, но знаю посредственно, а когда израильтяне начинают быстро между собой разговаривать, почти ничего не понимаю. Тем более, что иврит считается одним из самых быстрых языков в мире.

В классе мы подружилась с Ниной, Я была самая высокая в классе, а она небольшого роста, мы постоянно ходили обнявшись, она меня за талию, а я ее за плечи. Нина жила в частном доме с мамой и братом, у них был сад и огород. После уроков мы шли ко мне играть в куклы, что длилось часами. Или шли к Нине, помню подолгу сидели на крылечке, рассматривая облака, которые непрерывно меняли свои очертания, а мы старались угадать на что они похожи. У Нины я впервые попробовала ягоды, только что сорванные с куста. До сих пор помню вкус вишни и смородины, сладких и еще теплых от солнца.

Мама Нины, тетя Маша, подружилась с моей мамой и мы часто ходили в гости друг к другу. Зимой мы катались на лыжах вдоль железнодорожной линии, где было проложена лыжня, иногда тетя Маша не отпускала ее гулять, а я уговаривала отпустить. Наконец тетя Маша, махнув рукой, шутливо говорила: *Ну, эта цыганка кого, хочешь уговорит!*

Отношения полов для нас не было загадкой, еще в детском саду об этом часто говорили, но я долго считала, что такие отношения существуют только между какими-то  безнравственными людьми, например пьяницами, и к появлению детей это не относится. Мы с Ниной всегда секретно называли подобные отношения *это самое*. Однажды Нина с мамой пришли к нам в гости, мамы сидели и разговаривали, а мы слушали. Вдруг моя мама, забыв какое-то слово, сказала: * Ну это… Это самое…* Мы с Нинкой просто зашлись от смеха, а остальные никак не могли понять, с чего мы так развеселились.

Класс у нас был буйный, на переменах перед доской иногда образовывалась куча мала, можно было с разбегу броситься в эту кучу и барахтаться в ней. Помню, что по пятницам все кричали: *Пятница – ж*па прячется*, если кто-то свободно шел по коридору, ему давали сзади пинка, поэтому все передвигались спиной по стеночкам. Так как школа находилась в неблагополучном районе, каждый год в классе появлялись второгодники, это были подростки и переростки, которых судили за хулиганство и драки, отсидев свой срок в колонии для малолетних они выходили на волю и возвращались в нашу школу. Обычно это были огромные детины, вдвое больше наших мальчишек, некоторые уже с пробивающейся бородкой. Они группировались на последних партах и откровенно бездельничали, учителя не обращали на них внимания. Единственным занятием этих *школьников* было жевание бумаги, с последующим плеванием бумажных шариков через трубочку кому-нибудь в голову. Если человек с возмущение оборачивался, они начинали орать: *Че смотришь, че смотришь!!!*.

В начальной школе я пользовалась популярностью в классе, все девчонки на переменах ходили вслед за мной по коридору, и даже ссорились между собой: * Я с Олей рядом буду стоять! Нет, я!*  Правда, в 8 классе такое мое положение кардинально поменялось, и мне пришлось познать отчуждение одноклассников, но об этом позже. Также меня всегда выбирали каким-нибудь общественным деятелем, сначала командиром звездочки октябрят, потом председателем совета отряда пионеров.

Когда нас приняли в октябрята, проходил конкурс на лучшее исполнение песни звездочкой, в которой, как известно, было 5 человек.  Так как мама постоянно была на работе, репетиции всегда проходили в нашей комнатке, когда пять человек сорванцов оказывались без присмотра, все начинали дико беситься, прыгать по кроватям, разбрасывать вещи, так что после этих репетиций в комнате был полный разгром. Наконец мне это надоело, и я начала скрываться от своей звездочки. Помню, как бежала домой, прячась за домами, и была очень рада, что никого не встретила у подъезда, но когда поднялась на 2 этаж, все поджидали меня около квартиры!

Отношение к детским и юношеским организациям у меня было разное. Сначала, когда нас приняли в октябрята, мне все это нравилось, и казалось, что все правильно и мудро устроено в этом мире. Мы хотели скорее стать пионерами, носить красные галстуки. Потом, уже будучи пионеркой, я избиралась председателем совета отряда, и это тоже было неплохо. Но в 5 классе меня выбрали членом совета дружины, и я принимала участие в заседаниях школьного совета дружины. Это было ужасным испытанием. Заседания проходили каждую неделю и начинались сразу после уроков, и мы даже не успевали пообедать в школьной столовой. А я, несмотря на свою худобу, привыкла есть в положенное время, и вот все заседание меня мучил голод, и я думала только о том, когда же это все закончится и можно будет поесть. Постепенно обратила внимание, что мы там много говорим, решаем проводить какие-то мероприятия, но потом ничего не делается по плану. Так зачем же мучиться, голодать, если все равно наши решения ни на что не влияют? С этого момента я стала скрытым дессидентом-одиночкой, скрытым, потому что понимала, что говорить о своих догадках никому нельзя, это принесет мне только вред, лучше держать свои мысли при себе.

Когда смотрю современные фильмы о 60-70 годах, мне всегда смешно, что дети якобы верили во все, что говорят учителя, мечтали о коммунизме, если кто-то неправильно мыслил, с важным видом заявляли – ты недостоин быть пионером! На самом деле таких разговоров никогда не было, все подростки прекрасно понимали, что идеалы, которые нам навязывали – фикция, но всегда нужно делать хорошую мину при плохой игре. И плевать против ветра – себе дороже. Поэтому мы всем классом дружно вступили в комсомол и пребывали в нем до 27 лет!

Пионерский лагерь имени Лизы Чайкиной.

Мама работала в технологическом техникуме, и летом 3 месяца была на каникулах. Каждый год она устраивалась на все три смены в пионерский лагерь руководителем кружка лепки и рисования. Дачи у нас не было, но пионерский лагерь им. Лизы Чайкиной на Воронеже был моим вторым домом. Мы приезжали туда каждый год лет шесть или семь подряд. Главные воспоминания о лагере – высоченные деревья, шелестящие под ветром, игра света и тени на лужайках, домики отрядов, выкрашенные в зеленый цвет и разбросанные по лесу, огромные черные  махаоны, которых мы ловили, река Уссури с каменистым пляжем, дикие манжурские орехи, похожие на грецкие, но не съедобные.

Работники лагеря жили в отдельных домиках и им не разрешали брать своих детей в эти жилища. Поэтому при начале каждой смены меня устраивали в отряд по возрасту. Иногда, если мне нравилось в отряде, я оставалась в нем до конца смены, но чаще через несколько дней, после начала смены, я уже уходила из отряда и устраивалась у мамы. Компанию мне составляла сестра нашей неизменной старшей пионервожатой Полины, Люба. Каждый год мы встречались и проделывали свой фокус с отрядами. Жить вольно в лагере было замечательно, особенно в тихий час, когда все спали, а мы с Любкой бегали в одиночестве по притихшему лагерю, беспрепятственно выходили за ворота, дежурные нас знали и не останавливали, ходили по поселку и на Уссури.

В отряде, впрочем, тоже было неплохо. Утренние зарядки и линейки мне нравились, т.к. просыпалась всегда рано и вставала  легко. Каждую смену устраивали концерт художественной самодеятельности, к которому долго готовились все участники. Я часто была конферансье, но иногда и пела. В конце смены разжигали огромный костер и весь вечер пекли картошку, пели песни и веселились. Также в середине каждой смены на берегу Уссури праздновали День Нептуна, все переодевались чертями и сбрасывали в реку вожатых, обслугу и даже директора лагеря.

Из неофициальных, но традиционных мероприятий было рассказывание перед сном страшных сказок *Черная рука*  или *Красная нога*. В конце сказки кто-нибудь кричал страшным голосом: * Отдавай мое сердце!!!* , все тряслись от страха, потом прибегала вожатая, кричала, что надо спать, уже поздно – и все умолкали.

В последнюю ночь было принято мазать зубной пастой мальчишек. Девченки дожидались, пока все уснут, пробирались в палату к мальчикам, и те утром просыпались все измазанные. Мальчишки делали то же самое. Иногда крадущиеся встречались в коридоре и тогда мазали всех подряд.

В свободное время мы любили петь, все девчонки ложились на свои кровати и пели хором. Песни были не официальные, а те, которые сейчас называют шансоном, а в то время называли *блатными*. Хорошо помню песни *Аленка*, *Жил в Одессе славный паренек*, *В притоне много вина, там пьют бокалы до дна…* Особой популярностью пользовались протяжные песни, вроде  *Нашей верной любви наступает конец…*, *Дым сигарет с ментолом.* В старших отрядах мальчишки играли на гитарах и пели более отвязные песни.

Однажды, когда мне было лет девять, наш отряд пошел в поход с ночевкой. Сначала мы долго шли по лесу, к счастью, наши вещи и палатки везли на грузовике. Потом выбрали участок для стоянки лагеря на берегу Уссури и долго устанавливали палатки, готовили ужин, ели и укладывались спать. Палаток было мало, поэтому в каждой четырехместной палатке спали человек по десять. Я была в походе первый раз, и когда все улеглись, ужаснулась, что так жестко лежать на земле, и к тому же было очень тесно и все лежали на одном боку, а перевернуться на другой бок могли тоже только все вместе. Я же всегда засыпала с трудом, а в таких условиях вообще не смогла заснуть и просто лежала, дожидаясь утра.

Перед рассветом вдруг пошел дождь, палатки оказались дырявые, и на нас начало капать с потолка, все проснулись и вдруг увидели, что на палатку сверху надвигается что-то огромное и тяжелое. Мы с визгом выскочили наружу и увидели, что ночью к стоянке пришло стадо коров, они бродили между палаток, а один бык решил улечься не на мокрую траву, а на более удобную палатку, еще хорошо, что все успели выскочить и он никого не придавил.

После такой кошмарной ночи, все участники похода, под мелким дождичком пошли к реке, там хранились все съестные припасы. Ведро со сливочным маслом привязали и опустили в холодную реку, чтобы масло не испортилось. Каково же было наше удивление, когда мы увидели, что к ведру ночью прибило что-то большое и бесформенное, розового цвета. Пока вожатые поняли, что это и увели детей от воды, прошло какое-то время, и этот эпизод до сих пор стоит у меня перед глазами. Оказалось, что это утопленник, которого искали несколько дней. Вызвали милицию, нас срочно отправили обратно в лагерь. С тех пор я не люблю походы и ночевки в палатках.

Последняя моя поездка в пионерский лагерь, в качестве ребенка состоялась перед 8 классом. Мама взяла на работе 2 путевки, мне и Нине, в лагерь им. Володи Дубинина на поселке Бычиха. Я была в старшем отряде, где пребывали уже не дети, а подростки, но еще под руководством вожатых. У парней была гитара, и мы всем отрядом ходили купаться на Уссури под аккомпанемент. Постепенно сформировалась компания из наиболее взросло выглядящих девчонок и парней. Мы начали по ночам играть в  *Кис-кис мяу*, не помню уже, какие были правила игры, но в конце каждого диалога надо было целоваться. Все садились кружком на сдвоенные кровати и почти до утра предавались этой азартной игре. Потом, целый день ходили сонные, и даже стали спать в тихий час.

Наконец, кому-то из девчонок в комнате надоело наше мяуканье, и они пожаловались вожатой. Вожатая захотела поймать нас с поличным и придумала хитрый план: весь отряд идет с ночевкой в поход, а нашу компанию не берут за плохое поведение, ночью отряд должен вернуться и застукать нас на месте преступления. Но парни как-то узнали об этом плане и выставили часового, так что, когда вожатая вошла в корпус, мы все мирно спали в своих кроватях. Так развлекались пионеры в старших отрядах.

Школьные будни.

Между тем, в школе все шло своим чередом. Здесь, в Израиле многие люди рассказывают, что их в классе обзывали, за их национальность, даже били, что в классном журнале была написана их национальность – еврей, и все это было очень неприятно. Меня это обошло стороной, во- 2 классе мама изменила мне фамилию, на свою девичью – Сергеева, и о своей принадлежности к евреям, я в детстве никогда не задумывалась.

Правда, вспоминается один эпизод из пионерского лагеря. У нас в отряде была девочка по имени Марина, очень красивая, кудрявая, всегда хорошо одетая. И вот, эта Марина однажды, когда шел дождь и все девчонки сидели в комнате,  открыла свой рот и начала ругать евреев последними словами, очевидно повторяя слова родителей, говорила, что это самые ужасные люди на свете, что все зло в мире – от евреев, и т.д. То есть бытовой антисемитизм в действии. Тогда я сама от себя не ожидая, спросила ее: * А как ты ко мне относишься?*. Она ответила, что ко мне относится хорошо, тогда я сказала: * А я еврейка!* Все были в замешательстве, обсуждение евреев закончилось, но до конца смены все смотрели на меня подозрительно. После этого случая я решила больше никогда не вызывать *огонь на себя*. И всегда при подобных разговорах старалась сразу улизнуть и подольше не появляться в поле зрения. Все эти разговоры, в школе, институте, на работе – неизменный атрибут жизни евреев в России, от этого никуда не денешься и , как говорится,  на каждый роток, не накинешь платок.

Во втором или третьем классе к нашей с Ниной компании присоединились еще три девочки, две Наташи и Таня. Наташи были совершенно разные, беленькая и черненькая. Наташа – блондинка была очень спокойная, рассудительная, она училась в музыкальной школе, а вторая Наташа – полностью ее противоположность, быстрая, как ртуть, она всегда была зачинщицей различных проказ. Таня же была молчаливой и идеально красивой.

Мы постоянно ходили вместе, после школы вместе играли и проводили вместе весь свой досуг. Мы стали называть себя *наша пятерочка*, очень гордились этой дружбой, и без преувеличения могу сказать, что являлись *законодателями мод* в нашем классе. Конечно, это в переносном смысле, т.к. одевались в 60-е годы более, чем скромно. Хорошо, что в школе все должны были носить форменные платья, и материальное положение семьи было незаметно. У меня, кроме формы было одно платье шерстяное, зимнее и два ситцевых, летних, на этом гардероб был исчерпан! Однажды мама какими-то невероятными путями, купила мне китайскую кофточку голубого цвета и с вышивкой, я так полюбила эту кофту, что носила ее, пока рукава не стали до локтей .Но переживаний по поводу скудного гардероба никогда не испытывала, в основном так жили все, за редким исключением.

Все члены *нашей пятерочки* хорошо учились, любили читать, и нам всегда было о чем поговорить. Почему-то мне вспоминаются не наши умные беседы, которые действительно имели место ,а один наш разговор в 5 классе. Хорошо помню, что мы стояли кружком около магазина после уроков, было тепло, т.к. все были в платьях. Мы говорили о том, что все мальчишки в классе начали материться, что это очень плохо, и что мы никогда не материмся. Потом кто-то из девчонок, сказал: * А давайте, и мы начнем материться!*  Все согласились с этим предложением, и мы сначала робко, но потом все смелее и смелее начали произносить различные *запретные* фразы. И мы так вошли во вкус, что начали материться даже в школе, пока нас не остановила одна второгодница Тайка. После ссоры с Тайкой, она пригрозила, что расскажет про нас классной руководительнице Марине Павловне. Мы испугались и умерили свой лингвистический пыл.

До сих пор меня восхищает умение детей смеяться без остановки. Обычно такие приступы хохота начинались совсем в неподходящих местах, например в театре, или в автобусе, или на уроке. Помню это ощущение хохота изнутри, когда трясешься, стараясь делать это потише, и никак не можешь остановиться. На нас, пятерых такие приступы находили частенько. Однажды такой смех довел *нашу пятерочку* до беды.

А дело было так: на уроке в 5 классе мне вдруг пришла в голову свежая мысль, что слово *сучка* можно произнести, как собачка женского рода. Сейчас это кажется совершенной дичью и глупостью, но тогда мне это показалось невероятно смешным, и я поспешила поделиться своим открытием с Наташей, но сказала это не просто без адресно, а про учительницу: *Наша Аннушка – собачка женского рода!*  Причем эту учительницу мы все любили и уважали, никогда про нее ничего плохого не говорили, но тут просто она вела урок, и почему-то привлекла к себе негативное внимание. Мы стали хохотать уже вместе с Наташей, а она даже написала записку и послала ее второй Наташе. Записку в парте нашли мальчишки после уроков и передали ее той самой учительнице. Ну а дальше нам уже было не до смеха, учителя устроили подчерковедческую экспертизу, выяснили, кто писал записку, и кто был зачинщиком, и в результате мы, все пятеро оказались в кабинете директора, со своими мамами, где нам устроили хорошую головомойку.

Все девчонки в нашей компании были одного роста, только я была выше всех на полголовы. Сказался какой-то перекос в развитии, и поэтому я уже в 10 лет была такого же роста, как и сейчас – 168 см. Много переживаний принес мне этот ранний рост, во-первых, я ужасно стеснялась, постоянно хотела казаться меньше, в результате чего начала сутулиться, во-вторых, меня часто дразнили *длинной*, *каланчой* и т.п. Часто вечерами я лежала и мечтала, что вот проснусь утром, а рост такой же, как у всех! Но этого не произошло и пришлось мне дожидаться восьмого класса, когда все подтянулись в росте, и я не слишком выделялась. А уж в институте, была только рада, высокому росту!

Когда мы учились в 4 классе, к нам пришел *новенький*, второгодник Витя. Через некоторое время, этот Витя начал оказывать мне знаки внимания, что выражалось в передаче мне через мальчика Сашу, с которым мы сидели за одной партой, записок такого содержания: * Оля, я тебя люблю!* К каждой записке была приколота или брошка, или значок. Это меня очень расстраивало, я просто терпеть не могла этого Витю и его записочки. И вот однажды он прислал записку Саше: * Сегодня после уроков, мы пойдем к Олиному дому, и я ее поцелую.*

Тут на меня вообще напала паника со слезами, Саша, видя меня в таком состоянии, по своей инициативе показал записку учительнице, та вызвала Витю, сделала ему внушение, и после этого история закончилась. Правда я, сама того не желая, приобрела врага номер один в лице Вити, до самого 8 класса. Как говорится, от любви до ненависти – один шаг!

Кстати через несколько лет, когда я уже училась в институте, и шла однажды по улице, вдруг услышала громкоговоритель: * Сергеева Ольга, посмотрите налево!*  Оказывается, это Витя, который жил в этом доме, решил меня разыграть. Помню, что зашла к нему в гости, и мы очень хорошо и душевно с ним поговорили, а его мама угощала нас жареными карасями, с тех пор я ничего о нем не слышала.

В третьем классе мама спросила, хочу ли я играть на пианино, я с радостью согласилась, и мама совершила материнский подвиг – купила пианино * Приморье* и смогла его втиснуть в нашу комнатушку!  Она записала меня в музыкальную школу на поселке Горького. Сначала я с увлечением училась играть, делала все домашние задания, но с годами пыл к музыке как-то приутих, стала реже заниматься. И все от любви к чтению, помню, прибегаю домой из школы с благими намереньями заняться музыкой, сделаю школьные уроки, и думаю, надо немножко отдохнуть, почитаю книгу часок, а потом еще часок, и так до вечера. Зато в день занятий, действительно сажусь за пианино, быстро  играю гаммы, упражнения, потом быстро одеваюсь и бегу к остановке автобуса, чтобы не опоздать на урок. Однажды зимой я бежала за автобусом, успев забросить в салон сумку с нотами, но двери закрылись, прижав сумку, а я все бежала, не выпуская ручку сумки, совершенно не думая о том, что вокруг гололед, можно подскользнуться и попасть под автобус. Шофер все-таки остановил автобус и впустил меня внутрь, я победно уселась вместе со своими нотами, и тут все взрослые пассажиры стали меня ругать и описывать, что могло случиться. Тут и до меня дошло, чем это могло закончиться.

_______________________

Летом на уроках физкультуры мы часто играли в школьном дворе в игры «Кандалы», «Гуси-гуси» и тому подобное. А зимой проводилась военизированная игра «Зарница» — все классы делились на 2 лагеря и проводили военные действия в оврагах за школой. До сих пор помню огромные сугробы, запах свежего и чистого снега, который забивался под пальто и шапку, и непередаваемое ощущение счастья и радости жизни. Иногда по выходным зимой ездили всем классом, во главе с Мариной Павловной на туристическом поезде «Снежинка» — там катались на лыжах и санках, потом обедали общим столом с чаем из термосов, и, веселые и довольные, возвращались домой!

Каждое лето мы с мамой и соседями ездили за грибами — ехали на пригородном поезде, выходили на станции в лесу, и шли с корзинками искать грибы. Их было мало, но тем приятнее было найти хороший гриб, в основном попадались подосиновики, подберезовики, сыроежки и грузди.  Все участники получали огромное удовольствие от поездок, в лесу росли огромные папоротники, высотой в человеческий рост, березы, осины, частый подлесок. Если ехали в сентябре, то небо было синее и прозрачное, а между деревьями летали паутинки. Грибов всегда хватало только на одну сковородку с картошкой, но вкуснота была необыкновенная. Грузди солили в банке.

Зимой, когда мы учились в 7 классе, около нашего дома прорвало водопровод, и весь пустырь залило водой, она застыла разными кривыми извилинами, но я решила научиться кататься на коньках. Мама принесла с работы коньки-полуканады, очень неудобные, но я все же как-то смогла на них кататься, правда больше падала. Потом мы с девчонками начали ходить на городской каток. Каталась я очень плохо, особенно трудно было выходить по деревянному пандусу на лед. Однажды, выходя на лед, я начала падать и инстинктивно ухватилась за парня, который стоял на дороге, вместе с ним и завалились со всего размаху на лед. Он, помню, сильно на меня ругался.

Однажды глубокой ночью меня разбудил мамин крик: «Мы горим, скорее одевайся и бежим!» Дело было зимой, мы быстро оделись и попытались выбежать по лестнице на улицу, но лестница горела, и от угарного газа нечем было дышать. Тогда мы вернулись в комнату, мама открыла окно настежь, привязала веревку к спинке кровати и сказала, что сначала спустится сама, а потом будет меня ловить с земли. Она спустилась неудачно, все руки до крови были ободраны об веревку. Мама крикнула, чтобы я спускалась. Было страшно вылезать в темное окно по веревке, но спустилась я довольно легко и снизу меня страховала мама.

Все были в панике, соседка Анна полезла по простыне, простыня порвалась, она упала и сломала ногу. Еще один мальчик Слава выпрыгнул со 2 этажа и сломал руку, его отец спросонья схватил младшего ребенка, закутал в куртку и побежал по горящей лестнице. Хорошо, что уже подъехали пожарные и направили на них струю воды, благодаря чему отец с сыном не обгорели. Наши соседи по квартире, муж с женой и двое детей, сидели одетые возле открытых окон, завернув в одеяло самое дорогое, что у них было – баян. Они кричали, что не будут спускаться, пока не загорится их дверь! Мы стояли и мечтали, что дом сгорит, и нам всем дадут благоустроенные квартиры. Но пожарные быстро потушили огонь, а на следующий день пришли плотники и за несколько часов построили новую лестницу. Так наши чаяния не сбылись!

ЕВПАТОРИЯ

Из детства мне запомнилась только одна встреча с отцом. В 7 лет врачи обнаружили у меня ревматизм и положили в больницу на месяц. В это время у отца случился кризис в отношениях с его новой женой — мне, конечно, ничего не объясняли, но из разговоров мамы с сестрами, я поняла, что отец увлекся некоей балериной и ушел из семьи. С ней тоже не сложилось «в долгую», отец уехал к деду, не зная, что предпринять дальше. Тогда дед написал моей маме письмо, в котором просил принять Феликса, выражал надежду, что может быть, опять все сложится, и мама согласилась. Отец приехал как раз в то время, когда я была в больнице. Мама рассказывала, что от вида нашей комнатушки у него был культурный шок!  А когда выяснилось, что надо топить печку, носить воду из колонки и ходить в уличный туалет в морозы, он сразу приуныл. Да и чувств  друг к другу у них уже не было. Новое расставание было неизбежно, но все-таки он немного прожил у нас, и они с мамой навестили меня в больнице.

Я лежала в палате примерно на 10 коек, врачи пытались меня лечить уколами бицелина, очень болезненными, но чувствовала я себя хорошо, как и все обитатели нашей палаты. Мы постоянно пели, рассказывали разные истории и не скучали. Одна девочка постарше учила нас разным нехорошим словам и все с радостью это впитывали. Однажды зимним вечером, все девчонки, распустив волосы, прыгали по кроватям, распевая песенку сомнительного содержания, некоторые слова из которой я, пожалуй, заменю:

Едет поезд, рельсы гнутся,

Под мостом клопы дерутся,

Самый маленький клопок

Дерет кирзовый сапог!

Вдруг дверь в палату открылась и нянечка сказала, что ко мне пришли родители. Вся растрепанная, я побежала по коридору и дальше по деревянной лестнице на первый этаж. На нижних ступеньках лестницы стоял отец — я сразу его узнала по фотографиям, а дальше мама. Они были в зимней одежде все запорошенные снегом, от закрытой уличной двери шел пар и морозный воздух. Не раздумывая ни минуты, я бросилась мимо отца к маме и начала ее обнимать и целовать. До сих пор помню ее родное лицо и запах снега в ту минуту. Потом мы сидели все втроем и разговаривали. Но к отцу я никогда не испытывала никаких чувств, просто знала априори, что это отец, ведь он не жил с нами и появлялся всегда эпизодически. Хотя разговаривать с ним мне было всегда интересно. После этого посещения больницы, отец выговаривал маме, почему это Ольга побежала мимо него и обняла ее. А что же он хотел? Впоследствии отец все же вернулся к своей семье в Минске.

Осенью 69 года моей маме дали профсоюзную путевку в санаторий в Крыму в г. Евпатория. Путевка была на мать и дитя, кроме путевки нам оплатили проезд на поезде до Евпатории и обратно. Мама написала отцу, что мы будем проезжать через Москву, и он предложил встретиться там и прожить несколько дней у его родственников. На эту встречу также должен был приехать мой дед Ефим Львович с женой. Дед несколько лет назад овдовел — его вторая жена Клеопатра, мать моей тети Доли, умерла в молодом возрасте. Через некоторое время дед женился в третий раз, и его женой стала Екатерина Ивановна Мокиенко — актриса, с которой они работали в одном театре.

И вот нам снова предстояло увидеться.  Мы собрались в путь и ехали на поезде семь суток. В Москве на вокзале нас встретили отец и дед. Это была радостная встреча! С дедом мы виделись чаще — он в это время работал главным режиссером Красноярского театра драмы, и их театр часто приезжал в Хабаровск на гастроли. Жили мы в Москве в квартире брата деда. Каждый день накрывали большой стол и сидели подолгу, разговаривали обо всем на свете.

Отец начал водить нас по различным историческим местам, музеям. Помню, как мы стояли два часа в очереди в Мавзолей Ленина, очередь начиналась в Александровском саду и тянулась по Красной площади до входа. Запомнилось мне также, как отец пригласил нас на обед в ресторан «Арагви», где мы ели курицу сациви, с тех пор я часто заказывала в ресторанах это блюдо, но в «Арагви» было вкуснее всего. Еще меня поразили киоски с мороженым, где продавали 20 или 30 видов мороженого. В Хабаровске был один вид мороженого в вафельных стаканчиках, а здесь и эскимо, и с орешками, хотелось все попробовать.

Из Москвы мы выехали на поезде в санаторий. Мы с мамой впервые увидели море, горы, изумительно красивый город Евпаторию. В большой комнате, куда нас поселили, жила еще одна женщина с дочерью. Мы подружились с соседками и каждый день проводили вместе на пляже, купались в море и наслаждались жизнью. В первый же день мы пошли на рынок и накупили различных фруктов, причем многие фрукты, например, дыни мы никогда до этого не пробовали. Слишком обильное пробование привело к тому, что к вечеру у меня заболел живот, и началась рвота. Медсестра сказала, чтобы мы полегче налегали на фрукты и ели их дозировано… В санатории было чудесное питание, причем мы сами выбирали меню на следующий день, мне очень понравился лангет, и я его постоянно заказывала.

Но все хорошее быстро заканчивается, и вот мы уже сидим в поезде Евпатория-Хабаровск. Мама вдруг признается мне, что у нас кончились все деньги, и нам даже не на что поесть. Она дала телеграмму своей племяннице Свете в Новосибирск, чтобы та принесла нам к поезду денег, но до Новосибирска надо было ехать еще 3 дня! К счастью, с нами в плацкартном вагоне ехала пара, муж и жена. Мы целыми днями играли с ними в карты, и они заметили, что мы сидим голодные и стали нас подкармливать. Наконец, ночью мы приезжаем в Новосибирск, там лежит снег, в вагон забегает Света — уже в зимнем пальто и приносит нам деньги и целую кастрюлю борща, булку хлеба и еще что-то вкусненькое.  До сих пор помню, какой вкусный был борщ, мы ели от души и угощали соседей по купе.

КИС-КИС МЯУ

В 7 классе Новый год мы отмечали «нашей пятерочкой», мама ушла к сестре и предоставила нам комнату. Все принесли разносолы, у нас была бутылка шампанского, и мы всю ночь пировали, танцевали, пели и разговаривали. Эта была чудесная встреча Нового 1971 года!

Последняя моя поездка в пионерский лагерь в качестве ребенка состоялась перед 8 классом. Мама взяла на работе путевку в лагерь им. Володи Дубинина на поселке Бычиха. Кстати, профсоюзная путевка на 21 день пребывания в лагере стоила 7 рублей! Я была в старшем отряде, где пребывали уже не дети, а подростки, но еще под руководством вожатых. У парней была гитара, и мы всем отрядом ходили купаться на Уссури под аккомпанемент. Постепенно сформировалась компания из наиболее взросло выглядящих девчонок и парней.

Перед началом учебы нас всем классом послали в совхоз Гаровка, на месяц, для уборки кузики. Кузика – это кормовая свекла для животных. Нас поселили в бараке, где было всего два помещения, для мальчиков и для девочек. В огромных комнатах стояли деревянные двухэтажные нары, на которых мы спали. «Наша пятерочка» заняла верхние нары, мы завесились простынями от остальных, и получилось уютное жилище.

С нами в совхозе работали школьники из поселка Горького, который находился в черте города. Оттуда были 8 и 10 классы. Мы, естественно, заинтересовались десятиклассниками, они нам казались взрослыми и красивыми парнями, по сравнению с нашими однокашниками. Оказалось, что через стенку с нашим спальным местом, жили как раз десятиклассники. В деревянной стене были большие щели, и вот мы начали с парнями разговаривать, сначала все было очень мило, но потом мы разругались.

Тогда они насыпали в щели перца, и, когда мы стали смотреть в щель, дунули нам в глаза. В ответ мы заклеили пластилином щели, но парни вытащили пластилин, соорудили из проволоки крючок,  через щель зацепили нашу простыню и стали тянуть на свою сторону. Мы схватили простыню и изо всех сил ее удерживали, но силы были неравны, и мы сообразили сделать узел на нашем конце простыни, они со своей стороны тоже сделали узел, так простыня и провисела до конца смены.

Причем мы прекрасно знали, с кем имеем дело, а наши визави никак не могли нас вычислить, они стояли на крыльце и гадали, кто же их донимает, а мы проходили мимо, скромно опустив глаза.

По вечерам в лагере начинались танцы. Все десятиклассники восторженно кричали: «Надюха! Натаха!», когда две девочки из их школы, восьмиклассницы,  выходили на танцплощадку. Это были очень красивые девчонки одного роста, с хорошими фигурами и модно одетые, парни наперебой приглашали их танцевать, они пользовались бешеной популярностью. Я глядела на этих девчонок, как на каких-то высших существ, не предполагая, что через несколько месяцев Надя станет моей лучшей подругой.

ОКОНЧАНИЕ ВОСЬМИЛЕТНЕЙ ШКОЛЫ

В начале 8 класса я пришла домой из школы и увидела, что на кровати лежит самое модное тогда пальто — болоневое, зеленого цвета, все простроченное и с белым воротничком из искусственного меха — просто мечта. В комнате находились мама и тетя Аня. Аня сказала, что вот мол, прикупила себе пальтишко. Я стала умолять, чтобы она отдала это пальто мне, после чего они рассмеялись и оказалось, что мама купила его мне! Это было счастье!

В этом пальто я ездила в каникулы на поезде «Красная гвоздика». Это была поездка для подростков по местам партизанских боев — до Владивостока и обратно. В поездке все веселились, пели песни, и отлично провели время.

После каникул в «нашей пятерочке» произошла ссора, т. е. я поссорилась со всеми. Ссора была какая-то легкая, мне нужно было бежать в музыкальную школу, и я думала, что на следующий день мы помиримся. Но утром в школе обнаружилось, что девчонки со мной не разговаривают серьезно. Тогда я огляделась вокруг и заметила, что наш класс сильно изменился. Несколько девочек, которые все эти годы находились в тени, вдруг резко повзрослели, приобрели авторитет, и по сути дела весь класс стал им подчиняться. Оставалось только воскликнуть, как в фильме «Свадьба в Малиновке» — «Скидавай штаны – власть переменилась!»

Девчонки из «нашей пятерочки», очевидно, оказались более гибкими по натуре, и сразу примкнули к новой власти, они стали называть себя «наша восьмерочка» и дружить с этими девочками. А я оказалась в оппозиции, и, как всегда, когда старых кумиров снимают с пьедесталов и начинают топтать ногами, пришлось пережить немало неприятных минут. Весь класс стал в одночасье враждебным по отношению ко мне, а неудавшийся поклонник Витя только подливал масло в огонь.

Еще одним поводом к недоброжелательству послужил случай, когда в нашу школу пришли представители из Дома пионеров, чтобы выбрать участников в кружке бальных танцев. Они провели конкурс и выбрали меня и Сашу Ю., с которым я сидела за одной партой. Мы стали ходить с ним в Дом пионеров и учиться танцевать, даже выступали на концертах — может быть, остальные этому позавидовали. Бедный Саша ни за что, ни про что — только за дружбу со мной тоже стал получать плюхи, естественно моральные, т. к. в те годы  девчонки еще не дрались и не снимали драки на видео, как происходит сейчас. Я сильно переживала из-за всего этого, плакала дома — мне казалось, что я потеряла сестер, так как мы все время были вместе, и эта дружба как бы обволакивала меня теплым коконом. Однако, в школе старалась казаться независимой и не обращать ни на что внимания.

Конечно, нашлись в классе люди, которые оказывали мне поддержку и не изменили своего прежнего отношения ни на грамм, очень благодарна им за это. Я присоединилась к группе девочек, которые всегда держали нейтралитет, мы хорошо  поладили и подружились.

Но не зря говорят, что если Бог что-то отнимает, то тут же и дает. Моя тетя Аня жила в поселке Горького, и я ходила к ним каждую неделю мыться, т.к. терпеть не могла баню. Однажды, когда я приехала, а у них никого не оказалось дома, я села на лавочку перед подъездом и вдруг увидела, что по двору идет та самая Надюха, с которой мы были в Гаровке.  В совхозе мы не сказали друг другу ни слова, а тут Надя узнала меня, подошла и спросила, что я делаю в их дворе. Мы разговорились, и Надя пригласила меня в гости — оказывается, она жила в том же доме, что и тетя Аня! Надя жила с родителями в 3-х комнатной квартире, по моим меркам шикарно обставленной, с множеством красивых вещей. Ее мама была на хорошей должности, и Надя не испытывала недостатка в модных нарядах.

С первых же минут общения, мы стали разговаривать, как будто знали друг друга целую вечность, не было никаких проблем найти тему для разговора. Нам нравились одни и те же книги, фильмы. Мы так заболтались, что я пришла к тете Ане только поздно вечером. Надя пригласила меня еще заходить к ней, что я и делала каждую неделю. У них на Горьком шла совершенно другая жизнь, чем у нас в районе, Надя с подружками каждую неделю ходили в Дом культуры на танцы, заводили романы, гуляли по вечерам по главной улице поселка, как по Бродвею. И я с головой окунулась в эту новую жизнь, даже бросила музыкальную школу, не доучившись полгода.

Еще одним подарком судьбы был переезд в нашу квартиру женщины с дочкой Томой. Их поселили в комнате, где до этого жила баба Фрося. Тома была на год старше меня, училась в 13 школе, где у нее было много кавалеров, некоторые даже часами стояли под ее окнами. Она была похожа на Алена Делона в женском варианте. Мы с Томой каждый день проводили досуг вместе, разговаривали, слушали пластинки.

Но с Надей, конечно, у меня была бОльшая душевная близость. Мы с ней до сих пор дружим, правда, встречаемся редко, т. к. она живет в Натании, а я в Иерусалиме. Мы с Надей ровесницы, но она с юности была более зрелым человеком, и даже исполняла некоторые материнские обязанности по отношения ко мне. Так она повлияла на три главных решения в моей жизни: посоветовала поступать на архитектурное отделение, после института выдала меня замуж, и также, благодаря ей, вся моя семья переехала потом в Израиль.

Но вот, наконец, восьмилетка была закончена, и я вышла из школы с твердым намерением никого из нашего класса больше не видеть. Так и случилось, но через 40 лет мы все встретились в социальных сетях. Делить нам уже нечего, время стерло все шероховатости и сейчас мы общаемся, как добрые друзья. И рассказываем друг другу, как сложились наши жизни, ведь это интересно, после такого огромного перерыва начать общение.

ШКОЛА № 70

Осенью 1972 года я начала учиться в 13 школе, но не успела проучиться и двух месяцев, как у нас произошло радостное событие – маме на работе дали благоустроенную квартиру. Мама уже давно не работала в Технологическом техникуме — там ей поставили жесткое условие: или она получает высшее образование, или увольняется! Конечно, она не могла пойти учиться, т.к. нам не на что было бы жить, и ей пришлось уволиться. Подруга устроила маму на  Хабаровскую фотофабрику, портретистом.

В 60-х годах не делали больших цветных фотографий, и на фотофабрике существовал интересный вид услуг – клиент предоставлял свое фото, иногда маленького размера, фото увеличивали, раскрашивали, оформляли в рамку из картона и прозрачную пленку – и портрет готов, можно поставить на стол, можно повесить на стену. Портретисты раскрашивали фото масляными красками, смешанными с крахмалом, маме это было интересно и связано с ее профессией, поэтому ее работы очень ценились заказчиками.

Фотофабрика была обеспеченной организацией, портретисты получали зарплату с выработки, по количеству портретов сделанных за месяц, и если в техникуме мама зарабатывала от 70 до 100 рублей в месяц, то на фабрике она получала от 150 до 200 рублей. Это было почти в два раза больше, и мы могли себе позволить чуть более обеспеченную жизнь. Бесплатную путевку в Евпаторию мама также получила от Профкома фабрики, причем нам оплатили и дорогу на поезде в обе стороны. Пришла очередь и на получение квартиры.

Квартира находилась в Южном микрорайоне, далеко от центра города, примерно 45 минут на автобусе, она была однокомнатная, но мы были счастливы! Ведь у нас теперь была вода, отопление, ванная, туалет и даже балкон!  Мама купила диван, кресло-кровать, телевизор, холодильник, и мы теперь зажили, как все нормальные люди.

Недалеко от дома находилась школа № 70, в которой я начала учиться. Меня с первого взгляда удивило в школе то, что ученики действительно учились, всех интересовали отметки, полученные знания, и уровень образования в этой школе был намного выше, чем в тех, где я училась прежде.  Сначала я съехала на тройки, но потом стала прилагать больше усилий, и вернулась к своим привычным 4 и 5.

Еще меня очень удивило, что в нашем и параллельном классах почти все были ярые комсомольцы, а несколько девочек, которые были комсоргами классов и школы, так просто горели на своих постах. Я с детства скептически относилась ко всем общественным организациям, и все пыталась понять, что ими движет.  Сначала думала, что они просто играют роль перед учителями, но потом увидела, что девчонки-то хорошие, и действительно во все это верят — тем более было удивительно, как можно было быть такими наивными.

Когда я пришла в класс новенькой, меня посадили за одну парту с Любой, мы начали разговаривать, и выяснилось, что она дружит с парнем Витей. Оба они звезд с неба не хватали, мне было не очень интересно с ними общаться. Через месяц Люба на школьной линейке упала с обморок, выяснилось, что она беременна, и ей срочно пришлось бросить школу и выйти замуж. В 70-х годах это было редкое явление…

В коллектив класса я вошла легко — праздник 7 ноября мы отмечали у кого-то на квартире, и всем понравилось, что я быстро делаю салаты и вообще общительная.

Помню момент 21 января — меня вызвали к доске на уроке истории, учительница, выслушав ответ, задала дополнительный вопрос: «А что произошло 21 января?»  Я этого не знала, и все стали с места мне подсказывать шепотом: «Умер Ленин.» Я долго не могла расслышать, потом, наконец-то, поняла, что они шептали и радостно произнесла: «А, в этот день умер Ленин!»  Весь класс просто грохнул от смеха. Если бы это произошло при Сталине, не миновать бы мне лагеря.

Новый год мы отмечали у Нади. Ее мама, Лариса Львовна, вечером ушла к родственникам, а Наде разрешила пригласить несколько друзей. Квартира была идеально прибрана и сияла чистотой. Сам процесс празднования Нового года, совершенно выветрился у меня из памяти, зато хорошо помню, как Лариса Львовна вернулась утром домой и застала полный кавардак в квартире: в туалете спящую на полу девочку с головой на унитазе, и нас с Надькой, бегающих по дому и пытающихся одновременно наводить порядок и мыть посуду. Все, что она смогла произнести: «Забулдыги, забулдыги!!!»

После праздника опять потекли учебные будни. В школе находится зубной кабинет, и всех учеников по очереди туда вызывали. Посреди урока, вдруг приоткрывалась дверь, и улыбающаяся толстая медсестра манила кого-нибудь пальцем, человек обреченно шел за ней. Мне в этом кабинете совершенно без всякого наркоза испортили 4 коренных зуба. Дело в том, что с 60-х годов пломбы начали делать дешевые, в основном из цемента, и они периодически выпадали, врач опять расковыривал весь зуб, и ставил новую пломбу, и так до бесконечности. Вся жизнь потом я мучилась с этими зубами, пока наконец-то в Израиле их не заменили коронками на штифтах.

ГЕЛЕНДЖИК И ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ

В апреле мама преподнесла мне чудесный сюрприз —  на работе ей дали путевку для ребенка в санаторий на Черном море в городе Геленджик. Дорога также была оплачена. Мне предстояло лететь с пересадкой в Москве. На самолете я летела первый раз в жизни. Восемь часов до Москвы летела без приключений, а вот в Домодедово натерпелась страха – все пассажиры получили багаж, кроме нескольких человек, меня в том числе. Оказалось, что чемоданы остались в самолете! На возвращение багажа ушло несколько часов, и за это время последний автобус в аэропорт Быково ушел. Пришлось ехать на такси с попутчиками.

Ехали в темноте часа два, по приезде в Быково, шофер выдал нам из багажника чемоданы, мой чемодан взял военный, и мы пошли к зданию аэропорта. Я еще подумала: какой галантный кавалер! Вдруг на развилке дороги военный пошел в другую сторону, я закричала: «Отдайте мой чемодан!» Он опешил и заявил, что это его чемодан, открыли крышку и увидели мужские вещи. Я закричала, что у меня точно такой же чемодан, это было удивительное совпадение — у нас были одинаковые чемоданы, причем редкой породы – из кожзаменителя, с коричневой крышкой и желтыми боковинами. Мы с военным побежали назад к такси, опасаясь, что оно уже уехало! Но, к счастью, наш шофер сидел в будочке для таксистов и пил чай и засмеялся, увидев такую суету. Хорошо, что военный помог мне в этом кошмаре, спасибо ему.

На следующее утро прилетели в Геленджик. После хабаровского снега было странно и приятно увидеть свежую зелень деревьев, цветы на газонах. Было тепло — да так, что все ходили в летней одежде. Наш санаторий располагался рядом с центром города, прямо на берегу моря. Асфальтированные дорожки, клумбы с цветами, разбросанные среди зелени жилые и общественные корпуса, чистота, пляж на берегу – все это удивляло и восхищало! Санаторий был создан для молодежи 16 — 20 лет. Кому пришло в голову выделить такую группу населения неизвестно, но, конечно пациенты в основном не лечились, а знакомились и влюблялись.

Когда девчонки подходили к женскому корпусу, им приходилось проходить сквозь своеобразный строй — по обеим сторонам дорожки стояли самые красивые парни, виденные мной в жизни. Они все были высокие, стройные, накаченные, с черными вьющимися волосами и голубыми глазами! Потом оказалось, что это местные кавалеры, которые выбирали себе очередную девушку из нового заезда в санаторий, по национальности они были греки, поэтому так необычно выглядели. Конечно, выбирали они девушек постарше и выглядящих опытными.

Я, неизвестно почему, всю жизнь считала себя  очень красивой. Может быть, это было влияние мамы, которая всегда меня хвалила, старалась подчеркнуть мои достоинства и никогда не критиковала. Когда я собиралась на какое-либо мероприятие, делала прическу, подкрашивалась, наряжалась, мама всегда садилась рядом и говорила:«А я посижу и на тебя полюбуюсь!» Или это было каким-то врожденным свойством, но я никогда не роптала на свою внешность, все мне нравилось в себе, никогда не обращала внимания ни на подростковые прыщики, ни на свою худобу, а всегда с удовольствием смотрелась в зеркало. Но тут я поняла, что греки не для меня…

В нашей комнате жили 4 девушки, я была самая молоденькая — 16 лет, две девчонки из Волгограда лет по 17 — Нурия и Таня, и Валя, 20-летняя астраханка. Нурия приехала с мамой, которая поселилась на квартире неподалеку. Она каждый день с утра приходила к нам и сидела до вечера, а также сопровождала Нурию в столовую и на все процедуры. Забавно, что Нурия была на полголовы выше своей мамы. Когда я спросила о причине такой опеки, они ответили, что татары не отпускают девушек одних ни на минуту: сначала за девицей следит мать, а потом она отдает руку дочери ее мужу, и далее уже он начинает следить за женой!

Также они рассказали, что во всех городах на Волге, где проживают татары, у них есть свои районы. В эти районы чужие не заходят, т. к. могут нарваться на неприятности. Для меня это было удивительно, потому, что на Дальнем Востоке проживало много разных национальностей, в том числе и татары, но такого резкого разделения не было, все как-то умудрялись уживаться вместе.

Я подружилась с Валей — она была постарше и много интересного рассказывала мне о своей девичьей жизни. Вскоре почти все пациенты санатория разделились на парочки и днями и вечерами прогуливались по живописным аллейкам. Ко мне тоже прибился парень-азербайджанец Тимур. Я ничего не чувствовала по отношению к нему, но когда он приглашал в кино или погулять, то с удовольствием соглашалась — так приятно было прогуливаться под ручку с взрослым парнем вдоль набережной, дышать чудесным свежим воздухом и наслаждаться природой.

В столовой за столом мы сидели с Сергеем, который приехал с Урала из города Алапаевск. Мы быстро нашли общий язык — он был остроумный и интересный в разговоре — мы постоянно хохотали за едой. Постепенно Сережка рассказал, что он из небогатой семьи, в своем городе слыл хулиганом и даже два года отсидел в колонии для несовершеннолетних. Несмотря на это, я всегда с нетерпением ждала наших встреч в столовой.

На фото слева направо — Тимур, я, Валя и Сережа

Парни и в Хабаровске обращали на меня внимание, с тремя мы даже встречались и прогуливались по вечерам по поселку Горького. Но у меня, судя по всему, было позднее развитие, никаких чувств я ни к кому не испытывала, а если кто-то хотел меня обнять или поцеловать, строго это пресекала. Мне было интересно только гулять и разговаривать. К тому же было приятно похвастаться перед подружками, что в меня кто-то влюбился.

С Тимуром мы так и встречались каждый вечер — он был скромный парень и только в конце смены решился меня поцеловать. Когда я отказалась, он спросил, как я к нему отношусь, и я ответила, что просто как к другу. Но тут Тимур вскипел, видно горячая кровь ударила в голову, и начал меня обвинять, зачем же я встречалась с ним всю смену. После этих слов, я просто ушла и больше его не видела.

В последний вечер перед отъездом по домам мы решили отметить наше расставание с Сергеем, Валей и ее кавалером. Купили вина, закуски и долго сидели на берегу моря, разговаривали. Потом остались вдвоем с Сережкой и тут почувствовали, что всю смену тянулись друг к другу. Я поняла, что каждый день ждала только наших с ним застольных разговоров.  А он признался, что постоянно ревновал меня к Тимуру, но думал, что у нас взаимные чувства и не хотел нам мешать. Мы начали признаваться друг другу в любви, потом целоваться, и первый раз в жизни я почувствовала, что объятия и поцелуи с любимым – это настоящее счастье! Нам вообще не хотелось расставаться!  А то, что на следующий день придется уезжать, придавало горечь и остроту чувств  в эти минуты. Мы сидели у моря и целовались почти до утра, потом он проводил меня до корпуса, а рано утром я, вся в слезах, улетела в Хабаровск.

После этого мы начали ежедневно писать друг другу письма  с признаниями в любви. Сергей уехал из Геленджика через день после моего отъезда и писал, что не мог больше находиться в санатории без меня, что все там напоминало наши встречи. В письмах мы обещали друг другу когда-нибудь встретиться и пожениться, посылали фото, писали, что больше нам никто и никогда не будет нужен. Так мы переписывались примерно год, а потом его забрали в армию, у меня тоже произошло много событий, и переписка сама по себе прекратилась.

Но судьба играет с нами в сложные игры – мы с Сергеем все-таки встретились! Это произошло через пять лет при довольно странных обстоятельствах. После 3 курса института нас послали в стройотряд, недалеко от Хабаровска, в поселке Некрасовка. Мы работали там на объекте птичник, выполняли отделочные работы. На той же стройке работали заключенные — они жили на поселении в общежитии в «свободном режиме», т. е. они самостоятельно передвигались по поселку и работали, в народе их называли «химики».

Через несколько дней работы, один из «химиков» показался мне знакомым, но я долго не могла вспомнить, откуда. Парень очень напоминал Сергея, но как он мог появиться тут, в Некрасовке, на этой стройке? Я решила подойти к нему и спросить — сначала он отпирался, но потом все-таки признался, что это он — его опять посадили за хулиганство, и он отбывает конец срока в качестве «химика». Сергей был уже женат и имел двоих детей.  Мы поговорили и разошлись по своим общагам. Жизнь Сережу изрядно потрепала, он выглядел старше своих лет и каким-то помятым, видно было, что попивает.

Я думала, что мы будем только здороваться с ним, но на следующий день Сергей подошел ко мне и предложил отметить встречу — он успел купить бутылку вина и сказал, что после работы мы можем остаться в бытовке, от которой у него есть ключи. Я сразу на автомате отказалась: все это было давно в прошлом, и мне не хотелось два раза вступать в одну и ту же воду.

Но Сергей не успокоился, он решил все-таки заполучить себе студентку! Одна девочка из нашей группы, Лида подошла ко мне и спросила, не буду ли я против, если она начнет встречаться с Сережкой. Я ответила, что мне это безразлично, и она, довольная, пошла к нему на встречу. По вечерам Лида теперь долго не появлялась в общаге, а меня вдруг начала мучать дикая ревность, наверное это общечеловеческое чувство — сам не гам и другому не дам! Я даже перестала разговаривать с этой девочкой, чему она сильно удивилась, ведь я же сама ей разрешила! Все же иногда люди не могут справиться со своими эмоциями.

Через несколько дней, поздно вечером, Лида вбежала в общагу вся заплаканная, измученная и закричала: «Скорее, помогите!»  Парни выбежали, узнать в чем дело — оказалось, что Сергей провожал ее домой, как вдруг на темной дороге их окружили всадники на конях и избили Сережку плетьми, а потом ускакали, бросив их на дороге. Это местные подростки так развлекались – садились на коней, подъезжали к нашему общежитию и писали на стенах букву Z, т. к. недавно прошел фильм «Зорро» и все подростки подражали главному герою.

Лиду они, к счастью, не тронули, и она героически тащила Сергея на себе, пока совсем не выбилась из сил. Тогда она побежала к общаге и позвала парней. Сергея занесли в комнату и положили на кровать, он был весь в синяках, в полубессознательном состоянии и сильном подпитии — все, что он мог делать, это махать руками и бормотать:  «Не бейте, у меня дети маленькие!!!» Наши преподаватели позвонили его начальству, те приехали, забрали Сергея, и с тех пор я его больше не встречала.

ПИОНЕРСКИЙ ЛАГЕРЬ «ВОДНИК»

После всех событий, произошедших в Геленджике, Хабаровск показался мне неухоженным и скучным. Надо было заканчивать 9 класс, и мне это далось с большим трудом, несмотря на то, что в табеле были мои обычные 4 и 5.

В классе мы подружились с девочками Ирой и Наташей. Скучая по летним каникулам в пионерских лагерях, я уговорила их поехать на летние каникулы работать в п. л. «Водник» уборщицами. Сказано – сделано, договорились с директором «Водника», и вот мы уже на месте работы! Лагерь располагался недалеко от поселка Бычиха, прямо на берегу реки Уссури. Мы были обслугой, жили в отдельном домике и пользовались всеми правами взрослых самостоятельных людей. Это была свобода!

Нас назначили мыть полы в столовой, это надо было делать 3 раза в день — работа была тяжелая, полы в столовой всегда жирные, но мы не унывали. В перерывах бегали купаться на Уссури, бродили, где хотели, и были вполне довольны жизнью. В домике обслуги образовалась теплая компания. Вечерами, после ужина садились у кого-нибудь в комнате, разговаривали, пели песни под гитару, пили вино. После этого всех тянуло на подвиги, и мы всей компанией шли минут 20 через лес, потом еще полчаса по шоссе в поселок Бычиха, где в доме отдыха каждый день проходили танцы. Натанцевавшись часов до двенадцати, шли назад в лагерь, и начинали мыть полы в столовой часов до двух ночи. Зато утром никак не могли проснуться.

Однажды ночью мы накинули на себя простыни и пошли пугать пионеров, бегая между корпусами и завывая, как привидения. Подошли даже к домику директора лагеря, но тут он вышел на крыльцо, сразу увидел, кто хулиганит, и наорал на нас. Это была смертельная обида, и утром мы с девчонками сказали, что уезжаем домой!  Директор испугался, т.к. работать было некому, запретил нам уезжать и даже выставил на воротах охрану, чтобы нас не выпускали. Но мы узнали расписание теплоходов, спокойно вышли к реке и все-таки уплыли домой.

Через три дня пребывания дома нам стало скучно, мы опять собрали чемоданы, и явились в лагерь «Водник» с повинной головой…  Директор принял нас с распростертыми объятиями, и мы работали там до конца лета.

ДЕСЯТЫЙ КЛАСС

В начале последнего школьного года нас с Ирой и Наташей опять обуяла жажда деятельности, и мы поступили в хор ансамбля песни и танца «Трудовые резервы». После того, как освоились там, начали ездить с концертами в разные дома культуры Хабаровска. Однажды нас повезли в Дом Культуры на поселок Горького. Я предупредила Надю, чтобы она пришла на наш концерт. Потом она рассказывала, что так хохотала, что даже тушь на ресницах потекла:

Хор вышел весь в одинаковых синеньких платьишках, имитирующих рабочую форму на заводе, и с энтузиазмом пел:

От песни до песни, от мечты до мечты,

С рабочею честью навек сдружились мы!

Нету дела интересней, нету дела интересней,

Если дело любишь ты!

Школа №70

Но смех смехом, а надо было думать, куда поступать учиться после десятого класса, т.к. становиться рабочим резервом мне совершенно не хотелось. Мы с мамой сидели и думали, в какой институт мне податься. Но тут Надя сообщила новость, что в Политехническом институте открылось новое архитектурное отделение. Она мне сказала: «Ты же хорошо рисуешь, попробуй туда!»

Действительно, по генам мне передались творческие способности мамы и отца. В художественной школе я не училась, но, очевидно, желание рисовать просилось наружу, и уже класса с пятого, я, сидя дома, срисовывала портреты Лермонтова и всех его родственников с фотографий из четырехтомника произведений М. Ю. Лермонтова. Эта книга была в нашей домашней библиотеке, и, прочитав ее несколько раз от корки до корки, я принялась за портреты. Жалко, что эти рисунки не сохранились, поэтому не могу ничего сказать об их качестве, но все хвалили.

Мама договорилась со своим коллегой из Технологического техникума Георгием Михайловичем, что он будет со мной заниматься. Весь учебный год, два раза в неделю я ездила в техникум. Георгий Михайлович проводил уроки рисунка со студентами, меня усаживал отдельно, давал задания, объяснял, что делать и поправлял, когда надо. Так за зиму мы с ним прошли путь от геометрических фигур до гипсовой головы, за что большое ему спасибо.

В школе, чтобы не учить уроки каждый день, я придумала систему, по которой вызывали учеников к доске. Рассчитала, что вызывают примерно раз в месяц, и стала готовиться раз в месяц и сама поднимать руку, чтобы меня вызвали. Это было очень удобно, т. к. некоторые науки, такие как физика и химия, давались мне плохо. Таким образом добралась до выпускных экзаменов.

Незадолго до экзаменов в школе произошел инцидент. Я уже писала про двух девочек активисток из нашего класса — они хорошо учились и со всеми у них были нормальные ровные отношения. Вдруг в конце года учителя на них ополчились, за что – до сих пор не знаю. Особенно лютовала завуч, она вела у нас русский язык и литературу. Как учитель, она всегда мне нравилась, особенно запомнился первый урок о Сергее Есенине: она очень любила этого поэта и украсила класс портретом Есенина и цветами. На уроках литературы всегда было интересно, проводила учитель их необычно, и каждый ученик мог высказать свое мнение.

Тем более странным было, когда завуч попросила весь класс остаться на перемене, затем сказала этим девочкам выйти, т. к. ей нужно поговорить с классом без них. Девчонки вышли, и она напрямую обратилась к нам: «Кто считает этих девочек хорошими людьми – встаньте!»  Все смутились, но я со своим знаком Стрельца, никак не смогла промолчать. Встала и сказала, что я их уважаю и хорошо к ним отношусь. Тогда она велела и мне выйти из класса. Я вышла, и вскоре об этом позабыла, но оказалось, что завуч это запомнила. Когда мне выдали аттестат, по поведению вместо  «отлично», стояло «хорошо».

Мама очень расстроилась, ведь этот балл мог быть решающим при поступлении в институт. Я рассказала ей, почему снизили балл. Тут моя мама вскипела, пошла в школу и устроила там скандал, с привлечением завуча и директора школы! В результате оценку по поведению исправили на «отлично»,  и аттестат у меня был неплохой.

Выпускной вечер в школе мне плохо запомнился, но были традиционные танцы и гуляние до утра. Так закончилась моя школьная жизнь.

Впервые о репатриации в Израиль я услышала летом 1995 года от своей подруги детства Нади. К этому времени мы уже встречались с ней намного реже, чем в молодости, и тем приятнее мне было увидеть ее, бодро выходящей из машины с дочерью Аней, неподалеку от входа в Парк Культуры и Отдыха города  Хабаровска.

Увидев меня, Надя радостно закричала на всю улицу: " Ну что, ты уже собрала документы? " Ничего не понимая, я поинтересовалась, о каких документах идет речь? Оказалось, что Надя с семьей репатриируется в Израиль, что сейчас это вполне доступно и легально и она, зная про мои еврейские корни, предположила, что я тоже уже на старте.

Стоит упомянуть, что Надя всегда появлялась в моей жизни в нужный момент и умела заразить меня своими идеями. Она делала это неоднократно и успешно, чаще всего находя горячий отклик в моей душе. В частности по ее инициативе я поступила после школы в Хабаровский Политехнический Институт на отделение Архитектуры. А через год после окончания института Надя сказала, что 23 года – это уже почти "старая дева", и мне срочно надо выходить замуж, что я и сделала вскоре после знакомства с сослуживцем Надиного мужа.

При этой же встрече, тоже чувствовалось, что перемена судьбы не за горами. В свои 38 лет я была разведенной женщиной с дочерью-школьницей и мамой-пенсионеркой на руках, к тому же не работающей, а стоящей на учете в Службе Трудоустройства. Проектный институт Дальколхозрыбпроект, где я трудилась архитектором начал давать трещины под напором Перестройки, и первой жертвой пал Комплексный отдел, в котором  я как раз и работала.

В Службе трудоустройства аккуратно и ежемесячно платили минимальный прожиточный минимум. Вторым источником дохода нашей семьи была мамина пенсия. Точно не помню, какой именно трудный период переживала Россия 1995 года: или еще пустые полки магазинов, и талоны, или уже полное изобилие продуктов, при полном отсутствии денег.  Понятно, что наше материальное положение при обоих раскладах оставляло желать лучшего, и я сразу заинтересовалась Надиным предложением.

Пришлось начать беготню по разным инстанциям и очередям: Сохнут, ЗАГС, милиция, приватизация квартиры, и т.д. и т.п. После полугодовой гонки оказалось, что хабаровских документов недостаточно, и Сохнут послал запрос в Москву. Нам велели ждать неограниченное время, чем мы и занялись.

Пока мы ожидали ответа из Москвы, Служба Трудоустройства нашла мне работу по специальности, там начали платить небольшую зарплату, Катя поступила в Лицей Информационных Технологий – жизнь налаживалась! И мы как-то спустили вопрос с отъездом в Израиль на тормозах. Решили продолжать жизнь по-прежнему.

Правда жить хорошо не получалось, в моем новом проектном институту перестали давать зарплату. То есть ее давали, но только когда заказчик оплачивал готовый проект, а это случалось довольно редко, примерно раз в 4-5 месяцев. Помню, как-то деньги за несколько месяцев выдали неожиданно, это было в сумме 5 или 6 миллионов. Так как купюры были мелкие, получилась полная болоневая сумка! Хорошо, что была зима, и я смогла спрятать сумку под шубу.

После этого случая, в рабочем столе у меня всегда хранились капроновые чулки – если вдруг давали зарплату, я набивала небольшими пачками денег всю длину чулок, и обвязывала вокруг талии. И так в несколько рядов! Постепенно всем сотрудникам понравилась моя идея, и после получки мы весело обвязывались чулками!

К сожалению, эти обвязывания происходили все реже и реже. В конце концов начальник института объявил нам, что все распускаются в неограниченный отпуск, с полной выплатой минимальной зарплаты, но только когда деньги имеются в наличии. Недовольных просят увольняться. Так как работы в Хабаровске не было никакой, уволились единицы, остальные продолжали биться за жизнь любыми способами. Кто-то жил на зарплату мужа, кому-то помогали взрослые дети, кто-то выращивал овощи на даче.

Иногда в институт перепадал неожиданный заказ – тогда нас, как в военное время срочно вызывали по телефону на рабочее место, и в течение нескольких месяцев мы "пахали". А после сдачи проекта опять с неохотой расходились по домам.

Я нашла хорошую нишу для заработка – делала студентам чертежи, дипломные и курсовые работы. Но чертежи нужны студентам только два раза в год, перед зимней и летней сессиями.

В остальное время мы проживали заработанные деньги. Еще я ходила по школам и детским садам, предлагая услуги художника-оформителя. Иногда удавалось получить заказ, а потом и деньги. Какая же это была радость! Можно было пойти в магазин и купить ЕДУ! Сейчас странно вспоминать, но иногда в доме вообще не было ничего съестного. Но все-таки мы как-то перебивались, то мамина пенсия, то на работе подкинут несколько окладов сразу, то Катин отец пришлет алименты.

Экономили на всем: одежда покупалась только на дешевом китайском рынке, за продуктами ездили на оптовые базы,  я не ходила в парикмахерскую и стриглась сама 8 лет подряд

Потом грянул дефолт 1998 года. Этот день мне никогда не забыть! Утром по телефону подруга сообщила, что все продукты подорожали ровно в 5 раз. Не поверив, я бросилась на оптовый рынок, там уже металась толпа обезумевших людей, все бегали от киоска к киоску в надежде, что кто-то продает еще по старым ценам. Но напрасно – за одну ночь цены действительно подскочили в 5 раз.

Это было уже слишком! Вся борьба, все лишения последних шести лет были напрасны. Не оставалось никакой надежды на  более приличную жизнь, и было непонятно, что нас может ожидать в будущем!

Катя, придя из Лицея, сказала, что в автобусе все люди говорят, что если бы была возможность – они бы уехали из России. Я как-то машинально ответила: "Куда же мы уедем?".   Тогда  Катя сказала: " А ведь нам есть куда!"

После этого опять закрутилась карусель с репатриацией.  Катя записалась на подготовительные курсы в Сохнут, я по второму кругу начала обходить известные организации. Еще хорошо, что Сохнут находился в Хабаровске, и это был единственный Сохнут на весь Дальний Восток. Приезжали люди из Владивостока, Камчатки, Сахалина.    Очереди были огромные, утром отмечались, и только к вечеру попадали на прием к консулу.

В Сохнуте шли собрания родителей. На мой вопрос, нужно ли дочери брать с собой осенние сапожки, представительница агенства со снисходительной улыбкой заявила, что в Израиле всегда жара и ничего теплого вообще не нужно!

Тем временем Катя закончила 11 класс, прошел выпускной, прошло лето, и в сентябре 1999 она отправилась покорять Израиль. Мы остались в Хабаровске, как и распорядился Сохнут еще на полгода, правда уехали уже через 4 месяца – оказалось, что можно приезжать и раньше полугода.

За это время нужно было оформить документы на меня и маму, продать квартиру и мебель, уладить все дела. Самое страшное, конечно была продажа квартиры, и сама по себе продажа и хранение денег. Мне все казалось, что нас обманут или обворуют. До сих пор радуюсь, что этого не произошло!

Цены на квартиры как по заказу упали ниже плинтуса – это были последствия дефолта. Нашу двухкомнатную *брежневку* площадью 67 кв. метров, недалеко от центра города удалось продать всего за 10 тыс. долларов. Перед подписанием договора о продаже, я, по совету моей двоюродной сестры – экономиста, открыла валютный счет в банке, чтобы не брать деньги в руки ( вдруг подсунут фальшивые? ).

Когда мы с мамой пришли к канторе адвоката в своих старых пальтишках, увидели, что из черного джипа выходят две шикарные дамы, без головных уборов, с уложенными прическами, и в одинаковых новеньких норковых шубках – разлетайках, с той разницей, что одна была в шубке серебристого цвета, а другая в коричневой. Это были покупательница с подругой.

Покупательница небрежно протянула мне пачку долларов, но я их огорошила тем, что брать деньги сама не буду, а их возьмет только кассир Сбербанка. Немного поломавшись, они прошли со мной в Сберкассу и отдали пачку кассиру. Кассир проверила деньги на аппарате и обнаружила-таки одну поддельную купюру, которую покупательница с неохотой заменила. Замечу, в скобках, что квартира до сих пор стоит пустая, для покупателей это было просто выгодным вложением денег, ведь через 6 лет моя квартира стоила уже 120 тыс. долларов.

Продав квартиру, мы жили у знакомых и продолжали бегать с оформлением  документов. Из всех походов мне запомнилась только одна женщина из очереди в Сохнут, которая посоветовала положить в мешочек горсть земли с угла нашего дома и взять с собой – тогда не будет ностальгии. Я последовала ее совету, и действительно ностальгии никогда не ощущала!

Последующие события слились в один клубок – прощание с родными и друзьями, раздача подругам книг и вещей,  *отходная* на работе. Чтобы избежать лишних разговоров, на работе я сказала, что мы переезжаем в Минск, к моему отцу. Кстати, при увольнении мне выдали зарплату за последние 9 месяцев, а до этого мы по прежнему сидели без денег.

Самолет в Израиль улетал рано утром, все мои подруги опоздали к рейсу и приехали, когда мы уже были в небе. В тринадцатичасовом полете на меня напало странное оцепенение, видно усталость дала о себе знать. Мама тоже сидела в полудреме. И вот мы уже в аэропорту Бен Гуриона. О первом времени в Израиле говорят мои бумажные письма, которые писались подругам в течение нескольких лет, пока мы не начали разговаривать в Скайпе.