Автобиография
Цивилизация началась тогда, когда дед стал
рассказывать своим внукам о своем деде, –
сказал кто-то из великих.
Уже несколько лет тому назад, еще до того, как Инна написала свои воспоминания, у меня возникло желание записать то, что я знаю о своих предках. Для внуков. Я глубоко убежден, что когда дети, знают кем были их прародители, то в пример для себя, как правило, выбирают их благородные поступки, и пополняют ряды порядочных людей. К сожалению, это не всегда так бывает: у декабриста Якушкина в советское время был внук стукач, оклеветавший многих порядочных людей. Но все равно, мне кажется, что история хороших дел предков объединяет и облагораживает клан и защищает внуков и правнуков от плохих поступков. Кроме того, наличие истории у клана позволяет ему выжить и сохраниться в трудные и тяжелые годы. Для меня пример жизни моих родителей, их братьев и сестер, отрывочные сведения о дедушках и бабушках позволили мне честно прожить жизнь и не делать гадостей другим людям. Вот ради этого я сел писать свои воспоминания.
Кроме того, когда Инна закончила свои воспоминания, то Валюшка стала настаивать, чтобы я дополнил их своими воспоминаниями. Начал я делать записи где-то в 90-м году, когда вернулся из больницы после первого инфаркта.
Мои воспоминания предназначаются не для издания, а только для моих внуков: Анюте, Антону, Люше, Маняке и Матвею. Всего надо отпечатать 5 экземпляров, добавить фотографии и переплести. Так как корректорами будут Анюта и Антон, то за ошибки в тексте будут отвечать они.
Наша фамилия
Шихеев – очень редкая фамилия Я знаю только пять человек которые носят эту фамилию: я, моя жена Инна, дочери Валя и Оля. а также двоюродная сестра Мила, живущая в Петрограде. Возможно, еще есть внуки дедушкиного брата, носящие эту фамилию, но о них я ничего не знаю.
Еще в каталоге Ленинской библиотеки рядом с карточкой отца была карточка какого-то Шихеева о кинофикации Смоленской области до войны. Отец не знал, кто он. Потом я узнал, что это был двоюродный брат моего отца и мой дядька. С его сестрой, моей двоюродной теткой, я случайно познакомился в 60-х годах в аптеке на Кузнецком мосту. Я получал заказанные очки и назвал провизору свою фамилию. Вдруг сзади меня из очереди раздался чей-то женский голос: «А почему у Вас моя фамилия?» Я дождался, пока она также получила очки, и мы стали выяснять, почему у нас одинаковая фамилия. У этой пожилой женщины, приехавшей из Смоленска заказать себе очки, так как в Смоленске их невозможно было тогда сделать, был брат, начальник управления кинофикации области. Про отца своего они ничего не знали, так как покойная мать им про отца никогда ничего не рассказывала. Мы с этой женщиной пошли к тете Кате, родной сестре отца, жившей тогда рядом с аптекой в Георгиевском переулке. После чаепития они пришли к выводу, что они двоюродные сестры. У моего деда был родной старший брат, с которым он поссорился. Этот брат деда когда-то уехал еще до революции из Петербурга, и мой дед с ним связь потерял. Почему мать этой женщины ничего не рассказывала ей с братом об их отце, она не знала.
Пытаясь понять происхождение нашей фамилии, я вначале думал, что когда-то она писалась как «Михеев», но какой-то пьяный писарь начало буквы «М» начал писать очень высоко и вместо «М» получилось «Ш», а переписывать ему было лень, и в дальнейшем вместо «Михеев» стали писать «Шихеев».
Но есть и другая версия. Отец говорил, что его дед или прадед в Петербург приехал из Казани, то есть возможны татарские корни у нашей фамилии. У татар распространены такие фамилии как Шихаев, Шайхеев. О возможности наших татаро-монгольских предках говорит и история с рождением внучки Лии. Когда она родилась, у нее на ягодице появилось небольшое темное пятнышко, которое вскоре исчезло. Истрию о возникновении и исчезновении этого пятнышка у рождающихся детей нам рассказала Мира. По высочайшему распоряжению Ленина нашему знаменитому детскому врачу Сперанскому было разрешено в 1920 году поехать в Англию принимать роды у своей дочери, которая была замужем за английским лордом. Родился сын с темным пятнышком на ягодице, вскоре исчезнувшим. И Сперанский сказал: «Это пятно по нашей русской линии, у английского лорда не могут быть предки монголы».
Один наш знакомый утверждал, что начало нашей фамилии «ШИХ» определяет княжескую родословную у азербайджанцев. Вообще-то неплохо – надо бы покопаться в родословной по этой линии, может быть, и найдется в предках какой-нибудь князь. Теперь это модно.
Но, к сожалению, наша фамилия Шихеевых обрывается на наших дочерях – их дети уже носят фамилии Хорошкиных и Волынских, а моя двоюродная сестра Людмила не имеет детей.
Родословная мамы
Дедушка и бабушка Лопшицы
Мой дедушка, отец мамы, Мирон Аронович Лопшиц, родился примерно в 1855–1860 году. С бабушкой они поженились в 1877 году и жили в Одессе. Кто были родители дедушки, я не знаю. Дедушка был учителем чистописания в еврейской торговой школе и в еврейском сиротском доме. Профессия учителя чистописания в те времена была очень престижной – умение грамотно и красиво писать очень важно было как в торговой, так и чиновничьей карьере. От моих теток я слышал, что дедушка пользовался большим уважением среди еврейской интеллигенции Одессы. У меня сохранились два поздравительных адреса на имя деда в связи с тридцатилетием его трудовой деятельности как учителя. Вот они:
Многоуважаемый Мирон Аронович!Сегодняшний день ознаменован для Вас двойным торжеством: две школы празднуют Ваше долголетнее служение в их стенах: еврейская торговая школа – тридцатилетие и еврейский сиротский дом – двадцатидвухлетие Вашей педагогической деятельности. Мы, представители одной из этих школ, собрались к Вам, дорогой товарищ и сослуживец, чтобы выразить Вам свои искренние поздравления и благопожелания. О Вашей честной, плодотворной и полезной деятельности, о Вашей редкой добросовестности и горячей любви к делу и детям нечего распространяться: имя Мирона Ароновича Лопшица служит синонимом всех достоинств школьного учителя. Редкая дисциплина и необычные успехи Ваших питомцев создали Вам вполне заслуженную славу. Позвольте же, дорогой товарищ, пожелать Вам сил и здоровья, чтобы еще много, много лет Вы так же честно, добросовестно и любовно исполняли свои обязанности.Педагогический Совет Одесск. Сирот. Дома(десять подписей)
Текст второго поздравления:
Товарищи-учителя приветствуют многоуважаемого Меера Ароновича по поводу исполнения тридцатилетия его плодотворной работы в Одесском Еврейском Общественном Народном 2-х классном с ремесленным отделением училище, преобразованном впоследствии в Еврейскую Общественную Школу, и от души желают еще долго, долго видеть его в своей среде.Одесса 18 ноября 1910 г.(одиннадцать подписей)
От дедушки мне достался серебряный подстаканник с дарственной надписью на нем: «В день юбилея от товарищей сиротского дома, 19-Х1-1910 г.». Этот подстаканник после моей смерти отдать Антону.
В 1910 году у дедушки был инсульт, и в 1919 году он умирает в Одессе. Как видно, ему было немного больше 60 лет. Вот и все, что я знаю про дедушку (Меера). Какой он был человек, я могу судить по его детям, которых я знал: моей маме, Мише, Насте, Идочке и Абраму, – все они были прекрасными людьми.
Бабушку звали Миреле – дети называли ее Мира. Родилась она в 1863 году, возможно, в Одессе. Ее отец был булочник. Фамилия его была Раймистр. По еврейским обычаям девочек рано выдавали замуж. В 13 лет бабушку выдали замуж, и уже в 14 лет она родила первого ребенка
Как рассказывала мне моя мама, бабушка Мира предпочитала играть в куклы, чем со своим ребенком. Первые двое детей умерли вскоре после рождения. Бабушка Мира вырастила восьмерых детей – четырех сыновей и четырех дочек. По порядку рождения – Настя, Миша, Марк, Яша, Ида, Дора, Сарра и Абрам. Семья была большая, дружная и веселая, о чем я могу судить по тому, что старшие дети очень дружили с Леонидом Утесовым, который был частым гостем в доме дедушки и бабушки. Последнее жилье семьи находилось недалеко от железнодорожного вокзала по улице, по которой ходили трамваи. Когда в начале 70-х годов я с Инной ездил в Одессу, мы нашли их дом и заходили в их квартиру. Но новые жильцы ничего не помнили о семье Лопшиц.
Мамины братья и сестры
В 1921 году в Москву уехала Идочка с мужем Мироном, а в 1923 году в Москву уехала старшая дочь Настя с бабушкой, а за ними в Москву тронулись Абрам с женой Машей и моя мама. Бабушка в Москве все время жила с Настей в доме на берегу Москвы-реки, недалеко от Смоленской площади. Умерла бабушка в 1931 году, но где ее похоронили, я не знаю.
Самой старшей в семье была Настя. В детстве ее звали Эстер. Родилась она 22 апреля 1880 года. Настя была не только старшей, но и главной в семье и еще при жизни дедушки руководила всем семейством. У нее был очень добрый, но и очень твердый характер. Братья и сестры ее очень уважали и слушались беспрекословно. Она получила музыкальное образование, и всю жизнь преподавала игру на пианино. Так как мои детские годы были тесно связаны с Нястей, то подробно о ней я напишу в дальнейшем Я ее очень любил, но нервы ей портил предостаточно. Умерла она в 1949 году в возрасте 69 лет в Москве.
(Старшей в первой четверка была Настя-Эстер Родилась она в 1880 году и командовала младшей четверкой. Младшие ее очень уважали и слушались.)
С Настей я мною общался. В 1932 году она вступила в дачно-строительный кооператив и получила дачу в Мамонтовке по Северной железной дороге. С 1932 года по начало войны меня каждое лею отдавали в распоряжение Насти. Дача находилась в тридцати минутах ходьбы от станции около построенной позже плотины Учинского водохранилища. Дача была деревянная с засыпными стенкам и крышей из дранки. Было четыре небольших комнаты и три террасы. В самой большой комнате и на самой большой террасе жили мы с Настей, другие комнаты Настя сдавала своим друзьям.
Мои родители и Идочка приезжали на дачу только по воскресеньям и то не всегда. Отношения с Настей у нас были замечательные, она давала мне почти полную свободу – целыми днями я пропадал у друзей на соседних дачах, на речке или ходил в лес за грибами. На нашей даче появлялся только покушать Правда, за это мне попадало от Насти, но я к этому относился философски и не придавал большого значения.
Осенью, когда мы уезжали с дачи, Настя категорически заявляла моим родителям, что больше она меня на дачу не возьмет, но наступало следующее лето, и я вновь оказывался на даче под ее опекой. Настя была очень добрая женщина. Она могла подобрать на улице беспризорника и потом его воспитывать. В середине 30-х годов она привела в дом голодного и оборванного парнишку. Звали его Павел, он был на пару лет старше меня В 1936 году он где-то что-то украл, его судили и отправили в лагерь куда-то под Петрозаводск. Настя ездила к нему и отхлопотала ему освобождение. Каким образом она этого добилась, я не знаю, но думаю, что через члена Политбюро ВКП(б) Жданова. Она учила музыке его сына. По профессии Настя была пианисткой и преподавала игру на фортепьяно. Она была очень хорошим преподавателем, и у нее учились дети высокопоставленных чиновников.
После лагеря Павел вернулся к Насте, и она прописала его у себя. Впоследствии он выучился на шофера и после смерти Насти женился и стал добропорядочным гражданином. В комнате у Насти также был прописан ее племянник Ленька. Привела она также к себе домой будущую жену Лени Фаню, которая приехала в Москву и не имела места, где могла бы остановиться. Как это произошло, я уже не помню, но она стала очень хорошей женой для Лени. Фаня была не только доброй и преданной женой, но и очень красивой женщиной. В детстве в Елизаветграде, когда ей было всего два года, ее украли цыгане, и они научили ее танцевать с медвежонком. Только через год ее нашли родители.
Настя не была никогда замужем, но она была красивой и очень интересной женщиной. У нее было много друзей. Двух я хорошо помню, так как они жили летом у нас на даче. Один их них доктор Р. (я забыл его фамилию), кругленький, небольшого роста с пышными седыми усами, был знаменит тем, что в 1935 году его срочно вызвали в гостиницу к больному, приехавшему то ли из Саратова, то ли из Казани. Им оказался замдиректора Чумного института, который приехал в Москву с докладом для Молотова о том, что найдена противочумная сыворотка. Но в Москву он приехал заболевшим чумой. Доклад у Молотова был отменен, но несколько человек, общавшихся с ним в Москве, погибло: парикмахер и уборщица из гостиницы, врач. Доктора Р. увезли в инфекционную больницу на Соколиной горе, где он целый месяц просидел в одиночном боксе, ожидая смерти. Болезнь его миновала, но он там успел написать поэму о смерти.
Второй Настин друг, которого я встречал у Насти, был высокий сухощавый старик очень представительного вида. До Октябрьской революции он был членом Думы и чуть ли не министром. Помню его рассказы о генералах Корнилове и Краснове. Мне кажется, что по своим взглядам он был монархист. Умер он в конце 30-х годов. Кроме Насти у него никого не осталось, и Настя нелегально похоронила его в нашей общей могиле в Крематории. Она мне про это рассказала. Ни записи в книге крематория, ни надписи на могиле нет, так что я даже не знаю, какой была его фамилия. Так что в нашей могиле в крематории лежат сейчас 11 урн плюс одна с неизвестным.
Настя была не только прекрасным преподавателем музыки и добрым человеком, но еще и храброй женщиной. Она вела переписку с дядей Яшей в Париже и с сестрой Дорой, жившей в Берлине. Когда в середине 30-х годов запретили – «не рекомендовали» – переписываться с родными, живущими за границей, моя мама, Идочка и Абрам перестали писать Доре, но Настя продолжала регулярно с ней переписываться и получала от нее даже посылки. Через Настю мне регулярно Дора присылала какие-то игрушки, маме она прислала изумительные туфли из крокодиловой кожи, которые мама ни разу не надела, а в войну обменяла на продукты. Переписка Насти с Дорой аукнулась на моей судьбе, но об этом я напишу, когда буду описывать мою жизнь в армии.
Настя умерла в 1949 году и похоронена в Крематории. Я в это время еще служил в армии в Германии.
Следующим в семье был Миша, который родился 5 ноября 1882 года. Дядю Мишу я очень хорошо помню. Много лет он был провинциальным артистом, но последние десять лет играл в театре Вахтангова комедийные роли в пьесах Островского. Дядя Миша был человеком широкой натуры, любил выпить. Настя рассказывала, как нередко после хорошего заработка дядя Миша покупал ящик вина, собирал друзей и ехал с ними к Насте, где они бражничали до утра. Это дядя Миша привел в дом Лопшицов молодого Утесова, который дружил также с Марком, Яшей и Настей. Когда Настя рассказывала, как они веселились у них на втором этаже в Одессе, то в глазах у нее появлялись веселые искорки.
После первого класса я уже самостоятельно передвигался по Москве и часто после занятий в школе приезжал к нему в театр на Арбат. После репетиции мы ехали к нему домой в Фили, где он с женой и приемным сыном в доме барачного типа недалеко от Филевской церкви. Тогда я очень дружил с его пасынком, который был мой погодок. Последние годы дядя Миша тяжело болел и умер 5 мая 1933 года. Он первым похоронен в нашей могиле на Донском кладбище.
Дядя Марк родился в 1884 или 1885 году. Он был коммерсантом, но в какой области я не знаю. По воспоминаниям Насти вначале его коммерческая деятельность была довольно успешной, но очень много денег тратил на приобретение картин, предметов декоративно-прикладного искусства, марки. Во время Первой мировой войны дядя Марк разорился, и вся его коллекция была распродана, чтобы рассчитаться с долгами. Настя утверждала, что его коллекция ничего не стоила и была продана по дешевке. Но тут, по-моему, Настя заблуждалась.
Может быть коллекцию и в самом деле распродали по дешевке из-за войны, и потому, что дядя Марк собирал картины современных мастеров. У его сына Лени сохранился портрет его жена Раи, мамы Лени. Он не подписан, но возможно автор картины Давид Бурлюк. Еще из коллекции Марка у Лени сохранился сидящий деревянный буддийский божок высотой около 60-ти сантиметров – безусловно очень ценное произведение декоративно-прикладного искусства прошлого века. Думаю, что сегодня коллекция дяди Марка картин современных ему художников представляла бы определенную ценность.
У дяди Марка и Раи был сын Леня, который родился 16 апреля 1912 года. В 1921 году дядя Марк умер, его жена Рая вскоре вторично вышла замуж, а Леню стал воспитывать Абрам. Когда Абрам с женой Машей уехал в Москву, он забрал с собой и Леню. Леня в Москве, кажется, окончил Бауманский институт, был инженером по строительству электростанций. После окончания института он жил у Насти. Перед войной он женился, и они снимали комнату на Арбате.
После окончания войны его послали в Германию демонтировать заводы. Когда в 1946 году он вернулся в Москву, то жены не нашел - она с каким-то дипломатом уехала в Болгарию. Настя быстро женила его на Фане, очень симпатичной молодой женщине, которую все Лопшицы очень полюбили. Вскоре у Лени и Фани родилась дочка Анюта.
Ленька был веселым, живым и компанейским человеком. Он, как и его отец, увлекался коллекционированием. При его зарплате инженера денег на покупку картин и антиквариата у него конечно не было, но он покупал марки, монеты и просто хорошие книги. На это он тратил очень много денег из своей получки, и Фане часто не хватало на жизнь Моя мама и Идочка за это нередко ругали Леньку, так как очень любили Фанечку. Но Леньку они любили не меньше, и когда они начинали его ругать, он ловко от них отшучивался, давал обещание больше не тратиться на покупку марок, но все оставалось по-прежнему. Леня с Фаней жили очень дружно. После смерти Насти в 1949 году ее комнату на Смоленской набережной Леня и приемный сын Насти Павел обменяли на двухкомнатную квартиру у метро «Динамо» позади гостиницы «Советская». Потом Леня получил комнату побольше в коммунальной квартире около метро «Университет». Кажется, в 1963 году он получил отдельную двухкомнатную квартиру около метро «Новые Черемушки». Я часто бывал у Лени с Фаней. Для меня он был за старшего и любимого брата. Мы с ним были очень дружны, хотя он был старше меня на 13 лет.
Но не долго Леня пожил в отдельной квартире. Он много лет болел язвенной болезнью желудка. 3 июня 1968 года у него начались дикие боли в желудке. Его отвезли в больницу. Была суббота, и только в воскресенье его осмотрел врач. Но было уже поздно – прободение желудка с сильным кровотечением. Похоронен он в нашей общей могиле на кладбище в Донском монастыре. Там же, через двадцать лет, мы похоронили его жену Фаню. Их дочь Аня вскоре после смерти Лени вышла замуж, а в 1994 году с мужем уехала в Америку. Детей у них не было, и там они разошлись. Аня вторично вышла замуж и уехала в Париж. О ней мы имеем отрывочные сведения.
О следующем, дяде Яше, я практически ничего не знаю. Родился он в 1886 или 1887 году. Настя рассказывала, что Яша окончил зубоврачебное отделение Новороссийского университета в Одессе. Еще до революции он уехал во Францию и работал зубным врачом в Париже. После тридцатого года связь с ним была потеряна.
Советская власть не любила, чтобы ее подданые общались даже со своими родственниками за границей. Такое общение для советских граждан часто оказывалось трагическим. Этого было достаточно, чтобы получить 8-10 лет концлагерей или быть расстрелянным. Погиб ли дядя Яша в немецком концлагере, когда немцы захватили Францию, или успел бежать в Америку, я не знаю. Конечно можно поискать его наследников во Франции или Америке.
После рождения дяди Яши в семье Лопшиц был примерно пятилетний перерыв на пополнение семейства. Следующая четверка детей появилась уже в 90-е годы. Три дочери: Ида, Дора, Сарра и сын Абрам. Старшая и младшая четверки были очень дружны друг с другом, старшие опекали младших, но главной была Настя.
Идочка родилась 30 ноября 1891 года. Всю жизнь она работала учительницей математики в школах и ремесленных училищах. Где она сама училась, я не знаю. За успешную работу учителем она была награждена орденом «Трудового Красного знамени» – надо было быть очень хорошим педагогом, чтобы еврейку наградили этим орденом.
Идочка со своим мужем Майором первыми из Лопшицев покинули Одессу и в самом начале 20-х годов перебрались в Москву. В начале 30-х годов Майор и Идочка преподавали в техникуме Московского автозавода им. Сталина. Жили они на Таганке, на Большой Коммунистической улице в большом пятиэтажном доме на четвертом этаже. У них была большая комната площадью в 30 квадратных метров. Комната была разделена невысокими перегородками на прихожую, малюсенькую кухню, спальню и общую комнату с двумя окнами. Здесь все московские Лопшицы праздновали 1 Мая и 7 Ноября, а также День рождения Идочки.
Вот автобиография Идочки:
Родилась в Одессе в ноябре м-це 1891 г. в семье учителя народных школ.Отец свыше 45 лет учительствовал в Еврейской общественной Торговой школе и в Еврейском общественном Сиротском доме. В 1912 году общественность г. Одессы отмечала 40-летний юбилей его педагогической деятельности. Мать была домашней хозяйкой.Отец умер в г. Одессе в 1919 году, мать в г. Москве в 1931 году.В 1912 году я окончила в г. Одессе 8-ми классную женскую гимназию (частную) с педагогическим уклоном в 8-м классе.В 1913 году заболевает отец (кровоизлияние в мозг на почве склероза), и я начинаю свою педагогическую работу, как заместитель отца в тех же школах. Эту работу я продолжала до 1922 года, до их расформирования, сначала как заместитель отца, а затем и самостоятельно. В 1919 г. вступаю в члены профсоюза работников просвещения, организованного в том же году. В 1917 году вышла замуж.В 1915 поступила в Новороссийский университет на медицинский факультет (в счет 10% нормы, как дочь учителя народных школ), откуда выхожу в 1920 г., не закончив его, с 4-го курса.С 1920 по 1922 год училась и закончила 2-х годичный институт политпросветработы (математическое отделение).В 1921 году муж переехал в Москву, и в декабре м-це 1922 года я переехала в Москву. Сюда же в 1923 году переехала и вся наша семья, состоявшая к тому времени из матери, двух сестер и брата.С февраля м-ца 1923 года начинается моя работа педагога по ликвидации неграмотности и малограмотности в Отд. Народного образования Пролетарского р-на до 1932 г. (на заводах автомоб. им. Сталина (бывш. АМО), «Динамо», «Парострой» и др.) В 1932 г. перешла на ту же работу в Октябрьский РОНО. С 1933 года работаю инспектором комсомольских школ среднего образования (организованные с этого же года) до 1938 г.В марте м-це 1938 г. была переведена в Мосгороно как инспектор школ среднего образования для взрослых.16 октября 1941 года ушла из Москвы и проработала в г. Ульяновске в поликлинике з-да им. Сталина регистратором до сентября м-ца 1942 г. Вернулась в Москву 15 сентября 1942 г. С октября м-ца 1942 года работаю преподавателем математики в 5-7 классах в Городской очно-заочной школе рабочей молодежи по настоящее время. За время работы в Москве...
На этом листочки с Идочкиной автобиографией обрываются.
Так как моя жизнь была тесно связана с Идочкой, то о ней я буду писать более подробно в дальнейшем.
Тетя Дора родилась в 1894 году. Как и Настя, она получила музыкальное образование и была пианисткой. Еще до революции вышла замуж. Когда в 1920 году в Одессе была установлена Советская власть, и деникинским войскам пришлось покинуть город, то вместе с ними ушли тетя Дора с мужем. Оказались они в Германии. В это время в России были опубликованы обнаруженные секретные списки тайных агентов полиции. В этих списках была и фамилия мужа тети Доры. И тетя Дора тут же развелась с мужем. Вышла ли она второй раз замуж, я не знаю. Но как музыкант она сделала успешную карьеру – она была солисткой Берлинского радио. В двадцатые годы она еще переписывалась с московскими Лопшицами. Я, например, получал от нее какие-то игрушки, а мама какие-то вещи. Помню, что Дорочка прислала маме замечательные туфли из крокодиловой кожи. Мама их только один раз примерила и никогда не носила. В войну, когда мы были в эвакуации в Ульяновске и с питанием было очень плохо, мама их продала.
В середине 30-х годов отца на работе вызвали в спецчасть и порекомендовали прекратить переписку мамы с тетей Дорой. Мама перестала писать. Но Настя продолжала все-таки переписываться до самого начала войны. Она была храбрая женщина и, кроме того, у нее были высокие покровители: она преподавала музыку в семье второго человека в Советском государстве – в семье члена Политбюро ЦК ВКП(б) Жданова. После войны Настя пыталась разыскать Дору, но безуспешно. Так как эти Настины поиски Доры коснулись и меня, о них я расскажу в свое время. Думаю, что, как и миллионы евреев в фашистской Германии, тетя Дора не миновала крематория в Освенциме или Дахау.
В 1986 году 27 июля родились моя мама. Она, как и дядя Яша, окончила зубоврачебное отделение Новороссийского университета в Одессе. В 1923 году вместо с Настей и бабушкой она уехала в Москву. Стала работать зубным врачом в Институте народов Востока.
Там она в 1924 году познакомилась с отцом, который работал комендантом общежития института. Так как вскоре появился я, то рассказ о маме и папе будет идти вместе со мной, то есть несколько позже.
Абрам был самым младшим в семье Лопшицев – родился он 15 мая 1897 года по старому календарю, но многие годы по требованию Насти его день рождения отмечали 28 мая по новому календарю. Настя была старшей в семье и все младшие в семье ее беспрекословно слушались. И только после смерти Насти свой день рождения Абрам стал отмечать 15 мая. Окончив школу, Абрам поступил в Новороссийский университет на факультет математики. Преподавателем у него был крупный математик Дубнов. В 1921 году Абрам женился на Марии Григорьевне Шестопал. Существует предание, что Абрам увел Машу прямо со свадьбы своего товарища. Маша закончила Высшие женские курсы в Одессе и всю свою дальнейшую жизнь преподавала математику.
То ли в 1922, то ли 1923 году Абрам и Маша переехали в Москву. В начале в Москве они жили в какой-то большой коммунальной квартире. Их друзья, Миша Гершензон с женой Верой и Ося Ройтерштейн с женой Лизой, жили на кухне, а Абрам с Машей занимали ванную. В этой коммунальной квартире у Абрама с Машей 15 июня 1925 года родилась моя двоюродная сестра Хиля, у Оси с Лизой 21 октября того же года родился сын Хиля, и у Миши с Верой сын Свен. Но у этих мам не было молока. У моей мамы молока было в избытке – я родился раньше их. И моя мама стала кормить сразу четверых младенцев. Но все равно, как утверждала мама, молока хватало на всех, и эти мои молочные братья и сестренка голодным меня не оставляли. Так что у меня было трое молочных родственников. Было – потому что еще перед войной в 1940 году умер от рака крови Свен, а год назад мы похоронили Галочку. Когда Хили пошли в школу, то они поменяли свои имена на Галю и Мишу. Наша четверка молочных братьев и сестры очень дружно жили, Галочка и Хиля (я до сих пор Мишу продолжаю называть Хиля) были всегда как родные сестра и брат.
В 1926 году Абрам, Маша и Галочка переехали жить в коммунальную квартиру на Покровке. Там они имели две малюсеньких комнатки. Туда я очень часто уже со второго класса ездил в гости.
Я всю жизнь любил их дом – в детстве это в первую очередь общение с Галочкой, а когда я вернулся из армии, то Абрам и Маша стали моими учителями в жизни. Но об этом в свое время.
Родословная отца
Отец для меня был примером для подражания, свои поступки я всегда проверял по нему. Даже сейчас, когда я старше отца на двадцать лет, я нередко спрашиваю себя: как бы отец поступил в данной ситуации и оценил бы мои действия. Я очень любил отца, хотя он мало времени уделял моему воспитанию: работая на заводе, он очень рано уходил из дому, а приходил обратно поздно вечером, когда часто я уже спал. Но я впитывал разговоры отца с матерью о своей работе, о действиях и поступках людей, с которыми им приходилось встречаться, их оценки происходящего на работе. Они не только рассказывали, но часто и спорили. И спорили громко и шумно, но никогда не ссорились. Я не помню ни одной ссоры между ними. А споры были и очень принципиальные, о них я расскажу несколько позже. У Анюты над столом висит фотография улыбающихся моих родителей — вот они всегда были такими по отношению друг к другу.
Мой отец, Николай Александрович Шихеев, родился в Петербурге 10 марта 1901 года в семье мещан Александра Петровича и Анастасии Матвеевны Шихеевых, о чем должна быть запись в метрической книге С.-Петербургской Вознесенской церкви, рядом с которой они проживали. Этот адрес имеется в свидетельстве о рождении старшей сестры отца Анны. Адрес дедушки и бабушки в 1912 году был: «С.-Петербург, Люблинский переулок, дом 7, кв.7, у Покровской церкви». Этот адрес я обнаружил на поздравительных открытках к тете Кате за тот год. Мне кажется, что по этому адресу жили дедушка и бабушка и в 1932 году, когда мои родители возили меня в Ленинград на майские праздники представлять дедушке и бабушке.
Помню, что с Московского вокзала мы ехали на трамвае сначала по Невскому, а где-то в середине Невского трамвай свернул налево. Дом 7 по Люблинскому переулку сохранился на карте Петербурга 1992 года рядом с Тургеневской площадью. Но на месте Покровской церкви на карте обозначен маленький скверик.
В этом 1999 году в октябре мы с Инной ездили в Петербург. Поехали на Люблинскую улицу. Дом № 7 стоит на месте. В войну он не пострадал. Квартира № 7 на четвертом этаже. Поднялся я туда, жильцы были благожелательны и впустили меня в квартиру. Квартира состоит из трех небольших жилых комнат, которые окнами выходят во двор.
Отец учился в Петровском коммерческом училище. С апреля по октябрь 1917 года работал пыжовщиком и закрутчиком на ракетном заводе Ваулина на станции Кикерино Балтийской железной дороги. Получал 3 рубля в день. С 1918 по начало 1919 год работал чернорабочим в Ланском трамвайном парке, а затем конторщиком на заводе «Новое адмиралтейство». 19 ноября 1919 года призван в Красную Армию, служил телефонистом. В начале 1920 года по июль был на польском фронте в роте связи 23 бригады 8 дивизии под Борисовым и Перемышлем. В июле 1920 года командирован на учебу в красноармейский университет имени «16 армии». В связи с болезнью в феврале 1923 года демобилизован. После демобилизации в мае 1923 устроился комендантом общежития в Коммунистический университет трудящихся Востока. Там познакомился с зубным врачом Саррой Мироновной Лопшиц и женился на ней. 27 марта 1925 года родился я. С ноября 1924 отец работал сначала чернорабочим, а затем тестомесом в пекарне №1 МСПО. Отец рассказывал, как они месили тесто – залезали голыми в одних трусах в огромный чан с тестом и месили тесто ногами. Отец там стал выступать против антигигиенических условий труда, в результате чего был уволен по сокращению штатов в ноябре 1926 года. В январе 1927 года поступил работать на завод «Московское автомобильное общество», которое вскоре будет называться Московский автозавод имени Сталина. До декабря 1928 года работает токарем автоматчиком. С января 1929 года по ноябрь 1931 года работает секретарем, редактором заводской газеты «Вагранка», которая вскоре получит название «ДИП» — «Догнать и перегнать». Название газеты взято из лозунга тех лет — «Догнать и перегнать Америку». Сейчас уже 1998 год, но никак Америку не можем догнать, — когда это случиться, никто сказать не может. Я до этого уж точно не доживу, а доживут ли до этого мои внуки, я тоже не уверен.
С февраля по июль 1931 года отец работает инспектором О.П.П.П.; что обозначают эти буквы, я не знаю. Может быть, это связано с тем, что он был направлен на усиление работы в подмосковный угольный бассейн, где проработал около полгода и вернулся обратно на автозавод. Привез отзыв о своей работе от Щекинского рудпарткома ВКП(б):
О Т З Ы Во работе тов. Шихеева на шахте № 6. Тов. Шихеев за время пребывания на шахте оказал практическую помощь парт. ячейке в организации бригад, расстановке сил и т.д. Как член партии выдержан и дисциплинирован. 3.07.31 г.Секретарь парткома (Леонов) Круглая печать.
С июля 1931 года по февраль 1932 года отец работает наладчиком станков в цехе зубчатки. В начале тридцатых годов по инициативе Максима Горького на крупнейших заводах страны начинают писать истории этих заводов. Московский автозавод имени Сталина был крупнейший в Москве. В феврале 1932 года при парткоме создается редакция по «Истории московского автозавода имени Сталина», и отца назначают главным редактором.
В это время на заводе, как и во всей стране, шла жестокая и кровавая борьба с «врагами народа». Отец активно участвовал в этой борьбе, он, кажется, был членом заводского парткома. Какова была роль отца в этой сваре, мне трудно судить. В разговорах отца и мамы об этом часто упоминалось, но я был еще мал, и меня это мало интересовало. Во всяком случае отец был сторонником официальной линии партии, твердым «сталинистом». Он им и остался таким до самого дня своей смерти от инфаркта. Он твердо верил в наличии «врагов народа», диверсантов, шпионов и перерожденцев, в обострении классовой борьбы по мере становления социалистического государства. А если и встречались в этой борьбе «перегибы», то отец говорил: «Лес рубят – щепки летят!» Я, конечно, тогда был полностью под влиянием отца и всему тому, что он говорил, безусловно верил. В оправдание отца могу только сказать, что эта его позиция не была связана со шкурными и карьерными соображениями. Он был очень честный и порядочный человек и, к сожалению, в это верил. Забыл написать, что отец еще будучи в армии в 1920 году, вступил в ВКП(б), но в 1921 году, когда страна от продразверстки перешла к Новой экономической политике (НЭП), то отец оказался в числе несогласных с этой политикой и вышел из рядов компартии. Когда он восстановился в партии, я не знаю, но думаю, что еще до поступления на работу на автозавод.
О дальнейшей судьбе отца я буду рассказывать уже при описании своей жизни. Ниже приведена анкета отца, которую я получил на автозаводе.
АНКЕТНЫЙ ЛИСТ/Заполняется лично и только чернилами/.1. Город и губерния - город Москва2. Полное наименование учреждения - автозавод им. Сталина3. Занимаемая должность - редактор истории заводаВопросы: Ответы:1. Фамилия, имя, отчество Шихеев Николай Александрович(псевдоним литературный,либо другой)2. Время и место рождения 1901 г. гор.Ленинград(губ., уезд., волость идеревня).3. Точно указать сословие или из мещан г. Ленинградапроисхожд. до революции(из крестьян, мещан, дворян,купцов, почетн.граждан, дух.зван., воен.сословия)4. Ваша профессия или специальн. токарь-наладчик5. Национальность русский6. Подданство (гражданство) русское7. Семейное положение (холст, женат, жена работает в амбулатории зав. АМО зуб.врачомженат, вдов) если женат(замужем) то где и на какойдолжности работает жена(муж)8. Образование (перечислить все Петровское коммерч.уч., Красноарм.университет16армииучебные заведения)9. Какие знаете языки кроме русскийрусского, и в какой степенивладеете ими.10. Жили ли за границей, где, нетсколько времени, причинавозвращения в Россию.11. Чем занимались за границей нетна какие средства существовали.12. Размеры дохода до революции и из каких источников, если служба, то оклад в месяц.С апреля по октябрь 1917 г. работал пыжовщиком и закрутчиком на ракетном заводе Ваулина (ст. Кикерино Балт.ж.д.) получал 3 р. в день13. Точно указать профессию ро-дителей или лиц их заменяющих иих адрес(отец) приказчик,(мать) домохозяйка14. Имеете ли родных или близких нетзнакомых за границей, где ичем занимаются, когда и по-чему выехали из СССР и ихадрес15. Часть войск, последний чин не служили занимаемая должность встарой армии.16. Служил-ли в войсках или нетучрежден.белых правит./белыхармий,в каком чине,должности/где и когда; были ли на тер-ритории белых, когда гдесколько времени.17. Служил ли в Красной Армии, с 1919 г. в Красной Армии, телефонисткогда, где и в какой должнос-ти (последняя должность)18. Ваше отношение к воинскойповинности в настоящее время:а) подлежите ли зачислениюв Красную Армию.б) Состоите ли на учете,когда и где приняты научет.в) Если снят с учета, когда,где по какой прничине.19. К какой политической партии ВКП(б)принадлежите, время вступле-ния и N чл.билета20. Состояли ли раньше в каких нетлибо партиях, в каких именногде и причина выхода.21. Привлекались ли к суду, нетследствию, были ли аресто-ваны, подвергались ли нака-заниям в судебном или адми-нистративном порядке, когда,где и за что именно (до ре-волюции и после).22. Принимали ли активное учас- Был на польском фронте втие в Октябрьской Революции начале 1920 (до июля) в ротеи гражданской войне, когда, связи 23 бригады 8 дивиз. подгде и в чем именно вырази- Борисовым и Пере...лось Ваше участие.23. Состоите ли членом профес-сионального союза, какого(время вступления и N чл.билета)24. Работали ли на шифработе(или секретной) когда, вкаких учреждениях и накаких должностях.25. Кто Вас рекомендует.26. Местожительство (точныйадрес и N телефона)27. Указать подробно и точно,чем занимались, место службыи в качестве кого:а) до 1905 г. было мне 4 годаб) с 1905 г. до марта 1917 г. училсяв) с марта 1917 г. до Октя- пыжовщик и закрутчик ракетн.брьской революции, последняя завода Ваулина (ст.Кикеринодолжность. Балт.жэ.д.)ПЕРЕМЕЩЕНИЕ ПО СЛУЖБЕг) После Октябрьской революции по настоящее время:_____________________________________________________________________NN :Наименование : Должность : С какого времени: Причинап/п.:учреждения : : по какое : перехода________________________________________________________________________1. Ланской чернорабочий 1918 г. по начало дальностьтрампарк 1919 г. расстояния отместа жительства2. Зав.НовоеАдмиралтейство конторщик 1919 г. по Х1-19 Уход в КраснуюАрмию3. рота связи23 бр/8 див. телефонист 1920 по V11-20 Командировкана учебу4. Красноармейский курсант V11-20 по 11-23 Длительнаяуниверситет им. болезнь16 армии5. телефонист демобилизация6. Коммун. ун-т комендант V-23 - 11-24 болезньнародов Востока7. Пекарня №1 МСПО чернорабочий V-24 - Х1-26 сокращениетестомес штатов8. Зав.АМО автоматчик 1-27 Х11-28секретарь 1-29 11-31редколл.зав.газеты,редакторст.инспектор 11-31 V11-31О.П.П.П.наладчик цеха V11-31 11-32зубчатокРедактор 11-32истории заводаЯ, нижеподписавшийся Н.А. Шихеев даю настоящую подписку секретной части автзавода им. Сталина в том, что обязуюсь выполнять объявленные мне правила обращения с секретными бумагами и все могущие мне стать известными государственные тайны нигде и ни в какой мере не разглашать.Мне известно, что за несоблюдение этого обязательства я несу строгую ответственность во внесудебном порядке, согласно известного мне секретного постановления Президиума ЦИК СССР от 26/V-27 г."....." ...........193 г. Подпись ................
Прапрадедушка или прадедушка Шихеев, по словам отца, в Петербург приехал из Казани. Прадедушка Петр Шихеев был купцом, имел лавку в Мучном переулке и торговал железом. У него было два сына и дочь. Сыновей звали Николай и Александр, а дочь Маня. Вскоре после рождения моего дедушки прадед разорился. Кажется, он покончил жизнь самоубийством. После смерти прадеда Петра, его старшего сына Николая и дочь Маню забрали к себе родственники, а Александра отдали в сиротский дом для купеческих детей. За это дедушка был очень обижен на родственников и, повзрослев, не хотел с ними общаться.
У старшего сына Николая было четверо детей: старший сын и три дочери. С Николаем и его семьей дедушка и бабушка не общались, и, как пишет в одном письме тетя Аня, «связь с ними была потеряна». В одном из писем тетя Аня упоминает дочь прадеда Петра, свою тетю Маню, которая жила у купцов Федотовых. В этом доме Федотовых мои дедушка и бабушка «встречались случайно» со своими родственниками.
Дедушка Александр Петрович Шихеев родился 8 мая 1862 года. Сохранились карманные серебряные часы деда, которые подарил ему крестный в день крещения 18 мая 1862 года. Дата эта выгравирована на задней крышке. Часы мне достались от тети Кати и сейчас я передал их внуку Антону. В 1889 году дедушка женился на Анастасии Матвеевне Базыриной. Были они мещане. У них было четверо детей: Анна, Катя, Маруся и мой отец Николай. В 1933 году дедушка обратился к моему отцу с просьбой получить пенсию и прислал письмо со своей автобиографией.
Вот оно:
Милые дорогие Коля, Сарра и Володя.Милый Коля, пишу свою автобиографию. Я сын С.-Петербургского мещанина (отец торговал железом в Мучном переулке до моего рождения, т.е. до 1860 года). Рождение мое 8 мая 1862 года; поступил в школу бывшего купеческого общества, что на Разстаной улице в 1870 году, пробыл до 1874 года. С 23 сентября 1874 года поступил мальчиком в Гостиный двор № 64 [к] В.Ив. Лапину торговля золотых и серебрянных вещей. До военной службы пробыл в магазине, хотя В.Ив. Лапин умер 14 марта 1883. Все дело которое было в магазине перешло Александру Федоровичу Черепенникову. Так что я остался служить у Черепенникова. Был сдан на военную службу 14 Декабря 1883 года и прослужил до 1 Января 1888 года. Служил в канцелярии писарем по бухгалтерии в Николаевском военном госпитале на бывшем Суворовском просп. ныне Советском просп. недалеко от Смольного в Ленинграде, окончил службу Старшим писарем, после окончания военной службы поступил 15 Января 1888 года магазин П.Ив. Митюреву Гостиный двор № 46 в качестве продавца и прослужил до 15 Октяб.1903 года и вновь поступил в магазин Фирмы «Бр. Грачевы» Серебрянных вещей на бывшем Невском просп. дом №34, ныне проспект 25 Окт. в Ленинграде в качестве продавца, служил до 16 Января 1916 года и вновь поступил с 18 Января 1916 года в магазин В.А. Черепенниковой Гостиный двор № 77 в Ленинграде продавцом до окончания всякой торговли в городе 20 Июля 1920 года. 21 Августа 1920 года поступил санитаром в Сев.Зап.Водоздравотдел Васил. Остр. Академический переул. дом №9.Уволен по сокращению штатов 16 марта 1922 года.После окончания службы санитаром был я на бирже труда, в то время мне было 60 лет и сообщили — больше труду не способен. Исключили меня с биржи как не способного службе и вот пришлось жить на иждивение детей Вас дорогие.1931 = 22 Нояб поступил в Мосторг продавцом и уволен 7 марта 1933.Жалование было у Митюрева от 65 р. до 125 р. —у Грачева от 125 р. до 225 р. —у Черепенниковой от 250 р. — но потом пошли сов. знаки, которые очень трудно определить какие деньги? и что стоили? На это жалование нет никаких документов и расчетных книжек, а жили на честное слово, в Мосторге получал 125 р.Милый Коля — я прилагаю при письме все документы какие у меня есть и пошлю тебе кроме личного паспорта и союзного билета в котором нужно будет делать отметку в Ноябре месяце но копии будут с них, если же потребуется снять ноториальные копии то напиши я немедленно вышлю.В числе документов прилагаю две союзные книжки прежних. Я совершенно не знал, что непременно надо было быть членом союза, собственно строго сказать в то время только-что начались все эти союзы, а поэтому когда с биржи труда сняли меня то не стал ходить по союзам отмечаться, и сняли меня с учета. Пробыл в таком положении с 1922 г до 1932 года, когда поступил Мосторг то приняли меня в союз, в котором состою до ныне. Очень прошу посланные документы не затерять, если они не потребуются то возврати обратно.Я хотел подать в собес Октябрайона 20 Июля 1933 года. Это прошение не приняли и сообщили что после 70-ти лет они не имеют право послать на работу, а поэтому не желают рассматривать прошение и никаких пометок не делают на заявлениях, а частным сообщением мне передовали что у меня малый стаж советской службы и был большой перерыв что нигде не служил, а жил на иждивении вашем, а все-таки должны были принять мое заявление и сделать свое заключение, а то прямо отказывают принятия.Всего моей службы было —с 1874 до 1883 г. по 14 Декаб 10 летна военной службес 1 Янв 1884 по 1 Янв 1888 — 4 годас 15 Ян. 1888 у Митюревапо 1 Октяб 1903 немного не хватает 16 летс 15 Октяб 1903 по 16 Янв 1916 г.у бр.Грачевых 13 летс 18 Ян.1916 по 20 Июля 1920у Черепенниковой 4 года и шесть месяцев1920 Август 21 дня по 16 Марта 1922санитаром 1 год 7 м.1922 с 17 Марта по 22 ноябр 1931был на иждивенииС 1931 22 Нояб по 7 Марта 1933 года 1 год 4 м.так всего службы 46 лет 5 м.и военной службы 4 годаСогласно твоего письма посылаю все, что могу, а почему копии посылаю в случаи если нужно будет подать заявления, что бы сохранить подлинные документы. От моего имени подать заявление.Привет от мамы Милуси и меня, тебе Коля, Сарре и Володи.Твой папа А. ШихеевМилый Коля прилагаю документыСписок.Паспорт. Копия.Заявление в Собес Октяб районаТрудовой список, подлиник и копияРасчетная книжка и копияСправка Ленингр.Отд Мосторга — подлинная и копия.Удостоверение санитар. подлинная и копияУдостовер. В.А. Черепенниковой—"— И.В.Гаврилова—"— А.Д.Мордвинова (ныне умершего)Членская книжка профессионального союза № 851тоже Членская книжка профессионального союза за № 68534Удостоверение от 16 Янв 1920 года что состоял продавцом у В.А. Черепенниковой и два удостоверения от жека от 4 Сентяб 1922 - и 17 Октяб 1928 за № 459Милый Колячто непонятно или еще какие документы будут нужны постораюсь достать — прошу не задержи ответом. твой папаА. Шихеев29 Окт 1933Милый Коля может быть если ты подашь заявление в Москве и мое присутствие нужно будет в Москве то Маруся может устроить бесплатный проезд туда и обратно, она пишет, что вернется в начале Ноября.Утром 28 Окт послали тебе письмо, а вечером 28 Окт получили от тебя и послали ответ.
(Грамматику и синтаксис сохраняю как в письме.)
Замечательная автобиография — всю жизнь дедушка трудился! Тетя Катя рассказывала, что прапрадедушка по бабушкиной линии участвовал в Отечественной войне 1812 года, брал Париж, и то ли до войны, то ли после войны был вице-губернатором Твери. Если это так, то он был дворянин. Возвращаясь из Парижа в 1914 году, прапрадед привез из Польши жену польку. Еще тетя Катя утверждала, что у прабабушки было двадцать дочерей и сыновей. То ли у Кати, то ли у тети Ани был дагерротип, на котором прабабушка сфотографирована с 12 своими сыновьями. Но после смерти, и тети Кати, и тети Ани этой фотографии я, к сожалению, не нашел.
Бабушка Анастасия Матвеевна родилась где-то в конце шестидесятых годов. Ее девичья фамилия была Базырина, но у меня нет полной уверенности, что это так. Но что Базырины были родственники, то это точно. Катя упоминала, что летом они отдыхали на даче у Базыриных, и есть даже фотография, где бабушка, Маруся и мой отец на даче среди Базыриных. Еще родственниками были Митюревы.
Зрительно я ни бабушку, ни дедушку не помню, хотя в 1933 году отец с мамой после окончания мной первого класса повезли на майские праздники меня в Ленинград показывать дедушке и бабушке. Помню, что с вокзала к дедушке и бабушке мы ехали на трамвае по Невскому проспекту и где-то на середине свернули налево. Если какой была бабушка я не помню, то хорошо запомнил бабушкину творожную пасху, ее форму усеченной пирамиды с выпуклыми крестами и буквами «И.Х» по бокам, и ее изумительный вкус. Мы приехали в Ленинград как раз на Пасху. В поезде мне было сделано твердое указание, чтобы я не упоминал бы Бога, так как дедушка и бабушка верующие, и мои атеистические высказывания могут обидеть дедушку и бабушку. Уже в 1-м классе я был атеистом, и в Бога не верю до сих пор. Сегодня в 2000 году, когда вера в Бога, посещение церкви стало повальной модой, я продолжаю быть атеистом. Мне никто не доказал, что Бог есть. Наоборот, данные науки говорят о том, что человек существовал на земле задолго до сотворения мира по библии. Но я с уважением отношусь к основным религиозным учениям: талмуд, библия, коран были созданы умными людьми, которые понимали, что если не ввести для людей определенные рамки их поведения, то человечество быстро себя само уничтожит.
От первого посещения Ленинграда мне запомнились Петропавловская крепость, Эрмитаж, Исаакиевский собор и коллекция рыб у какого-то родственника. Все стены одной из его комнат были уставлены аквариумами с различными рыбками.
Папа рассказывал, что дедушка был большой любитель церковного пения. Почти каждое воскресенье он подымал детей чуть свет и ехал с ними в определенные церкви слушать хоровое пение. Это не всегда ограничивалось только одной какой-то церковью. Бывало, ехали и еще в какую-нибудь другую церковь, где пели знаменитые петербургские певцы. Отец вспоминал, что им, детям, это доставляло мало удовольствия — хотелось спать и кушать. Но вот в старости, когда папа после войны был на пенсии, он стал часто ездить в Елоховскую церковь слушать церковное пение. В этой церкви хор состоял почти целиком из певцов Большого театра. Там пел знаменитый бас Михайлов. Вот так заложенное в отца в детстве музыкальное воспитание проявилось в его зрелые годы.
В 1934 году дедушка приезжал к нам в Москву оформлять себе пенсию. Это было где-то в октябре или ноябре месяце. Со слов мамы я знаю, что однажды дедушка с папой пошли в баню. Когда они пришли домой к нам на Тюфелеву рощу, дедушки потребовалось в туалет. У нас туалета в доме не было, надо было бежать на улицу метров за сто в уличную уборную. Это был дощатый сарай, продуваемый со всех сторон. Днем мы все бегали в этот сортир независимо от погоды. Ночью же пользовались ведром, которое стояло в нашей комнатной кухне-кладовке. Мама предложила деду воспользоваться ведром, и сама вышла в коридор. Но дедушка отказался и пошел в уличную уборную. Был ноябрь, дул сильный ветер и дедушка простудился. Так с воспалением легких он уехал в Ленинград, и 17 ноября 1934 года он умер. Мама считала себя виновной в смерти деда, что она позволила деду сходить в уличную уборную и отпустила его больным в Ленинград.
Бабушка умерла в 1942 в блокадном Ленинграде. Как и где она похоронена, я не знаю. Пережившая блокаду ее старшая дочь Анна не хотела об этом вспоминать.
У бабушки с дедушкой было четверо детей: Анна, Катя, Маруся и мой отец Коля.
Тетя Аня родилась 9 сентября 1890 года, о чем свидетельствует сохранившееся свидетельство:
СВИДЪТЕЛЬСТВОПо указу ЕГО ИМПЕРАТОРСКОГО ВЕЛИЧЕСТВА от С.-Петербургской Духовной Консисторiи дано сiе свидътельство о томъ, что в метрической 1890 года книгъ С.Петербургской Вознесенской церкви, подъ № 427-мъ показано: "Изъ С.Петербургскихъ мъщан у запасного писаря Александра Петровича Шихъева и законной жены его Анастасии Матвъевны, обоих православных и первобрачных, дочь Анна родилась девятого, а крещена шестнадцатого Сентября тысяча восемьсот девятидесятого года. Воспрiемниками были: Гдовскiй 2-й гильдiи купец Николай Иванович Митюревъ и жена С.Петербургского 2-й гильдiи купца Параскева Давидовна Митюрева.Гербовой сборъ уплаченъ. Ноября "22" дня 1895 годаЧлен Консисторiи, Протоирей Владимир ГуляевъСекретарь А. ЗверевъСтолоначальникъ (подпись неразборчива)Круглая гербовая печать «С.Петербургской Духовной Консисторiи» № 15481Съ сего документа въ конторъ С.-Петербургского нотарiуса Нитославского засвидетельствона "1" копiи 2 Декабря 1895 года и выдана по реестру за № 3525 г.Шихъеву.(подпись)
Из свидетельства следует, что первое жилье дедушки с бабушкой было где-то около С.-Петербургской Вознесенской церкви.
АвтобиографияЯ родилась в 1890 9 сент. ст. стиля в гор. Ленинграде. Мои родители - отец Шихеев Ал-др Петрович и мать Анастасия Матвеевна происходили из мещан.Отец служил приказчиком в ювелирном магазине до революции и после революции до 1922 г. и был уволен по старости лет, после чего находился на иждевении детей. В 1932 г. снова поступил работать в Мосторг. Проработав несколько месяцев, уволился. В 1934 г. 17 ноября отец умер. Воспитывать моим родителям четырех детей было очень трудно. Образование я получила ниже среднего. Окончила 7 классов Патриотич. училища в Ленинграде в 1909 г. После окончания школы помогала по хозяйству дома.В 1914 г. 25 ноября поступила в Правление Невской ниточн. М-ры сначала в кач. конторщицы в Бухгалтерию, а затем в 1915 г. счетоводом в Отдел снабжения. После революции и национализации промышленности работала в том же учреждении, переименованном в «Петротекстиль» и далее «Ленинградтекстиль» на той же должности до 1926 г. 19 августа, когда была уволена по сокращению штатов.20 августа 1926 г. поступила на фабр. «Красная нить» и работала сначала в кач. счетовода до сент. мес. 1931 г, а затем с сент. 1931 по 1/1 1933 Зав Б.Л., Состава Пр...ер. бр.С 1/1 1933 ответственным исполнителем в Отд. Кадров до 24/VII-1933 г.Зав. Б.Л. сост. с 24/VII-1933 и до настоящ. времени.В общественной жизни принимала участие, работая в Ленинградтекстиле: 1) с 1922 по 1923 г. член месткома; 2) с 1923 по 1925 г. делегат; 3) с 1925 по 1926 г. член месткома; 4) с 1924 по 1926 г. член Правл. Кассы Взаимопомощи; 5) с 1925 по 1926 г. член Комиссии Детск.Дома. В 1924 г. прошла и сдала 1 ступень кружка политграмоты в Ленинградтекстиле и там же в 1925 г. прослушала полный курс профессионального кружка. Работая здесь на фабр. несла нагрузку по Комсоду в кач. секретаря с 1/1-34 по 1936 г. Профоргом служащих с ноября 1935 по VIII 37 г. и в настоящее время с августа 37 г. председатель цехового Комитета служащих.У меня имеются младшие 2 сестры и брат, из которых одна сестра живет и работает, другая проживает здесь - работает научным работником и затем брат проживает в Москве, работает в редакции Коммунист. журнала - член партии.В 1918 г. вышла замуж за сослуживца Виллерт Эрнеста Роберт.работал в кач ........... по финанс. части и в 1919 г. в мае мес. он умер от туберкулеза легких.Затем в 1926 г вторично вышла замуж за Горбатова Николая Ивановича, который умер 30/VII 1929 г. от грудной жабы.7/ХII 37 г. А. Виллерт
В этой своей автобиографии у тети Ани хватило смелости не написать, что у тети Маруси в тюрьме погиб муж.
О первом муже тети Ани сохранилась следующая бумага:
Евангелическо-Лютеранская Генеральная Консисторiя, разсмотръв прошенiе бракоразведенного Эрнеста Робертовича Виллертъ о разръшенiи ему вступить в новый брак постановила нижеследующуюРезолюцiю:Принимая во вниманiе, что изъ представленныхъ Эрнестомъ Виллертъ документовъ усматривается, 1) что Эрнестъ Виллертъ согласно вошедшему в законную силу решенiю Петроградской Евангелической Лютеранской Консисторiи от 2-го Декабря 1917 г. разведен съ прежней супругой Еленой Идой Александровной Виллертъ рожд. Вейрихъ на основанiи ст. 374 п.2 Уст.Ин. Испов. (изд.1896 г.) и 2) что разведенная жена изъявила согласiе на новый брак просителя, Генеральная Консисторiя, не встръчает со своей стороны препятствiй ко вступленiю Эрнеста Виллертъ в новый брак и церковному его вънчанiю по предъявленiи удостовъренiя о внесенiи акта о его бракосочетанiи въ книге записей браковъ.Объ изложенном объявляется просителю со взысканiемъ съ него причитающихся въ пользу канцелярiи Генеральной Консисторiи на основанiи установленного закономъ отъ 8 Iюня 1874 г. таксы пошлинъ в размъръ 5 руб.15 коп.Гербовый сборъ уплаченъПостановлено в Евангелическо-Лютеранской Генеральной Консисторiи в Петроградъ 5/20 Марта 1918 года.Вице-Президентъ, Епископъ /подпись/Пом. Секретаря Штрин№ 111Круглая Гербовая печать
Второй раз тетя Аня вышла замуж в 1926 году за Николая Ивановича Горбатова. Николай Иванович родился 23 октября 1881 года в семье аптекарского помощника в селе Липовка, Николаевского уезда Самарской губернии. В 1902 году получил аттестат зрелости Томской гимназии. В 1904 году поступил на юридический факультет Императорского Томского университета. Умер Николай Иванович 30 июля 1920 года и похоронен на Б. Охтинском кладбище в Ленинграде.
Тетя Аня с Николаем Ивановичем жили на 7 Советской улице в доме № 22 кв. 1. Это минут десять ходьбы от Московского вокзала. До революции этот дом принадлежал семье Базыриных, но после революции его, конечно, у них изъяли. Дом был двухэтажный, но после революции надстроили еще три этажа. Тетя Аня занимала одну комнату площадью около 16 кв. метров в большой коммунальной квартире. В квартире было пять или шесть жильцов. После войны, примерно с 1950 года, она жила с племянницей Людмилой, дочерью умершей в блокаду младшей сестры Маруси. Когда я приезжал в Ленинград, я, как правило, останавливаолся у тети Ани.
Вся комната тети Ани и коридоры этой квартиры были увешаны картинами. Любопытен принцип развески картин. В коридорах висели картины западных мастеров XVIII—XIX веков: пейзажи, натюрморты, жанровая живопись – несколько десятков работ разного формата в хороших золоченных рамах. Я не знаю, кто были авторы этих картин, но они были достойны висеть в музеях. В комнате тети Ани висело больше десятка работ только одного художника – Константина Горбатова, старшего брата мужа тети Ани. Только одна большая картина Горбатова, испанский пейзаж с фигурами Дон Кихота и Санчо Пансы размером 200х100 см, висела в коридоре. Еще одна картина К. Горбатова «Весна» была у нас в Москве и две небольшие работы К. Горбатова висели у тети Кати. Однажды я попросил у тети Ани очень понравившуюся выполненную пастелью небольшую картину «Барки», но получил твердый отказ и больше никогда не просил у нее картин.
Так почему же было такое четкое разграничение в развеске картин: Горбатов в комнате тети Ани, а все остальное в коридоре? И откуда такое большое количество картин оказалось у тети Ани? Возможно, муж тети Ани Николай Горбатов коллекционировал картины и в том числе и работы брата. Николай Горбатов был юрист и сам занимался живописью на уровне любителя — сохранились две его небольших акварели.
Но более вероятно другое объяснение, которое мне кажется ближе к истине. В 1925 году Константин Горбатов едет на запад с выставкой своих работ. Уезжает вместе с женой и не собирается возвращаться в Советский Союз. Оставшиеся свои работы и собранную коллекцию картин западных мастеров оставляет младшему брату. Откуда у Константина Горбатова оказалась такая богатая коллекция картин западных живописцев? Так как до революции он был популярным художником и его картины покупались, то наверно он имел материальную возможность заниматься коллекционированием картин. Правда, в воспоминаниях художника Коровина я прочитал, что однажды вскоре после революции к нему пришел Горбатов с солдатиками и реквизировал в пользу государства какие-то работы декоративно-прикладного искусства. Возможно, после революции существовал и такой способ собирания коллекций.
Константин Горбатов родился в 1876 году, учился живописи, был крупным русским художником-импрессионистом начала ХХ века. Основная тема его работ — пейзажи старых русских городов: Пскова, Новгорода. По своему мастерству он стоял в ряду таких художников как Беленицкий-Бируля, Грабарь... Оставшись на Западе, Константин Горбатов в основном жил и работал в Германии и Италии, преподавал и был профессором живописи в Германии. Судя по каталогам, русская тематика его картин оставалась главной в его творчестве за границей. Умер он 24 мая 1945 года в английской зоне оккупации Берлина.
Из-за того, что Константин Горбатов в 1925 году сбежал из Советского Союза, жил и работал в гитлеровской Германии, он был напрочь изгнан из истории русской живописи. В книгах о русской живописи первой половины ХХ века его фамилия никогда не упоминалась. В Третьяковке не было ни одной его картины. Кажется, в запасниках Русского музея имеется несколько его картин. И вместе с тем он был русским патриотом: умирая в Берлине, он свои картины завещал России.
Так вот, тетя Аня, зная о запрете, наложенном на имя К. Горбатова в Советском Союзе, все его работы хранила у себя в комнате. Только картина «Дон Кихот и Санчо Панса» висела в коридоре, так как в комнате у тети Ани она не могла разместиться.
Когда я спрашивал тетю Аню о картинах, висевших в ее комнате, то фамилию Константина Горбатова она произносила шепотом. Хранение картин «изменника Родины и антисоветского художника» во времена Сталина и Брежнева могло быть квалифицировано как антисоветская агитация. Возможность угодить из-за этого в концлагерь не плод моего воображения, а суровая наша действительность тех времен.
В 1992 году мы летом жили на даче в Снегирях по Рижской дороге. Это недалеко от Нового Иерусалима. Мы с Инной решили повезти внуков познакомить с Ново-Иерусалимским монастырем, реставрацию которого после разрушений во время войны заканчивали мои товарищи по архитектурному институту Макс Чернышев и Вольф Кавельмахер. Кроме замечательной архитектуры восстановленного храма, там оказался при храме еще и очень приличный краеведческий музей, расположенный в двухэтажных церковных палатах. Когда мы подошли к нему, на входных дверях обнаружили объявление, что в музее открыта выставка художника Константина Горбатова.
Мы, естественно, на нее пошли. В двух залах было развешано около трех десятков картин, а также были стенды с документами из биографии Горбатова, и каким образом эти картины оказались в музее. Константин Горбатов перед смертью завещал свои картины России. Но так как он умер в английской зоне оккупации, то его картины сначала перевезли в Лондон и только оттуда их привезли в Советский Союз. Так как на его имя был наложен запрет, то все привезенные из Лондона его картины были переданы Ново-Иерусалимскому музею и похоронены в его запасниках. Об их существовании никто не знал. В 1992 год здесь была устроена впервые выставка его картин, но которая не афишировалась, и в печати не было о ней никаких сообщений. Так что мы попали на нее совершенно случайно.
Сейчас запрет на Константина Горбатова снят. Его картины выставляются в областных музеях и продаются в антикварных магазинах. Коллекционеры его картины раскупают.
Где-то в начале семидесятых годов Людмила покупает однокомнатную квартиру, и тетя Аня стала жить одна. Тетя Аня стала болеть, терять память, оставлять ее одну стало опасно. Тетя Катя из Москвы переехала жить к тете Ане в Ленинград. Но тете Ане становилось все хуже и хуже, и тетя Катя устроила ее в психиатрическую больницу имени Кащенко в селе Никольское под Ленинградом. Людмила была в ссоре с тетей Катей и полностью устранилась от всего этого. Тетя Катя стала опекуншей тети Ани.
Тетя Катя стала жить то в Москве, то в Ленинграде и регулярно посещать тетю Аню в больнице. Так как на свою пенсию тетя Катя не могла часто ездить в Ленинград, то она стала понемногу продавать вещи тети Ани. Людмила мне об этом с возмущением говорила, но сама в эти дела не встревала. И я отказался встревать в эти дела, так как понимал, что тетя Аня из больницы никогда не выйдет, и Катя не только как опекунша, но и как родная сестра вольна поступать, как считает это нужным. Мила говорила, и я это знал со слов самой тети Кати, что она продает ценные вещи каким-то коллекционерам за бесценок. Но во все эти дела я не хотел влезать, только пару раз сказал тете Кате, что она явно продает вещи по дешевке.
Весной 1973 года тетя Катя простудилась, заболела воспалением легких и умирает. Мила отказалась стать опекуншей тети Ани. И тогда опекуном стал я. Опекунский совет стал пересылать мне пенсию тети Ани в Москву. На эти деньги я покупал фрукты, конфеты и печенье и регулярно раз в месяц посылал посылки в больницу для тети Ани. Два раза я ездил навещать тетю Аню в Ленинград. Впечатление от посещений было ужасное. Больше тридцати кроватей стояло в помещении вплотную друг к другу, проходы были только вдоль торцовых спинок кроватей. В комнате стоял сплошной гул - кто-то разговаривал сам с собой, кто-то плакал, кто- то смеялся, кто-то кричал. Воздух был удушливый, тяжелый. Тетя Аня меня не узнавала, с ужасом смотрела на меня и с опаской брала фрукты из моих рук.
25 сентября 1974 года тетя Аня умерла в возрасте 84 лет. Я приехал в Ленинград ее хоронить. Мила отказалась участвовать в похоронах, и я один похоронил ее на кладбище в городе Гатчина. Оставшиеся после тети Ани вещи Мила отказалась брать, а взяла только завещанную на ее имя сберкнижку и золотые дамские часики. Еще раньше картины иностранных мастеров, которые висели в коридорах она увезла к себе, а картины Горбатова, висевшие в комнате тети Ани, велела забрать мне. Еще одну сберкнижку я отвез троюродной сестре тети Ани и тети Кати. Оставшийся после тети Ани красивый овальный столик с двумя креслами и диваном я сдал в комиссионный магазин. Пианино и около двадцати картин Горбатова я отправил к нам в Москву. Еще после тети Ани мне осталось несколько серебреных монет и сломанных дамских украшений, а самым ценным были серебреные карманные часы, подаренные деду при крещении.
Тетя Аня была награждена медалью «За оборону Ленинграда» и медалью «Ветеран труда».
Моя автобиография
Родился я 27 марта 1925 года в роддоме Грауэрмана на Арбате. Отец тогда работал тестомесом в пекарне, а мама зубным врачом в Институте народов Востока. Когда мои родители из общежития института переехали жить в дом на 1-м Самотечном переулке, я не знаю. Дом находился в глубине большого двора на самом верху переулка. Это было трех или четырехэтажное кирпичное здание, которое сохранилось до сих пор. Оно находится позади театра кукол Образцова, и теперь к нему можно подойти и со стороны Садового кольца.
Наша комната размером около 15 метров находилась на втором этаже. Таких комнат на этаже было 5 или 6, которые выходили в длинный коридор. Была еще общая кухня и уборная. Прожили мы там до 1929 года. О жизни на Самотечной у меня почти не осталось воспоминаний.
Во дворе в другом доме находилась какая-то фармацевтическая фабрика. Туда все время приезжали фаэтоны, привозившие ящики с лекарствами и стеклянной аптекарской посудой. Фаэтон представлял собою коляску, запряженную лошадью. Впереди возвышался кучер, а сзади были места для двух-трех пассажиров, и был еще сзади тент, который поднимался при дожде и закрывал сидящих пассажиров. Дворовые мальчишки любили прицепиться к коляске сзади и прокатиться по переулку вниз до бульвара. Из-за тента кучер это не видел, но когда ребятишки цеплялись, он это ощущал и пытался стегануть прицепившегося длинным хлыстом, что не всегда удавалось. За этими поединками между кучером и прицепившимся пареньком с удовольствием наблюдало и комментировало как детское, так и взрослое население двора. Самотечный переулок от нашего двора довольно круто спускался к бульвару, зимой снег на мостовой практически не чистился, и было очень удобно кататься на санках.
Из происшествий запомнился также большой пожар в доме напротив нашего окна. Начался он ночью, но было лето, и рано рассветало. Жильцы нашего дома хватали немудренные свои пожитки и вытаскивали их во двор. Дом сгорел почти дотла. Огромные языки пламени, черный дым, крики погоревших мне запомнились на всю жизнь - до сих пор я боюсь огня.
Еще я своей трехлетней соседке швейной машинкой прострочил палец — кто из нас напугался больше, я не помню.
И еще один случай, запомнился на всю жизнь. Мама подметала веником комнату, и я устроил себе развлечение: собираемый мусор я тут же раскидывал по комнате. Мама дважды просила прекратить эту игру, но мне она очень понравилась. Наконец, мама не выдержала и пару раз запоминающе хлестанула меня веником по заднице. Это единственный раз, когда меня физически наказали родители. В дальнейшей моей жизни наказание за мои проступки ограничивалось словесными выговорами.
В 1927 году Настя с бабушкой снимали дачу в Измайлове, которая тогда была деревней, и до нее можно было добраться на трамвае. Дача была рядом с конечной остановкой трамвая напротив оврага, который сейчас превращен в пруд. От трамвайного круга это был второй или третий участок. Мне было два с половиной года, и меня с няней на все лето отправили к бабушке на дачу. Первые три года у меня была няня, так как мама и папа работали, и меня не на кого было оставить.
Я хорошо запомнил бабушку Миру на даче. Небольшого роста, тучная, она восседала посреди небольшого участка перед дачей на стуле и варила варенье. Перед ней на железном таганке устанавливался большой медный таз, который до сих пор сохранился у нас, и бабушка медленно помешивала кипящее варенье и аккуратно снимала пенку. Я обычно располагался рядом с бабушкой. Она разрешала мне собирать в саду сухие веточки и подкладывать их в маленький костерчик под тазом. В награду за труды бабушка мне изредка протягивала ложку с остывшими пенками. Это все было чудесно. По выходным я с бабушкой или Настей шел на трамвайный круг встречать маму, которая привозила продукты на неделю.
Большое впечатление на меня произвел проезд мимо нашей дачи на какой-то пожар пожарников. Пожарных машин тогда еще не было, и пожарники промчались мимо нас на пролетках, запряженных лошадьми. И еще они оглушительно трезвонили в колокольчики, укрепленные на их пролетках. Я каким-то образом сумел вырваться за пределы нашего участка и рвануть вслед за пожарными. Далеко я убежать не смог, так как няня меня быстро нагнала и отшлепала.
И еще помню, как ловили и били молодого парнишку, днем залезшего в соседний сад за яблоками.
Летом 1929 года мама летом работала зубным врачом в лагере студентов Института народов Востока. Находился он на станции Удельная по Казанской железной дороге. По железной дороге тогда еще ходили паровики, и из вагонов спрыгивали прямо на землю – на станциях платформ еще не было. Лагерь находился слева от станции в прекрасном сосновом лесу. Обслуживающий персонал жил в поселке дачного типа. Запомнились две истории этой летней жизни.
Няни не было. Мамин зубоврачебный кабинет находился в ста метрах от дачи, в которой мы жили. Мне было предоставлена полная свобода передвижения в лагере. Где-то в стороне от лагеря находилась молочная ферма, снабжавшая лагерь молоком. Меня туда несколько раз водили. Добирались туда через болото по узкому настилу из досок. Однажды мне захотелось молока. Не обнаружив его на даче, я направился на ферму и пропал. Студентов подняли по тревоге на мои поиски. Обнаружили меня вскоре в стороне от настила сидящим на болотной кочке.
Вторая история произошла осенью. Студенты уже выехали в город, но, слава Богу, медперсонал еще не уехал. Помещение в задней части дачи, в которой мы жили, занимала китайская прачечная. Особенность китайской прачечной состояла в том, что при стирке они использовали каустик – очень ядовитый белый раствор едкой щелочи натрия. Где-то днем я выпил оставленную мне мамой кружку молока поделившись молоком с кошкой, которая жила у нас на даче. Кошке это показалось мало, и она стала ходить за мной следом, выпрашивая еще. Не обнаружив у нас молока я почему-то направился в китайскую прачечную. Кошка вслед за мной. Китайцев в прачечной уже не было – они все выехали в Москву. В прачечной я обнаружил большой чан с молоком. Зачерпнув полную кружку, я вернулся на террасу и налил молоко в кошкину миску. К моему удивлению, кошка отказалась его пить: фыркнув и задрав столбом хвост, она отошла от миски. Я решил, что молоку не стоит пропадать, поднял миску и хлебанул это так называемое молоко. Дикая боль обожгла мне рот – это был каустик. Помню, как с диким ревом я шел мимо дач к маме. Из рта у меня пучились белые пузыри. До мамы было недалеко. Старший врач тут же погнал кого-то на ферму за молоком. Когда принесли молоко, он раскрыл мне пальцами рот и в меня прямо из ведра стали лить молоко. Кажется, на это ушло два ведра. На мое счастье, я не сильно глотнул каустика и не успел сжечь свой желудок. После этого в городе меня еще месяца два кормили с ложечки жидкими кашицами.
В январе 1927 году папа поступил работать токарем-наладчиком на автозавод «АМО», который в начале 30-х годов получил название ЗИС – завод имени Сталина. Завод располагался на самой юго-восточной окраине Москвы. Папе на поездку в один конец уходило около полутора часов. В январе 1929 года он становится секретарем, а вскоре и редактором заводский многотиражной газеты «Вагранка». Году в 32-33-м после реконструкции завода она получит название «ДИП» – «Догнать и перегнать Америку». Когда отец стал работать в редакции газеты, то ему приходилось работать допоздна, когда трамваи переставали ходить. Он оставался в редакции и спал на своем столе. Маме такая жизнь не понравилась, и она в 1929 году обменяла нашу комнату на Самотечном переулке на комнату в доме 22 в Тюфелеевой роще рядом с автозаводом. До редакции, где работал папа, было всего десять минут ходьбы. В том же году мама перешла работать зубным врачом в поликлинику автозавода, которая размещалась в том же здании, что и редакция газеты. Там она проработала до 1963 года и, заболев, ушла на пенсию.
В доме на Тюфелеевой роще 22 прошло все мое довоенное детство и юность. Этот дом был построен где-то в середине прошлого века. На карте Москвы 1880 года он обозначен. Это была ткацкая фабрика, которая поставляла ткани императорскому дому. Дом так и называли – «Поставщик». Это было каменное одноэтажное здание в плане похожее на букву Е с хвостиком внизу. Все здание пронизывал коридор шириной в два метра, который в непогоду служил нам для игр. Вход в коридор был с двух торцов здания и в его середине. По обе стороны коридора расположено было около сотни комнат размером в 25-30 кв. метров, которые раньше были мастерскими, а после революции были заселены жильцами. В начале, середине и конце коридора находились большие общие кухни. До революции к дому была подведена вода и имелась канализация, которая сливалась в Москву-реку. После революции уборные были переделаны под жилье, канализация не работала. Вода в дом подавалась, а три дощатых уборных располагались метрах в 50 от входов в здание. Там же были выгребные ямы для отходов. Позади дома метрах в десяти текла Москва-река. Справа от дома была высокая горка вся покрытая сиренью, слева была роща, в которой стоял небольшой кирпичный дом бывшего владельца фабрики. Перед домом был луг размером с футбольное поле, на котором паслись козы и коровы, а мы, ребята, играли в футбол и лапту. Луг со всех сторон был окружен сараями жителей нашего дома. Забыл сказать, что дом имел котельную, и в комнатах стояли батареи водяного отопления. Дом был заселен рабочими автозавода, в большинстве комнат жило по две семьи.
У нас была большая комната в центре дома размером 32 кв. метра (8х4 метра). Большое венецианское окно глядело на юг. Высота потолка была около 4 метров. Комната была перегорожена деревянными перегородками высотой в два метра. Дверь в комнату открывалась в узенький коридор длиной около 4 метров. Из него справа был проем в маленькую кухню размером 3х1 метр, который от коридорчика отделялся занавеской. Там же стоял умывальник и помойное ведро. Когда в середине 30-х годов в дом провели газ на общую кухню, мама стала готовить горячую пищу там, а это помещение превратилось в кладовую, где хранились продукты. На большой же кухне поставили 5 газовых плит из расчета одна конфорка на комнату. Далее из маленького коридорчика справа был так же проем в спальную комнату родителей размером 3х3 метра. И потом из коридорчика вы попадали в большую 16-метровую комнату, где размещалось две тахты – одна для меня, другая для гостя, оставшегося у нас ночевать. У окна стоял большой письменный стол отца и небольшой мой письменный стол, когда я стал школьником. Мама любила заниматься перестановками и каждые два года передвигала дощатые стенки. Так, после войны вход в спальню был из большой комнаты. Я так подробно описываю нашу комнату, чтобы вы представляли, как мы жили. Фактически у нас была двухкомнатная квартира без коммунальных удобств. Нас было трое, а в соседних комнатах жило по две семьи и человек 10-12 взрослых и ребят. Так что мы жили по тем меркам прекрасно.
Мама быстро нашла общий язык с нашими соседями. За все годы нашей жизни в Тюфелевой роще маму никто не оскорбил и не обозвал жидовкой. Наоборот, ее часто призывали в качестве арбитра при спорах соседей между собой. И она умела найти способы для примирения, устраивающие обе стороны. С двумя семьями она очень подружилась. Первая семья Мещеряковых. Глава семьи Константин Федорович был инженером-конструктором. Его жена Нина Владимировна была домохозяйкой. У них было два сына: Леня, который был старше меня на год, и Сережа, моложе меня на три года. Константин Федорович был инженером с еще дореволюционным стажем. Он очень много работал. Когда я вечером заходил к его сыновьям, он, как правило, сидел за чертежной доской. Их семья первая в нашем доме приобрела телевизор КВН, и я с мамой ходил к ним смотреть передачи. Они первые и, наверно, единственные, кто приобрел после войны в нашем доме автомашину «Москвич». Мама с Ниной Владимировной была очень дружна, и они помогали друг другу.
На всю жизнь подружилась мы с семейством Спициных, которые жили через две комнаты от нас. Николай Александрович был военным представителем на автозаводе и принимал для армии автомашины. Его жена Нина Сергеевна очень сдружилась с мамой, помогла ей на первых порах познакомиться с соседями.
У Спициных была дочь Рита, с которой мы дружим до сих пор, перезваниваемся и не пропускаем дни рождения. Рита на полгода старше меня.
Когда мы переехал в Тюфелеву рощу, то в это время закончилось строительство первых жилых домов для работников завода. Рядом с заводом построили шесть пятиэтажек с большими коммунальными квартирами на несколько семейств. В одном из домов на первом этаже был большой магазин, который долгое время был единственным на всю округу. Была выстроена большая школа на 1000 учащихся и детский сад. Была построена еще прачечная и началась постройка большой бани с бассейном. В конце 20-х годов было построено несколько таких показательных жилых городков при крупных заводах. Примерно такой же жилой комплекс был построен недалеко от зисовского для рабочих завода «Динамо».
Так как со мной некому было сидеть, то меня отдали в этот заводской детский сад. Туда же Спицины определили свою дочь Риту. Нина Сергеевна была домохозяйкой, и она взяла шефство надо мной. Отводила меня с Ритой в детский сад, потом забирала нас, кормила и следила за мной до прихода мамы с работы.
Мама приходила с работы где-то часов в шесть вечера, а папа раньше 10 часов вечера не приходил домой. Нина Сергеевна заботу обо мне проявляла совершенно бескорыстно – мама ей ничего не платила. Нина Сергеевна, как и моя мама, была добрейшей женщиной, готовой всегда прийти людям на помощь. Вот на этой доброте они на всю жизнь сдружились.
Осенью 1932 года я поступил в школу. К упомянутой большой школе, которая имела номер 9, была в 1932 году пристроена еще одна школа поменьше под номером 25. Но уже через год они были объединены и в дальнейшем получили номер 494. В ранее построенном школьном здании помимо больших светлых классов и отдельных кабинетов химии, физики и биологии имелся спортивный зал и большие школьные мастерские, находящиеся в полуподвале. Мастерские были хорошо оснащены оборудованием и инструментом – было несколько токарных, фрезерных, шлифовальных станков. В этих мастерских готовили будущих рабочих для завода. Была еще большая столовая на первом этаже. Здание было трехэтажное с широкой центральной лестницей. В пристроенной также трехэтажной школе было девять классных помещений и огромный актовый зал с большой сценой. В общем вся школа была рассчитана примерно на 1000 учащихся, но училось в ней намного больше. Школа была единственная на весь автозаводской район, и поэтому занятия велись в две смены, а перед войной даже в три смены.
Так вот осенью 1932 года привели меня в школу и определили в нулевой класс. Через год эти нулевые классы были ликвидированы, но сейчас они вновь возродились как подготовительные классы. Но в нулевке я проучился недолго, через месяц меня перевели в первый класс, так как еще до школы я научился свободно читать, писать и считать. В первом классе я оказался самым младшим. В первый класс одновременно со мной перевели и Риту. Первый год отводила и забирала нас из школы Нина Сергеевна. Кажется, уже со второго класса мы в школу ходили самостоятельно. От нашего дома до школы пешком нужно было идти минут сорок. Но уже в 1933 или 34 году недалеко от нашего дома прошла трамвайная линия к построенному через Москву-реку мосту. На трамвае это было десять минут езды – третья остановка. Деньги на билет мне давала мама, но я их использовал по другому назначению – вначале на мороженое, а когда стал постарше – на курево.
Школа была замечательная, и я с удовольствием в нее ходил. Состав учителей был превосходный. Из всех моих учителей только про одну – преподавательницу истории СССР – я вспоминаю с чувством иронии. Лет около пятидесяти, небольшого роста, тучная, восседая за учительским столом, она напоминала жабу. В том, что она нам преподавала, было что-то твердокаменное и не подлежащие обсуждению. Нужно было просто зазубривать материал. Эта оценка ее преподавания [из] сегодняшнего дня. Тогда я этого не понимал, но меня раздражала ее безапелляционность. И однажды я с ней схлестнулся. При изучении истории коллективизации в нашей стране она про кулаков сказала, что они были жадные, глупые и хитрые. И тут я с ней не согласился и предположил, что если человек хитрый, то это говорит о том, что он уж не так глуп. Но признание наличия ума у кулака противоречило официальным партийным установкам. Учительница твердо стояла на том, что все кулаки дураки, и она пыталась меня убедить в этом. Я же твердо стоял на своем.
Обсуждение наших разногласий было продолжено в кабине завуча и в комитете комсомола школы. Тогда я действия учительницы истории объяснял ее глупостью, но теперь на эту историю я смотрю несколько по-иному. Если бы учительница хотя бы частично согласилась признать наличие ума у кулаков, то это в той обстановке, а происходило это где-то в 37-38 году, могло в лучшем случае кончиться ее увольнением. Но могли бы приписать ей и контрреволюционную пропаганду, а это грозило уже концлагерем. Я тогда не понимал, что преподавание истории СССР не подлежит хоть малейшему отступлению от официальных установок партии. Изменения и колебания в этом вопросе возможно только были с изменениями и колебаниями в Политбюро партии.
Вообще мы любили своих учителей. В моем классе была прекрасная классная руководительница, преподаватель литературы и русского языка Ольга Сергеевна. Литературу я любил, много читал, в доме у нас была большая библиотечка и я еще был записан в хорошую детскую библиотеку Дворца Культуры ЗИСа. Но с русским языком у меня были крупные нелады. Писать грамотно я не научился и основной отметкой по этому предмету у меня была тройка. Как тогда писали – посредственно. За сочинения по литературе из-за ошибок я никогда не получал выше отметки «хорошо». Только однажды за вольное сочинение «На катке» я получил «отлично», и его Ольга Сергеевна зачитала вслух в классе.
Моя же безграмотность связана с состоянием моей памяти. А память у меня плохая: я хорошо запоминаю логические построения и трудно запоминаю тексты, которые надо просто зазубрить. Я практически никогда не делал синтаксических ошибок – запятые и точки я расставлял правильно, но орфография была ужасная.
Моя плохая память очень усложняла мою жизнь. О моей безграмотности знали только мои родные и самые близкие друзья. На работе этого не замечали, так как писал я всегда с орфографическим словарем на столе. На работе я очень следил за тем, чтобы окружающие не замечали, что у меня слабая память. И надо сказать, что ни начальство, ни мои сотрудники этого не замечали. И это так было на самом деле. Если бы начальство это увидало, оно бы с удовольствием мне это выложило бы, а сотрудники не удержались бы, чтобы не посмеяться. В общем, скрывать от окружающих слабую свою память было очень нелегко. Но на днях я, кажется, у академика Лихачева, прочитал, что безграмотность не всегда является признаком неинтеллигентности. Эта мысль академика мне очень понравилась!
По остальным предметам я учился легко и хорошо, в основном на пятерки и четверки. Дома я готовил только письменные задания, а по устным заданиям мне было достаточно перед уроком бегло пролистать учебник. Больше всего я любил два предмета: математику и химию. В старших классах математику в нашей школе вели два преподавателя – невысокого роста кругленький и очень доброжелательный Виктор Иванович и высокий худой и очень строгий Меер Абрамович. Учился я у Меера Абрамовича, очень его любил, и математику знал отлично. Так как Меер Абрамович был очень требователен, то девочки его очень боялись, и просто перед ним дрожали, когда он их вызывал к доске.
Меер Абрамович ко мне за мои знания по математике относился хорошо и нечасто вызывал к доске. Кажется, в 8 классе Меер Абрамович выгнал меня из класса. Начиная со второго класса я всегда сидел на «камчатке», т.е. на последней парте, подальше от учителей. Так вот в 8 классе за партой передо мной сидела очень пухленькая, симпатичная и достаточно глупенькая по тогдашним моим понятиям Зина Зазвонова. На каком-то уроке математике, когда Меер Абрамович объяснял новую тему, я ради развлечения потянул сзади за косынку, надетую у нее на шее. Вместо того, чтобы спокойно прореагировать на мои ухаживания, она вдруг завопила диким голосом на весь класс и стала объяснять Мееру Абрамовичу, какой я плохой человек. Урок был сорван, Меер Абрамович выгнал меня из класса, сказав, чтобы я на уроках больше не появлялся. Я начал на математику ходить в параллельный класс к Виктору Ивановичу. Там мне показалось скучно, и я вообще на неделю бросил школу и целыми днями околачивался в бассейне недалеко от нашей школы. Когда безделье мне надоело, я пришел с повинной головой к Мееру Абрамовичу, был прощен и вернулся в свой класс к себе на «камчатку».
Судьба Меера Абрамовича была трагична. Как мне потом рассказывали, в 1949 году, когда Сталин развернул борьбу с космополитизмом, Меера Абрамовича арестовали, и он попал в концлагерь. Какой пункт 58-й статьи ему навесили, я не знаю. Вернулся он из лагеря уже после смерти любимого вождя, но проработал в школе немного и вскоре умер. Ему тогда было, наверно, не больше 60 лет.
Еще моим любимым предметом была химия. После школьных занятий я мог часами возиться с химреактивами, ставить различные опыты. Опыты эти не всегда были невинны. Помню, например, такой: на кончик пера ручки, лежащей на столе учителя, намазывалась капелька какого-то вещества. В начале урока учительница садилась за свой стол и начинала в своем журнале отмечать отсутствующих на уроке. Взяв ручку, она макала ее в чернильницу, раздавался маленький взрыв и брызги чернил летели в разные стороны. Размер капельки на кончике пера должен был быть небольшим, чтобы брызги чернил не достигли одежды учительницы. Именно учительницы, так как такие эксперименты с учителем мы не рисковали делать.
Вот другой похожий «опыт». Кажется, марганцовку обрабатываешь какой-то кислотой, получается кашица, которую разбрасываешь во время перемены на пути от двери до стола учителя. Кашица быстро высыхает, и когда учитель, войдя в класс, направляется к своему столу у него из-под подошв раздается веселый треск, поднимающий настроение у всего класса. Однажды я эту кашицу раскидал утром до начала уроков в нашей уборной. Школьная уборная, облицованная кафельной плиткой, всегда содержалась в идеальной чистоте. Там утром собирались все курильщики и рассаживались на приступках и, как бы сказала сейчас современная молодежь, устраивала себе небольшой кайф перед занятиями. Кто-то из нас сел на приступок, и под ним раздался небольшой взрыв. Хорошо, что небольшой, так как в его штанах оказалась дырка размером с трехкопеечную монету, что законно освободило его от занятий в этот день.
Однажды я так смешал какие-то реактивы, что пришлось всю вторую смену выгнать на улицу на полчаса, чтобы проветрить школьное здание от какого-то ядовитого и вонючего газа. Но все эти проделки мне сходили с рук. Мне кажется, я за них не разу не понес наказания.
Если мы учились в первую смену, то не спешили срочно покинуть школу после занятий. Вообще, в школе велась интенсивная внеклассная работа. Было множество кружков: уже помянутый химический, физики, литературный, музыкальный, драматургический, иностранных языков и еще какие-то. Я еще ходил в кружок живописи. Там в 1937 году к столетию смерти Пушкина я написал свою первую крупную картину маслом размером примерно 100х60 см. Это был портрет Александра Сергеевича Пушкина в темно-синем пиджаке на ядовито-зеленом фоне. Наличие бакенбардов обеспечивало безусловное сходство.
Регулярно проводились пионерские сборы, но ради чего они были, я не помню. Но общественно-политическая жизнь страны на них рассматривалась. Помню, как выпускались стенгазеты, посвященные спасению людей с парохода «Челюскин», зажатого арктическими льдами, высадке четверке папанинцев на Северный полюс и дрейфу их станции, полетам Чкалова и Громова на одномоторных самолетах в Америку.
Но и политикой мы занимались. Политические процессы 1935-1937 годов над «врагами народов» троцкистами и бухаринцами обсуждались в нашей среде школьников 5-7 классов. Верил ли я всему тому, что печатали газеты об этом? Безусловно, тем более я почти не сталкивался лично с людьми, которых позже арестовывали. Но такие люди были. Это отец и мама Хили Ройтерштейна, арестованные еще в 1936 году, и Арон Гайстер с женой Рахиль Каплан, родители моей будущей жены. Про Арона, с которым мой отец и мама давно дружили, отец давал такое объяснение его ареста – перерождение, обуржуазивание. Арон, став академиком и заместителем министра земледелия СССР, получил доступ к определенным благам: хорошая квартира в Доме на набережной, дача на Николиной горе, персональная автомашина иностранной марки, дополнительный паек и т.д. Отец считал, что эти блага были основой перерождения и обуржуазивания Арона, и его было легко завербовать в шпионы. Отец был твердо в этом убежден, а я ему полностью доверял в этих вопросах. Брат мамы Абрам уже тогда не доверял политике Сталина, но при мне эта тема не обсуждалась. Конечно, эти дачи и персональные автомашины по сравнению с сегодняшним днем были мелким подкупом Сталиным своего окружения, но вот там была заложена коррупция современных наших правителей. Это был подкуп чиновников, подачки, которые позволяли Сталину держать их на крепком поводке. Иметь свое мнение стало опасным – можно было легко лишиться этих мизерных привилегий. И не только привилегий, но и головы.
На 17-м съезде партии около 300 делегатов проголосовали против Сталина. Проголосовали тайно. И Сталин уничтожил 75% делегатов, в живых он оставил только тех, в ком он был уверен, что они не голосовали против него.
Только после войны, когда я в 1950 году вернулся из армии, я стал понимать весь ужас ленинско-сталинского режима в нашей стране. И то не сразу.
И еще на нас, школьников, огромное влияние оказывала кинопропаганда. Талантливо сделанные картины «Ленин в Октябре», «Ленин в 18 году», «Юность Максима», «Возвращение Максима», «Чапаев», «Броненосец Потемкин», «Мы из Кронштадта», «Партийный билет», в которых играли выдающиеся артисты, вдалбливали в наши головы коммунистическую мораль, и мы были уверены, что классовая борьба лежит в основе исторического прогресса, что религия – опиум народа, что партии надо верить без колебаний, что если враг не сдается, его надо уничтожать. И еще из нас делали Павликов Морозовых – ради дела партии готовых без колебания отправить своих родителей на смерть.
Возвратимся к школе – там у меня было много друзей. Из моих одноклассников моим большим другом был Витя Марков, старше меня на год и на голову выше меня. В сентябре 1942 года ушел на войну и не вернулся. В 7-9 классах в классе было 10-12 мальчишек и около 20 девчонок. Уже в 7-м классе начались у нас романы. Для мальчишек это было трудное время, так наши девчонки предпочитали флиртовать с мальчишками из старших классов. Тогда я влюбился в мою одноклассницу Лизу Степенскую, еврейскую девочку, которая с мамой медсестрой жила в бараке недалеко от моего дома. Мы дружили с ней, но кавалером у нее был юноша испанец, вывезенный ребенком к нам из Испании после окончания гражданской войны. На следующий год я был влюблен уже в другую девочку.
Самыми большими моими друзьями были братья Медоволкины, сыновья заводского мастера. Старший Леня учился на три класса старше меня, младший Иван только на один класс старше. После уроков я много времени проводил в их классах. Хотя я был намного младше их, но на равных был принят в их компанию, и самое главное, что никогда меня они не использовали как мальчика на побегушках. Жили мы с ними вместе в доме по Тюфелевой роще, я в середине, а они ближе к торцевому выходу из дома. После школы мы много времени проводили вместе у нас в комнате, так как днем моих родителей не было, а у Лени с Иваном тяжело болела мама, которая рано умерла. Для меня это были первые похороны в жизни. Отец их больше не женился, а за ребятами следила их старшая сестра. Она была старше меня лет на десять, и я был в нее очень влюблен и мечтал, когда вырасту, на ней жениться.
Отец Лени и Вани был мастером на автозаводе. В 1934 году перед реконструкцией завода директор Иван Лихачев послал группу высококвалифицированных рабочих и инженеров на учебу на завод Форда в Америку. Там они проработали по несколько месяцев. Таких работников теперь называют синими воротничками. Таких семей, как Медоволкины, в нашем доме было несколько, но в меньшинстве. К ним относились Мещеряковы, Сабоцинские, Чечевинские, Спицины. В основном же в нашем доме жил простой рабочий класс. Дети «синих воротничков» стремились окончить десятилетку, а дети малоквалифицированных рабочих после семилетки переходили учиться в Фабрично-заводские школы (ФЗО) или техникумы, некоторые после шестого-седьмого класса переставали учиться, и лет в шестнадцать уже шли работать на заводы. Наш район был насыщен заводами – автозавод им. Сталина, электромеханический завод «Динамо», «Парострой», где, кажется, делали первые подводные лодки, «Шарикоподшипник», Шинный завод, автогенный завод.
Дети нашего двора в общем жили довольно дружно между собой. Игры на дворе были общими. Основными играми были «казаки-разбойники» и пряталки. Места для этих игр было предостаточно: дом с длиннющим коридором и многими выходами и многочисленными сараями вокруг дома. Еще любили играть в лапту. В футбол играли меньше – им стали увлекаться после приезда испанских футболистов в СССР в 1934 или 1935 году. Увлекались и такими играми на деньги, как «расшибец» и «пристеночка». «Расшибец» – чертили линию на земле, и в центре линии ставили стопку из монет, «решкой» все вверх, которые в равном количестве давал каждый из играющих. Затем отходили от линии на несколько шагов и поочередно бросали в сторону «кона»-стопки монет «биту». Бита представляла собой тяжелую стальную круглую пластину диаметром 3-5 см или старую медную пятикопеечную монету. Чья бита падала ближе к линии, тот первым начинал игру ударяя своей битой по стопке монет. Монеты разлетались и те, которые оказывались лежащими на земле «орлами», т.е. гербом вверх, забирались играющим. Он продолжал бить битой по разлетевшимся по сторонам монетам до тех пор, пока они перевертывались на «орла». Если же при очередном ударе по монете она не перевертывалась на «орла», то битье по монетам переходили к следующему игроку и т.д.
«Пристеночка» игралась следующим образом: на земле на расстоянии 40-50 см от стены дома чертился квадрат размером 5х5 см, в которую клались монеты на равную сумму от каждого играющего. Потом разыгрывалась очередность играющих в зависимости от того, чья монета от удара о стенку улетит дальше от стены. Начинающий игру, ударяя монетой о стену, старается попасть ею в квадрат со стопкой монет. Если ему это удалось, то он все монеты, стоящие на кону, забирает себе. Если ему своей монетой не удалось попасть в квадрат, то об стенку монетой бьет следующий, и так далее до тех пор, пока кто-нибудь не попадет монетой в квадрат. Кроме того, если монета играющего и не попала в квадрат, но упала недалеко от лежащих на земле монеты или монет, ранее игравших, и игрок может растопыренными большим пальцем и мизинцем дотянуться от своей монеты до другой, то играющий эту монету забирает себе.
Где брались деньги на игру? Мама на завтраки в школе и на трамвай давала рубль. Рубль этот тратился следующим образом: 20-25 копеек тратились на самые дешевые папиросы «Звездочка», 25-30 копеек тратилось на булочку в школе, оставшиеся 50 копеек шли на покупку мороженого или булочки с жареной котлеткой или на игру в «расшибец». Кроме того, из этих денег за неделю скапливалась сумма на дорогие дамские папиросы «Тройка», которые я покупал при поездке в воскресенье в город к Ефиму Шатову и к моему дяде Абраму. Конечно, один рубль в день не хватало на все эти перечисленные расходы и приходилось заимствовать некоторую сумму монет из карманов пальто отца. У папы всегда в карманах была какая-то мелочь, но я никогда не выгребал все, а только небольшую часть, чтобы пропажа не была обнаружена. Так что я был предусмотрителен и ни разу не попался. Грешен.
Но в дворе ребята не только играли в "казаки-разбойники", но и часто дрались. Часто дрались между собой, не поделив что-то или обидев друг друга. Но были и принципиальные драки, носящие классовый характер. Дрались дети синих воротничков и дети люмпен-пролетариата. И те, и другие относились к классу пролетариев, но уже и тогда происходило расслоение внутри класса. Дети синих воротничков после окончания семилетки, как правило, продолжали учиться в школе и старались окончить десять классов. Дети рядовых рабочих после семилетки шли учиться в Фабрично-заводские училища (ФЗУ) или техникумы, а то еще и раньше кончали учиться, поступали учениками или подсобными рабочими прямо на завод. Детей синих воротничков в нашем доме было около 30, а люмпен-пролетариата наверно около сотни. И вот это различие иногда приводило к дракам. И драки были серьезные. При возникновении периода драк детям синих воротничков трудно было попасть домой после школы. Дети люмпен-пролетариата выставляли крупные силы у подъездов дома, и надо было с боем прорываться через их заставы. Так как в доме было несколько подъездов, то люмпен-пролетариату приходилось дробить свои силы рассредоточиваясь по подъездам. Синие воротнички, возвратясь из школы, сосредотачивались все ближе к какому-то одному подъезду и имея перевес в численности там делали прорыв в дом. Пока на крики у атакуемого подъезда сбегутся люмпен-пролетарии с других подъездов, синие воротнички с боем прорываются в дом. Но это не всегда удавалось, и тогда им на помощь приходили матери, которые проводили своих детей через строй возбужденных люмпен-пролетариев. Но, как правило, все эти дворовые потасовки обходились без вмешательства родителей. Участвовал ли я в этих драках? Практически нет, так как эти драки проходили между ребятами на два-три года старше меня. Я, конечно, был в группе синих воротничков, но так как я был моложе дерущихся, то мне мало перепадало. Бить более слабых по возрасту и силе было не принято. Моего же возраста у нас во дворе было человек шесть-семь, не больше. Между собой, однолетки, мы дрались. Однажды Вовка Николаев обозвал меня «жидом», и мы с ним сильно подрались, и он меня здорово треснул тяжелейшим портфелем по голове. После этого я заболел менингитом, и пролежал дома около двух недель. Но был ли менингит результатом драки или гриппа, я не знаю. Но с Вовкой Николаевым мы дружили и дрались редко.
Сегодня я подсчитал, сколько раз мне в жизни везло. Во-первых, мне повезло с моими родителями, во-вторых, в 1937 году мамина подруга, врач-психиатр, поместила отца в психиатрическую больницу им. Кащенко и тем самым уберегла его от ареста, т.е. я жил при родителях, а не скитался, как Инна, по родственникам, в-третьих, когда я пошел в 1942 году добровольцем в армию, то меня направили сначала учиться в школу авиамехаником, а потом авиамехаником в летную школу до конца войны, – тем самым я остался жив, в-четвертых, однажды в летной школе во время взлета отказал один мотор на моем самолете Пе-2, на котором я взлетал вместе с летчиком, и мы должны были врезаться в железнодорожную насыпь, проходившую вдоль границы аэродрома, но летчик с огромным трудом перетянул через железную дорогу, развернулся и посадил самолет поперек аэродрома, в-пятых, в Германии я с моим комэском перелетали на другой аэродром на одномоторном Як-9, над Бранденбургом мой комэска решил потягаться в скорости с пролетавшим мимо нас английским летчиком, в результате у нас отказал мотор, и мы находились над городом, но, к нашему счастью, аэродром был в пределах города и летчик сумел удачно спланировать к нему и сесть без катастрофы, в-шестых, когда я в той же Германии в 1949 году поссорился с замполитом полка майором Г., и он написал на меня донос, что у меня тетка в Америке, то меня отправили дослуживать армию в полудисциплинарный полк на Север под Мурманском, а не в тюрьму, в-седьмых, мне повезло с женитьбой, дочерями и внуками, в-восьмых, дочери удачно вышли замуж, и нам с Инной повезло с зятьями, в-девятых, при первом инфаркте в 1989 году меня спас Лева Шимелиович, в-десятом, при втором инфаркте в Америке в 1987 году скорая помощь приехала через пять минут после Володиного звонка в скорую помощь. Вот сколько раз мне везло по-крупному!!!