Письма Михаилу Бейзеру об отце, Менделе Ароновиче Глускине
сентябрь 89
Дорогой Миша!
Я была летом в Эстонии, а письма пришли в Ленинград и Псков, поэтому отвечаю так поздно. Начну в этом письме, продолжу в следующем. Мой рассказ будет больше касаться доленинградского периода, потому что ленинградский – короткий и безрадостный, но и о нем напишу.
Менахем-Мендель, сын реб Аарона, родился в Лоеве (Белоруссия, на реке Березине) в 1878 году. Детство провел в местечке Паричи (тоже на Березине, в 35 км от Бобруйска). Отец его был сначала купцом, потом раввином в Паричах. У него было 7 дочерей и единственный сын, Менахем-Мендель, любимец семьи, очень способным был и большим озорником. Он как-то рассказывал, что в Паричах говорили: если из Мендла вышел человек, то и они со своими детьми не должны терять надежду. Лет в 20 он получил диплом раввина. Много читал, сам изучил общеобразовательные предметы, немецкий, французский и латынь. Решил держать экстерном экзамены на аттестат зрелости в Бобруйске. Все местечко следило за его успехами. За сочинение по литературе он получил 5, устный по литературе и языку – тоже 5. Но экзамен по математике пришелся на субботу. За него просили о другом дне, пусть с более сложным вариантом задания, но директор не согласился. Так отец и вернулся в Паричи без аттестата. ю
(Все это – из воспоминаний нашего двоюродного брата, Е. Гутнера, жившего в детстве у дедушки в Паричах. Они написаны на идиш и опубликованы в четырех номерах газеты «Фольксштимме» в Польше, в частности, за 10.ХII 1977 г.).
Приобретенные знания папа сохранил на всю жизнь. Он всегда помогал нам решать сложные задачи по математике и физике, иногда предлагал старшим дочерям решить какую-нибудь интересную задачу. (В семье было 4 дочери; первый ребенок, мальчик, умер, не дожив до года). Е. Гутнер вспоминает, что к дедушке приходили молодые революционеры, среди них Григорий Шкловский, соратник Ленина, чтобы Мендл разъяснил им трудные места в «Капитале». Я помню, отец как-то сказал, что у Маркса все очень логично, но поставлено с ног на голову.
Папа хорошо играл на скрипке, считал ее лучшим инструментом, но его игры мы не слышали, он не позволял себе этим заниматься. (Знаю это из рассказа его друга, тоже раввина).
До следующего письма.
А пока: !לשנה טובה תכתבו
Вам и жене.
Не пришлось мне побывать на свадьбе в Иерусалиме!
Софья Менделевна
***
21.IX.89
Дорогой Миша!
Продолжаю об отце. Он в молодости много читал и нам рекомендовал, что читать. Но на моей памяти он не позволял себе отрывать время от Торы и пр. для светских книг. Только иногда перед сном он перечитывал Гоголя, Чехова. Помню, как он смеялся, читая «Ревизор» Гоголя.
В 1909 году папа женился на дочери Минского раввина, реб Лейзера Рабиновича, – Фрадл. (В мае этого года в Беер-Шеве у моего племянника родилась дочь, и ее назвали в память о Фрадл (или Фриде), но на иврите – Гила – радость.)
В 1924 году дедушка в Минске умер, и папу пригласили на его место. А до этого, после смерти своего отца, папа был раввином в Паричах.
Папа был хасидом, но не фанатичным, он не принимал раскола и насмешек одних над другими. Думаю, поэтому его могли пригласить возглавить Минскую общину, а потом – Ленинградскую. И папа всегда поэтому молился в главной синагоге – не хасидской. Реб Лейзер Рабинович был «миснагедом», но к нам домой в субботу перед минхой часто приходили хасиды, пели, в праздники танцевали.
В 1932 году умер отец Берты, раввин Каценеленбоген. В 1933 году в Минск приехал представитель общины пригласить отца на место ленинградского раввина. Думаю, что отцу нелегко далось решение: Минск был очень еврейским городом, и с ним была связана вся жизнь. Но нас выселяли отовсюду, под конец мы жили на хорах в так называемой «Холодной синагоге». Мать умерла в 1929 году, учиться нас не принимали, а представитель общины уверил, что в Ленинграде мы сможем учиться. И квартиру, конечно, обещали. В Минске преследовали наиболее активных среди верующих. Был процесс с обвинением, например, в растлении малолетних. Все ужасались, и отцу нелегко было втолковывать людям, что обвиняемый ни в чем не виновен, что это расправа с неугодным (много подобных обвинений было ведь у нас не так давно). Отец в Минске сидел не раз, хотя не подолгу. А в 1937 году в Ленинграде арестовали всю верхушку общины во главе с Эстриным и многих посетителей синагоги, среди них – двух сыновей покойного раввина Каценеленбогена – Герца и Саула, и оба они погибли в лагере. И мы думали: какое счастье, что папа умер раньше – 27 ноября (13 кислева) 1936 г.
О Ленинградском периоде и др. – в следующем письме.
В Иерусалиме живет рав Hilevich. Он хорошо знал отца. Найти его можно по цепочке: Мэра – Лиза Махлис – Шуламит Тов – Гилевич.
А пока
! שנה טובה
С добрыми пожеланиями!
***
5.X.89
Дорогой Миша!
Продолжаю. Я не оставляла себе копий, поэтому не уверена, что не будет повторений.
Немного о характере. Отец был мягким и сдержанным человеком. Как-то врач, смотревший его сказал, что он очень нервный. Папа удивился: его все считают сдержанным. Врач: «Тем хуже для вас». Отец не позволял себе раздражаться в общении с людьми. Тяжело приходилось иногда с мясниками, если корова оказывалась нездоровой, трефной. Однажды в Минске перед Пасхой в голодное время начала 30-х годов к отцу пришли мясники, здоровенные мужланы, просить מעות חטים – мацу из фонда для бедняков. Отец вынес им несколько штук мацы. Их это не удовлетворило, они стали кричать, наступать на отца с кулаками. Он был невысокий, казался совсем слабым, но все время повторял: «Прошу вас...» Гита, младшая дочь, выбежала во двор искать помощи, вернулась с соседом, но мясников уже не было. Отец образумил их, и они ушли.
Он не заставлял дочерей, как некоторые другие, носить только длинные рукава и чулки в жару, хотя был очень религиозен. В разных случаях были не запреты, а просьбы, и это гораздо лучше действовало. Мучительным был вопрос о нашем образовании. Меня исключили из 5-го класса за то, что я не ходила в школу в субботу. (4 класса были обязательными, поэтому в 4-м классе с этим мирилась администрация.) До 4-го класса я училась дома. Лию (старше меня) исключили из 6-го класса. Младшая, Гита, училась дома и сдала экстерном за 7 классов уже в Ленинграде после смерти отца. Уже после смерти мамы отец советовался с ее тетей, дочерью Минского «годла», и меня отправили учиться в 7-й класс в Москву к маминому брату. Лия тоже закончила 7-летку в Москве. Старшая, Эстер, училась в Минске в вечерней школе, там с посещением было проще. И тоже училась только в старших классах.
Помню, как отец вернулся после ареста, длившегося 6-7 дней. Он сказал, что в одиночке он каждый день повторял наизусть одну из книг Мишны и как раз успел повторить все 6 книг.
В 1933 году в Минск приехал представитель ленинградской общины пригласить отца на должность раввина. (Раввин Ленинграда Каценеленбоген ז"ל умер в 1932 году). Была обещана квартира, но приехали мы летом на дачу в Павловск, а квартиры так и не было (говорили, что кто-то поступил нечестно, деньги на квартиру исчезли). Негде было жить. Сначала отца приютил старший сын рава Каценеленбогена, Герцель Давидович, он жил на Лермонтовском пр., д. 8, около синагоги. Герцель Давидович жил с женой и двумя дочками, у них не было лишнего места, но отцу выделили комнату, очень потеснившись. (Вспоминаем о них с благоговением. Герцель Давидович и его жена погибли в горькие годы.) Долго жить там нельзя было, начал беспокоиться дворник. Гита осталась в Павловске, Лия и я поселились в комнатушке в переделанной из бани квартире на Выборгской. Старшая сестра, Эстер, вышла замуж сразу по приезде в Ленинград и вернулась с мужем в Белоруссию.
На осенние праздники (до получения этой комнатушки) нас, девушек, приглашали разные люди из общины. Все это было нелегко. У отца была сестра в Ленинграде с мужем, дочерьми и сыном в одной комнате. У них отец лежал с инфарктом, то есть почти и не лежал – не было там возможности для этого, хотя дядя и тетя были очень добрыми людьми. Дядя умер перед войной, тетя – в блокаду, ז"ל.
Однажды, в первое время нашей жизни в Ленинграде, к отцу пришел сенатор из Швеции, встретились они у тети, а я потом должна была проводить его к трамваю. И по дороге он спросил меня с изумлением: «Неужели в этой комнате спят два человека?» Там было две кровати. Если бы он знал, что на ночь ставились раскладушки! (Разговор шел на идиш).
Через некоторое время отец с Гитой поселились в проходной комнате у Мордехая Неусихина на улице Рубинштейна. Здесь отец умер 27 ноября 36 года (יז כסלו).
Отец писал, и в Ленинград мы привезли ящик с рукописями. Этот ящик остался у нас, дочерей, а в блокаду соседи сожгли его. Мы жили тогда в большой коммунальной квартире на Петроградской стороне втроем, уже с Гитой, а в войну уехали.
В Ленинграде отец читал однажды в хасидской синагоге доклад (а дроше) на тему «Духовное и телесное». Гита слышала, как выходившие оттуда люди восторженно отзывались о докладе. К сожалению, это все, что я могу вспомнить о такой деятельности отца.
В 1937 году арестовали всю двадцатку (верхушку общины) во главе с Эстриным и многих посетителей синагоги. Среди них – Герцеля Давидовича и Саула Давидовича, сыновей Каценеленбогена. Оба погибли в лагере.
После отца раввином в Ленинграде стал Лобанов. После войны он был арестован и отбывал срок (3 года) в средней полосе России, потом вернулся. После его смерти его жена и три дочери с семьями уехали в Израиль.
Хочу особо рассказать о Болотникове, оставившем у нас добрую память. Русская жена, дочка Гера (в честь Герцля). Девочка росла антисемиткой. Он – красивый, живой, одноногий с алюминиевым костылем. К моему отцу не приходил – был как бы отлучен, но именно он помог нам прописаться и получить нашу комнатушку, помог Лие найти какую-то работу в артели. Потом он разыскал нас перед войной, дал какую-то возможность подработать (мы втроем жили на стипендии). Эстер была очень больна в лагере – он помог достать в хорошей упаковке необходимые ей фрукты и снарядил меня в поездку к ней. Мы остались ему должны немало денег, но после войны узнали, что он попал в ארץ, там умер, и перед смертью передал, что то, что он у нас оставил, – наше. Мы храним о нем самую добрую память, ז"ל.
Фотографию отца я заказала переснять и пришлю ее в конце октября.
לשנה טובה,כתיבה וחתימה טובה