Вместо предисловия

Однажды сидел у нас наш старый друг детства Бер Дитманн, ныне житель Ашдода. За чашкой кофе мы вспоминали юные годы в Таллине, столице маленькой Эстонии, и перед нашими глазами прошли события и люди 40–50-летней давности.

Много времени прошло, многих нет больше в живых, многие живут и сегодня в Таллине, а часть из нас – в Израиле или в Америке.

Мы говорили о том, что о многих еврейских общинах Европы можно кое-что читать, но о маленькой еврейской общине Эстонии и города Таллина ничего не написано, а жаль, ведь вместе с годами уйдут из жизни и те, которые что-нибудь знают, и больше нас, а многое может интересовать и других. Так я решил попробовать написать о том, что я знаю. К великому моему сожалению, это очень мало, просто осколки воспоминаний, услышанное от других и так далее... Очень хотелось бы, чтобы бывшие таллинцы дополнили бы, а где надо, поправили бы и нашли время написать о тех аспектах жизни не только таллинской, но и маленьких общин других городов Эстонии, о которых я, к сожалению, ничего не знаю.

Немного истории

В 1219 году датчане захватили городище древних эстов – Линданисе, и так как городище стояло на берегу залива, удобного для гавани, они основали здесь город Ревал – Ревель – Таллин.

Стоя на пути из Западной Европы в Россию, Ревал превратился в важный торгово-транспортный узел, а его жителями были, в основном, немцы.
По архивным данным первые евреи явились в Эстонию уже в XIII веке, но потом они якобы уехали. Поэтому можно предположить, что кое-кто из еврейских купцов Европейских стран какое-то время жил в Ревале, но никаких более глубоких следов не оставил.

В 1710 году город сдался русским войскам Петра I.

Говорили, что первые евреи прибыли на постоянное жительство в Эстонию где-то около 1830 года и поселились в городах на юге страны. Это были «кантонисты» времен Николая I. Малочисленность еврейской общины тогдашней Эстляндской губернии можно, по-видимому, объяснить и тем, что губерния из-за близости к столице Российской империи Санкт Петербургу была закрыта для евреев, а те, которые там поселились, имели какие-то льготы. Так мой отец был «Николаевским внуком». Его прадед отслужил 25 лет в Русской армии Николая I и приехал в Ревель из Риги. Мой друг Бер рассказал, что его прадед отслужил на Русском флоте 25 лет. Мой прадед со стороны мамы жил в Шлиссельбурге, где он по вечерам зажигал огни на Неве и имел на берегу реки домик с огородом – значит, он имел какие-то льготы.

Но вернемся в Ревель. Россия превратила город в военно-морскую крепость, чем она служила до 1865 года. К моему времени в Ревеле уже жили евреи. Судя по размерам старого кладбища на тогдашней окраине города, община была маленькой. С тех времен, как мы себя помним, туда больше не хоронили.

Глядя назад, в наше детство, можно с уверенностью сказать, что во время независимой Эстонской республики (1918–1940) евреи жили там полноценной культурной и духовной жизнью, оборванной в 1940 году при присоединении Эстонии к Советскому Союзу.

28 августа 1941 года немцы захватили город Таллин и сразу стали «очищать» его от евреев. В книге эстонского журналиста Мартинсона «Слуги свастики» напечатана фотокопия «Списка евреев, в отношении которых назначена "экс" (экзекуция) до 6 октября 1941 г.» В список занесены 207 человек – одни мужчины. После изгнания немцев из Эстонии, осенью 1944 года, знакомые эстонцы говорили мне, что еврейских женщин и детей до 18 лет якобы отправили в район Пскова на торфяные разработки, а о евреях-мужчинах они молчали, так как «о евреях не принято было говорить».

После войны уцелевшие евреи стали возвращаться домой; также поселились в городе многие евреи, которые до войны жили в других районах Советского Союза.

Сколько живет сегодня евреев в Эстонии, и в том числе в Таллине, я не знаю, так как этих данных не публиковали, знаем только то, что еще лет 10 тому назад в общине заказывали мацу на Пасху от 300 до 400 семейств.

Духовные отцы общины

Раби Гомер и его трагическая ошибка

Был ли доктор теологии Аба Гомер раввином всей еврейской общины Эстонии или только Таллинской, я не знаю, только в нашей памяти он остался как самое важное лицо в Таллине. Когда он во время больших праздников держал речь в синагоге, то синагога была полна, и казалось, что все евреи города пришли его слушать. Я был тогда маленьким мальчиком, но помню, как он в черном сюртуке и цилиндре стоял на камволе синагоги держал речь. Его идиш был очень похож на немецкий язык, и говорили, что свое образование он получил в Германии (что его и погубило).

Мы его видели только на свадьбах, когда он венчал молодых, а на таких «молокососов», какими мы были, он внимания не обращал. Но в моей памяти остался навсегда один случай, о котором стоит рассказать.

Дело было в последний день 1938 года. Моя двоюродная сестра выходила замуж, и мне, пятнадцатилетнему юноше, дали задание поехать за раввином и привезти его в синагогу на хупу. Полтора часа я бегал по остановкам такси, но чего не было – того не было, ведь был канун христианского Нового года, и все такси были нарасхват. Убедившись, что я к назначенному времени такси не получу, я взял извозчика и поехал к раввину. Извозчики имели тогда хороших лошадей с бубенцами и хорошие, удобные сани. До того, как войти в дом, я объяснил извозчику, что он повезет раввина еврейской общины, и поэтому я очень просил его «ехать красиво», что тот и обещал сделать. Когда я поднялся к Гомеру в квартиру и объяснил ему, что я не достал такси, но что внизу ждут сани, то это ему не понравилось, но время не ждало. Взяв его коробку с цилиндром, мы спустились к саням, куда он сел очень недовольным. Я покрыл его ноги одеялом, и мы поехали. Вечер был теплым, лошадь бежала красиво, бубенцы звенели. Проехав половину пути, я тайком оглянулся на раввина и увидел, что он был доволен. Когда мы подъехали к синагоге, он взял мою руку и сказал: «Спасибо, я не знал, что на санях так приятно ехать!» Раввин остался доволен, я остался доволен, извозчик остался доволен. (Хорошо было за проезд платить деньгами дяди).

После событий 1940 года я потерял раввина Гомера из виду, но, когда год спустя началась война и стало ясно, что Прибалтику придется отдать немцам, стали эвакуировать предприятия, имущество и людей. Каждый, кто хотел, мог ехать. Поезда уезжали каждый день, и этими эшелонами пользовались многие еврейские семьи, в том числе мои родители и родители моей жены.

Раввин Гомер занял совершенно противоположную позицию. Поскольку он получил образование в догитлеровской Германии, то у него остались от немецкого народа самые лучшие воспоминания. Он стал говорить, что не надо эвакуироваться, что немцы – очень культурный народ. «Ну хорошо, потеснят нас немного, но зато мы будем жить у себя дома, а что представляет из себя сегодня Россия? – Темнота и невежество!» – говорил он. И надо сказать, что очень многие, особенно верующие люди, слушались его. Я помню, как моя покойная мама уговаривала своего двоюродного брата: «Давид, поедем, у нас ведь там родственники, а тут что будет? Ты ведь помнишь, какими были молодые ребята, которые приехали из Австрии?» (После «аншлюса» Австрии в 1938 году Эстонское правительство впустило в страну небольшое число еврейских беженцев из Австрии.) На что дядя Давид ответил одной фразой: «Раввин сказал, что не надо ехать». И мы уехали без него... Такого же мнения держался старый друг моего отца Аарон Грузин.

После нашего возвращения в Эстонию осенью 1944 года знакомые эстонцы говорили мне, что фашисты надели на шею раввина собачий ошейник и так волокли его через весь город в тюрьму. А люди смотрели, притом многие смеялись и издевались над ним... Но свой последний путь раввин шел с гордо поднятой головой, только слезы лились в его еще красивую черную бороду.

В списке об уничтоженных евреях, о котором я упоминал выше, занесены:
14. Гомер, Аба, сын Мойсея
62. Всевиов, Давид, сын Исака
69. Всевиов, Яков, сын Давида
112. Грузин, Аарон, сын Исака

Да будет благословенна их память!

Кантор Иосиф Гуревич

Если раввин Гомер был для нас, детей, далеким человеком, то кантор Таллинской синагоги Иосиф Гуревич был близким и дорогим, а мы, все без исключения, были для него «майне киндер» (мои дети). Этот человек сыграл очень большую роль в развитии еврейской музыкальной культуры в Таллине. Будучи глубоко верующим человеком, он был исключительно добрым и принимал близко к сердцу судьбы каждого из нас.

Впервые я увидел его, стоявшего на камволе в синагоге, и тогда он казался мне очень важным, но наше более близкое знакомство началось в первом классе Таллинской еврейской гимназии, где он преподавал пение и Танах. На уроки пения он приходил с маленьким концертино, с которым он, кажется, никогда не расставался. Учил он нас петь красивые еврейские песни и любить музыку. А на уроках Танаха он с большим воодушевлением рассказывал о Торе и делал он это настолько интересно, что мы всегда сидели тихо и внимательно его слушали. Возможно, что именно тогда он привил мне интерес к иудаизму и, хотя я человек неверующий, до сих пор интересуюсь Танахом и всем, что касаемо философии иудаизма. Эстонцы, у кого более вековая традиция певческих праздников и у кого очень развита культура хоровой песни, очень высоко ценили наш синагогальный хор и во время больших праздников приходили в синагогу слушать его.

В начале войны, в отличие от раввина Гомера, Гуревич советовал всем евреям эвакуироваться вглубь России. Он благословлял тех, которые уходили добровольно на фронт или были мобилизованы в Красную армию. И он сам тоже эвакуировался.

Война закончилась. Возвратившись с фронта, Эстонский корпус Советской армии был размещен вокруг города Таллина, и все свое свободное время мы, бойцы корпуса, стали проводить в городе. И вот однажды, осенью 1945 года, гуляя по городу, я вдруг услышал: «Иоселе, майн кинд!» – и сразу попал в объятья нашего кантора. Он обнимал меня крепко-крепко, и слезы лились у него от радости. Я не знаю, что думали прохожие, увидев все это, но и сегодня, сорок лет спустя, будучи сам уже дедушкой, я не могу писать эти строки без волнения. Когда я рассказал об этой встрече своим друзьям, то они улыбнулись: «Да не только тебя, он нас всех так встречал!» Да, мы все были для него его «дорогими детьми», а для нас он был, действительно, нашим духовным отцом.

Кантору Гуревичу принадлежит руководящая роль в восстановлении религиозной жизни в Таллине, но об этом ниже.

Умер наш дорогой кантор в пожилом возрасте, в начале 1950-х годов, и похоронен на Таллинском еврейском кладбище.

Одна из его дочерей в конце 1930-х годов приехала в Израиль, но я не знаю вообще, жива ли она еще.

Перед тем, как закончить рассказ о нем, надо отметить, что он и его семья сделали многое для развития эстонской музыкальной культуры. Во многих странах мира знают Эстонский академический мужской хор под управлением профессора Густава Эрнесанса. Так вот, со дня создания хора до самой своей смерти наш кантор был постановщиком голосов этого хора. Его дочь, Анна Класс, является профессором Таллинской консерватории по классу рояля и много выступала на концертах. Его внук, Эри Класс, является главным дирижером Эстонского театра оперы и балета «Эстония» и много раз дирижировал операми и балетами в Большом театре и во Дворце съездов в Москве.

О Таллинской синагоге

Как я уже писал, предполагают, что первые евреи появились в Эстонии в середине XIX века, и так как Эстляндская губерния России была за «чертой оседлости», то все они имели льготы для выбора места жительства. В конце века в Таллине - тогдашнем Ревеле – жили уже полторы–две тысячи евреев, но у них не было своей синагоги, так как евреям запрещалось иметь в городе недвижимое имущество.

В последнем десятилетии XIX века город Ревель посетил брат Николая II. Улицы, по которым он должен был проехать, были покрыты коврами. На краю одной из этих ковровых дорожек стояли старейшины еврейской общины и, когда кортеж приблизился, они опустились на колени и старший общины преподнес на позолоченном подносе прошение евреев города. В своем прошении они писали, что евреи Ревеля являются людьми, заслужившими у царя государя право жить в Ревеле, но у них нет своей синагоги, и поэтому еврейская община просит разрешить приобрести в городе участок земли для постройки синагоги. Так как речь шла о здании для выполнения религиозного культа, то через 8–9 месяцев их просьба была удовлетворена. Кто был архитектором здания и когда его построили, я не знаю, но думается, что к началу века синагога открыла свои двери. Снаружи это было довольно скромное двухэтажное каменное здание почти в центре города. В здании было еще помещение для канцелярии, маленький зал для свадеб, помещения для хора и две квартиры – для кантора и для шамеша. Рядом с помещением синагоги был еще бейт-кнессет, или, как мы его называли, «маленькая синагога», где религиозные евреи собирали «миньян» и молились каждый день. Если, по моим расчетам, в синагоге умещалось примерно 2000 человек, то в «маленькой синагоге» было примерно 100 мест. Изнутри наша синагога была не хуже других, может быть, немного скромнее... В нашей памяти это скромное здание осталось как центр иудаизма Таллинских евреев.

Во время Второй мировой войны немцы использовали синагогу в качестве склада германских войск группы «Норд», а во время бомбежки города советской авиацией 7 марта 1944 года синагога сгорела, и вернувшихся из эвакуации евреев встретили только руины сгоревшей синагоги.

Новая синагога

Осенью 1944 года немцев изгнали из Таллина, и в город стали возвращаться те, которые эвакуировались в тревожные дни 1941 года. Вернулся и кантор Гуревич. Став во главе общины, он начал немедленно хлопотать о синагоге.

Восстановить старую синагогу не представлялось возможным и, несмотря на то, что половина городских строений была уничтожена, власти нашли возможным дать в распоряжение общины довольно просторное помещение на втором этаже одного дома. Получив это помещение, кантор Гуревич собрал группу активистов, из которых было выбрано правление, куда входили:
Председатель: Гуревич
Габе: Аронович
Члены: Эйдус, Дитманн, Патов

Евреи города, узнав о сооружении синагоги, жертвовали деньги с большой радостью. Наш друг, Бер Дитманн, который тоже входил в правление общины, вспоминает, что денег хватало. На мой вопрос, жертвовали ли и те евреи, которые до войны жили в Советском Союзе и только после войны поселились в Таллине, он затруднился ответить, хотя и думал, что да.

Дитманн вспоминает: «Однажды пришел ко мне кантор Гуревич и сказал, что у него был пастор церкви "Олевисте", у которого находились все 15 томов Талмуда, которые он до прихода немцев забрал из синагоги, а теперь, узнав, что евреи строят себе синагогу, решил их вернуть. Гуревич просил, чтобы я привез их. Я взял извозчика и поехал за ними. А одну Тору возвратил священник православной церкви, который тоже взял ее из синагоги».

К осенним праздникам синагога примерно на 200 человек была оборудована, и всем было сообщено, что в канун еврейского Нового года – Рош Хашана – синагога откроет свои двери. То, что происходило при открытии новой синагоги осенью 1945 года, можно с уверенностью назвать полным триумфом иудаизма. Сама синагога, лестница на второй этаж и довольно большая площадь перед ней были полны народу. Пришли коренные таллинские евреи, были те, которые поселились в городе сразу после войны. В городе жило много офицеров армии и Балтийского флота, и очень многие из них тоже пришли в синагогу. До сих пор я помню слова моей покойной матери, которая мне сказала: «Это было невероятно. Вместе с нами были офицеры – от лейтенантов до генералов и адмиралов в парадных мундирах и в орденах! Они пришли, хотя Советская власть почти тридцать лет долбила им в голову, что Бога нет, но ничего не вышло, наша религия была, есть и всегда будет!»

Кантор Гуревич вышел на камвол в полной своей красоте. Помогал ему при богослужении его старый помощник еще с довоенных лет, обладатель прекрасного тенора Абрам Лейзарман. Люди, которые были в синагоге, открыли окна, чтобы богослужение было слышно и на улице, и можно себе представить, что чувствовал в этот вечер наш дорогой кантор.

Такая же картина наблюдалась и в Судный день Йом-Кипур, но здесь главным событием стал не первый вечер и Кол-Нидре, который, как и в прошлые довоенные годы пел Абрам Лейзерман, а следующий день, когда читали Изкор. По воспоминаниям Бера Дитманна, вся синагога плакала, наш дорогой и хороший кантор плакал с большими слезами и еле-еле удерживал громкое рыдание. И ничего здесь удивительного не было, ведь только четыре месяца назад окончилась война, и каждому было, кого оплакивать, а кантор Гуревич оплакивал каждого в отдельности и всех вместе.

Но этим и закончилась вспышка иудаизма в Таллине. Во время следующих праздников уже офицеры и их семьи не пришли. По-видимому, им «где-то кто-то что-то сказал». А если приходили одинокие офицеры, то в штатском. После этого жизнь синагоги вошла в обычную колею, а после смерти кантора Гуревича – спала почти до нуля.

Габе Минков

В 1965 году во главе общины стоял человек из старой почтенной еврейской семьи, Шолом Минков, человек, для которого судьбы его народа, его история, его традиции, его чаяния были неотрывны от его собственной жизни, от его глубочайших и современнейших душевных стремлений. Выходец из семьи, где высоко чтили основы еврейской жизни, он считал своим первейшим долгом способствовать возрождению и укреплению религиозных устоев, усилению чувства национальной гордости, чувства своей причастности к судьбе гонимого, но вечного народа. Целеустремленный, энергичный, несмотря на пожилой возраст и серьезные болезни, он невероятными усилиями поднял престиж религиозной жизни общины, и сегодня очень трудно переоценить ту громадную работу, которую он проделал.

Шолом Минков встал во главе общины во время самого большого кризиса после войны. Во-первых, власти города решили снести дом, где находилась синагога, а во-вторых, они же решили закрыть еврейское кладбище под предлогом, что там нет больше мест для захоронения, хотя рядом был большой пустырь.

После долгих поисков был найден для синагоги маленький одноэтажный домик почти на краю города, который был на грани развала. Требовался немедленный и серьезный ремонт. Среди евреев города был организован сбор средств, и хотя многие с готовностью откликнулись на призыв Минкова «не дать исчезнуть синагоге», собранных средств явно было недостаточно для ремонта здания и внутреннего оборудования синагоги. Шолом Минков обратился за помощью к более многочисленным и сильным общинам городов Риги и Ленинграда, и те не остались безучастными – недостающие средства были предоставлены. Ремонтом и оборудованием помог Минкову старый строитель, Абрам Гландт. Домик был отремонтирован, переоборудован под синагогу и вскоре, действительно, стал центром еврейской религиозной жизни.

Наряду с вопросом о синагоге, на повестке дня стоял и неотложный вопрос о спасении еврейского кладбища. Не найдя понимания у местных властей, Минков начал прямую и откровенную борьбу с местным начальством и обратился в высокие московские инстанции. Упорство и настойчивость возымели действие: прежнее решение было отменено, а пустырь вместе с кладбищем обнесли забором. Святое для таллинских евреев место, где с начала века находили последнее успокоение их предки, было спасено. Но можно только представить, сколько тревог и волнений пришлось пережить Ш. Минкову, сколько провести бессонных ночей! А сколько мелочей приходилось преодолевать ежедневно! Ведь там же, на «отвоеванном» кладбище, была организована поливка цветов, а для этого пришлось проводить водопроводную сеть, были очищены дорожки. И теперь, в дни поминовения, евреи могли собираться у могил своих близких, и, как в прежние тысячелетия, над ними звучали слова священной еврейской молитвы.

Формы еврейской религиозной жизни Ш. Минков старался укреплять и словом, и делом. Как были удивлены и обрадованы евреи Таллина, когда в один прекрасный день они получили извещение о том, что мацу на Песах можно будет получить в синагоге! Ведь до этого, более двадцати лет, каждый пек мацу сам! Помню, как у нас собирались подруги моей жены, и они пекли мацу для трех семейств. Для всех дней Пасхи мацы, конечно, не хватало, но на Седер маца была все-таки обязательно. И вот теперь все было устроено. Ш. Минков договорился в Риге, что там будут печь мацу и для таллинской общины. Дело было, конечно, не только в «удобстве» или «качестве» мацы, дело было в том, что маца появилась на Песах на столах многих евреев, которые сами печь ее не могли. Около 400 семейств ежегодно заказывали «рижскую мацу».

Закончив со всеми этими делами, Минков взялся за выполнение своей самой заветной мечты: сооружением памятника таллинским евреям – жертвам фашизма, ведь в городе, воистину, не было семьи, в которой не оплакивали бы погибших! И началось его «хождение по мукам». Во всех официальных инстанциях грустно покачивали головами, словно сочувствуя горю евреев, отсылали в другое учреждение, отговариваясь одними и теми же словами: «Сие от нас не зависит». Но Ш. Минков не опускал рук, он снова и снова ходил по разным инстанциям, убеждая, настаивая, требуя. И он оказался сильнее! Правда, было получено не «разрешение», а «согласие» на сооружение памятника на территории кладбища, но и это было неслыханной победой. Скромная пирамида из камня, очень похожего на Иерусалимский, была воздвигнута в память погибших. На черной мраморной плите горели слова неутихающей боли, общности чувств и судьбы. Каждый год между Рош Хашана и Йом Кипур у памятника устраивают митинг, произносятся слова молитвы, и все таллинские евреи окружают этот памятник плотным кольцом.

В память о Минкове в Таллинской синагоге осталась металлическая менора высотой почти метр, которая была сделана по его рисунку его зятем, Владимиром Цитроном, сегодня – жителем Иерусалима, – на Таллинском судоремонтном заводе (конечно, тайно), где он работал. Рассказ о том, насколько находчиво это было сделано, надо писать отдельно.

Совершенно новая полоса в жизни Ш. Минкова началась после того, как СССР приоткрыл свои ворота для выезда евреев в Израиль. Ш. Минков не только помогал подготовиться к отъезду многим, но и сам стал собираться к репатриации. Он постепенно провожал на свою истинную Родину детей и внуков, и сегодня вся его семья живет в Иерусалиме.

Но вот, 15 июля 1978 года, пришел долгожданный и счастливый час и для самого Шолома: он с женой прибыл на землю предков. В аэропорту его встречали торжественно – не только члены его семьи, но и многочисленные друзья, многих из которых он не видел несколько десятилетий. Взволнованный встречей и возвращением в Израиль, о котором он мечтал всю жизнь, Шолом попросил прямо из аэропорта отвезти его в Иерусалим к Стене Плача. Он не мог, не хотел начать новую жизнь, не помолившись в этом святом для каждого еврея месте, не коснувшись руками тысячелетних камней Стены. Лицо Шолома в тот миг светилось подлинным счастьем. В тот день, прибывши в дом своих внуков, он за праздничным столом сказал, что это самый счастливый день в его жизни. Это было для него, действительно, осуществлением его многолетних мечтаний.

Да, тот, наверное, самый радостный для Шолома Минкова день – день возвращения в Израиль – оказался его последним днем. После обеда он прилег отдохнуть – и заснул навсегда.
Было ему 75 лет.

Известие о его кончине охватило скорбью всех знавших его, всех бывших и настоящих таллинских евреев.

От него осталась в рукописи книга о еврейских обычаях, традициях и праздниках, которую он писал для своих внуков до того, как открылись ворота СССР для выезда в Израиль, чтобы те могли бы учить еврейству своих будущих детей. Эта рукопись хранится в его семье как дорогая реликвия дедушки.

Похоронили его на Масличной горе и, если вы будете там, разыщите его могилу и помолитесь в память замечательного человека, так верившего в свой народ и так много сделавшего для его национального и религиозного сохранения.
Да будет благословенна его память.

На этом я заканчиваю свои воспоминания о еврейской общине города Таллина в маленькой Эстонии, так как вскоре после кончины Ш. Минкова и наша семья прибыла в Израиль.
Но прежде, чем поставить точку, я хочу выразить свою глубокую благодарность госпоже Авиве Цитрон – дочери покойного Шолома Минкова, в которой я нашел единомышленницу и которая во многом мне помогла.

Воспоминания